Мне повезло, что он сломал ногу. Нельзя так говорить, я знаю, но это изменило мою жизнь, потому что тогда я стал номером один».

Шумахер вспоминает:

Когда я поставил ногу на тормоз, я понял, что произойдет. В жизни есть вещи и похуже, чем врезаться в стену из по­крышек. Я попытался выбраться из машины после аварии, но у меня не получалось. Я не мог вытащить ноги из кокпита. Поэтому просто сидел, слушая биение собственного сердца, а оно становилось все тише и тише, как в замедленном воспроизведении, и затем внезапно оборвалось. Вокруг стало темно. Я слышал разговоры медиков, но все они казались очень тихи­ми. Я был действительно напуган, думал, что все кончено».

Шумахер сломал ногу в двух местах. Его увезли в больницу Нортхемптона, где он и был прооперирован. Тем временем гонка продолжалась, и Ирвайн финишировал третьим, позади Култхарда и Хаккинена. На пресс-конференции после гонки он показал свои истинные эмоции. «Я был единственным гонщиком Ferrari в этой гонке, и я вел машину не так, как всегда. Когда я один, я чувствую себя сильнее, потому что, когда Михаэль в гонке, вся команда сконцентрирована на нем. Я испытал новое для себя чувство ответственности».

Его спросили, как он ощущает себя теперь, когда он — единственная надежда Ferrari на титул. «У меня контракт гонщика номер два, — сказал он. — Если я не буду об этом помнить, меня уволят. Я сделаю все, что команда прикажет мне сделать».

Это был типичный пример несдержанности ирландца. Ральфа Шумахера подобные сантименты не сильно впечатлили. «Ирвайну нужно научиться держать язык за зубами, — сказал он. — Последние несколько недель он только и делает, что хнычет о привилегированном статусе Михаэля, слов­но у него не было возможности показать, на что он способен. Михаэль всегда был быстрее него. Я бы хотел посоветовать мистеру Ирвайну, чтобы он перестал жаловаться и попробовал хоть раз доказать, чего он стоит на самом деле».

Тем не менее Ирвайн заставил Ferrari задуматься. Ситуация казалась абсурдной. Итальянцы сложили все яйца в одну корзину. Теперь они должны были поддерживать Ирвайна, который за значительно меньшие, чем Шумахер, деньги мог принести команде первый титул за двадцать лет. Ирландец знал, что теперь сидит в лучшей машине. Теперь все было в его руках. Но захочет ли этого Ferrari?

После Сильверстоуна в Маранелло начали принимать глобальные решения. Одним из них было остановить работу над машиной этого года и вместо этого приложить дополнительные усилия к разработке машины 2000 года. Ирвайну дали понять, что команда поддерживает его в борьбе за титул, но до определенной степени. Ирвайн говорит:

Уровень поддержки со стороны команды был вполне нор­мальным. Проблема заключалась в том, что они прекратили работать над болидом того года, решив вплотную заняться модификацией для следующего сезона. В 1999 году мы располагали машиной, которой не дано было победить McLaren, но, как оказалось, мы бы победили их, если бы тогда продолжили испытания в аэродинамической трубе.

Они решили не дорабатывать машину, мол, «у нас нет шансов», и я могу это понять, потому что у нас и в самом деле не было шансов, но затем мы показали пару достойных результатов, у Мики возникли проблемы, и мы включи­лись в борьбу за титул».

Сидя в больничной палате, уставившись на присланный Лукой ди Монтедземоло букет из тридцати пяти алых роз — по одной за каждую победу, Шумахер был невероятно подавлен. Прошло четыре года с тех пор, как он во второй раз выиграл титул, и теперь ему снова придется ждать еще год. Ни у одного чемпиона в истории не было такого перерыва в середине карьеры. Михаэль сказал, что «настроен вернуться в Ferrari в конце этого сезона». Он не понимал в то время, насколько это трудно.

Шумахер много размышлял об аварии. Ему всегда нужно было объяснить себе, почему произошел тот или иной инцидент, чтобы он мог выбросить его из головы. Инциденты, которым не было объяснений, случались редко, но они западали ему в сознание и продолжали беспокоить.

Например, инцидент в Имоле в 1995 году — когда машину просто-напросто сорвало с трассы на полусухом асфальте, — ему так и не нашли объяснения. Машина внезапно словно утра­тила прижимную силу, и Шумахер потерял над ней контроль. Никто не совершал в этом месте подобной ошибки; тем более Михаэлю не свойственно так ошибаться, особенно в условиях изменения дорожного полотна, в которых он всегда преуспе­вал. Я сделал с ним интервью для телевидения сразу же после того, как он вернулся в боксы, и видно было, что Михаэль озабочен происшедшим и не может сказать, его ли это ошибка. Годы спустя он все еще упоминал о том инциденте как о не­объяснимом явлении, которое не выходит у него из головы.

Хотя после Сильверстоуна Михаэля подробно расспросили на предмет того, почему его подвели задние тормоза, авария все еще казалась ему странной, совершенно ненужной. Гонку и без того остановили, а Ирвайн не должен был ставить его в такое положение. Михаэль продолжал думать об аварии и о том, что чувствовал после удара. Через не­сколько лет после инцидента в Сильверстоуне он рассказал:

Время от времени я вспоминаю о той аварии. Думаю, что, если подобное случится снова, это будет действительно ужас­но. Но при мысли об этом я не еду медленнее. Как гонщик, ты всегда пытаешься найти предел. И чтобы этого достичь, приходится немного переходить черту. Но риски автоспорта можно прогнозировать — по крайней мере я хотел бы в это верить. Я думаю, что всегда смогу оценить степень риска».

Ирвайн не навестил Шумахера в госпитале, но поговорил с ним по телефону, пошутив о том, как сам сломал ногу в детстве, катаясь на скейтборде. Эдди заявил, что навещать Шумахера было бы чистым лицемерием с его стороны; в ко­нечном итоге они оба знали, что авария Михаэля позволила Ирвайну совершить карьерный прорыв.

Чтобы осознать всю степень отчаяния Шумахера, нужно вспомнить о его понимании долга перед командой. Его наняли для того, чтобы он принес им титул, но все его усилия окончились ничем. С годами его мучения из-за того, что он так этого и не добился, обострялись все больше, и он находился в состоянии крайнего напряжения. Михаэль всегда видел вещи в черно-белом цвете. Он полностью сфокусировался на своей задаче и никогда бы не простил себе, если бы не смог ее выполнить. Авария в Сильверстоуне несколько поколебала его мировоззрение, но, как оказалось, этот инцидент дал ему силы для последующих семи лет успеха.

Тем временем Шумахеру пришлось выслушать не самые лестные комментарии, в том числе заявление бывшего гонщика Ferrari и любимчика итальянских тиффози Клея Регаццони, который подверг Шумахера резкой критике, сказав, что команда должна отказаться от его услуг:

Если бы я был на месте ди Монтедземоло, я бы пересмотрел контракт с Шумахером. Ему явно переплачивали, чтобы онпринес команде титул. То, что он не сумел сделать это за четыре года, говорит о провале. Ferrari лучше уволить Шумахера и довериться Ирвайну, который может делать ту же работу за меньшие деньги. Если Шумахер вернется — пусть помогает Ирвайну. А вообще, пора Шумахеру с Тодтом ухо­дить».

Это, разумеется, было не общее мнение, но слова достаточно сильные, тем более что их произнес человек, с чьим мнением в Италии считались, — и не только в Италии, но и в ру­ководстве Ferrari. Конечно, Регаццони оказался не прав почти в каждом своем утверждении. Ирвайн был не способен выполнять ту же работу, что и Шумахер, который вернулся еще более мотивированным на успех, чем когда-либо, и на самом деле помог Ирвайну в заключительных Гран-при сезона.

Вистории возвращения Шуми есть что-то от «мыльной оперы». Она все лето муссировалась и обыгрывалась в прессе, особенно итальянской и немецкой. В августе все закрутилось с бешеной скоростью — всего лишь через сорок дней после аварии, когда Шумахер съездил к докторам в Женеву выяснить, достаточно ли он здоров, чтобы снова сесть за руль. У него в ноге все еще была металлическая пластина и два болта, но доктора сочли его состояние вполне удовлетворительным и сказали, что ему решать, когда возвращаться в спорт. На следующий день, сев за руль Ferrari в Мюджелло, Михаэль проехал шестьдесят пять кругов, показав время быстрее Ирвайна. Но этот эксперимент не прошел безболезненно. Следующий Гран-при должен был состояться в Спа в ближайшие выходные, но Шумахер отказался участвовать, заявив, что ему нужно больше времени. Он обосновался тем летом в Сен-Тропе, и папарацци часто удава­лось заснять, как немец катается на горном велосипеде в прибрежных холмах. Затем он решил, что ему достаточно внимания прессы, и уехал в свой домик в Норвегии.

В следующий раз его увидели в Монце на традиционных сентябрьских тестах за неделю до Гран-при Италии. Шумахеру сразу же стало больно, так как машина сильно подпрыгивала на поребриках на неровной трассе. И снова возвращение было отложено.

В начале октября Шумахер снова поехал к профессору Жерару Сайану, близкому другу Жана Тодта. До конца чемпионата оставалось две гонки, и у Ferrari были все шансы выиграть обе. В отсутствие Шумахера Ирвайн одержал пару побед, Хаккинен несколько раз сошел с трассы, и вопрос ти­тула был открытым. Шумахер оказался в сложной ситуации. Можно было ожидать, что Ирвайн и без его помощи станет победителем в личном зачете. Хайне Бухингер (в то время советник Шумахера) перед осмотром у врача заявил во всеуслышание, что вряд ли Шумахер вернется, заикнувшись о некотором воспалении в колене Михаэля из-за напряженных тренировок на велосипеде. Тем не менее заявление, опубликованное Ferrari, гласило, что Шумахеру дали зеленый свет.

Руководство Ferrari попросило немца провести тесты в Мюджелло 4 октября. В этот раз он проехал более двухсот миль и снова был очень быстр, но вылетел с трассы и врезался в барьер из покрышек. После тестов гонщик сказал, что не выйдет на трассу в Малайзии, и очень разозлился на Ferrari за ее заявление.

Это неправда, что я в порядке. Я совсем не в порядке. Заявле­ние Ferrari после моего визита в Париж некорректно. Доктора сказали, что я в порядке для того, чтобы выполнять обычную деятельность, как, например, печь хлеб или ходить в офис, но я не настолько в порядке, чтобы водить болид Формулы-1.

Нога особенно меня не беспокоит, но болит шея, я очень устал, и, когда я за рулем, у меня ненормальный пульс. И все это — после нескольких кругов. В моем нынешнем состоянии невозможно пройти полную дистанцию Гран-при. Я испро­бовал все средства, чтобы скорее поправиться и вернуться, но мне не удалось этого сделать».

Шумахер был раздосадован обвинениями в свой адрес, что он якобы бросил Ferrari в критический для команды мо­мент, но твердо заявил, что не сядет за руль самое раннее до декабря, то есть уже после окончания сезона. Было известно, что ди Монтедземоло хотел, чтобы Михаэль принял участие в одной или двух гонках, даже если о победе мечтать не приходилось, — по меньшей мере, чтобы поддержать Ferrari. Последняя гонка в Судзуке должна была состояться через три недели, к тому времени Михаэль, мол, будет еще в лучшей форме, но немец не соглашался. Любопытно, что Жан Тодт, который поддерживал Шумахера в процессе выздоровления и все это время говорил с ним по телефону по меньшей мере раз в день, не присутствовал на тестах. Он, казалось, дистанцировался от ситуации, так что она превратилась в «битву умов» между Шумахером и Лукой ди Монтедземоло.

В прессе широко освещалась история о том, что в то вре­мя президент Ferrari позвонил Шумахеру домой, но его маленькая дочь Джина-Мария сказала, что папа не может по­дойти к телефону, так как надевает свои футбольные бутсы. Складывалось впечатление, что Шумахер дурачил Ferrari, уклоняясь от своих обязанностей.

В действительности же ситуация была вполне объяснима. Шумахер вряд ли пришел в восторг, когда понял, что должен помочь Ирвайну выиграть титул — титул, за который он сам сражался на протяжении четырех лет и за который ему платили в пять раз больше. Это поставило бы под угрозу весь проект, в который он так вложился, — и все для того, чтобы плоды его труда пожинал товарищ по команде? Некоторые говорили, что Михаэль держался в стороне, чтобы не попасть в такое положение. Но даже если бы он так и не вышел на трассу, Ирвайн мог бы выиграть титул, если бы Хаккинена подвела машина в последних гонках.

В контексте спортивных состязаний — это важная «сфида» (вызов), как говорят итальянцы, и слухи о том, что Шумахер даже не попытается ничего сделать, были малопонятны. СМИ в Италии считали, что он должен сделать над собой усилие и принять вызов. McLaren опережал Ferrari в Кубке конструкторов всего лишь на 8 очков, а в последних двух гонках должны были разыграть 32. Ferrari могла бы выиграть кубок, будь у нее два сильных пилота. Негативные отзывы в прессе об отказе Шумахера сыпались как стрелы.

Спустя четыре дня Шумахер снова сел за руль во Фьорано, потом встретился за обедом с Тодтом и Лукой ди Монтедземоло. Сразу после этого он объявил, что изменил решение. Он сядет за руль в последних двух гонках сезона и поможет Ferrari. Что заставило его передумать, какой на него оказали нажим? Шумахер признал, что Лука ди Монтедземоло «действительно настаивал каждый день, каждый час» на его возвращении. «Иногда лучше передумать, чем совершить ошибку».

Немец сказал, что его первой реакцией на заявление Ferrari о том, что он достаточно здоров, было защитить себя — отсюда и его отказ, но теперь он просит прощения за то, что «его суждения были слишком поспешными». Относительно первостепенного вопроса — а именно будет ли он помогать Ирвайну стать чемпионом, Шумахер вполне ясно выразился, да так, что хотелось ущипнуть себя, чтобы убе­диться, что это не сон. «Я возвращаюсь, чтобы помочь команде и Ирвайну, — сказал Михаэль. — Думаю, что на протяжении дистанции у меня могут возникнуть проблемы, но для Ferrari очень важно мое участие. Надеюсь, что смогу помочь команде и Ирвайну, но не обещаю сотворить чудо».

Во время тестовых сессий Ferrari испытывала новые аэродинамические модификации, которые сделали машину значительно быстрее, отсюда и рекорды круга, которые смог установить Шумахер. На гонке в Малайзии внимание было сфокусировано на дефлекторах за передними колесами, которые оказались неверного размера, и в результате обе Ferrari были дисквалифицированы. Правда, позднее, на слу­шании дела по апелляции в Париже, это решение отменили. Но соперники предположили, что изменено и днище машины, чем, скорее всего, и вызвано внезапное улучшение в скорости. Шумахер занял поул, на 1, 2 секунды опередив McLaren.

«Я вздохнул с облегчением, когда он появился, — говорит Ирвайн. — Перед последними двумя гонками мы сделали огромный шаг вперед в аэродинамическом плане, не знаю, легально это было или нет, но в любом случае машина поехала быстрее. И тут возвращается Михаэль, и все: «Михаэль вернулся, только посмотрите на разницу!» Я подумал: «Обалдеть».

В самой гонке Шумахер совершил то, чего от него никто не ожидал. Он дважды выпускал Ирвайна вперед, а затем сфокусировался на том, чтобы сдержать Хаккинена, идущего третьим. Все было брутально, не совсем спортивно, но в рамках существующих правил. Ferrari попала со своей тактикой в са­мую точку и реализовала свое преимущество над болидами McLaren. Хаккинен вынужден был признать себя проигравшим. «Самая сложная гонка в моей жизни, — сказал финн. — Я гнал на полной скорости на протяжении всей дистанции, но у Ferrari была блистательная тактика, и я не виню их. Я провел большую часть гонки за Михаэлем, но так и не смог его пройти. Не хотел стать жертвой его водительских приемчиков. Он поднимал ногу [с педали газа] в скоростных пово­ротах, и его темп был очень нестабильным. Мне приходилось быть крайне осторожным, чтобы не въехать в него».

Ирвайн выиграл гонку, Шумахер финишировал вторым, а Хаккинен третьим. Это означало, что Ирвайн приедет на последнее Гран-при сезона с преимуществом в четыре очка над Хаккиненом, a Ferrari — с таким же преимуществом над McLaren в Кубке конструкторов. Несмотря на заявления Шумахера о плохой физической форме, на подиуме он вы­глядел наименее уставшим из всех троих.

Когда стюарды объявили о дисквалификации Ferrari, Росс Браун поднял руки, признавая, что машины не соответствуют регламенту. Команда допустила небольшую погреш­ность в измерениях, что не давало преимущества в скорости, но тем не менее противоречило правилам. Я присутствовал в командном штабе Ferrari тем вечером, когда за окнами уже начинало темнеть. Браун взял дефлектор и при помощи линейки проиллюстрировал ошибки в измерениях. Команда использовала те же самые дефлекторы, что и на предыдущей гонке в Германии, но, так как Ирвайн финишировал там седь­мым, никто не обратил на это внимания.

По возвращении в Маранелло Тодт пришел к Луке ди Монтедземоло с намерением подать в отставку, но тот откло­нил ее и попросил его сконцентрироваться на том, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу. Невероятно, но, несмотря на то, что Браун и Тодт после гонки признали, что машина действительно не соответствует правилам, команда смогла выиграть апелляцию. Если измерять дефлектор определенным образом, тот выступал всего лишь на пять миллиметров, а это было в пределах допустимых правилами отклонений. Ferrari выиграла дело и сохранила за собой очки, приехав на последний Гран-при с преимуществом над соперником.

Несмотря на все опасения, для Шумахера последняя гонка сложилась просто превосходно. Ferrari выиграла Кубок конструкторов, впервые с 1983 года, что стало в какой-то мере вознаграждением за тяжелый труд, но титул чемпиона ушел к Хаккинену. У Шумахера снова появилась возможность быть первым, кто вернет команде чемпионство.

Если бы Михаэль выиграл гонку, чемпионом бы стал Ирвайн, но, стартовав с поула, немец оказался не в состоянии опередить Хаккинена — он выпустил финна вперед и шел в его тени до самого финиша. Хаккинен выиграл гонку, а вместе с ней и титул чемпиона мира, тогда как Ирвайн прикатил в минуте от Михаэля на третье место. Шумахер не был обязан выпускать Эдди на второе место, потому как, если даже ирландец и финн набрали бы в общем зачете равное количество очков, Хаккинен бы стал чемпионом по числу побед. Медленный темп Ирвайна в Судзуке, на трассе, которую он знал как свои пять пальцев, на которой так много лет выступал в Формуле-3000 и всегда преуспевал, был поразительным. «Я не мог входить в повороты, не мог проходить повороты и не мог выходить из поворотов так же быстро, как Михаэль. В этой гонке я от­стал от него почти на круг. И квалифицировался в 1, 6 секунды позади него. В следующем году на Jaguar я оказался всего в 0, 7 секунды позади него. Но я не скажу, что дело в Ferrari...»

Шумахер совершил триумфальное возвращение, но после гонки не мог удержаться от пререканий. Михаэль догнал McLaren Култхарда, чтобы пройти его на круг, но тот сдерживал его на протяжении трех поворотов, в результате чего Михаэль потерял три секунды. После гонки, вместо того что­бы праздновать победу Ferrari (публично) и провал Ирвайна (про себя), Шумахер напустился на шотландца и на пресс- конференции обвинил его в том, что тот его блокировал. Он также напомнил об инциденте в Спа в предыдущем году. «Я теперь не уверен, действительно ли случившееся в Спа в прошлом году было случайностью. Его поведение сегодня стоило мне около десяти секунд».

Эти слова были не только неточными, но также ненужными и недостойными чемпиона. Култхард был вне себя от ярости. «Если он не извинится, я подам на него в суд! Я крайне разочарован его комментариями. Он поставил под сомнение мою честность в Спа! Я никогда не пытался подвергнуть опасности другого гонщика на трассе».

Босс McLaren Рон Деннис обвинил Шумахера в лицеме­рии: «После того, через что он заставил пройти Мику в Малайзии, я не хочу слышать ни слова о том, что его сдерживали. Он должен посмотреть прежде всего на себя и подумать о том, как сам поступает».

Шумахер мог наконец расслабиться после того, что сделал в гонке, но нет же — задира внутри него должен задать всем жару, восстановить справедливость и иерархию в паддоке! Култхард был для Михаэля легкой мишенью, потому что шотландец сам часто жаловался на Шумахера. Кроме того, в большинстве случаев немцу не приходилось иметь с ним очных дуэлей на трассе. Критики всегда пытались выставить Шумахера лицемерным и циничным, и этот эпизод дал им массу оснований для осуждения.

Деннис же утешался тем, что, хотя обе его попытки зама­нить Михаэля в свою команду провалились, его пилот Мика Хаккинен второй раз подряд выиграл титул, победив и Шумахера, и Ferrari.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ