Октября. В четверг она смотрела на меня

В четверг она смотрела на меня. Она медленно приводила себя в порядок.

— Я понимаю, что слишком сильно отреагировала на ваше решение. Оказалось, мне трудно с этим справиться. Я по большей части хожу. Каждый день. Иногда просто брожу. Иногда спускаюсь к океану и обратно. Я перестала ходить на работу. Я просто гуляю.

Прогулка к океану, подсчитал я быстро, это как минимум 10 миль каждый день, а то и больше. Она использует усталость как наркотик.

— Кейт, вы можете сказать, что происходит с вами? Давайте посмотрим, не могу ли я помочь вам хотя бы немного уменьшить боль.

— Просто очень печально. Знаю, моя печаль чрезмерна. Вы, конечно, пытались быть справедливым и многое сделали, чтобы помочь мне. Жаль, что я не смогла справиться с этим лучше.

— Вам очень печально, Кейт. И мне тоже печально. Но вместе, думаю, мы сможем это изменить. — Я говорил серьезно, пытаясь донести до нее, что не уклоняюсь от контакта, и одновременно не желая пугать ее.

— Не знаю, как много я могу рассказать вам. Знаю, вы хотите помочь, но большую часть времени я сомневаюсь в этом или не верю вообще. Я хочу, чтобы вы помогли мне, но... Вот и сейчас я ненавижу вас! Я сказала, что хочу, чтобы вы помогли мне, а теперь ненавижу вас и хочу кричать на вас, говорить ужасные вещи. Не приближайтесь ко мне. — Она переживала тяжелейшую внутреннюю борьбу. Я видел, как сильно Кейт нуждается в помощи и как в то же время силен в ней импульс наброситься на меня или уйти.

— Я не буду приближаться к вам, Кейт, но и не буду отдаляться. — Я сказал это спокойно, твердо, без нажима.

Несколько минут мы сидели молча, но мне казалось, я чувствовал молчаливые крики Кейт, сопровождавшие ее внутреннюю борьбу. Я испытывал к ней такое сочувствие, но понимал, как важно сейчас не давить на нее.

Наконец, она заговорила, и ее голос стал более холодным и сдержанным.

— Думаю, сейчас все в порядке. Я больше не испытываю к вам ненависти. — Внутри нее возник какой-то спазм. — Но я ненавижу себя. Когда я нахожусь дома и так себя чувствую, то действительно боюсь себя. Прошлой ночью, вчера, я посмотрела на себя в зеркало, чтобы причесаться, и поняла вдруг, что стою и разглядываю себя с ненавистью. Мне захотелось разбить зеркало и его осколком разрезать себя, лицо и... и другие части. Просто разорвать на куски. Я так испугалась; я просто вышла на улицу и стала ходить.

Она замолчала и погрузилась в свои мысли. Я был занят своими собственными размышлениями. Она действительно могла это сделать. Могла убить или изуродовать себя. Такое случается. Должен ли я отпускать ее? Не безответственно ли с моей стороны не госпитализировать ее? Я должен убедиться, что она защищена от самой себя. К тому же, она действительно подвергается опасности, шатаясь по улицам в таком состоянии. Она может попасть под машину, просто нечаянно, а может и намеренно.

Кейт взглянула на меня так, словно прочла мои мысли.

— Не думаю, что я это сделаю. — Голос был низким, исходил из самой глубины ее существа и лишь отчасти был обращен ко мне; в основном это были мысли вслух. — Не думаю. Какая-то часть меня хочет жить. Иногда я ненавижу эту часть. Я не хочу ничего желать. Ничего! Я не буду желать ничего и никого!

Она снова замолчала, но этого было для меня достаточно. Я решил предоставить Кейт самой заботиться о своей жизни. Сделать выбор за нее, поместить ее в госпиталь, возможно, и стало бы спасением ее физической жизни, но весьма вероятно, что это навсегда прекратило бы ее борьбу за более полноценную жизнь. Но как только я так решил, тут же испугался и засомневался.

Оставшуюся часть сеанса мы в основном сидели молча. Кейт сообщила мне отрывочную информацию о том, как жила в эти дни: постоянное хождение, короткие визиты в офис, чтобы почти сразу же уйти, нерегулярное питание, сон с помощью снотворных. Она не могла много рассказать мне о том, какие внутренние чувства и мысли сейчас ее одолевали. Ясно было, что она стремилась держать их в себе. Я не акцентировал ее сопротивление самоизучению. Сейчас Кейт должна сопротивляться, чтобы сохранить целостность. Я знал то, чего она не знала: если она выдержит, именно эта неумолимая изменчивость, которой она так сопротивлялась, поможет ей преодолеть кризис.

Ноября

В пятницу Кейт позвонила из лаборатории. Она была на работе. Ей необходимо столько сделать. Она просто не может прийти. Она думает, что вчерашний визит помог. Надеется увидеть меня в понедельник. Я почувствовал облегчение, сомнение, надежду, опасение.

Ноября

В понедельник Кейт не пришла, но позвонила и сообщила, что находится в районе Санта Моника и чувствует, что не успеет приехать до конца сеанса. Она отклонила предложение встретиться позже, сказав, что придет завтра.

Позже в понедельник позвонил доктор Тэйлор, ее врач. Он был встревожен, потому что ему только что позвонили из аптеки и попросили подтвердить рецепт Кейт на снотворное. Он был выписан только в прошлом месяце. Я сказал, что Кейт в плохом состоянии, и он засомневался, правильно ли он сделал, что подтвердил рецепт. Мы сошлись на том, что в данный момент лучше всего оставить Кейт в покое, тем более что рецепт был выписан не на такое уж большое количество снотворного.

Ноября

Во вторник Кейт снова не пришла. В середине сеанса она позвонила и извинилась за то, что пропустила прием. Она приняла снотворное в середине ночи и теперь только что проснулась. Она не выспалась, возможно, ей необходимо еще поспать. Она не хочет встретиться позже или в среду. Она хочет наверстать кое-что в лаборатории. Она увидится со мной в четверг.

По телефону мне было трудно оценить ее состояние. Она по-прежнему держалась очень холодно и формально, но делала усилия, чтобы держать меня в курсе. Я чувствовал напряжение, раздражение, сожаление и печаль.

Ноября

В четверг Кейт опоздала на 15 минут. Она выглядела ужасно. Ее одежда была неряшливой и подобранной случайно. Она не сделала макияж и не причесалась. Она сообщила мне, что снова ходила. Работала во вторник и думала, что все будет хорошо. В среду она ушла с работы примерно через час после начала и начала ходить. Как и много раз до этого, она вернулась домой только тогда, когда стала валиться с ног от усталости. Она съела тарелку супа и легла спать. Но ей удалось поспать всего час. Она не могла вынести еще одной бессонной ночи, и поэтому приняла снотворное, чтобы быть уверенной, что проспит до утра.

— Кейт, меня беспокоят таблетки. Вы пьете их слишком много.

— Я должна спать. Мне необходимо их принимать.

— Да, Кейт, я знаю, что вы хотите спать, отключить сознание, но...

— Я должна их принимать. Просто должна.

— Вы можете строже соблюдать норму, Кейт? Когда вы так устаете после своих прогулок, вы легко можете по ошибке принять больше.

— Я вынуждена пить их. Так или иначе я их достану.

— Кейт, не нужно угрожать. Я вам доверяю. Но я беспокоюсь, и доктор Тэйлор позвонил, когда вы на днях обновили рецепт. Он тоже беспокоится.

— Я не собираюсь убивать себя. Я думала об этом много раз, но я не собираюсь этого делать.

— Я вам верю, Кейт, но меня беспокоит возможная ошибка.

— Они необходимы мне.

Но она никогда не принимала чрезмерных доз. Что-то внутри нее боролось за жизнь.

__________

Так продолжалось около двух месяцев. Кейт жила в аду, на грани отчаянья. Когда таблетки снова кончились, доктор Тэйлор позвонил и настаивал, чтобы Кейт была госпитализирована. Искушение было велико, но это подорвало бы ее доверие. Взять сейчас на себя ответственность за жизнь Кейт вероятно означало навсегда лишить ее шанса на подлинную собственную жизнь. Слишком много таких людей, которые, как Кейт, знают, что могут избежать выбора, который за них сделают добрые помощники. И они никогда не живут настоящей жизнью. Вместо этого они расценивают сами себя как “больных” или “эмоционально неуравновешенных” или придумывают для себя какую-то другую категорию, от которой трудно или невозможно потом избавиться.

С моего одобрения, доктор Тэйлор рискнул выписать Кейт еще один маленький рецепт. Он прослужил немного дольше. Потребовался еще один, но на этот раз доктор Тэйлор решил не спрашивать моего совета.

Ноября

Наконец, это кончилось. Пришел день, когда Кейт явилась на сеанс, и стена между нами не была такой неприступной, как в течение многих недель. Она уже не была такой открытой и удовлетворенной, как до того, как я сообщил ей о своем намерении уехать, но она снова пришла в себя. Она тоже это понимала.

— Думаю, со мной все будет в порядке. Как будто бы у меня была жестокая лихорадка, и я бредила, а теперь лихорадка прошла. Я все еще чувствую себя слабой, но знаю, что поправлюсь.

— Да, Кейт, — ответил я тепло, чувствуя, что эмоции переполняют меня. — Да, я тоже чувствую, что лихорадка прошла. Рад снова видеть вас!

— О, потише, пожалуйста. — У нее слегка сбилось дыхание. — Когда вы обращаетесь ко мне так тепло, я хочу убежать или накричать на вас. Но вы знаете, что все не так, верно?

— Да, я знаю это, Кейт.

— Иногда я не верила, что смогу снова разговаривать с вами вот так. Иногда мне хотелось прийти и убить вас. Я имею в виду, на самом деле убить. Я даже думала о том, как это сделать.

— Были моменты, когда вам хотелось просто уничтожить меня.

— А в другие моменты мне хотелось прибежать сюда, броситься вам на шею и сказать: “Позаботьтесь обо мне и простите за то, что я доставила вам столько неприятностей”.

— В эти недели вам, должно быть, было очень одиноко, Кейт.

Внезапно я понял, каким ужасным должно было быть ее одиночество. Мои слова проникли прямо в ее чувства. Она уронила голову, и слезы полились у нее по щекам. Она не всхлипывала, а плакала тихо и непрерывно. Я склонился к ней, но не обнял ее. Кейт плакала несколько минут, а затем протянула ко мне руку. Я радостно сжал ее, а она все продолжала плакать. Мои собственные глаза увлажнились от сочувствия к ней и от облегчения, что испытание, кажется, окончилось.

— Знаете, что помогло мне больше всего? — Она подняла ко мне мокрое от слез, но сияющее и полное благодарности лицо. — Две вещи, которые, как я полагаю, вы сделали для меня. Я говорила себе о них снова и снова. Во-первых, я полагаю, что вы относились ко мне очень серьезно. Вы действительно знали, что я борюсь, и позволили мне продолжать борьбу. И, во-вторых, вы доверяли мне. Доктор Тэйлор сказал, что вы не позволили госпитализировать меня и попросили его выписать мне лекарства. Иногда я ненавидела вас за это, но, в основном, я... в основном, я любила вас.

— Да, Кейт, — сказал я мягко, чувствуя к ней признательность.

Этот кризис стал кульминацией нашей совместной работы с Кейт. У нас оставалось еще три месяца, чтобы сосредоточиться на целях, к которым она стремилась. Кажется, что по большому счету она сильно выросла, пережив это путешествие в ад, ибо побывала именно там. Она вернулась оттуда с большей готовностью рисковать в отношениях и большим принятием своей изменчивости, большим доверием к своему внутреннему осознанию. Хотя в дальнейшем у нее, разумеется, случались эмоциональные взлеты и падения, она, кажется, больше уже никогда не была застывшим камнем, уверенным в своей неизменности.