XIX. В сетях. В числе прочих городских новостей Сесавин рассказал Эмме Малютиной о катастрофе, уничтожившей юношеские мечты Казимира

В числе прочих городских новостей Сесавин рассказал Эмме Малютиной о катастрофе, уничтожившей юношеские мечты Казимира. Он не предполагал, какое глубокое впечатление эта история произведет на его собеседницу. Она вскрикнула, побледнела, вскочила с места и в сильном волнении начала ходить взад и вперед по комнате.

– Расскажите мне все, что вы знаете, – попросила она, всеми силами стараясь скрыть овладевшее ею чувство. – Да говорите же!.. Родители отказали ему от дома, а девочка выходит замуж за графа Солтыка, – не так ли?

– Ну да... Понятно, такая блестящая партия!..

– Бедный поручик увлекся несбыточной мечтою и больше ничего.

Как только ушел Сесавин, Эмма написала письмо Ядевскому, прося его зайти к ней, когда у него будет свободная минута.

«Что со мною? – насторожилась она. – Какое-то лихорадочное состояние... сердце замирает... И все это из-за любовной неудачи Казимира?.. Нет, это потому, что он влюбился в Огинскую... Уж не ревную ли я?.. Разве я сама влюблена в него?..» – и она почувствовала, как вся кровь ее взволновалась при этой мысли.

Не прошло и получаса, как в ее гостиную вошел Ядевский, бледный, мрачный, задумчивый. Молодая хозяйка с приветливой улыбкой пожала ему руку.

– Давно вы у меня не были, – начала она.

– Действительно, я очень виноват перед вами.

– Я была на вас сердита, но как только вы вошли в комнату, я вам все простила.

– Очень вам благодарен.

Разговор прервался. Казимир сидел, бессознательно глядя в одну точку, а Эмма внимательно рассматривала его похудевшее бледное лицо.

– Что с вами? – прервала, наконец, Эмма тяжелое молчание. – Куда девалась ваша прежняя веселость?

– Жизнь надоела мне, – дрожащим голосом отвечал юноша, – пора прекратить эту невыносимо глупую комедию.

– Вас огорчили?

– Нет.

– Обидели, огорчили!.. Не скрывайте... я знаю все!

Казимир пожал плечами.

– Вы любите эту девочку?.. Не знаю почему, но мне кажется, что она недалекого ума, так, хорошенькая кукла, и больше ничего.

– Извините, но я оставлю ваши слова без ответа.

– Это делает вам честь... Но то, как она поступила с вами, говорит само за себя... Мне понятны ваши страдания, Казимир, и даю вам слово не касаться более этой темы. Постарайтесь вырвать отравленную стрелу из вашего сердца, и, поверьте мне, оно заживет скорее, нежели вы думаете, а я буду утешать вас... Было время, когда вы находили удовольствие в моем обществе.

– Вам захотелось пристыдить меня, – произнес Ядевский, целуя руку Эммы.

– Будем, как раньше, друзьями.

– Как вы добры!.. Я жаждал встречи с вами... вот почему я и явился по первому вашему приглашению... Ах, если бы вы знали!..

– Я верю вам, Казимир, и прошу вас бывать у меня как можно чаще, хоть каждый вечер... Обещаете?

– Вы оказываете мне истинное благодеяние, Эмма!.. Ваш приветливый взгляд, ваши дружеские слова так благотворно действуют на мое растерзанное сердце. Мне кажется, что подобное чувство испытывают невольники, когда их освобождают от цепей... Вы такая чародейка, что стоит вам только захотеть чего-нибудь, и вы этого наверняка достигнете.

Проводив своего гостя, Эмма легла на диван и глубоко задумалась. Теперь ей было ясно, как день, что она любит Казимира Ядевского, что это не мимолетная прихоть ее воображения, а чувство серьезное, овладевшее ею с неимоверной силою. Почему же ей так страшно при мысли, что она любит молодого человека? Почему ей как будто жаль его? Потому что, следуя учению своей секты, она должна будет печься о спасении его души, не останавливаясь ни перед какими мерами, как бы жестоки они ни были. Ей не запрещалось выйти замуж за любимого человека. Жизнь одинаково греховна как в дикой пустыне, так и в гареме султана и одинаково требует искупления посредством жертвы. Она сделается женою Казимира и впоследствии вместе с ним принесет Богу жертву такую же священную и такую же кровавую, как жертва Авраама и Исаака.

На следующий день Казимир послал Эмме букет из фиалок и белых камелий. Она обрадовалась, как ребенок, поцеловала лепестки и сама поставила букет в вазу.

Ядевский был в каком-то странном, ему самому непонятном состоянии. Это пугало его. Он все еще любил Анюту, тосковал по ней, а между тем чувствовал, что Эмма подчиняет его своей власти, и охотно поддавался чарующему обаянию ее красоты. Некому было разделить с ним его горе, некому утешить его. Утратив надежду жениться на избраннице своего сердца, он был точно в каком-то тумане. И вот из этого тумана возник прелестный образ подруги детства; он манит, ласкает его, и пылкий юноша бессознательно попадает в расставленные сети.

Вечером он пришел гораздо раньше, чем его ожидали, и целых полчаса вынужден был довольствоваться обществом Елены, успешно разыгрывавшей роль добродушной тетушки. Эмма занималась своим туалетом. Когда она с холодной гордой улыбкой на устах вошла наконец в гостиную, Казимир с трудом поверил своим глазам. Он увидел светскую женщину, почти кокетку. Эмма предстала перед ним в роскошном платье, с длинным шлейфом, и показалась ему выше ростом, полнее и величественнее, чем всегда.

Маленькие ножки ее были обуты в изящные, вышитые золотом турецкие туфли, шея и руки полуоткрыты, густые волны золотистых волос перевязаны красной лентой.

Эмма пожала ему руку и села напротив него у камина. Елена, под предлогом хозяйственных распоряжений, вышла из комнаты, и они остались вдвоем. Девушка хотела, во что бы то ни стало, очаровать своего собеседника, и ей это вполне удалось. После чая Казимир встал с кресла и в глубокой задумчивости начал ходить по комнатам. Целая вереница разнообразных мыслей проносилась у него в голове, кидая его то в жар, то в холод.

Эмма подошла к нему, положила свои маленькие ручки ему на плечи и проговорила тихим голосом:

– Мой бедный друг!

Юноша молча склонил голову.

– Вы несчастливы, – продолжала она, – вы тоскуете... Ах, если бы я могла вас утешить!

– Это в вашей власти.

– Не переговорить ли мне с Анютой?

– Нет, ради Бога, не делайте этого! – со слезами на глазах воскликнул Ядевский.

Эмма поцеловала его в лоб – он мгновенно оживился, обнял ее и прижал к своей груди.

– Нет, нет, нет! – закричала она, вырываясь из его объятий. Но, после минутного размышления, сама бросилась к нему на шею и покрыла его лицо жгучими поцелуями.

– Уйдите... уйдите отсюда, – задыхаясь, прошептала она. – Слышите ли вы?.. Я вам приказываю!

Казимир повиновался. Но в ту минуту, когда он вышел на улицу, она отворила окно, вынула из букета белую камелию, бросила ему и проговорила чуть слышно:

– До свидания.