Старая, но вечно новая история Антона Чехова.

На террасе роскошной старинной дачи статской советницы Марьи Ивановны

Лангер стояли дочь Марьи Ивановны Надя и сынок известного московского

коммерсанта Иван Гаврилович.

Вечер был великолепный. Будь я мастер описывать природу, я описал бы и

луну, которая ласково глядела из-за тучек и обливала своим хорошим светом

лес, дачу, Надино личико... Описал бы и тихий шепот деревьев, и песни

соловья, и чуть слышный плеск фонтанчика... Надя стояла, опершись коленом о

край кресла и держась рукой за перила. Глаза ее, томные, бархатные,

глубокие, глядели неподвижно в темную зеленую чащу... На бледном, освещенном

луной личике играли темные топи - пятнышки: это румянец... Иван Гаврилович

стоял позади нее и нервно, дрожащей рукой пощипывал свою жидкую бородку.

Когда ему надоедало щипать бородку, он начинал поглаживать и трепать другой

рукой свое высокое, некрасивое жабо. Иван Гаврилович некрасив. Он похож на

свою маменьку, напоминающую собой деревенскую кухарку. Лоб у него маленький,

узенький, точно приплюснутый; нос вздернутый, тупой, с заметной выемкой

вместо горбины, волос щетиной. Глаза его, маленькие, узкие, точно у молодого

котенка, вопросительно глядели на Надю.

- Вы извините меня, - говорил он, заикаясь, судорожно вздыхая и

повторяясь, - извините меня, что я рассказываю вам... про свои чувства... Но

я вас так полюбил, что даже не знаю, в своем ли я уме нахожусь или нет... В

груди моей такие чувства к вам, что и выразить этого невозможно! Я, Надежда

Петровна, как только вас увидал, так сразу и втюрился, полюбил то есть. Вы

извините меня, конечно, но... ведь... (Пауза.) Приятная нонче природа!

- Да... Погода великолепная...

- И при такой самой природе как приятно, знаете ли-с, любить такую

приятную особу, как вы... Но я несчастлив!

Иван Гаврилович вздохнул и дернул себя за бородку.

- Очень несчастлив-с! Я вас люблю, страдаю, а... вы? Нешто вы можете

чувствовать ко мне чувства? Вы образованная, ученая... все

по-благородному... А я? Я купеческого звания и... больше ничего! Как есть

ничего! Денег-то много, но что толку с тех денег, если нет настоящего

счастья? Без счастья с этими самыми деньгами одно только окаянство да...

пустоцвет. Ешь хорошо, ну... пешком не ходишь... пустая жизнь... Надежда

Петровна!

- Ну?

- Ни... ничего-с! Я хотел, собственно говоря, вас побеспокоить...

- Что вам?

- Можете ли вы меня любить? (Пауза.) Я предлагал вашей маменьке...

мамаше то есть, свое сердце и руку относительно вас, и оне сказали, что все

от вас зависит... Вы можете, говорит, и без родительской воли... Как вы мне

ответите?

Надя молчала. Она взглянула в темную зеленую чащу, где еле-еле

обрисовывались стволы и узорчатая листва... Ее занимали движущиеся черные

тени от деревьев, которые слегка покачивались от ветерка своими верхушками.

Молчание ее душило Ивана Гавриловича. На глазах его выступили слезы. Он

страдал. " Ну что - ежели она откажет? " - думалось ему, и эта невеселая дума

морозом резала по его широкой спине...

- Сделайте милость, Надежда Петровна, - проговорил он, - не терзайте

мою душу... Ведь я, ежели лезу к вам, то от любви... Потому... (Пауза.)

Ежели... (Пауза.) Ежели вы не ответите мне, то хоть умирай.

Надя повернула свое лицо к Ивану Гавриловичу и улыбнулась... Она

протянула ему свою руку и заговорила голосом, который прозвучал в ушах

московского коммерсанта песнью сирены:

- Очень вам благодарна, Иван Гаврилович... Я уже давно знаю, что вы

меня любите, и знаю, как вы любите... Но я... я... Я вас тоже люблю, Жан...

Вас нельзя не полюбить за ваше доброе сердце, за вашу преданность...

Иван Гаврилович раскрыл широко рот, засмеялся и, счастливый, провел

себя ладонью по лицу: не сон ли, мол?

- Я знаю, что если я выйду за вас замуж, - продолжала Надя, - то я буду

самая счастливая... Но знаете что, Иван Гаврилович? Подождите немножко

ответа... Ответить положительно сейчас я не могу... Я должна этот шаг

обдумать хорошенько... Подумать надо... Потерпите немного.

- А долго ждать?

- Нет, немного... День, много два...

- Это можно-с...

- Вы сейчас уедете, а ответ я дам письмом... Уезжайте сейчас домой, а я

пойду думать... Прощайте... Через день...

Надя протянула руку. Иван Гаврилович схватил ее и поцеловал. Надя

кивнула головой, поцеловала воздух, спорхнула с крыльца и исчезла... Иван

Гаврилович постоял минуты две-три, подумал и отправился через маленький

цветник и рощу к своим лошадям, которые стояли на просеке. Он раскис и

ослабел от счастья, точно его целый день продержали в горячей ванне... Он

шел и смеялся от счастья.

- Трофим! - разбудил он спавшего кучера. - Вставай! Едем! На чай пять

желтеньких! Понял? Ха-ха!

Между тем Надя прошмыгнула сквозь все комнаты на другую террасу,

спустилась с этой террасы и, пробираясь сквозь деревья, кусты и кустики,

побежала на другую просеку. На этой просеке ожидал ее друг ее детства,

молодой человек лет двадцати шести, барон Владимир Штраль. Штраль -

миленький толстенький немец-карапузик, с уже заметной плешью на голове. Он в

этом году кончил курс в университете, едет в свое харьковское именье и

пришел в последний раз, проститься... Он был слегка пьян и, полулежа на

скамье, насвистывал " Стрелочка".

Надя подбежала к нему и, тяжело дышащая, утомленная бегом, повисла на

его шее. Звонко хохоча и теребя его за шею, за волосы и воротник, она

осыпала его жирное, потное лицо поцелуями...

- Я тебя уже целый час жду, - сказал барон, обнимая ее за талию...

- Ну что - здоров?

- Здоров...

- Едешь завтра?

- Еду...

- Противный... Возвратишься скоро?

- Не знаю...

Барон поцеловал Надю в щеку и ссадил ее с колен на скамью.

- Ну, будет целоваться, - сказала Надя. - После... Впереди еще много

времени. Теперь потолкуем о деле. (Пауза.) Ты, Воля, подумал?

- Подумал...

- Ну что ж, как? Когда... свадьба?

Барон поморщился.

- Ты опять о том же! - сказал он. - Ведь я тебе еще вчера дал...

положительный ответ... Ни о какой свадьбе не может быть и речи! Я тебе еще

вчера сказал... Зачем заводить разговор о том, что уже тысячу раз было

пересказано?...

- Но, Воля, должны наши отношения чем-нибудь кончиться! Как ты это не

поймешь? Ведь должны?

- Должны, но не свадьбой... Ты, Nadine, повторяю я в сотый раз, наивна,

как трехлетнее дитя... Наивность к лицу хорошеньким женщинам, но не в данном

случае, душа моя...

- Не хочешь жениться, значит! Не хочешь? Ты говори прямо, бессовестная

твоя душа, говори прямо: не хочешь?

- Не хочу... С какой стати я буду себе портить карьеру? Я люблю тебя,

но ведь ты сгубишь меня, если я на тебе женюсь... Ты мне не дашь ни

состояния, ни имени... Женитьба должна, мой друг, быть половиной карьеры, а

ты... Плакать нечего... Надо рассуждать здраво... Браки по любви никогда не

бывают счастливы и оканчиваются обыкновенно пуфом...

- Лжешь... Ты лжешь! Вот что!

- Женись, а потом с голоду умирай... Нищих плоди... Рассуждать нужно...

- А отчего ты тогда не рассуждал... помнишь? Ты тогда дал мне честное

слово, что ты на мне женишься... Ведь дал?

- Дал... Но теперь изменились мои планы... Ведь ты не выйдешь за бедного человека? Зачем же ты заставляешь меня жениться на бедной? Я не имею

желания поступить с собой по-свински. У меня есть будущее, за которое я

должен ответить пред своею совестью.

Надя утерла платком глаза и вдруг неожиданно, нечаянно бросилась опять

на шею к православному немцу. Она припала к нему и принялась осыпать его

лицо поцелуями.

- Женись! - залепетала она. - Женись, голубчик! Ведь я люблю тебя! Ведь

я жить без тебя не могу, моя прелесть! Ты меня убьешь, если расстанешься со

мной! Женишься? Да?

Немец подумал и решительным тоном сказал:

- Не могу! Любовь - хорошая вещь, но на этом свете она не прежде всего...

- Так не хочешь?

- Нет... Не могу...

- Не хочешь? Верно, что не хочешь?

- Не могу, Nadine!

- Подлец, негодяй... вот что! Мошенник! Немчура! Я тебя терпеть не могу, ненавижу, презираю! Ты гадок! Я тебя и не любила никогда! Если я в тот вечер и поддалась тебе, то только потому, что считала тебя честным человеком, думала, что ты женишься на мне... Я тебя и тогда терпеть не могла! Хотела выйти за тебя, потому что ты барон и богач!

Надя замахала руками и, отступив на несколько шагов от Штраля, пустила

в него еще несколько колкостей, и отправилась домой... " Напрасно я ходила

сейчас к нему, - думала она, идя домой. - Ведь знала же я, что он не захочет

жениться! Вот негодяй! Дура была я в тот вечер! Не поддайся я ему тогда,

теперь бы не было надобности унижаться перед этой... немчурой".

Придя во двор дачи, Надя не пошла в комнаты. Она походила по двору и

остановилась у одного слабо освещенного окна. Окно это выходило из комнаты,

в которой обитала на летнем положении молодая, только что выпущенная из

консерватории первая скрипка, Митя Гусев. Надя начала глядеть в окно. Митя,

плечистый, курчавый блондин, недурной собой, был дома. Он без сюртука и

жилетки лежал на кровати и читал роман. Надя постояла, подумала и постучала

в окно. Первая скрипка подняла голову.

- Кто там?

- Это я, Дмитрий Иваныч... Отворите-ка окно на минутку!...

Митя быстро надел сюртук и отворил окно.

- Идите сюда... Лезьте ко мне... - сказала Надя.

Митя показался на окне и через секунду был уже возле Нади.

- Что вам угодно?

- Пойдемте! - сказала Надя и взяла Митю под руку.

- Вот что, Дмитрий Иваныч, - сказала она. - Не пишите мне, голубчик,

любовных писем! Пожалуйста, не пишите! Не любите меня и не говорите мне, что

вы меня любите!

Слезы сверкнули на глазах Нади и полились струей по щекам, по рукам...

Слезы были самые настоящие, горючие, крупные...

- Не любите меня, Дмитрий! Не играйте для меня на скрипке! Я гадкая,

противная, нехорошая... Я такая, которую нужно презирать, ненавидеть,

бить...

Надя зарыдала и положила свою головку на грудь Мити.

- И я самая гадкая, и мысли мои гадкие, и сердце...

Митя растерялся, забормотал какую-то ерунду и поцеловал Надю в

голову...

- Вы добрый, хороший... Я, честное слово, люблю вас... Ну а вы не

любите меня! Я люблю больше всего на свете деньги, наряды, коляски... Я

умираю, когда думаю, что у меня нет денег... Я мерзкая, эгоистка... Не

любите, душечка, Дмитрий Иваныч! Не пишите мне писем! Я выхожу замуж... за

Гаврилыча... Видите - какая я! А вы еще... любите меня! Прощайте! Я вас буду

любить и замужем... Прощай, Митя!

Надя быстро обняла Гусева, быстро поцеловала его в шею и побежала к

воротам.

Придя к себе в комнату, Надя села за стол и, горько плача, написала

следующее письмо: " Дорогой Иван Гаврилыч! Я ваша. Я вас люблю и хочу быть

вашей женою... Ваша Н."

Письмо было запечатано и сдано горничной для отправки по адресу.

" Завтра... что-нибудь привезет..." - подумала Надя и глубоко вздохнула.

Этот вздох был финалом ее плача. Посидев немного у окна и успокоившись,

Надя быстро разделась, и ровно в полночь дорогое пуховое одеяло, с вышивками

и вензелями, уже грело спящее, изредка вздрагивающее тело молодой,

хорошенькой, развратной гадины.

В полночь Иван Гаврилович шагал у себя по кабинету и мечтал вслух.

В кабинете сидели его родители и слушали его мечтания... Они радовались

и были счастливы за счастливого сына...

- Девица-то она хорошая, благородная, - говорил отец. - Советника дочь,

да и красавица. Одна только беда: фамилия у нее немецкая! Подумают люди, что

ты на немке женился...