V Выдохни, детка. Иначе не вдохнешь

У меня дома замироточили наклейки. Потому что у нормальных людей мироточат иконы. Только у таборных петрушек может быть альтернативный вариант в этом вопросе. На наклейках были изображены голгофские кресты, а наклеил их на стенки квартиры отец В., когда её освящал. Мироточили все четыре одновременно. Было Торжество Православия. Я ходила и на вату собирала миро. Тоха ходил из угла в угол, как пантера из одноименного стихотворения Рильке, и думал так, что мысли были слышны. Я пошла за телефоном. А вслед уже неслось: «Давай, звони этому отцу В. и интересуйся, что он нам тут понаклеил. Это ж за гранью всего!»

Отец В., прихватив для моральной поддержки матушку, приехал изучать аномалию. Походил, посмотрел, головой покивал, отслужили молебен. Потом он сказал мужу: «Вы не дергайтесь так. Это не обязательно к тяжелым испытаниям. Это явление может служить для укрепления в вере». Тоха посмотрел на него скептически, типа: не надо утешать покойников. Но вслух ничего не сказал. Мироточение через сутки прекратилось. После этого случая наклейки мироточили еще дважды — на Успение и в день упокоения моего деда. Но мы уже обошлись своими силами. Попели, что на сердце легло, почитали. Про испытания уже не вспоминал никто.

Через полгода Тоха пришел вечером с работы тихий-тихий и лицом цвета весенней травки. Ничего не сказал. Ночью молился на кухне. Долго. Через два дня молчальничества он мне сказал: «В общем так, делай со мной, что хочешь, — можешь в дурку сдавать, можешь разводиться, но мне плохо. Я не могу с сыном общаться. Я хочу взять топор и его зарубить. И тебя тоже. Только ты не подумай, меня когда прижмет, я себя буду бить!».

Конечно, чего здесь думать? Применение топора — вещь бинарная. Хочешь — в себя втыкаешь, хочешь — в кого-то. Элементарно, Ватсон. За что люблю нашу жизнь, так это за полную непредсказуемость. Некогда скучать, абсолютно некогда. То болезнь смертельная да еще «неясного генеза» или «неуточненной локализации», то скорбь нетривиальная — хоть рыдай, хоть смейся, то балкон мне дважды расстреляют ни за что, то на улице дисконтную карточку продуктового магазина, угрожая ножом, отберут, то банан хочешь съесть, то в петлю влезть, то мама-покойница с топором развлекалась по пьяни, то муж вот решил по трезвости. Не жизнь, а сорочинская ярмарка.

— С чего это к топору потянулся? Народников вспомнил? — интересуюсь.

— Я не стебусь. За мной демон стоит.

Ну я не духовидец, поэтому попросила разъяснить, как стоит, что делает, зачем вообще пришел. Тоха сказал, что сидел как-то вечером на работе, вышел покурить. И пока курил, пришла ему на ум мысль, что пора завязывать с религиозными упражнениями. Вот походил он в Церковь, поигрался в духовность и хватит. Ну её в баню! Ничего нельзя. Ни налево сходить, ни покурить, чтоб совесть не грызла, ни поспать в воскресенье. Ходишь, как настеганный постоянно, да только и думаешь, в чем опять грешен. Ну исповедуешься, ну причастишься. А кайфа — ноль. Не чувствуешь ничего. Тогда зачем все эти телодвижения? Короче, Боже, давай так: Ты — Сам по Себе, а я — сам по себе. И тут он ясно понял, что «Боже дал». Через секунду он услышал в голове голос, который всячески побуждал Тоху к каким-то ужасным вещам, о которых он думать не смел. Причем это напоминало терзания Раскольникова: «Да ты что думаешь — права не имеешь? Да всё ты имеешь! Иди и делай!» Тоха делать не хотел. Он пришел домой и стал молиться. Боже, не прав был, осознал, каюсь. В этот момент к нему пришла Иисусова молитва, которая помогала глушить всякие мерзости. Два дня Тоха бился-бился и в конец вымотался, потому что голос не отставал.

Почесав затылки, мы с ним пришли к выводу, что в дурку успеется, а надо бы найти духовного советчика, который бы не шарахнулся от занятных подробностей нашего житья. Нашли. Тот послал Тоху к мощам св. Иоанна Кронштадтского, куда тот и отправился.

Пока он ездил, я, конечно, молилась, как могла, и костерила Рената на чем свет стоит, потому что курить хотелось бешено, а как теперь курить с обещаниями его? Зараза. А на всех других релаксантах стояла мощная печать Божией любви, которая у медиков именовалась судорожным синдромом неизвестного генеза. Неизвестного, ага. Прямо по поговорке — Бог его знает. В общем, жили на нервах. Но обошлось, не без повреждений, правда. Тоха никогда не говорил о том, что произошло у мощей, но приехал он уже вменяемым. Зато теперь стараемся думать правильно, не бросаться, знаете ли, мыслями. Бездумно.

После чего моя подруга Маша, поглядев на моё помятое счастьем лицо, подарила мне поездку на Соловки. Тоха поддержал. «Езжай, — говорит, — помолись. Сними стресс».

Соловки поразили сразу же. В самое сердце. Природа — холодная, северная и… не родная. Хотя я север очень люблю, пожить там почему-то не тянуло. Такое впечатление, что в зону особого внимания попала.

Запомнилось пение в Спасо-Преображенском храме. Когда хор поет «Господи, помилуй!», полное ощущение стука человеческого сердца, с которым и твое начинает стучать одинаково. На праздничном всенощном бдении, которую возглавлял архимандрит Иосиф, было ощущение особого посещения Божия в этой тихой обители. И потом: я заметила, что служба настолько эмоционально сложна (не только на Соловках, а вообще в православных храмах), что складывается впечатление прожитой жизни. Если проследить службу поэтапно, то это действительно так: в ней есть рождение, служение, грехопадение, смерть, Страшный Суд Господень, воскресение, рай… Всенощное бдение было долгим, степенным и тихим. И еще умиротворяющим — забылось все: тяжелая дорога по воде с ужасной качкой, выматывающее душевное неустройство, проблемы. Вот есть Бог и твоя душа. И молящиеся вокруг. И все мы соборны.

Все эти радости абсолютно не означают, что когда я посещаю богослужения в Петрозаводске, они меня не вдохновляют. Шум и страсти не где-то там, а у тебя внутри, поэтому как помолишься, так и литургию простоишь. Тяжелее в том плане, что в монастыре благодать даровалась за так и сколько хочешь, а здесь — за труд. Большей частью. Я на эти темы предпочитаю не распространяться, потому что: где мозги наши куцые, а где благодать! Раньше искушения мрачные были. На праздник заходишь куда-нибудь в Екатерининку или в Невского, и бес начинает разводить, что пение, как в опере, многоголосие тяжеловесное, хоры какие-то непонятные — чуть ли ни барокко. Я потом в этом покаялась и переключилась с формы на смысл. И все. То есть эстетические пристрастия не должны превалировать над целью богослужения.

Иеромонах N., у которого мы исповедовались, прочел проповедь об усталости. Он сказал: «От чего мы устаем? От рабства греху. А здесь, в обители, мы отдыхаем — как раз от этого рабства». То есть как у старца Паисия Святогорца: когда мы со-работаем Богу, то не утомляемся; когда работаем во имя себя, устаем люто. Очень жизненное замечание.

А по поводу рабства греху мне такие мысли на ум пришли. Вот говорят — «апостасия», «мир находится в апостасии». И рисуют ужасные картины глобализма, электронного концлагеря, тотальной пластиковой цивилизации. А ведь у апостасии есть еще одно направление, которое касается не мира «далекого, безбожного, опошлившегося» (от чего ему, кстати, отступать, если он никогда и не приступал?), а нас, людей, принявших крещение в Православной Церкви. Особенно, когда мы живем ТАК, КАК БУДТО НЕ БЫЛО ХРИСТА. Как будто Бог в последний раз обратился к людям через Моисея, дав ему скрижали Завета. Меня к этим рассуждениям подтолкнули книги архимандрита Рафаила (Карелина) и иеромонаха Пантелеимона (Ледина). Строгие такие книги, «дискуссионные» — то есть ругают их часто. Обычно за то, что в лоб описывают болячки современных христиан: телевизор суть бесовская уловка; православные могут подвергаться беснованию; время, потраченное не на спасение — потрачено на грех; «духовного» театра не бывает; путь христианина — путь скорбей; мы должны каждый день готовиться к смерти. Это непопулярные воззрения. Особенно одно: вера не терпит компромиссов, нельзя искать согласия между Христом и диаволом. При этом самое главное, что эти взгляды основаны на Священном Писании и Священном Предании. И никаких там вольных авторских трактовок я не отыскала.

У кого-то недавно прочла об общей расхлябанности. Раньше христианину говорили: с д е л а й в и д, что ты положил на алтарь языческому божеству кусочек ладана. А ему это дико было, и шел он на мученическую смерть. (То есть человек даже иллюзии греха не допускал, лучше смерть.) Нам даже «делать вида» уже как двадцать лет не надо. Церковь открыта, службы идут. А мы все: «Безгрешен, батюшка. Если и есть любовница, то у соседа – две. А если и убил кого, так за дело».

Когда читаешь о кознях бесовских у иеромонаха Пантелеимона — а он не сказки пишет, то возникает вопрос: чем мы отличаемся от ветхозаветного общества? На занятиях по «Закону Божиему» нам батюшка как говорил? «Чудовищные факты Ветхого Заветы свидетельствуют об ужасном состоянии общества того времени. Дабы евреи не уподобились окружающим их язычникам и побороли в себе грехи, Бог дает Моисею 10 заповедей». Или же: Господь Иисус Христос во время Своего земного служения сталкивался с тем, что кругом тысячи бесноватых, лунатиков, сумасшедших, расслабленных. Бедным людям нечем было обороняться от бесов, кроме праведной жизни: Христос еще не приходил, не был распят, не воскресал, не устанавливал Церковь, не было таинств. Сейчас картина, похоже, не лучше. Распространяться смысла нет — «ведь не в углу все происходит». Единственную характерную фразу могу привести, почерпнутую из Петрония: «Сегодня на дорогах Рима проще встретить бога, чем человека». Потому что бог есть я. Вот такая вот апостасия.

Мне повезло — нам с одной девушкой единственным удалось поклониться мощам свв. прпп. Зосимы, Савватия и Германа Соловецких. Мы, конечно, молились об этом. Поэтому и попали. Мощи находятся в Богоявленской надвратной церкви. Их готовили к переносу в Спасо-Преображенский храм по случаю празднования памяти Соловецких чудотворцев. Мы в церковь пришли, а она закрыта на замок. Постояли, подождали. Пришла свечница, выслушала нас и сказала: «Так, проходите, только быстро!». В общем, открыла она нам церковь. Мы далеко не спешно — она нас не поторапливала — помолились, поклонились, свечи поставили и пошли, радостные, восвояси. А она опять все закрыла. Чудо такое! Но туристов, кстати, мощи не очень волновали, поэтому они не расстроились.

Не знаю, многое из памяти стирается, а в душе остается. Так вот и Соловки с моей душой резонируют.