Нет, весь он не умрет.

Первобытное племя, будучи в высшей степени суверенным, не имело «границ», не имело «власти». [936]

С. Б. Чернышев

Подробностями «с миром и городом» поделился на состоявшемся в 2013 г. в Давосе очередном Всемирном экономическом форуме президент Израиля Шимон Перес, 90-летие которого в июне того же года отметила вся прогрессивная корпократическая общественность: «...правительства, созданные для защиты земель, оказались безработными. Потому что экономика стала глобальной, а правительства остались национальными. Поэтому каждое правительство подвержено влиянию мировой экономики, но само на нее повлиять не может!

И то же самое с безопасностью. Безопасность – это уже не схватка армий, а распространение террора[937]. (...)

Поэтому сейчас традиционный политик говорит, что он мудрый и опытный. Но может ли он остановить экономический кризис? Нет. Терроризм? Не может. Люди спрашивают: «Так зачем тогда ты будешь нами править, нам не нужны правители. Нам нужны люди, которые будут служить нам».[938]

В результате появился новый тип правительства – глобальные компании. Вначале это было не так очевидно, но сегодня состояние и возможности 40 крупнейших компаний больше, чем всех правительств мира. Правительства имеют бюджеты, но не имеют денег. Компании имеют деньги, и они независимы от политики».[939]

Подобно тому как внутри отдельно взятой страны более прогрессивный, обладающий большей производительностью труда техноуклад развивается на базе (путем ограбления, эксплуатации) прежнего, ранее доминировавшего, но постепенно потерявшего первенство в производительности труда, на международном уровне развитые страны живут ограблением стран, отстающих в научно-техническом (по сути, в цивилизационном) развитии.

Ранее мы уже цитировали Фернана Броделя, отмечавшего, что в мир-системе всегда есть центр (метрополия) и ограбляемая им периферия (ее колонии). Рассмотрим историю отношений метрополии и ее колоний (исторически классическим образцом метрополии сначала были Испания и Португалия, затем – Великобритания, в последнем столетии им являются США).

Сначала метрополия незатейливо грабит колонии, используя силу оружия, вывозит из колонии людей (для их использования в качестве рабов) и накопленные ими богатства. Аналогом этого периода в отечественной новейшей истории можно считать годы военного коммунизма и продразверстки.

Затем наступает период, когда метрополия вступает с колониями в отношения рыночного обмена: золото, пушнина, специи вымениваются за стеклянные бусы и зеркала. В отечественной истории аналогом этого этапа являются времена НЭПа с их «ножницами цен» – рыночные отношения между городом и деревней, когда монопольно производимые городом промтовары, инструментарий сельскохозяйственного производства и товары народного потребления, со сверхприбылью обменивались на сельскохозяйственную продукцию.

Заметка на полях.

В настоящее время США безуспешно пытаются стричь маржу ножницами цен уже между индустриальным и информационным укладами. Используя практически монопольную позицию на всемирном хай-тек-рынке, пытаются втридорога продавать индустриальному укладу новые технику и технологии, задешево покупая товары и услуги на конкурентном индустриальном рынке. Ничего не выходит у них не потому, что китайские товарищи налету воруют, копируют и внедряют у себя на родине все то, что разрабатывается в западных научно-производственных центрах. А в первую очередь потому, что для инноваций в той или иной отрасли прежде всего необходимо наличие самой отрасли.

Не в последнюю роль играет и тот факт, что итоговая прибыль от реализации инновационной продукции до самого информационного уклада не доходит – львиная доля достается хозяевам денег, ничего не производящим паразитам-ростовщикам, Фининтерну. Можно сказать и по-другому: ничего не выходит потому, что снижающийся платежеспособный спрос населения не способен обеспечить постиндустриальному укладу отдачу на средства, вложенные в разработку новой продукции.

Проницательный читатель может убедиться в том, что оба предложения содержат ровно одну и ту же мысль.

Следующий этап развития отношений между метрополией и ее колониями (следующий способ ограбления) – кредитно-денежный. Загоняя колонии в кредитную кабалу (прежде всего методом подкупа колониальной компрадорской верхушки), метрополия, с одной стороны, развивает свой индустриальный комплекс (продукция которого, согласно кредитному договору, приобретается на выданные кредиты), с другой стороны, получает с колонии процентные выплаты. Аналогом этого этапа является возникновение и процветание в отдельно взятой стране финансового сектора, который благодаря ростовщичеству в конечном итоге присваивает права собственности на подавляющую часть индустриального сектора экономики.

В настоящее время к колониям применяется новейшая форма экспроприации – обмен их сырьевых ресурсов на свою ничем не обеспеченную бумагу (точнее, байты на винчестерах). Это даже выгоднее, чем на стекляные бусы менять! Выручка от проданной метрополии нефти переводится в государственные долговые бумаги самой метрополии (идет на финансирование ее государственного бюджета). Остаток выручки хранится на счетах банков, расположенных опять-таки в самой метрополии («…Рваны всю оркскую казну у людей хранят. Иначе бы люди для нас маниту не печатали»[940]). Таким образом, если смотреть в корень, материальные ценности по-прежнему вывозятся в метрополию, колония опять, по сути, ничего не получает взамен. При этом местной компрадорской верхушке дозволяется беспрепятственно грабить «свою» страну, накидывая коррупционную маржу на продаваемые (по сути, передаваемые даром) в метрополию ресурсы («А у них закон – украл сто миллионов маниту, сразу почетный гражданин Лондона и оркский инвестор»[941]).

Заметка на полях.

Для зарубежных Дельцов одна лишь выгода имеет значение, и они давно усвоили, что самым эффективным родом войск является «пятая колонна». Завоевать страну извне стоит гораздо дороже, чем коррумпировать, купить ее изнутри. Купить продажный слой верхушки госаппарата стоит дешевле, чем завоевать страну, которой он управляет. Частный случай этой теоремы доказал ныне покойный д.ф.-м.н. Б. А. Березовский, в свое время недорого купивший менеджеров «Аэрофлота» и направивший в свой личный карман всю немалую прибыль этой в те времена еще государственной компании.

Здесь мы видим еще одно преимущество системы самоуправления социумом, предлагаемой в настоящем труде. В стране-корпорации ГАМАЮН не будет слоя паразитов, оккупировавших вершину властной пирамиды. То есть не будет начальства, купив которое ЖИД [942] о-англосаксы, зарубежные цивилизационные конкуренты России, смогут присвоить богатства нашей страны. Начальства не будет просто потому, что состав тех, кто по своим заслугам перед социумом будет (на время, а не навсегда) получать позицию на вершине властной пирамиды, будет допущен к принятию решений, от которых зависит судьба граждан нашей страны, будет настолько изменчивым, лабильным, что говорить о стабильном персональном составе руководства страны уже не придется.

С другой стороны, сам факт даже попытки купить того или иного начальничка будет приводить к его резкому понижению во властной иерархии. Да и сама покупка высшего руководства страны ГАМАЮН станет непосильной задачей, поскольку триадная система самоуправления социумом позволяет совместить, соединить две иерархии – пирамиду власти с пирамидой собственности. А купить чиновника, как вы понимаете, можно лишь тогда, когда его властные полномочия «стоят» дороже получаемого им легального дохода.

Аналогичные отношения складываются в самой колонии между страдающим клептоманией местным начальством и его вертухаями: первые милостиво закрывают глаза на то, как вторые грабят и насилуют народ, который они, по идее, обязаны защищать от грабежа и насилия. Нет, это слишком хлопотно – бороться с грабителями, проще и выгоднее «защищать народ от его денег»[943].

Хозяева денег милостиво закрывают глаза на беспредел местных цапков царьков не из особой любви к ворам-казнокрадам, а для того, чтобы всегда держать последних на крючке. Стоит лишь местным блатарям возомнить себя субъектом международных отношений и попытаться вывести из метрополии (якобы) принадлежащие колонии авуары – наворованные ими «непосильным трудом» откаты и отпилы будут конфискованы, сами они будут объявлены очередными тиранами и душителями демократии (и немедленно внесены в тот или иной очередной список), со всеми вытекающими для них печальными последствиями[944].

В середине XX века как в СССР и странах «народной демократии» (в странах социалистического лагеря), так и в странах-лидерах капиталистического блока тихо, незаметно состоялась Великая управленческая революция. В США она получила название «революции менеджеров» – этим термином назвали состоявшийся в начале 1960-х гг., в годы правления президента Д. Кеннеди, фактический захват акционерной собственности наемным управленческим персоналом (звезда, икона восходящей корпократии Майкл Милкен, известный спекулянт, надувший пузырь «мусорных облигаций», еще учился в начальной школе, когда в 1956 г. доля служащих, управленцев, «белых воротничков», впервые превысила в Соединенных Штатах долю «синих воротничков», – производственных рабочих). В настоящее время более половины ВВП США представлено сферой услуг. Услуги эти прежде всего являются финансовыми – услугами управления.

Заметка на полях.

«На протяжении XIX века и в начале XX акционеры, нередко владеющие контрольным пакетом акций, активно участвовали в управлении американскими компаниями. Они назначали совет директоров, который нанимал генерального директора и других ответственных исполнителей и, как правило, контролировал стратегию компании. Корпоративное управление имело атрибуты демократического представительного правления. Однако в последующие десятилетия произошло распыление собственности, а управленческий и предпринимательский опыт не всегда передавался от учредителей к их потомкам. С развитием финансовых институтов в XX веке акции стали рассматриваться как объект инвестирования, а не как инструмент, дающий право на активное участие в управлении. Если акционеру не нравится, как компанией управляют, он просто продает акции. Вмешательство в действия руководства прибыльных компаний стало редкостью. Незаметно контроль над корпоративным управлением перешел от акционеров к генеральному директору». [945]

Вплоть до середины XX века наемные управленцы – как в частном секторе, так и на государственной службе, – относились марксистами к эксплуатируемому классу, поскольку не обладали правами собственности на управляемое имущество. В наши дни, по-прежнему не будучи, за редким исключением, собственниками управляемого имущества (не владея, наряду с прочими акционерами, контрольными пакетами акций управляемых ими компаний), они де-факто превратились в эксплуататоров, присваивающими себе львиную долю произведенного прибавочного продукта. Хозяина, грубо говоря, уже нет (акционеры не хозяева, а игроки в биржевую рулетку), и фактические хозяева (высший менеджмент) получают незаслуженно огромные зарплаты, опционы, бонусы и премиальные (это у них). Или, делая вид, что работают за зарплату, по старинке тупо воруют, не забывая получать опционы, бонусы и премии (это у нас).

Та же картина – и в государственном аппарате. И если раньше, в годы расцвета капитализма (индустриального техноуклада), чиновники были исполнителями воли крупных собственников, то с исчезновением таковых (с размытием капитала между миллионами акционеров) чиновники начали приобретать все большую самостоятельность, брать на себя функцию управления государством.

Впрочем, абсолютной самостоятельности они так и не получили, – освободившись от власти буржуазии, представителей промышленного капитала, они не смогли и не смогут освободиться от диктата высшей страты корпократии, от власти Фининтерна. В первую голову это относится к отечественным членам корпократии, специализирующимся на добыче и транспортировке энергоносителей. Пропасть, разделяющая высший слой корпократии и отечественное ворье сродни той, что разделяет членов совета директоров какого-нибудь финансового учреждения и бригаду истопников, кидающих уголь в его подвалах.

Управление без обладания правами собственности – вот что сегодня объединяет (в нижний слой корпократии) государственных чиновников и высший корпоративный менеджмент, вот что является основным противоречием текущего этапа развития цивилизации (снятие этого противоречия и есть одна из главных задач настоящего труда). Их объединяет невозможность легально получать адекватное вознаграждение за свои управленческие услуги. Ранее тем и другим размер заработной платы устанавливали крупные собственники, владельцы капиталов. Сегодня управленцы свое вознаграждение по сути устанавливают сами себе (и главное в этом деле – не слишком переусердствовать, дабы не вызвать чрезмерной ненависти окружающего гражданского общества). При этом вознаграждение уже не может существовать в форме заработной платы – корпократы уже не наемные служащие, они уже имеют (пока только моральное) право претендовать на долю прибыли. И все ранее и ниже упомянутые жульничества с бонусами и премиями (в частном секторе), и все воровство, отпилы и откаты в секторе государственного управления – это и есть доля прибыли, самостоятельно определяемая самим себе нижней стратой корпократии. При этом разница между двумя указанными категориями нижнего слоя корпократии постепенно стирается – на Западе это заметно по той легкости, с которой высший менеджмент ТНК переходит на государственную службу и обратно, у нас и вовсе трудно заметить разницу между высшим менеджментом государственных корпораций и высшими государственными служащими – ее просто не существует.

Очевидно, что в рамках ныне существующей системы распределения общественно произведенного продукта, упомянутым представителям корпократии ничего не остается, как красть. В частном секторе – обкрадывать акционеров корпораций, выписывать себе непомерные премии и бонусы. В государственном секторе – тупо пилить бюджет, обкрадывая граждан страны. При этом как топ-менеджеры транснациональных корпораций, получающие в виде премий по «стопятьсот» миллионов долларов, так и государственные коррупционеры, выпиливающие (у нас, в России) до 60% финансирования бюджетных проектов, не меньше, чем мы с вами ненавидят хозяев всемирной финансовой пирамиды – но не потому, что не входят в их число и лишь являются их высокооплачиваемой обслугой. А потому, что их нелегальные доходы являются арканом, на котором высший слой корпократов, Фининтерн, удерживает их в своем абсолютном подчинении.

Заметка на полях.

Получение упомянутых выше бонусов и премиальных является тем же воровством.

Об этом можно прочесть в прекрасной книге [946], написанной весьма информированным человеком (скорее всего, руководителем крупного французского банка, по понятным причинам издавшим свой труд под псевдонимом).

В книге описаны события, произошедшие в августе-сентябре 2008 г. – в первой фазе текущего финансового кризиса. В частности, действия управляющих крупных банков и страховых компаний, получавших гигантские премии и уходивших на покой с миллионными состояниями в то время, как руководимые ими корпорации терпели убытки или вовсе разорялись под ударами кризисного цунами.

Как пишет в своем ЖЖ-блоге Леонид Пайдиев, «гигантские зарплаты эпохи «революции менеджеров» – это плата не за некую волшебную квалификацию (никто из дорогих менеджеров не является магом или сыном божьим), а плата за предательство коллектива (возглавляемой ими корпорации. – М.Г. ) в интересах акционеров». [947] Речь в цитате идет об интересах специфического, тонкого слоя акционеров – об интересах жулья, которое наживается на фальшивой капитализации, раздувании активов корпораций, а не об интересах тех акционеров, которым эти мерзавцы в последний момент сумеют впарить свои акции, прежде чем те обрушатся в цене.

В вышеназванной книге жуликоватые топ-менеджеры крупнейших финансовых корпораций мира указаны поименно: Ричард Фулд, босс Lehman Brothers – крупнейшего инвестиционного банка, обанкротившегося [948] 15 сентября 2008 г. Личное состояние Фулда, доведшего свой банк до банкротства, – 800 млн долларов (жалованье и бонусы за 2007 г. – 71, 9 млн долларов [949]).

Следующий персонаж – Хэнк Гринберг, глава страховой корпорации AIG, спасенной национализировавшим ее правительством США.

Заначка Гринберга – 70 млн долларов.

Доминик Ферреро, генеральный директор инвестбанка Natixis (тот, кто смотрит «Евроньюз», должен помнить назойливую рекламу этого банка, которую крутили весь 2009 г.). Сохранил за собой кресло генерального директора в то время, когда акции банка потеряли 80% своей стоимости.

«Сколько же бездарей среди так называемых лидеров!

Эти люди – бараны в обличье акул – основали в Париже, как и в Нью-Йорке, Лондоне или Милане, особую касту, которая и умудрилась совершить известный нам подвиг. Никогда до сего дня ни одно групповое ограбление не производилось с подобным хладнокровием и не увенчивалось столь неслыханным успехом. Никогда раньше руководители не были до такой степени избавлены от необходимости отчитываться перед кем бы то ни было. Никогда за всю историю ни одна группа людей не обогащалась так быстро, оставляя за собой выжженное поле. Аналогичная ситуация до сих пор наблюдалась лишь в одной-единственной стране – в той, что раньше называлась Советским Союзом». [950]

Ниже приводится еще одна история о том, как руководство компании беззастенчиво грабит возглавляемую им корпорацию.

Речь пойдет о менеджерах-мародерах, делающих все возможное для того, чтобы получить бонусы здесь и сейчас, не интересуясь дальнейшей судьбой своего предприятия-нанимателя. Интересы фирмы, которой они руководят, их не волнуют. Это паразиты в чистом виде, наживающиеся на фирмах, где они «трудятся», а значит, на акционерах, которым эти фирмы принадлежат.

Менеджеры-мародеры научились получать премии (бонусы) за гипотетическую, еще не полученную прибыль. За прибыль компании, существующую только на бумаге, в будущем времени. Инструмент, которым мародеры выковыривают для себя бонусы из бюджета корпораций, носит название «дисконтирование стоимости» – по сути, представление благих мечтаний в качестве уже полученной прибыли. С конца 1980-х – начала 1990-х гг. этот термин, означающий математический расчет, позволяющий определить, какой сумме прибыли на сегодня (present value) соответствует некая сумма прибыли, которую еще предстоит получить в отдаленном будущем, был превращен из инструмента анализа в элемент фирменной отчетности.

Цитата: «Я сразу скажу, что сама концепция неплоха, если используется с умом. Базируется эта концепция на том, что будущие платежи можно надежно просчитать и учесть уже сегодня, сделав скидку на факторы, влияющие на будущие денежные потоки. Такие факторы, как инфляция, кредиторский риск и некоторые другие. При оценке проектов обычно делалось сравнение с альтернативным вложением средств, где ключевым фактором была оценка безрисковой доходности, а за основу безрискового дохода брались государственные облигации какой-то конкретной страны. Что такое безрисковая доходность суверенного долга, мы видим сейчас. Она достигалась посредством фиктивных контрактов на страхование долга – кредитно-дефолтных свапов. Поскольку риск был искусственно занижен, доходность проектов резко повышалась – опять же искусственно. Под эту супердоходность давались кредиты. Но это еще не самое страшное.

А самое ужасное в дисконтированной стоимости то, что она стала широко применяться в бухучете. Все бы было ничего, останься дисконтированная стоимость там, где она родилась, – в расчетах различных проектов, только для внутреннего пользования экономистов предприятия. Все стало иначе, как только дисконтированная стоимость выбралась в бухучет, засела в отчетах котируемых компаний и стала произноситься устами глав департаментов по связям с инвесторами.

В чем же зло? В том, что можно обсчитать доход по долгосрочной сделке, вынести его на баланс, и в капитал, и получить по этой сделке бонус уже сейчас. При этом используя драматически заниженный фактор риска. Заменить реальный заработанный капитал пустой цифирью – потому что риск недооценен. А реальный капитал прожрать в бонусах. Ну, это примерно как у Чкалова над Северным полюсом вместо керосина в мотор вдруг полетели бы форварды на его покупку плюс страховки в случае неисполнения форварда. А чё, реальные полбака керосина на те контракты были обменены еще при вылете, и начальник аэропорта был сильно доволен сделкой. Ему тот керосин за премию оставили.

Давайте рассмотрим конкретный примерчик. Вы банк. У вас есть два клиента – авиакомпания «Гроб Эйр» и нефтянка «Бахытнефтогаз». Вы говорите «Гроб Эйр»: парни, если у нас тут цена за баррель выше 90, то я вам плачу, а если ниже 90, то вы мне. Поняли? Хеджирование. Зато вам рост цены будет по барабану. Вы страхуете свои издержки.

Потом идете к «Бахыту». И говорите ему ровно наоборот. Если за баррель ниже 90, то я вам плачу, если выше – то вы мне. Спад цены вам по барабану. Вы страхуете свой доход.

Ваши клиенты в экстазе от халявы.

При этом все, что вы делаете, это всего-навсего перенаправляете денежные потоки от «Гроба» к «Бахыту» и обратно, собрав по пути с каждого комиссию в 1% с полного объема контракта поставок на пять лет.

Что делает ваш бухгалтер? Он дисконтирует весь объем контракта с учетом минимального риска и выносит весь пятилетний измысленный доход в отчет этого года. С которого вы[951] получаете лично бонус в половину объема комиссии. Вы его получаете уже сейчас. Стоп, а банк тоже получил доход? Ага, значит, акционерам дивиденд причитается. Тоже сейчас, с этого года. Выплатили. Из капитала. А, не хватило? Ну так мы чуток на дивиденд подзаймем. Что у нас там осталось в капитале? А, ну как же, дисконтированный доход с нашего контракта.

Заметим, что «Гроб» и «Бахыт» поступили ровно так же и продисконтировали свои контракты на авиаперевозки и на сбыт нефтянки. А как же, против роста и падения цен каждый застрахован...

Итак, в капитале у нас дисконтированный контракт. У каждого из участников малины. А на следующий год «Бахыт» не смог отдать кредит, потраченный им на разведку нефти под Женевским озером.

Ну, и так по всей экономике сейчас.

Ситуевина усугубляется по-черному еще и тем, что подобные расчеты по дисконтированию и моделированию рисков ведут автоматизированные системы, которые в различных компаниях параметрируются консультантами на стадии их установки, которые потом сваливают. Работники же самой компании в этих системах при всем желании не могут разобраться и, хуже того, ОБЯЗАНЫ их использовать – поскольку эти системки напрямую встроены в автоматизированную бухгалтерию компании (выделено мной. – М.Г. – Обратите внимание, люди кода, тихие «ботаны», по сути, определяют устойчивость колоссальной экономической системы, выстроенной менеджерами-мародерами во имя личного обогащения)».[952]

Еще в бó льших масштабах воровство процветает в государственных структурах.

Подобно тому как в свое время в стране, где правил король, самые удачливые и беспринципные представители буржуазии (речь идет прежде всего о так называемых «финансистах при короне») смогли взять власть де-факто и только потом уже де-юре, сейчас самые наглые и аморальные представители государственного аппарата получили в стране такую власть, какая и не снится «всенародно избранным» президентам – как у нас, так и за рубежом.

Мы видим подъем новой постиндустриальной пары классов: это менеджеры-управленцы – в частных ли корпорациях или на государственной службе, с одной стороны, с другой – их интеллектуальная обслуга, аналитики, технический персонал, – в частности кодеры вычислительных машин, а также кодеры ограбленного теми и другими Народа.

Ниже вашему вниманию предлагается описание еще одного частного случая ограбления хозяев индустриального уклада представителями новейшего постиндустриального – информационного. Еще один пример паразитирования корпократии, менеджмента, управленцев на владельцах корпорации – на акционерах.

«Суть статьи[953] в том, что в IBM выбрали сынка одной влиятельной дамы. Слили ему операционную систему. Которую IBM, в свою очередь, присвоила у одной маленькой фирмы, не способной защититься от гиганта. Эта система впоследствии стала называться МС ДОС и была развита со временем в «Виндоус». Уже силами «Майкрософт» под руководством Билла Гейтса.

Автор недоумевает: зачем IBM это было нужно? И видит причину в происках мамы Билла Гейтса. Ну, мама могла и интриговать ради возвышения сына. Но истинная причина в другом. Эта операция не что иное, как грандиозное мошенничество части высшего менеджмента IBM по хищению части бизнеса гиганта с передачей его ими же созданной структуре. Если бы не мама, нашли бы для своих целей другого гениального юношу. И сейчас бы он был на месте Гейтса.

Высший менеджмент, видимо, просек, что владельцы IBM не понимают перспектив софтверного бизнеса. И вообще не считают его чем-то стоящим. Вот железо – это да! А все остальное – только приложение к нему, не имеющее самостоятельной ценности.

И решила часть менеджмента воспользоваться косностью владельцев и, возможно, другой части менеджмента, чтобы элегантно украсть операционную систему.

Тем более что в те времена законодательство по защите интеллектуальной собственности еще не было отработано в должной мере. И не могло защитить от присвоения программного кода, может, слегка переделанного. И судьи, и владельцы кода даже не поняли бы, в чем суть кражи. Ведь ничего не пропало. Где было, там и лежит.

Короче, была возможность, вот и воспользовались ею. После этого грабежа дела IBM пошли под гору. Компания утратила большинство позиций и захирела.

А для информационного прикрытия придумали и растиражировали легенду о возникших ниоткуда гениальных студентах – недоучках, сваявших на коленках в гараже величайшую операционную систему в мире и ставших от этого богатейшими людьми планеты. Легенда очень хорошо ложилась на американскую мечту про чистильщика обуви, ставшего миллиардером. Поэтому в легенду поверили. Очень хотелось поверить».[954]

В любой социально-экономической формации сформировавшиеся в ее рамках классы заинтересованы не в изменении производственных отношений, а лишь в их трансформации в свою пользу. Оба класса (эксплуататоры и эксплуатируемые – управляющие и управляемые) способны существовать исключительно в рамках текущего техноуклада, не желают его смены, а лишь конкурируют друг с другом, пытаясь увеличить присваиваемую ими долю прибавочного продукта, созданного совместным трудом в его рамках.

В этой парной связке ни тот ни другой класс не может быть «прогрессивным». По мере накопления противоречий между производительными силами и производственными отношениями оба класса становятся все более устаревшими, регрессивными[955].

Ломающие первые фабричные станки ткачи-луддиты, переписчики священных книг в Османской империи, препятствующие внедрению полиграфии, современные чиновники-технофобы, сопротивляющиеся автоматизации их управленческой деятельности, – вот вам примеры из жизни классов, не заинтересованных в прогрессе производительных сил. Понимающих, что смена производительных сил грозит изменением производственных отношений – вплоть до полного устранения их самих из этих отношений.

Еще один, гораздо менее очевидный исторический пример.

Всем известен период недавней отечественной истории, названный Большим террором. Отбрасывая экзотическую гипотезу о патологической жажде крови тов. Сталина как движущей силе этого социального конфликта, мы полагаем, что Сталин руками новых, свежих партийных кадров (членов так называемого сталинского призыва) сместил с руководящих постов возжелавших вечно почивать на лаврах вырожденцев, «твердых искровцев», «легендарных героев гражданской войны». Что сталинские чистки – это борьба с аналогами нынешних олигархов, крышующих их чиновников и оборотней.

Таким образом, мы разделяем точку зрения интереснейшего историка, социолога Андрея Ильича Фурсова[956], а также популярного политконсультанта Анатолия Александровича Вассермана[957], считающих, что Большой террор (период с конца июня 1937 г. по середину ноября 1938 г.) – это реакция партийного аппарата на политику Сталина, инициировавшего в середине 1930-х гг. законодательные преобразования, в ходе которых верхушка партийного аппарата осознала риски потери власти и обеспечиваемых ею привилегий. Таким образом, Большой террор является примером варварства, на которое сознательно пошли руководящие члены партийного аппарата с целью предотвращения общественных преобразований, несовместимых с существованием прежней партийной элиты – с их личным существованием.

«Большая часть первых секретарей понимала, что немало наломала дров. Во-первых, гигантские перегибы при коллективизации. Второе: серьезные промахи в начале первой пятилетки.

Очень многие партсекретари были людьми полуграмотными. Хорошо, если за плечами церковно-приходская школа, кто русский, и хедеры, если еврей. Как такие могли контролировать строительство гигантов индустрии? Они пытались руководить, ничего толком не понимая. Поэтому нарастало недовольство со стороны крестьян, рабочих, инженеров, они все это ощущали на себе.

Формировался инженерный корпус, многое менялось, трудно было утаить шило в мешке. И партийные вожди на местах боялись, что, если будут альтернативные выборы, рядом с ними появятся еще один-два кандидата. Можно провалиться. А не пройти в депутаты Верховного Совета – значит ждать, что в Москве, в Управлении кадров ЦК ВКП(б), скажут: «Товарищ, народ тебя не поддержал. Давай-ка, миленький, подыскивай работу, которая по плечу, или иди учиться». Сталин в те годы не раз говорил, что почему-то человек, попав на высокую должность, считает, что все знает, хотя на самом деле ничего не знает. Это был прямой намек, партократы насторожились».[958]

Единственными классами, заинтересованными в смене существующих производственных отношений, всегда являются новые классы, возникающие одновременно с появлением новых производительных сил (по сути, являющиеся их составной частью, их неотъемлемым элементом). Обратили внимание, что слово «класс» употребляется во множественном числе? Объединенные родовой связью, классы ходят парами – угнетаемые и угнетатели, работники и управляющие. К примеру, в уходе феодальной формации были заинтересованы не крестьяне и, уж конечно, не феодалы. Прогрессивными классами на переходе от феодализма к капитализму были буржуа и рабочие.

Классы текущего способа производства связаны друг с другом пуповиной производственного процесса. Попытка избавиться только от эксплуататоров ни к чему не приведет – свято место пусто не бывает, места одних персонажей быстро займут другие. В частности, после того как в 1917 г. прогнали царя и буржуев, их место заняла советская партноменклатура. Декларируя защиту интересов рабочего класса, разночинцы, люмпен-интеллигенты воспользовались историческим моментом для того, чтобы занять место прежних эксплуататоров – переводя капитализм в его конечную, государственно-монополистическую форму (как бы при этом они ее ни называли).

Таким образом, не может быть какого-нибудь одного прогрессивного класса – классы, обслуживающие доминирующие производительные силы, связаны друг с другом и не могут существовать друг без друга, оба заинтересованы в сохранении существующей общественно-экономической формации. Да, они борются друг с другом за увеличение присваиваемой части прибавочного продукта, но оба не заинтересованы в существенном, радикальном изменении status quo.

Таким образом, прогрессивной (да и то лишь в краткий с исторической точки зрения период смены старой общественно-экономической формации на новую, с последующим революционным ростом производительности общественного труда) может быть только пара классов, чьи отношения опосредованы новым нарождающимся производственным укладом.

«…непонятно, почему ваша официальная идеология относит пролетариат к прогрессивным классам. На самом деле пролетарии хотят, чтобы их эксплуатировали – но только чтобы эксплуататоры с ними щедрее делились. Как и всякий другой участник рынка, они хотят всего лишь повыгоднее продать свой товар – рабочую силу. Пролетарии всячески борются за свое право на труд (то есть за право быть эксплуатируемыми) – попробуйте ввести настоящий технический прогресс и заменить их автоматами, пролетарии тут же превратятся в луддитов. Пролетарии не могут существовать без тех, кто их эксплуатирует, поскольку все, что они умеют, – это продавать свой механический труд. Единственный по-настоящему прогрессивный социальный слой в земной цивилизации – это ученые и изобретатели. Только они по-настоящему заинтересованы в техническом прогрессе, поскольку в свое время они сделали огромный вклад в свое образование и теперь хотят получить с него дивиденды». [959]

А. В. Лазаревич

В качестве иллюстрации вышеизложенной мысли приведем несколько цитат из статьи[960] «Смысл коммунизма, или Возвращение Спартака в Рим», написанной уже хорошо вам известным В. В. Кирпичевым:

«В истории ведь никогда эксплуатируемые классы не побеждали. Не рабы уничтожили рабовладельческий строй, а феодализм. Не крепостные отправили королей на гильотину, а буржуа. Новая, передовая формация всегда сметала малопроизводительный старый строй, а вовсе не эксплуатируемые классы. Не старые рабы в итоге побеждали, а новые эксплуататоры. (...)

Дело рабов бунтовать, но не править. Вырывать социалку, но не руководить процессом рабовладельческой эксплуатации. (...)

Рабовладельческий строй – античный капитализм. Нынешний капитализм – финансовое рабство. (...)

Рабочий – свободный раб капитала. Вольноотпущенник, поменявший оковы на зарплату. Капитализм на этапе промышленной революции, на очередном витке развития эксплуатации высшего примата возродил рабство в виде диктата капитала. Плетью стал желтый дьявол. Так что капиталист есть прямой наследник рабовладельца. Пару хозяин–раб сменила пара капиталист–рабочий.

Но любая эксплуатация, пусть самая передовая и эффективная, неизбежно порождает реактивное, сопротивленческое движение. Восстание рабов организовал Спартак, протест рабочих вылился в марксизм.

Обреченность спартакизма-марксизма очевидна. Борьба рабов и рабочих за власть в принципе неизбежно ведет к неудаче. В рамках данных формаций эксплуатируемые способны вырвать у хозяев лишь облегчение своей участи, не больше.

Поэтому идеология рабов-рабочих есть всегда утопия. Без хозяина, капиталиста, кто заставит высшего примата пахать в земном раю, эдемовские нужники чистить?

Ну, ушел бы Спартак в благословенную Галлию – что дальше? Пришлось бы городить Второй Рим. Спартак – Цезарь. Гладиаторы – сенаторы.

А рабы?

Останутся рабами. Рабовладельческая формация – самая передовая и производительная система античности. Только с ее помощью можно составить конкуренцию Вечному городу.

Об этом ли мечтал Спартак? Нет. Рыцарь не захотел становиться драконом. И он повернул легионы на юг. Это был его выбор между крестом Рима Первого и императорской короной Рима Второго.

Сама идея победы рабов-рабочих бессмысленна. Перехватит раб плеть, сам станет хозяином, будет гноить других рабов. Отберет рабочий капитал, сам станет капиталистом, будет эксплуатировать труд рабочих».

«Идея коммунизма-социализма по своей сути есть обреченная на перманентное поражение реактивная, сопротивленческая идеология эксплуатируемых классов». [961]