Миф об отсутствии заговоров против Ивана Грозного

В борьбе с противниками реформ Ивану Грозному пришлось опираться на силу. Однако длинный ряд исследователей, опираясь на всё те же сомнительные источники, утверждают, что заговоров против Ивана Грозного не было. Но так ли это было на самом деле?

Уже в декабре 1533 г., сразу же после смерти Василия III, попытался захватить власть Юрий Иванович Дмитровский – дядя 3-летнего Ивана Васильевича, но он был арестован и умер в 1536 г. находясь в заключении. В 1537 г. другой дядя великого князя, Андрей Иванович Старицкий, поднял мятеж, предъявив свои претензии на престол. Против мятежника, «отъехавшего» в Новгород, пришлось применять вооружённую силу. После ареста Андрей был брошен в темницу, где несколько месяцев спустя умер.

Смерть Елены Глинской тоже нельзя отнести к разряду случайной кончины. Период боярского правления (1538-1547), в течение которого во главе государства находятся то одни, то другие боярские группировки – это период постоянных заговоров, явной и скрытой политической борьбы.

В мае 1546 г., во время охоты под Коломной 15-летнему Ивану дорогу перекрыл вооруженный отряд новгородских пищальников, численностью 50 человек, явившихся с жалобой на наместника. Случай, конечно же, беспрецедентный. Охрана великого князя приняла меры, которые привели к перестрелке и гибели нескольких человек. По мнению В. Манягина этот инцидент более всего похож на заговор, который позволили А. Адашеву и князю Курбскому, контролировавшим следствие, удалить из окружения Ивана верных и преданных ему людей. Однако среди них был И. П. Фёдоров-Челяднин, в дальнейшем активный участник нескольких заговоров против государя.

Особое место занимает заговор, который сопровождал болезнь царя 1 марта 1553 года. Скорее всего, это было отравление. Иван IV не сомневался в рукотворном характере его болезни. Примечательна и дата начала заболевания: первое марта, Великий пост, третий день недели и третий неделя Великого поста. У древних евреев Бог начал творить землю именно 1 марта. Иуда предал Иисуса Христа в среду. Кроме этого и важно, что в Царственной книге не случайно упоминались и «третий день недели» и «третья неделя Великого поста». Число «3» у иудеев было связано со священность триады.

Символические знаки, сопровождавшие болезнь, указывают на еретический кружок свивший своё гнездо в Кремле при дворе Ефросиньи, матери Владимира Старицкого. Как только из палат Ивана Грозного поступили сведения о начале заболевания, Ефросинья приступила к раздаче денег боярским детям и дворянам. Подобные выплаты осуществлялись только перед боевыми походами.

Верные государю, бояре перекрыли доступ Владимиру Андреевичу в царские покои. Были предприняты и другие меры, которые нейтрализовали вооружённые силы Старицких. Выздоровление царя окончательно сорвало планы заговорщиков. Однако их преступная, по правовым меркам того времени, деятельность не была закончена. Часть бояр либо прямо отказались присягнуть младенцу-царевичу, либо под благовидными предлогами уклонилась от присяги. Во главе «отказчиков» встал Владимир Старицкий. На его сторону открыто перешли князья П. Щенятев, И. Пронский. С. Лобанов-Ростовский. Д. Немой, И. М. Шуйский, П. Серебряный, С. Микулинский и братья Булгаковы. Заодно с ними оказался и отец временщика Фёдор Адашев.

О том насколько в тот момент были сильны мятежники, говорит факт изоляции ими митрополита Макария в момент процедуры целования креста на верность Ивану IV и его сыну Дмитрию, оставив тем самым себе лазейку для возможного признания в будущем нелегитимного характера этой клятвы.

События марта 1553 г. показали политическую слабость Ивана Грозного. Политическим оппонентам в определенной степени удалось ограничить самодержавие московского государя. Переломным рубежом здесь стало начало Ливонской войны, где речь может идти о только предательстве интересов России Сильвестром и Адашевым, способствовавших военному поражению своей страны. Их предательство выражалось в разной форме, в том числе в виде саботажа и нерадивости.

Так, например, когда в конце февраля 1559 г. Ливония оказалась на грани разгрома, то по настоянию А. Адашева, с нею было заключено перемирие на срок до ноября месяца. Благовещенский поп в то время Ливонию жалобно называл «сирой вдовицей». Перемирие позволило ливонцам перегруппировать силы и круто изменить ход войны. Более в войну на их стороне против России, выступили и соседние балтийские государства: Польша, Литва, Швеция, Дания.

В 60-х гг. заговоры против Ивана Грозного следовали один за другим. История с вербовкой Курбского так понравилась польскому королю, что он не замедлил продолжить эту практику и в отношении других видных представителей русской аристократии. Ранее к противнику отъехал князь Д. Вишневецкий. После измены Курбского туда бежали князья Ю. Горенский, Ф. Буйносов М. Ноготков-Оболенский, Е. Бутурлин, А. и Г. Черкасские, Тетерин.[117] Кроме князей, были и «простые» бояре В. Заболоцкий и Д. Бельский.

В 1566-1567 гг. в руки Ивана Грозного попали перехваченные письма от Сигизмунда II и литовского гетмана к фактическому руководителю Боярской Думы И. П. Фёдорову-Челяднину. Вместе с ним письма из Польши получили князь Иван Куракин-Булгачов, три князя Ростовских, князь И. Д. Бельский и некоторые другие бояре. Из них только Бельский не вступил в переписку и передал Ивану ІV письмо, в котором польский король предлагал князю обширные земли в Литве за измену русскому государю. Остальные адресаты Сигизмунда продолжили письменные сношения с Польшей и составили заговор, ставящий своей целью посадить на русский престол князя Владимира Старицкого.

И. Д. Бельский сам принимал участи в заговоре против царя в 1562 году. Будучи разоблаченным, целовал крест, пообещав государю более не принимать участия в авантюрах подобного рода, и этой клятве в 1567 г. остался верен.

На фоне ограничения прав знати в России, вольности польской и литовской шляхты смотрелись весьма соблазнительно. А. И. Филюшкин отметил, что немецкий историк И. Ауэрбах, выявила, что в Польше и Литве перебежчики классифицировались по своим заслугам и рангу, который они имели на родине, и получали за побег земельные пожалования, владение которыми было сопряжено со службой в армии Ягеллонов[118].

Следует особо оговориться: даже в военный период польская шляхта русских предателей презирала. Д. Заболоцкого, например, прибили в простой стычке в апреле 1580 г., но расследованием обстоятельств убийства никто не занялся, а окончание Ливонской войны принесло предателям одно бедствие. Польская шляхта с ними уже не цацкалась: их дома сжигали, а родственников или друзей подвергали насилию или убивали. Как уже отмечалось, у наследников князя Курбского, главного предателя, Ковельское имение было отписано в казну.

Предателей использовали только для организации дипломатических провокаций, переманивания лиц своего круга и родственников.

Осенью 1567 г заговорщики предполагали, с верными им воинскими отрядами, окружить ставку царя, перебить опричную охрану и выдать Грозного полякам. Во главе мятежников встал Фёдоров-Челяднин, который, по словам русскоязычного историка либерального направления В. Б. Кобрина (1930-1990), был «... один из немногих деятелей администрации того времени, который не брал взяток, человек безукоризненной честности»[119].

Суд Боярской Думы признал мятежников виновными. Тем более об их вине свидетельствовали их собственные письма. На основе записок герман­ского шпиона Штадена, историки писали о казни Фёдорова-Челяднина, Ивана Куракина-Булгачова и князей Ростовских. Их, якобы, жестоко пытали и казнили. Насколько этому можно верить? Достоверно известно, что князь Куракин-Булгачов, второй по важности участник заговора, остался жив, а в 1577 г., занимал важный пост воеводы г. Вендена. Во время осады города по­ляками, пьянствовал, забросил командование гарнизоном. Город был сдан, а его казнили за эту и предыдущие провинности[120].

Между тем о заговоре сохранились документальные польские источ­ники. Осенью 1567 г. польский король Сигизмунд II собрал в местечке Ра­дошковичи большую армию. Однако вступить в пределы России он не ре­шился. В отчёте А. Шлихтинга, том самом, который предназначался только для польского короля, но не для «европейского общественного мнения и римского папы, об этом эпизоде сообщается: «Когда, три года тому назад, в. к. в. [ваше королевское величество] были в походе, то много знатных лиц, приблизительно 30 человек, с князем Иваном Петровичем (Шуйским) во главе, вместе со своими слугами и подвластными, письменно обязались, что передали бы великого князя вместе с его опричниками в руки в. к. в., если бы только в. к. в. двинулись на страну. Но лишь только в Москве, узнали, что в. к. в. только отступали, то многие пали духом; один остерегался другого, и все боялись, что кто-нибудь их предаст. Так и случилось». Далее Шлихтинг писал, что Владимир Старицкий, князь И. Д. Бельский и князь И. Ф. Мсти­славский, взяли у Фёдорова-Челяднина список заговорщиков и передали его Ивану Грозному. «Там [в Москве] ему показали перечень всех записавшихся. По этому перечню он по сей день казнит всех записавшихся или изъя­вивших свое согласие, равно как лиц из псковской и новгородской областей», – добавил Шлихтинг[121].

«Человек безукоризненной честности»», по мнению Кобрина, Фёдоров-Челяднин был готов к увеличению своих обширные владения за счет польских подачек.

Можно ли доверять Альберту Шлихтингу? В данном случае, вне всякого сомнения. Шлихтинг служил переводчиком в доме у личного медика царя. Вместе с ним он посещал опричный дворец и как переводчик участвовал в беседах доктора с Афанасием Вяземским, непосредственно руководившим расследованием заговора. Шлихтинг располагал самой обширной информацией. Внимательный исследователь, анализируя даже «Краткое сказание» Шлихтинга, т.е. документ для римского папы, может сделать вывод: заговор Фёдоров-Челяднин против Ивана Грозного был! Шлихтинг в записке бросил многозначительную фразу: «И если бы польский король не вернулся из Радошкович и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана всё было бы покончено». Эта нечаянно обронен­ная фраза также указывает на готовность ареста или убийства Грозного боярами[122].

Версию Шлихтинга о заговоре подтвердил и другой переводчик, но служивший в земщине – Штаден. Они расходились лишь в сценарии конечного результата планов заговорщиков. По Штадену, бояре намеревались посадить на трон князя Владимира Андреевича, а Шлихтинг утверждал, что бояре планировали выдать Ивана королю. Г. Штаден, правда, полагал, что в конечном итоге царь должен быть передан в руки польского короля.

Шлихтинг живописал, что Иван Грозный будто бы лично заколол изменника кинжалом, а безымянный летописец констатировал: «По грехом словесы своими погибоша»[123]. Вотчины убитого боярина, располагавшиеся на границе с Новгородской землей, были конфискованы и взяты в опричнину. Грозный лично возглавил летом 1568 г. опричный рейд по этим землям. Террор не коснулся крестьян или посадских людей. Считалось, что дворян Фёдоров-Челяднина намечалось использовать в качестве вооружённой силы. Всего же во время похода саблями было зарублено 369 человек, из которых 293 были боярскими слугами и 50-60 дворянами. В свою очередь немецкие источники сообщают о реках крови, сожженных деревнях и прочих никем и ничем подтверждённых ужасах.

Этот замысел на убийство Грозного у Фёдорова-Челяднина был не первый. Ещё в 1546 г. он избежал казни после попытки убийства, тогда ещё великого князя, на Коломенской дороге. В тот год он избежал казни и был сослан на Белоозеро, а позднее и возвращен ко двору, где дорос до главы Боярской думы.

О ненадёжности иностранных источников свидетельствует и описание смерти Владимира Старицкого, лидера боярской оппозиции. Вариантов здесь множество. К. Валишевский гадал: «Был ли он задушен, обезглавлен или отравлен ядом...– неизвестно, свидетельства не согласуются». Таубе и Крузе писали, что Старицкий он отравлен. По Шлихтингу­Гваньини ему отсекли голову, а по Одерборну его зарезали.

Относительно семьи князя, то ливонские проходимцы Таубе и Крузе сообщили, что вся семья была полностью уничтожена. Карамзин, склоняясь к их версии, все же исключает дочерей из числа жертв, но красочно описывает смерть двух сыновей и супруги князя. По Кобрину, жена и дочь выпили яд. Костомаров ограничился только женой, заметив, что единственный сын и две дочери Владимира были живы через несколько лет после описываемых событий. Даже такой выдающийся религиозный философ XX века, как Г. П. Федотов пишет, что Старицкий «погиб с женой и со всем семейством...» [124]. Мать Владимира Старицкого, княгиню Евфросинью, Курбский «утопил» в реке. Карамзин, княгиню тоже «утопил», но уже вместе с царской невесткой Александрой. Зимин судную избу трансформировал в судно, плывущее по реке, где её душат дымом. Кобрин – «удушил» дымом в судной избе, а затем на той же странице «утопил» с 12 монахинями. В этой разноголосице как-то теряется свидетельство Д. Горсея, который утверждал, что Старицкий умер своей смертью[125].

О заговоре, который подвигнул Ивана Грозного к походу на Новгород, говорят и сохранившиеся русские источники. В переписной книге Посольского Приказа 1626 г. говорится: «Столп, а в нем статейной список из сыскного из изменного дела 78 (1570) году на Ноугородцкого Архиепископа на Пимена и на новгородцких Диаков, и на Подьячих, и на гостей, и на Владычних Приказных, и на Детей Боярских, и на Подьячих, как они ссылалися к Москве с Бояры, с Олексеем Басмановым и с сыном его Федором, и с Казначеем с Микитою Фуниковым, и с Печатником с Ив. с Михайловым Висковатого и с Семеном Васильевича сыном Яковля, да с Дьяком с Васильем Степановым, да с Ондреем Васильевым, да со князем Офонасием Вяземским, о сдаче Вел. Новагорода и Пскова, что Архиепископ Пимен хотел с ними Новгород и Псков отдати Литов. Королю»[126].

Подлинник этого дела не сохранился, но его описание не оставляет сомнений – широко разветвлённый заговор имел место.

В обстановке непрекращающихся заговоров и измен, Иван был совершенно одинок. За год до введения опричнины, 31 декабря 1563 г. умер митрополит Макарий. Смерть шла по пятам его семьи. Две дочери, Анна и Мария, умерли, не достигнув и года. Евдокия умерла на третьем году жизни. При загадочных обстоятельствах в июне 1553 г., погиб его первенец Дмитрий. В 1560 г. умерла Анастасия Романова. В мае 1563 г. на втором месяце жизни скончался Василий, его сын от второго брака с Марией Темрюковной (Кученей).

У Ивана от Анастасии подрастало только два сына – Иван и Фёдор. На них сосредотачивались все надежды русского царя.