Da capo

Зимой 1906 года Парвус снова как ни в чем ни бывало приехал в Германию, будто бы для того, чтобы продолжить прерванное дело. Но он не поехал в Мюнхен, откуда уезжал, а направился прямо к своему другу Конраду Хенишу. Будучи представителем левого крыла немецких социал-демократов, Хениш издавал дортмундскую рабочую газету. Он с давних пор был таким ярым защитником экстремальных положений Парвуса, что даже получил прозвище «Парвулус».

В декабре 1906 года он получил письмо:

«Дорогой Хениш!

В ближайшие дни я разыщу Вас. Если Вы будете получать письма на имя некого Питера Клайна, то имейте в виду, что это для меня. Конспирация — дело чести!»

Вскоре Парвус появился у Хениша.

В Германии как раз разворачивалась предвыборная борьба — Парвус появился в нужное время, чтобы оказаться в центре этого разноголосия. Ушли в прошлое пылкие споры с партийными лидерами, он вернулся из России героем и снова был благожелательно принят ими. Как и прежде, для него были открыты двери газет «Нойе Цайт», «Форвертс» и других. Кроме того, он мог торговать своими воспоминаниями о событиях 1905–1906 годов (включая тюрьму и побег), издав их как собственную книгу в одном дрезденском издательстве.

Таким образом, революционер мог спокойно отдохнуть на озере Гарда, вместе с Розой Люксембург, и с оптимизмом взглянуть на свое будущее. В германской предвыборной борьбе тема колониальной политики стала основной. Несмотря на то, что внешнеполитические вопросы для социал-демократов были непривычной областью (или, наоборот, благодаря этому), Парвус подумал: здесь нужно вмешаться, и выступил критиком колониальной политики.

В своих передовых статьях Парвус вернулся к излюбленной теории цикличности, исходя из которой развитие мирового рынка ознаменовано конъюнктурными циклами. Он рассматривал колонии под этим аспектом и пришел к выводу, что угрозой военных столкновений были не столько «противоречия капитализма», сколько «сами внешнеполитические конфликты колониальной политики».

Во избежание больших кризисов Парвус пропагандировал единство мирового рынка без барьеров покровительственных пошлин, которые только отделяли колонии и индустриальные державы от всего мира. Особенно он предостерегал правительство Германского рейха от проникновения в Африку и Азию, наживая себе врагов в лице Англии и Японии. Но самой острой критике он подвергал «русский курс» Германии: если Россия вырвется из этого альянса, Англия станет опаснейшим противником для Германии.

Так как данная ситуация ко времени выступлений Парвуса стала уже политической реальностью, он практически изображал из себя оратора оппозиции, критикуя правительство. В качестве «конструктивной альтернативы» этой «политике катастроф, которая не может быть полезной ни капитализму, ни социализму», он требовал всеобщей политики свободной торговли. Социал-Демократии он рекомендовал идти вперед под следующим лозунгом, в принципе соответствующим его внешнеполитической программе: «Демократия, объединение вропы, свободная торговля во всем мире!»

Реакция на это в кругах социал-демократов была скорее прохладной, то, что почти никто в партии не заинтересовался его высказываниями, наводило Парвуса на мысль, что никто их не понимал. Пусть будет так: он опять попросил слова, но для себя самого он все-таки нашел собеседника, с которым мог общаться на одном уровне: внезапно снова появился Троцкий. Свою встречу они отметили совместным путешествием в Швейцарию, куда Троцкий взял и свою жену, Наталью Седову, и продлившимся несколько недель отдыхом в Богемии, в Хиршберге, во время которого Троцкий еще находил время для работы над анализом немецкой социал-демократии по поручению одного русского издательства.

В этом же году в Берлине Парвус лично познакомил Троцкого с авторитетными представителями немецкой социал-демократии — Карлом Каутским, Августом Бебелем и другими немецкими марксистами. Даже Горький, который в числе других принимал участие в партийных съездах в Лондоне и Штутгарте, бывал у них в гостях. Из его более поздних зарисовок следует, что он находил добропорядочный домашний «канареечный» мир вождей немецкой социал-демократии «мелкобуржуазным и мещанским», несмотря на их дружелюбное гостеприимство.

Аналогично думал и Троцкий, но все-таки он отдавал предпочтение личности Карла Каутского, который принимал его в своем доме в Фриденау под Берлином: «…седовласый и очень радушный старый человек с ясными голубыми глазами и любезными манерами…» Русский революционер ценил в Каутском и его «простоту без привычки привлекать внимание к своей персоне, что, как мне стало ясно позже, было результатом его неоспоримого авторитета в то время и внутреннего спокойствия, которое ему давало сознание этого…».

Виктор Адлер тоже приехал в Штутгарт на партийный съезд. Троцкий не без удовольствия напомнил ему о том скептицизме, с которым он в 1905 году отнесся к нему, молодому, уверенному в победе революционеру, отправляющемуся в Россию. Сейчас Адлер был вынужден уступить: «Действительно, вы подошли к временному правительству гораздо ближе, чем я тогда предполагал!»

И Парвусу, и Троцкому было досконально известно, чем они были обязаны своим немецким и австрийским товарищам за их финансовую и практическую поддержку при подготовке их отъезда в Россию в 1905 году, одна только энергичная помощь Адлера с фальшивыми паспортами, париками и масками для революционеров была неоценимой. Но даже это ничего не меняло в том, что они были основательно разочарованы пассивностью партии в обеих странах. Тем не менее они собирались и дальше оставаться в Германии.

Троцкий хотел обосноваться в Берлине. Но еще в конце 1907 года за неимением вида на жительство он был изгнан прусской полицией. Он переехал в Вену и оставался там с женой, которая привезла из России их общего сына, до начала войны 1914 года.

После революции 1905–1906 годов Парвус, Троцкий и Ленин постепенно отдалялись друг от друга. Сначала во взглядах, а потом и лично. В проекте общественной перестройки России Ленин, например, допускал, что на первой фазе будущее рабоче-крестьянское государство, как он его представлял, будет иметь характер «умеренного капитализма». Но более радикальный Троцкий видел в этом «отказ от социальной, выходящей за национальные границы революции» и «предательство классовых интересов международного пролетариата».

Столкнувшись с пассивностью западноевропейских социал-демократов во время событий в России, Парвус окончательно потерял иллюзии в отношении того, что революция в России вызовет цепную реакцию и в Европе; пролетариат, по его мнению, должен бы удовлетвориться буржуазной революцией и достичь своих классовых целей в пределах либеральной демократии.

В то время, когда Троцкий в глубине души сохранял Дистанцию по отношению к немецкой и австрийской социал-демократии, Парвус чувствовал себя немецким социал-демократом и рассматривал происходящие в России процессы только как разновидность европейских движений.

Тот факт, что во время революции меньшевики, а не ленинские большевики пользовались большим успехом и доминировали в Совете рабочих депутатов, привел к естественному отчуждению Троцкого и Парвуса. На партийном съезде в Стокгольме в 1906 году меньшевики, уверовав в свои силы, хотели, наконец, выйти из подполья и прежде всего отказаться от «экспроприации», которую Ленин требовал от своих товарищей для финансирования партии. Парвус и Троцкий еще находились в тюрьме, но последний и раньше высказывался против этого метода в одной из своих статей, потому что чувствовал, что революционная честь была испачкана кровью невинных жертв, пострадавших от бомб или выстрелов во время разбойничьих налетов и нападений на банки. Ленин обижался на него за такую точку зрения. Парвус был за единство партии и объединение двух течений, против чего резко выступал Ленин, предпочитая объявить меньшевикам войну через партийную газету.

И территориально эти три ведущие головы революционного движения были разобщены, хотя всего год назад они выступали единым фронтом. Ленин находился в постоянных разъездах между Швейцарией, Финляндией и Капри, роскошной резиденцией Горького и центром подготовки партийных функционеров. Находясь в Финляндии, он продолжал беспокоиться о своей «экспроприации», чтобы наполнить партийную кассу и, как выяснилось позже, свои собственные карманы. 1907 год он провел в Финляндии, затем примерно по году — в Штутгарте и Женеве, в 1909 году поехал в Париж, ас 1911 года до начала войны оставался в Австрии вместе со своим ближайшим соратником Каменевым; сначала он работал в Вене, позже в Галиции для газеты «Правда».

Троцкий сосредоточенно трудился в Вене над дальнейшим построением российской партийной организации. Этим он создал для себя определенную роль и функцию, не без помощи «Правды», которую он издавал. Он писал сам, выполнял другую организационную работу, а также контрабандно перевозил газету через границу Галиции. Если ее конфисковывали на русской стороне, он распоряжался, чтобы ее ввозили в Россию через Черное море и Одессу.

Троцкий при этом получал поддержку не только с австрийской стороны, что было само собой разумеющимся (финансовые и транспортные услуги по транспортировке нелегальной газеты в Россию), но и с помощью Парвуса, и с немецкой стороны (финансовую и публицистическую помощь). Это обстоятельство еще раз сблизило обоих революционеров. Но бывший учитель Парвус и его ученик Троцкий начали медленно, но верно отдаляться друг от друга. Личному разрыву между Парвусом и Троцким способствовала все более ярко проявляющаяся склонность Парвуса ставить на первое место интересы бизнеса. Несмотря на уважение и признательность к своему бывшему учителю, Троцкий впоследствии упрекал его в этом: «В этой мясистой бульдожьей голове мысли о богатстве перепутались с мыслями о социальной революции». Парвус взял реванш, подвергнув сомнению оригинальность Троцкого, он пишет о Троцком: «Его относительная самостоятельность напоминает движение волчка, который крутится, потому что время от времени получает толчок извне…»

Оба были фанатичными революционерами и циниками. Но то, что жизнелюбивый и богемный Парвус «с фигурой слона и с головой Сократа», воплощение безудержной страсти и жажды наслаждений, даже внешне контрастировал с аскетом и интеллектуалом Троцким, не подвергается никаким сомнениям. Троцкий критиковал «непостоянство» и «ненадежный характер» Парвуса.

Это непостоянство было присуще Парвусу и в личной жизни. Он называл брак «разбойничьим гнездом», хотя у него их было несколько, и каждый раз бросал жену и ребенка, как только у него появлялся интерес к новому искушению. Его первая жена, Татьяна Гнедина, и сын Евгений вначале получали от него совсем небольшую помощь, а потом и вовсе не видели никакой финансовой поддержки, а если кто и поддерживал их, так это жена Каутского, которая в течение десяти лет сама высылала им скромное месячное пособие.

В период после возвращения из России, после революции и до начала первой мировой войны Парвус был вынужден смириться с драматической утратой своего публицистического имиджа, в то время как Троцкий вырос до уровня блестящего публициста и политического оратора революционного движения. Решающим моментом стал скандал из-за доли прибыли, причитающейся Горькому, которую Парвус растратил, будучи директором издательства, еще до 1905 года. Писатель потребовал через суд в Германии сумму в размере 180 000 золотых марок, которые он частично собирался пожертвовать большевикам.

Партии было поручено заняться этим. Именно первые друзья и покровители, которые приняли Парвуса в свои ряды во время его пребывания в Германии, — Каутский, Либкнехт и Цеткин — были вынуждены устроить внутренний партийный суд, вынести ему приговор и исключить из своих рядов. Сумма нанесенного ущерба, без особого шума, частично была покрыта деньгами из немецкой партийной кассы. Тайное дело стало явным. И Парвус решил скрыться от скандала бегством.

Шел 1910 год, когда Парвус приехал с коротким визитом в Вену. Долго он здесь не задержался. На эмигрантской сцене господствовал Троцкий. Он тосковал по Берлину, потому что ему была скучна, по его мнению, несерьезная венская атмосфера, состоящая из «смеси мелкобуржуазной сентиментальности и аристократического декадентства», а «смешная каста мандаринов в лице австрийских академиков» действовала ему на нервы, но у него не было выбора. Из-за скандала, который опорочил его репутацию, авторитет Парвуса уменьшился.

Его уже манила новая цель — Балканы. Два года назад в Турции пришел к власти режим младотурок. В этом Парвус предугадывал «революционный подъем». Он ожидал, что эти изменения повлекут за собой конфликты между Турцией и великими европейскими державами. А это ему нельзя было пропустить.