Глава 11. Я отправился в Нигерию летом 1989 г

В поисках истины

В ДЕЛЬТЕ НИГЕРА, ВБЛИЗИ ИЗГИБА ЗАПАДНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ АФРИКИ ЛЕЖИТ бедная деревня Эку. Именно там мне неожиданно был преподан важный жизненный урок.

Я отправился в Нигерию летом 1989 г. в качестве врача-добровольца — поработать в маленькой больнице при миссии, подменяя местных медиков на время их поездки на конференцию. Такие конференции устраивались ежегодно, чтобы врачи-миссионеры могли подзарядиться духовно и физически. Вместе со мной поехала дочь — студентка колледжа; нам обоим было интересно взглянуть на африканскую жизнь и хотелось внести свой, пусть небольшой вклад в дело помощи развивающимся странам. Я понимал, что плохо подготовлен к предстоящим задачам: в современном американском госпитале мне не приходилось иметь дела с тропическими болезнями, а под рукой всегда была масса медицинского оборудования, которое, как я знал, в Эку отсутствовало. Тем не менее я ехал в Нигерию, надеясь принести реальную пользу ее жителям.

Больница в Эку не была похожа ни на одну из известных мне прежде. В ней постоянно не хватало коек, так что больным нередко приходилось спать на полу. Вместе со многими пациентами приезжали родственники и кормили их — больница не имела возможности обеспечить всех питанием. Был представлен широчайший спектр тяжелых заболеваний, причем люди часто обращались за медицинской помощью лишь на поздних стаднях болезни. В ряде случаев ситуацию усугубляла «помощь» знахарей — заболевшие шли в первую очередь именно к ним, а в Эку отправлялись, только убедившись в бесполезности других способов лечения. Но тяжелее всего было сознавать, что основная масса болезней, для борьбы с которыми меня призвали, — следствие фактического отсутствия в стране системы здравоохранения. Туберкулез, малярия, столбняк, множество заболеваний, вызываемых паразитами, — все это требовало в первую очередь профилактических мероприятий, которые не проводились.

Я был подавлен масштабом проблем, изнурен до предела потоком пациентов, которым не всегда мог поставить диагноз, страдал от отсутствия нормально оборудованной лаборатории и рентгеновского кабинета и постепенно впадал в депрессию, думая, что мне не стоило ехать и зря я надеялся хоть кому-то помочь.

Но однажды родственники привезли в клинику молодого крестьянина, совсем слабого и с чудовищно распухшими ногами. Взяв его руку, я с испугом обнаружил так называемый парадоксальный пульс — биение практически исчезало при каждом вдохе. Я никогда раньше не сталкивался с этим классическим симптомом, выраженным столь отчетливо, но хорошо знал, что он означает экссудативный перикардит, т. е. скопление чрезмерного количества жидкости (экссудата) в околосердечной сумке (перикарде). Болезнь угрожала полной остановкой сердца и смертью.

Наиболее вероятной причиной в данной обстановке был туберкулез. Лекарства против него в Эку имелись, но они действовали недостаточно быстро, и мы бы не успели спасти больного. Ему оставалось жить максимум несколько дней, если не принять решительных мер. Требовалась экстренная пункция — крайне опасная процедура по удалению излишка жидкости, когда в грудь вводится большая игла с наружной резьбой. В развитых странах это делает опытный кардиохирург, причем он постоянно контролирует продвижение иглы с помощью аппарата УЗИ, чтобы не задеть сердце и не убить пациента.

В Эку не было УЗИ. Ни один из присутствовавших в больнице врачей никогда не проводил эту процедуру. Я должен был рискнуть и, несмотря на отсутствие опыта и техники, попытаться отсосать жидкость с помощью иглы — в противном случае оставалось бессильно наблюдать за агонией пациента. Я объяснил молодому человеку ситуацию, и он понимал, насколько опасно его состояние. Он спокойно попросил меня действовать. С отчаянно бьющимся сердцем, шепча про себя молитву, я ввел большую иглу прямо под грудину, нацелив ее по направлению к левому плечу. Мне было страшно, что я ошибся в диагнозе, — в таком случае процедура почти наверняка оказалась бы для больного смертельной.

Долго ждать не пришлось — в шприц хлынула темно-красная жидкость. Сначала я испугался, что попал в сердечную камеру, но вскоре стало ясно, что это не кровь, а кровянистое вещество из околосердечной сумки, скопившееся там вследствие туберкулеза.

Я отсосал почти кварту жидкости. Эффект был поразительным — парадоксальный пульс пропал почти сразу, а за следующие сутки быстро уменьшился и отек на ногах.

В течение нескольких часов после удачной процедуры я испытывал огромное облегчение и даже душевный подъем. Однако на следующее утро ко мне вернулось прежнее мрачное настроение. Обстановка, в которой молодой человек приобрел свой туберкулез, никуда не делась. В больнице ему начнут проводить медикаментозное лечение, но с большой вероятностью у него не хватит денег на необходимый ему двухгодичный курс; тогда болезнь вполне может вернуться, и наши усилия пропадут даром — он все равно умрет. Кроме того, даже если он излечится от туберкулеза, его на каждом шагу подстерегают другие болезни, вызываемые грязной водой, плохим питанием, опасной экологической обстановкой (хотя их вполне можно было бы предотвратить). У нигерийского крестьянина мало шансов дожить до преклонных лет.

С такими грустными мыслями я подошел на следующее утро к постели своего пациента и застал его за чтением Библию. Он вопросительно посмотрел на меня и спросил, давно ли я работаю в Эку. Я признался, что недавно, и ощутил некоторое раздражение и смущение от легкости, с которой он это определил. И тогда молодой нигерийский крестьянин, настолько отличающийся от меня по культуре, происхождению, жизненному опыту, насколько это вообще возможно для двух разных людей, произнес слова, которые навсегда врезались мне в память. «У меня, — сказал он, — такое чувство, что вы спрашиваете себя, зачем сюда приехали. Я знаю ответ. Вы приехали сюда ради меня».

Я был потрясен. Потрясен его проницательностью и еще более — смыслом сказанного. Моя игла проткнула его околосердечную сумку — его слова пронзили мое сердце. Ведь я втайне мечтал быть великим белым доктором, спасающим миллионы африканцев, — и тут мне пришлось устыдиться этой мечты. Молодой человек был прав. Каждый из нас призван протянуть руку другому. Изредка кому-то удается протянуть ее сразу многим, но, как правило, доброе дело заключается в помощи одному человеку. Именно такие дела по-настоящему важны. Слезы облегчения затуманили мне взгляд, когда я понял, что он совершенно уверен: в этом странном месте я, пусть всего одно мгновение, находился в гармонии с волей Бога, по которой между мной и молодым нигерийским крестьянином установилась самая неправдоподобная и чудесная связь.

Я не умел научно объяснить свои переживания. Теория эволюции была бессильна ответить, почему привилегированный белый стоит у постели больного африканца и каждому дается нечто исключительное. Это было милосердие в смысле Льюиса — любовь, которая не ищет воздаяния, чье существование бросает вызов материализму. Она сама есть высочайшая радость, какую может испытать человек.

Собираясь поработать в Африке, я слышал общий всем человеческим культурам зов — во мне шевелилось желание сделать нечто совершенно бескорыстное для других, служить не ради личной выгоды. Но я позволял себе и другие, менее благородные мысли, рисуя в воображении любовь жителей Эку, восхищение коллег-медиков дома. Суровая действительность нищей деревни разбила эти мечты, зато дала мне возможность приобрести самый значимый человеческий опыт. Я просто попытался помочь другому — в отчаянной ситуации, имея недостаточную квалификацию, — и бремя сделалось невесомым. Я нашел направление — стрелка компаса указывала не на материальные блага, не на исполнение честолюбивых замыслов и даже не на медицину, а на доброту, которую все мы отчаянно надеемся отыскать в себе и окружающих. Яснее, чем когда-либо прежде, я увидел источник этой доброты, источник истины — самого Бога, являющего нам Свою святость через стремление к добру, которое Он начертал в сердце каждого из нас.

Осмысление доказательств

Итак, здесь, в последней главе, мы прошли полный круг и опять вернулись к Нравственному закону, с которого я начал свой рассказ. Мы познакомились с достижениями химии, физики, космологии, геологии, палеонтологии, биологии — и все же это чисто человеческое свойство не перестает поражать. Спустя почти тридцать лет после обращения к вере я по-прежнему выделяю для себя Нравственный закон как самое сильное указание на существование Бога, причем Бога, заботящегося о людях, бесконечно милосердного и святого.

Напомню другие факты, указывающие на Творца и обсуждавшиеся нами ранее: то, что Вселенная имела начало; то, что она подчиняется строгим законам, выражаемым математическими формулами; ряд замечательных «совпадений», благодаря которым в рамках законов природы возможна жизнь. Точность и изящество Вселенной указывают на стоящий за ней великий разум, но какой именно? Во что конкретно нам следует верить?

Во что верить?

В начальной главе этой книги я описал собственный переход от атеизма к вере. Пора подробнее сказать о дальнейшем пути. Я делаю это не без опаски, поскольку стоит лишь перейти от общей идеи, что Бог есть, к набору определенных религиозных представлений, как разгораются неистовые страсти.

Большинство великих мировых религий равно признает целый ряд общих всем им истин — возможно, без этих истин религия вообще немыслима. Но существуют также важные и интересные отличия, и каждому человеку необходимо самому отыскать свой путь к истине.

Обратившись к вере в Бога, я затем долгое время размышлял о Его свойствах. Мне было ясно, что Бог должен заботиться о каждом в отдельности, иначе бы терял смысл аргумент от Нравственного закона. Таким образом, деизм мне не подходил. Также я заключил, что Бог свят и праведен, — ведь Нравственный закон призывал меня именно к этому. Но такой вывод представлялся мне слишком абстрактным. Из того, что Бог милосерден и любит своих созданий, не обязательно следует, что мы в состоянии с Ним общаться или вступать в какие-либо отношения. Но меня влекло к этому, и по мере того, как во мне крепло это чувство, я постепенно стал осознавать сущность молитвы. Вопреки довольно распространенному мнению, верующие вовсе не пытаются с ее помощью манипулировать Богом, добиваясь исполнения своих желаний. Молитва для нас — способ находить контакт с Богом, узнавать о Нем и пытаться понять Его точку зрения на различные явления, которые нас озадачивают, удивляют или огорчают.

Однако выстроить этот мост к Богу оказалось для меня непросто. Чем больше я узнавал о Нем, тем недоступнее Он представлялся мне в Своей чистоте и святости, а мои собственные мысли и поступки казались в этом ослепительном свете еще темнее.

Я все глубже осознавал собственную неспособность поступать правильно даже на протяжении одного дня. Я мог придумать массу оправданий, но если был по-настоящему честен с собой, то видел, что в моих внутренних битвах часто побеждают гордость, безразличие, гнев. Прежде мне никогда не приходило в голову назвать себя грешником — я содрогался от этого старомодного слова, считал его слишком грубым и категоричным, — а оказалось, оно подходит ко мне как нельзя лучше.

Я пытался излечиться, отдавая больше времени самоанализу и молитве, но мало преуспел — эти средства не помогали мне преодолеть все увеличивающееся расстояние между моей до боли очевидной несовершенной природой и совершенством Бога.

И в этот сгущающийся мрак вошла фигура Иисуса Христа. В детстве, сидя на хорах христианской церкви, я не понимал по-настоящему, кто такой Христос. Он представлялся мне персонажем мифа или волшебной сказки» супергероем из «просто истории», рассказанной на ночь. Но когда я стал впервые читать рассказ о Его жизни, как он дан в четырех евангелиях, до меня мало-помалу начало доходить, что это — подлинные свидетельства очевидцев о событиях совершенно из ряда вон выходящих. Иисус делал немыслимые заявления — будучи человеком, претендовал не на то, что знает волю Бога, а на то, что сам является Богом. Ни в какой другой известной мне религии не было персонажа, который вел бы себя столь вызывающе. Иисус, кроме того, утверждал, что может прощать грехи, — это казалось и волнующим, и вопиющим. Он был смиренным и милосердным, говорил замечательно мудрые слова, и все же у Него нашлись враги, которые Его боялись и предали смерти на кресте. Он был человеком, а значит, знал условия человеческого существования, столь обременительные для меня, и обещал облегчить это бремя: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Матфей 11: 28).

И еще один из ряда вон выходящий факт, засвидетельствованный евангелистами и ставший для христиан центральным догматом веры, — этот добрый человек воскрес из мертвых. Для научного мышления задача была не из простых. Впрочем, коль скоро Христос действительно был Сыном Божьим, о чем открыто говорил, то, безусловно, мог приостановить действие законов природы, если это Ему требовалось для достижения какой-либо более важной цели.

Но Его воскресение должно было быть чем-то большим, чем демонстрацией сверхъестественных возможностей. Какую цель оно в действительности преследовало? Христиане бьются над этим вопросом уже два тысячелетия. Долгие поиски привели меня не к одному ответу, а к нескольким, связанным и друг с другом, и с идеей моста между нашим греховным «я» и святым Богом. Одни комментаторы пишут о замещении — Христос умер вместо всех нас, заслуживающих Божьего суда за наши прегрешения. Другие называют это искуплением — Христос заплатил высшую цену за наше освобождение от бремени греха, чтобы мы могли найти Бога и увериться, что Он не судит нас более но нашим делам, а видит очищенными от всякой скверны. Христиане говорят здесь о спасении но благодати. Но для меня распятие и воскресение означали и еще нечто. Приблизиться к Богу мне мешала собственная грешная сущность, в частности гордость, которая, в свою очередь, была неизбежным следствием моего эгоистичного желания самостоятельно управлять собой. Чтобы возродиться к новой жизни, я должен был в определенном смысле убить это своеволие. Но как?

И снова, в который уже раз, мне пришли на помощь слова К.С. Льюиса:

Теперь предположим, что Бог стал человеком; предположим, наша человеческая природа, которая способна страдать и умирать, слилась с Божьей природой в одной личности, — такая личность сумела бы помочь нам. Богочеловек сумел бы подчинить Свою волю, сумел бы пострадать и умереть, потому что Он — человек; весь этот процесс Он выполнил бы в совершенстве, потому что Он — Бог. Мы с вами можем пройти через этот процесс только в том случае, если Бог совершит его внутри нас; но совершить его Бог может, только став человеком. Наши попытки пройти через умирание будут иметь успех только тогда, когда мы, люди, примем участие в умирании Бога, точно так же как наше мышление плодотворно только благодаря тому, что оно — капля из океана Его разума; но мы не можем принять участия в умирании Бога, если Он не умирает; а Он не может умереть, если не станет человеком. Вот в каком смысле Он платит наши долги и страдает вместо нас за то, за что Ему совсем не нужно было страдать¹.

До обращения подобная логика казалась мне полной бессмыслицей. Теперь я понял, что Иисус Христос, распятый и воскресший, перекинул мост через пропасть, зиявшую между Богом и мною.

Итак, я уверился, что приход на землю Бога, воплощенного в Иисуса Христа, мог служить целям Бога. Но соответствует ли это истории? Ученый во мне не смог бы идти дальше по этому пути к христианской вере при всей ее привлекательности, если бы сообщения о Христе оказались мифом или, хуже того, обманом. Однако чем более я читал библейские и небиблейские описания событий в Палестине I в., тем более убеждался в исторической достоверности существования Иисуса Христа. Во-первых, евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна были записаны спустя всего несколько десятилетий после смерти и воскресения Христа. Стиль и содержание заставляют предполагать в них свидетельства очевидцев (Матфей и Иоанн были в числе двенадцати апостолов). Опасения по поводу ошибок, вкравшихся вследствие многократного переписывания или плохого перевода, по большей части разрешились благодаря открытию очень ранних списков. Таким образом, доказательства аутентичности четырех евангелий весьма сильны. О еврейском пророке, распятом Понтием Пилатом около 33 г. н. э., упоминают и нехристианские историки I в., такие как Иосиф Флавий. Исторические свидетельства о Христе подробно рассматриваются в ряде великолепных книг, к которым я и отсылаю заинтересовавшегося читателя^[16]. Говоря словами известного исследователя Нового завета Ф.Ф. Брюса, «историчность Христа для непредубежденного историка такая же аксиома, как историчность Юлия Цезаря»^[17].

Lewis C.S. Mere Christianity. Westwood: Barbour and Company, 1952. P. 50.

Неизбежный вывод

Я получил неопровержимые доказательства историчности Христа — этой удивительной личности, которая представлялась мне Богом в поисках человека (в то время как большинство других религий, по моему впечатлению, ограничиваются человеком в поисках Бога). Но я все-таки сомневался — может быть, Христос был всего-навсего великим вероучителем? Ответ опять нашелся все у того же Льюиса — казалось, он писал специально для меня:

Я говорю все это, чтобы предотвратить воистину глупое замечание, которое нередко можно услышать: «Я готов признать, что Иисус — великий учитель нравственности, но отвергаю Его претензии на то, что Он Бог». Говорить так не следует. Простой смертный, который утверждал бы то, что говорил Иисус, был бы не великим учителем нравственности, а либо сумасшедшим вроде тех, кто считает себя Наполеоном или чайником, либо самим дьяволом. Другой альтернативы быть не может: либо этот человек — Сын Божий, либо сумасшедший или что-то еще похуже. И вы должны сделать выбор: можете отвернуться от Него как от ненормального и не обращать на Него никакого внимания; можете убить Его как дьявола; иначе вам остается пасть перед Ним и признать Его Господом и Богом. Только отрешитесь, пожалуйста, от этой покровительственной бессмыслицы, будто Он был великим учителем-гуманистом. Он не оставил нам возможности думать так¹.

Льюис был прав. Мне следовало сделать выбор. Прошел уже целый год с того момента, как я решил, что верую в некоего Бога, и настала пора определиться. Дивным осенним днем, гуляя по Каскадным горам (я впервые поехал на запад от Миссисипи), я почувствовал, что величие и красота Божьего мира взяли верх и мое сопротивление сломлено. И когда за поворотом тропинки передо мной неожиданно засверкал замерзший водопад высотой в несколько сот футов, я уже знал, что поиск окончен. На следующее утро я стоял на коленях в росистой траве, предавая душу и тело Иисусу Христу.

Я не преследую здесь цели просветить или обратить читателя. Каждый человек должен самостоятельно пройти этот путь, и Бог, если Он есть, поможет ему (или ей). Христиане, на мой взгляд, слишком много говорят о своей исключительности. Терпимость — добродетель, а нетерпимость — порок. Меня глубоко тревожит то, что представители разных вероисповеданий часто пренебрегают духовным опытом друг друга. К сожалению, среди христиан эта тенденция особенно заметна. Сам я нашел много поучительного и достойного восхищения в других духовных традициях, хотя главная составляющая моей личной веры — это воплощение божественной сущности в Иисусе Христе.

Христиане нередко производят впечатление высокомерных, безапелляционных и самодовольных людей, но сам Христос таким не был. Вспомним, например, известную притчу о добром самарянине. Во времена Иисуса (сейчас это уже не вполне так) слушателям был сразу ясен характер всех ее персонажей. Вот слова Иисуса, как они переданы в Евангелии от Луки (10: 30-37):

Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, поемотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же.

Евреи презирали и ненавидели самарян, отвергавших многое в учении еврейских пророков. Притча, где самарянин поступает лучше, чем священник или храмовый служитель (левит), звучала для слушателей Иисуса, наверное, крайне возмутительно. Но Его учение, которое мы находим в Новом завете, насквозь пронизано всеобъемлющим принципом любви и приятия. Именно им мы должны в первую очередь руководствоваться в своем отношении к другим. В Евангелии от Матфея (22: 37-39) Христос, спрошенный о главнейшей Божьей заповеди, отвечает так: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Многие из этих принципов могут быть найдены в других великих мировых религиях. И все же если вера — не просто одна из составных частей культуры, а поиск абсолютной истины, мы не должны совершать логическую ошибку и заявлять, что все несовместимые друг с другом точки зрения одинаково верны. Монотеизм и политеизм не могут быть оба правдой. Мой собственный поиск позволил мне найти в христианстве особые атрибуты вечной истины. Но вы должны вести собственный поиск.

Ищите и обрящете

Если вы дочитали до этого места, то, надеюсь, согласны со мной, что и научное, и религиозное мировоззрение способны многое нам дать. Они предлагают разные, но взаимно дополняющие пути поиска ответов на величайшие вопросы и прекрасно уживаются в сознании человека XXI в., наделенного пытливым умом.

Наука — единственный правильный метод изучения природы. Исследуется ли структура атома, устройство мироздания или последовательность ДНК в геноме человека, только научный подход позволит установить истину. Да, случается, что эксперименты с треском проваливаются или их результаты интерпретируются неверно, — в науке возможны ошибки. Но она способна к самокорректировке — никакое серьезное заблуждение не устоит против растущего объема знаний.

Тем не менее для ответа на все важные вопросы одной лишь науки недостаточно. Даже Альберт Эйнштейн видел убожество чисто натуралистического миросозерцания. Тщательно выбрав слова, он записал: «Наука без религии хрома, религия без науки слепа»^[18]. Смысл человеческого существования, реальность Бога, возможность жизни после смерти и многие другие вопросы лежат за пределами досягаемости научного метода. Атеист может сказать, что на них нельзя ответить, а потому их бессмысленно задавать, но такое заявление не найдет отклика в переживаниях большинства людей. Джон Полкинхорн убедительно показывает это, сравнивая стремление к истине с восприятием музыки.

Убожество объективизма становится предельно очевидным, если рассмотреть тайну музыки. С научной точки зрения это лишь вибрация воздуха, который ударяет по нашим барабанным перепонкам и стимулирует возбуждение нейронов нашего головного мозга. Как получается, что эта банальная последовательность кратковременных воздействий обладает властью говорить нашим сердцам о вечной красоте? Весь диапазон субъективного опыта — от восприятия розового пятнышка до растворения без остатка в звуках Мессы си-бемоль-минор и мистической встречи с невыразимой сущностью Единственного — находится в центре нашего соприкосновения с действительностью. Это истинно человеческие впечатления, и их невозможно отвергнуть как побочный продукт, как пену на поверхности Вселенной, безличной и безжизненной по своей истинной сути^[19].

Наука—не единственный путь познания, религиозное мировоззрение— еще один путь, на котором можно найти истину. Ученым, отрицающим это, стоило бы подумать об ограниченности их инструментов, так замечательно представленной в притче астронома Артура Эддингтона. Представим себе человека, который решил изучать глубоководную жизнь, используя сеть с ячейкой в три дюйма. Выловив массу дивных и чудовищных тварей, он пришел к выводу, что в морских глубинах не водится живность длиной менее трех дюймов. Если мы ловим свою особую версию истины в научную сеть, не надо удивляться, что нам не попадаются доказательства существования Духа.

Какие препятствия лежат на пути более широкого принятия идеи о взаимодополняющей роли двух мировоззрений? Это не только теоретический и не чисто философский вопрос. Он стоит перед каждым из нас. Потому, думаю, читатель простит меня, если в конце книги я обращусь к нему лично.

Обращение к верующим

Если вы — верующий и вас беспокоит, что наука разрушает веру, насаждая атеистическое миропонимание, то, надеюсь, эта книга убедила вас в возможности гармонии между верой и наукой. Если Бог создал всю Вселенную, имея при этом определенный план, связанный с появлением человека, если Он стремится к общению с нами — людьми и вложил в нас Нравственный закон как свидетельство Своего присутствия, вряд ли для Него опасны попытки наших слабых умов понять величие Его творения.

В этом контексте наука может быть формой почитания Бога. Поистине, верующие должны стремиться к тому, чтобы быть в первых рядах охотников за новым знанием. В прошлом ведущие ученые по преимуществу верили в Бога, а в наши дни им часто бывает неловко открыто заявлять о своей вере. Проблема усугубляется тем, что многие религиозные лидеры, по-видимому, не поспевают за новыми открытиями ученых и рискуют атаковать научные воззрения, не вполне понимая факты. В результате они выставляют церковь в смешном виде и отвращают от Бога людей, искренне стремящихся к истине, вместо того, чтобы привлечь их в Его объятия. Как сказано в книге Притчей (19: 2), «нехорошо душе без знания». Это мудрое предостережение для тех, кто проявляет религиозное рвение с благими намерениями, но без достаточной информации.

Верующим стоит следовать призыву Коперника, нашедшего в открытии того, что Земля вращается вокруг Солнца, повод прославить, а вовсе не преуменьшить величие Бога: «Знать чудеса Бога, постигать Его мудрость, величие и могущество; оценивать по достоинству удивительное действие Его законов — безусловно, все это должно быть радостным и достойнымспособом почтить Всевышнего, которому невежество не может быть приятнее знания»^[20].

Обращение к ученым

Если же вы доверяете методам научного познания, но настроены скептически по отношению к вере, сейчас вам, может быть, самое время спросить себя, что мешает установлению гармонии между двумя мировоззрениями.

Может быть, вас беспокоит то, что вера в Бога требует обращения к иррациональному, нарушения логики, даже интеллектуального самоубийства? Надеюсь, доводы, представленные в этой книге, хотя бы отчасти развеяли эти опасения и убедили вас, что атеизм — наименее рациональная из возможных позиций.

Может быть, вам отвратительно лицемерие тех, кто громогласно заявляет о своей вере? И вновь, не забывайте, что чистая вода духовной истины содержится в ржавых сосудах, называемых человеческими существами, и потому не удивительно, что самые основы веры подчас жестоко искажаются. Оценивайте веру не по поведению отдельных верующих или религиозных организаций, а по вечным духовным истинам, в ней содержащимся.

Может быть, вас мучает какая-то конкретная философская проблема — например, почему милосердный Бог допускает страдание? Согласитесь, что виновники многих человеческих страданий — сами люди и что это неизбежно в мире, где человек обладает свободной волей. Поймите также, что Бог, будучи вполне реальным, может преследовать цели, отличные от наших. И, хотя это трудно принять, полное отсутствие страдания, по-видимому, не способствовало бы нашему духовному росту.

Может быть, вам неприятна мысль о том, что методы науки не позволяют ответить на все валшые вопросы? Это особенно характерно для ученых-естествоиспытателей — ограниченность научного познания уязвляет их интеллектуальную гордость. Но эта ограниченность — факт, его необходимо признать и усвоить, из него следует извлечь урок.

Может быть, вы просто-напросто боитесь, что обращение наложит на вас новые обязанности, заставит пересмотреть жизненные планы и поступки? Узнаю в этой реакции самого себя в период «добровольного ослепления» и могу засвидетельствовать, что осознание Божьег о величия и милосердия не ограничивает вас, а наоборот, делает сильнее. Бог освобождает, а не сковывает.

Наконец, может быть, вы ни разу всерьез не задумывались о вере? В нашем современном мире многие гоняются за впечатлениями, пытаясь отрицать, что они смертны, и откладывая рассмотрение вопроса о Боге на неопределенный срок до какого-то более удобного момента.

Жизнь коротка. Смертность в обозримом будущем останется стопроцентной. Открытие себя Богу может принести несказанное духовное обогащение. Не откладывайте рассмотрение этих вечных вопросов до тех пор, пока личный кризис или преклонный возраст не заставят вас признать собственное духовное обнищание.

Заключительное слово

Вечные вопросы имеют ответ, в гармонии Божьего творения есть мир и радость, и их можно найти. В моем доме в холле второго этажа висят два стиха из Писания, каллиграфически написанные рукой моей дочери. Я обращаюсь к ним всякий раз, когда бьюсь над каким-либо вопросом, и они не устают напоминать мне о природе истинной мудрости: «Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, — и дастся ему». (Иак 1: 5). «Но мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна». (Иак 3: 17).

Я молюсь о нашем страдающем мире, чтобы мы все вместе, с взаимопониманием, сочувствием и любовью друг к другу искали и находили такую мудрость.

Пора объявить перемирие в ширящейся войне между наукой и религией. Эта война не нужна и никогда не была по-настоящему нужна ни одной из сторон. Она, как и многие другие войны на нашей планете, началась с того, что экстремисты из обоих лагерей забили тревогу, предсказывая неминуемое собственное крушение в случае, если противник не будет полностью уничтожен. Но Бог не угрожает науке, а расширяет возможности познания. И, конечно же, наука не угрожает Богу — ведь она, как и все, что есть в мире, существует благодаря Создателю. Потому давайте постараемся вместе восстановить твердую почву для интеллектуально и духовно удовлетворительного синтеза всех великих истин. Древняя прародина разума и культа несокрушима, и она зовет к себе всех, кто искренне стремится найти истину. Откликнитесь на этот зов. Оставьте битвы. От этого зависят наши надежды, радости и само будущее нашего мира.