Счастье. (Все персонажи и события являются вымышленными, любое сходство с реальными людьми случайно)

Иван Героин Герасимов

Посвящается тебе…

(Все персонажи и события являются вымышленными,
любое сходство с реальными людьми случайно)

БОЛЬШАЯ СТИРКА
Постродовая депрессия, кажется, так это называется.
Она была увлечена ребенком, потому что долгое время не могла забеременеть. Нам потребовалось пятнадцать лет на то, чтобы зачать его, и вот, наконец – свершилось!!! На свет появился здоровенький малыш, мальчик, три с половиной килограмма, голубые глаза, светлые волосики, которые скорее походили на маленькие ниточки, нежели на настоящие волосы. Совершенное дитя, напоминавшее ангела. И все вроде было нормально, пока у нее не началась эта депрессия. Врачи говорят, что такое часто встречается у женщин, которые долго не могут завести детей. Они посоветовали уделять ей больше внимания, всеми способами оградить от волнений и по возможности всячески потакать, что я собственно и сделал. Купил ей новую стиральную машину, о которой она так долго мечтала. Новомодная модель с кучей кнопок и возможностей, с барабаном на пять килограмм белья.
Я, честно говоря, в них не разбираюсь, поэтому и выбрал самую дорогую. Взял в кредит. Здоровье жены сейчас дороже, а посему я не стал говорить ей настоящую цену этой стиральной машины. Для нее всегда на счету была каждая копейка, она не могла позволить себе куртку или сапоги, ссылаясь на нехватку денег, поэтому ей лучше не знать эту баснословную цену. Особенно во время мирового финансового кризиса.
Когда в жизни появляется ребенок, ты словно заново рождаешься вместе с ним. Многое переосмысливаешь, по-другому смотришь на мир, более резко. Если случается что-то хорошее, ты это сразу замечаешь, плохое – переживаешь так, будто наступил конец света. Ты начинаешь ценить время, переживая каждую минуту как последнюю. Женщины, наверное, более восприимчивы к подобным вещам, оттого и страдают сильнее, нежели мы мужики. Мы что, за нами дело малое, а вот женщины – совсем другие люди.
На работе так же все пошло на лад, меня вычеркнули из списка сокращений и даже выдали премию, после чего начальник лично пожал мне руку и поздравил с прибавлением в семье. Мне конечно от этого ни горячо, ни холодно, но явно дает стабильность в завтрашнем дне, то есть у меня будут деньги на содержание жены и ребенка, а это чертовски важно. Требуются ползунки, памперсы, детская кроватка, различные присыпки и мази, что в своем количестве весьма дорогое удовольствие для среднестатистического человека. Мы ж не Рокфеллеры, еб вашу мать!!!
Теперь после работы я сразу иду домой, если раньше я мог позволить себе зайти в паб и пропустить по кружечке светлого с друзьями, то сейчас подобная роскошь просто не допустима. И тут дело не в деньгах, просто я должен быть с женой. За последнее время ей стало еще хуже, мы ругаемся чаще обычного, она кидает в меня посудой и проклинает моих родственников. Ведет себя как настоящая стерва, но я все понимаю, постродовая депрессия и все такое.
Честно говоря, если бы не рождение ребенка, возможно, наши отношения закончились, и мы развелись. Но теперь все нужно начать сначала, влюбиться заново или вроде того, сохранить брак ради счастья малыша. Естественно, это не мешает мне ходить на сторону. У меня есть пара-тройка симпатичных кисок на работе, еще несколько на районе, живу в шоколаде, как говорится. Это вроде как не честно по отношению к жене и ребенку, но такова моя натура, не могу пройти мимо симпотной сучки и не заглянуть ей под юбку. Природа наградила меня членом, и я не могу так бездарно пользоваться им, ублажаясь лишь одной женой. Мне нужно больше.
Рабочий день закончился, и я возвращаюсь домой.
По пути нужно будет заглянуть к Янке и хорошенько размяться, трахаться дома с недавно родившей женой не доставляет никакого удовольствия. Все эти растяжки на животе и груди и ягодицах, это как-то не возбуждает. Другое дело подтянутая, спортивная задница Янки, вот это тема для такого мужика как я. Запердолить ей по самые гланды, вот что мне сейчас нужно, а уж потом к жене и ребенку.
Уверен, моя жена, эта проблядь, тоже изменяла, она тогда сказала, что поедет к матери, а после ее видели в компании какого-то длинноволосого урода, походившего на тех кретинов, что слушают хэви метал или как там оно называется. Не думаю, что он смог ее удовлетворить, такие недоросли вечно ведут себя как крутые мачо, хвалятся своими победами, а на деле оказываются тупыми девственниками, не способными довести женщину до оргазма. Дети, одним словом… дети.
Трахаться приходится быстро, так как я обещал жене вернуться пораньше. Смачно кончаю в ее кишку. Я одеваюсь и ухожу.
Дома снимаю куртку и, не разуваясь, прохожу в детскую. Ребенка нигде нет, и я в ярости влетаю в ванную, откуда доносится плеск воды. Эта сука моется, в то время как ребенок куда-то исчез. Рядом с ней работает стиральная машина, должен признать отменная вещь, никакого шума, тихая, как кошка.
- Где ребенок, твою мать?! – ору я на нее, в то время как проблядь спокойно сдувает с руки мыльную пену.
- Мы моемся.
- Что?!
И тут сквозь шум льющейся воды я улавливаю еле слышимый плач ребенка, который доносится из…
- Ты тупая сука!!! – выключаю стиральную машину и достаю оттуда полуживого ребенка, весь в синяках и кровоподтеках, он скорее всего умрет. Но я все понимаю, постродовая депрессия и все такое.

МОБИЛЬНЫЙ РЕЖИСЕР
Заманить суку домой оказалось проще простого, в чем нам помог Денис, самый красивый мальчик в школе. Когда она вошла в комнату и увидела нас, ее глаза округлились как пятирублевые монеты.
- Ну, че сука попалась? - подойдя к ней вплотную, говорит Наташка, моя лучшая подруга. – Сейчас тебе пиздюлей вломят! Ты че думаешь, пацана у Ленки отбила и тебе типа ничего не будет?!
Сука молчит, она понимает, что теперь ей придется отвечать за свое говно. Вечно размулеваная, красивая пятнадцатилетняя шлюшка с ангельским личиком, увела у меня молодого человека и теперь пришла поебаться с Денисом, мерзкая проблядь!!!
- Че молчишь, сучка ебаная?! – я беру ее за волосы и кидаю на пол, она по-прежнему молчит, толи от страха, толи от желания выглядеть достойной в глазах Дена. Пытается подняться, но я толкаю снова, и теперь она сидит неподвижно. Все-таки обоссалась. – Куда встаешь, тебе разрешали?
Наташка смеется и сует ей в лицо ногой, ее носки воняют, это я знаю точно. У нее всегда ноги сильно потеют. Сука пытается закрыться руками, но Натаха настойчивая, сказала лизать, значит, будешь лизать, сказала не орать, считай, лишилась языка.
- Куда руки выставляешь?! Нюхай носки!!!
Пара ударов по ебалу и эта проблядь вынюхивает вонючую ногу. Теперь смеется и Денис, он говорит, чтобы Натаха заставила суку вылизывать ее пятки, так и поступаем. Она не в том положении, чтобы пререкаться и через мгновение уже отдраивает языком шершавые подошвы моей подруги.
- Лижи лучше, чтоб блестели!!!
- А давайте ей косы обрежем?
У этой мандавохи длинные белые волосы, на которые все пацаны в школе ведутся, впрочем, как и на личико, но теперь все будет иначе, я сделаю из этой коровы самую уродливую суку в мире, так что на нее даже старики западать не будут.
- Ты хочешь, чтоб мы тебя подстригли, а сука? – спрашивает Натаха.
МОЛЧАНИЕ…
- Че глухая блядь?! – я вновь бью ей по лицу, на сей раз эта ублюдина даже немного пискнула.
- Нет, - тихо отвечает она, и вновь получает по ебалу.
- Нет?! Лен, ты слышала? – Натаха удивленно смотрит ей в глаза. – Денис принеси ножницы, там, в тумбочке портные есть, здоровая такая херня.
Денис, продолжая смеяться, подносит орудие, заламывает гадине руки, и я начинаю отстригать клок за клоком, пока сука визжит и брыкается, но получив пару -тройку увесистых пощечин от Наташки, замолкает. Я решила обрить ее наголо, но волосы очень густые и у меня, получается сделать лишь небольшую плешь на макушке. Говорят у ее папаши такая же. Ну вот, хоть похожи будут.
- Ну, че плешивая, нравится? – очередной удар.
- Да, - с отчаяньем в голосе говорит она, пизда до сих пор не плачет, и это начинает меня раздражать.
- Охуенную мы тебе прическу сделали? – с издевательским смехом спрашиваю я.
- Да.
- Тогда кричи, у меня самая охуенная прическа в мире!!! – хлопая в ладоши и подпрыгивая на месте, вторит Натаха.
- Самая охуенная, - шепотом выдает проблядь.
- А макияж-то у тебя че такой хуевый? Сейчас поправим.
Приносим из туалета половую тряпку, предварительно окунув ее в унитаз, выдраиваем сучаре ее наглую рожу. Все смеются, всем хорошо до одурения. Со стороны могло показаться, что мы просто играем, типа три подружки с парнем решили хуйней пострадать на досуге. В принципе так оно и было, просто потаскуха эта нам не подруга, вот и все.
- С таким-то макияжем теперь даже пацанов легче цеплять, да Денис? – Натаха хватает ее за скулы и поворачивает лицом в сторону Дена, который наоборот отворачивается от отвращения. – Да ладно тебе Денис, она ж тебе нравится, эта потаскуха всем нравится!!!
Мы вновь бросаем суку на ковер и херачим ногами по роже с такой силой, что у самих ступни болят, как только появляется кровь и невнятное бормотание, мы прекращаем, отступая назад.
У маленькой уродины рвотные позывы, она прикрывается трясущейся рукой, пытается сесть на диван, по которому разбросаны ее остриженные кудри.
- Куда садишься блядь, тебе разрешали?! – Наташка отпихивает заразу ногой. – Только попробуй мне тут наблевать, заставлю сожрать, поняла?
- Ладно, хорош с нее, - говорю, обнимая Дена за шею. – Денис отведи ее в сортир, а потом пускай валит отсюда на хуй! И запомни сука, еще раз ты попытаешься с пацаном каким-нибудь замутить, мы тебе клитор отрежем, понятно?

Туалет был объединен с ванной, и как только Юлька зашла внутрь, я проследовал за ней, достал мобильный и начал снимать. Уморительная сцена, стриженная чикса, сжимается в рвотных позывах над толчком, однако должен признать, жопа у нее что надо. Чувствую, как в штанах набухает конец, недолго думая достаю его наружу. Парню нужно проветриться.
- Слышь бля, Юль, возьми в рот.
Она поворачивается и, увидев мой член, впервые заливается слезами. Если об этом узнают Наташка с Ленкой, будет хуево, они точно расскажут обо всем моей Маринке и тогда пиздец.
Пара ударов в солнечное сплетение и сучка, скрюченная валяется на полу в безмолвной попытке дышать ртом, я, не теряя времени, засаживаю ей так глубоко, что яйца впиваются в подбородок.
- Давай сука, соси!!!
Двигаюсь так резко и быстро, что вскоре пускаю залп в ее облеванную глотку, вытираю конец о щеки, естественно засняв весь процесс на мобильный. Будет чем похвалиться перед пацанами.

ШЛЮХА
Мама умерла, когда мне было пять лет, с тех пор папа погрузился в мир документальных фильмов. Он пил водку и смотрел в экран телевизора, осуждал меня и покойную маму во всех смертных грехах, а потом засыпал в кресле. От него дурно пахло, и я его боялась. Мне хотелось побыстрее вырасти и найти нового папу, который смог бы меня защищать от старого. Так продолжалось в течение года, а после случилось страшное. В одной из кинолент дяденька с густыми усами говорил об африканских племенах, где царствует патриархат, и там всем девочкам делают обрезание. Им вырезают - клитор!!! Чтобы они не знали сексуального наслаждения и больше думали о работе, а не о мужчинах. Я сидела перед телевизором и заворожено наблюдала за всеми зверствами, причиненными беспомощным девочкам их злыми родителями, и не заметила, как в руке у папы сверкнуло лезвие от бритвы.
- Сколько?
- Смотря что.
- Ну, я не знаю, давай в рот.
- Полторы.
- Садись.
Так в возрасте шести лет я лишилась клитора, моего сексуального органа, и вместе с ним в мусорное ведро полетели все оставшиеся чувства. Соседи услышали мой крик и вызвали милицию. Папу посадили в тюрьму, а меня отдали в детский дом. Поначалу я много плакала, в основном из-за того что скучала по папе, потом у меня появились подружки, и потихоньку все стало забываться.
- А ты проглатываешь?
- Если только ты этого захочешь.
Я росла, мне исполнилось двенадцать. Многие мальчики обращали на меня внимание, как впрочем, и на моих подружек. Мы прятались от нянечек в туалетах и игральных комнатах, под лестницами и в пустынных коридорах. Целовались, обнимались, ничего особенного, стандартный интерес к противоположному полу, который возникает абсолютно у всех в этом возрасте. И тогда в моей жизни появился Стас, красивый мальчик с кудрявыми волосиками, который был старше меня на год. Мы сидели под лестницей и целовались.
- Ты мне нравишься, - сказал он.
- Ты мне тоже, - улыбнулась я в ответ.
Он прикусил нижнюю губу, сузил глаза, и его рука подалась вперед, прямо под мою юбку. Я вздрогнула, но не от возбуждения, а скорее от неожиданности. Впервые чужая рука оказалась так близко к моему изуродованному органу.
- Не надо, - тихо сказала я отстраняясь.
- Да ладно тебе, че ты ссышь, давай, это не больно. Тебе понравится! – он наваливается на меня всем телом, я лишь слегка сопротивляюсь, потому что сама испытываю желание опробовать доселе неизвестного плода.
- Ну, Стас, подожди.
Он не слушает и расстегивает свои штаны, вываливая наружу топорщащийся член, я беру его в руку, слегка сжимая, и Стас раскрывает рот, глубоко вбирая воздух. Кажется, для него это тоже в первый раз! Я начинаю поглаживать его, играть пальчиками, все это продолжается в течение минуты, может даже меньше. И тут Стас срывается с места и силой засаживает Его в мой рот, кончает.
На следующий день об этом знали все. Девочки перестали со мной общаться и называли шлюхой, мальчики наоборот, постоянно крутились вокруг меня и просили сделать им то же самое, что и Стасу. Вначале я долго отказывалась, мне было стыдно за свой поступок, но, в конце концов, интерес взял верх над стыдливостью, и мной овладел еще один мальчик. Его звали Андрей, он снял мне трусы, потом себе. Мы долго пытались засунуть его член в мое влагалище, но ничего не получалось, и, перевозбужденный, он просто пустил белую струю на мои ноги. Вечером попытались повторить, ему все же удалось протиснуться внутрь. Пару минут он дергался на мне, пока я лежала на полу, под той самой лестницей, где трогала член у Стаса. По его лицу было видно, что ему хорошо, однако я, не испытывала ничего. Никакой радости от происходящего, никакого сексуального удовлетворения, обычный интерес к происходящему, не более того.
Каждый вечер, после отбоя, я проскальзывала под лестницу, куда приходили уже другие мальчики, и я давала им все, что они хотели. Большинство поступало, как Андрей, но были и другие. Одним нравилось просто стоять надо мной и дрочить, вторым совать свои пахучие яйца в мой рот, третьи предпочитали трогать мою грудь, хотя та еще и не выросла совсем, четвертые пытались удовлетворить меня, но все попытки заканчивались провалами. Никто не понимал, почему я не получаю от них наслаждения, неужели, думали они, мы неспособны удовлетворить эту мелкую шлюху? Постепенно и мужская половина ополчилась против меня.
Вот тогда-то я и стала одиночкой, меня избегали, обзывали, по ночам накрывали матрацем и били. Мне хотелось умереть, я жалела о том, что сразу не рассказала им о своей инвалидности в плане сексуального удовольствия, но теперь молчала еще больше. Узнав правду сейчас, они станут дразнить меня и избивать с удвоенной жестокостью.
- Так, ну вот здесь я думаю, можно остановиться, - Он достает свой член, смотрит на меня, улыбаясь. – Ну, что, давай начинай.
Я беру его в рот…
Через год издевательств меня, наконец-то, забрали, это была семейная пара, которая показалось мне весьма милой. Женщина каждый день приходила ко мне, разговаривала, рассказывала о большом городе, куда меня заберет, приносила с собой фрукты, конфеты, шоколад и леденцы, которые после отбирали мои бывшие подруги со своими парнями. Они заняли мое место, теперь мальчики трахали их, и им от этого было хорошо.
Документы оформляли чуть больше месяца, все это время я предпочитала прятаться среди нянечек, а после отбоя убегала к подвалу, где собственно и спала всю ночь. Вновь приехала семейная пара, они забрали меня с собой в новую жизнь. Мужчина был за рулем, а женщина сидела рядом со мной. Всю дорогу они молчали, но я была рада и этому. У меня наконец-то появилась семья, новая мама и новый папа!
- Давай детка, работай языком.
Солоноватый привкус во рту, настолько привычный, что его даже не воспринимаешь, он такой же естественный, как запах выхлопных газов, или воздуха в метрополитене.
Как только мы приехали в новый дом, я тут же поняла, что мне придется делать, проживая в гостях у этой семьи. Меня привели в гостиную, где тут же раздели, мужчина, который должен был стать моим отцом, как и все мужчины, достал свой член и начал надрачивать, пытаясь сделать так, чтобы он встал. Женщина, которая раньше казалась мне милой, села напротив меня в кресло и начала объяснять происходящее.
- Значит так, - сказала она. – Ты будешь работать. Мы предоставим тебе кровать, еду, все, что только потребуется. От тебя же нам нужно три вещи - чтобы ты зарабатывала, не пререкалась с клиентами и не пыталась сбежать, в противном случае у тебя будут проблемы, понятно?
Я, молча, мотаю головой, в знак понимания.
- Ну, что ты там, скоро? – она поворачивается к мужу, после сажает меня на колени, разворачивает лицом к стоящему передо мной новому папе. – Давай, раздвигай ноги.
Я повинуюсь, новый папа входит в меня резко, несколько раз подается вперед, чтобы пройти как можно глубже, после смотрит вниз, встает и убирает член обратно.
- Все нормально, она не девственница.
- Ебалась раньше? – не выпуская меня из рук, спрашивает новая мама.
- Да, - тихо отвечаю я.
- Ну и хорошо, значит, принцип работы ясен. Давай иди, мойся, потом переоденешься, и отправимся на точку.
Так я стала проституткой.
За ночь мной пользовались до двадцати взрослых мужчин, и ни одному из них не удавалось меня удовлетворить, я кричала, но кричала не от возбуждения, а от боли. Когда же мое влагалище полностью разработалось, я превратилась в сексапильную тихоню и всегда молчала, если, конечно, клиент не желал обратного. Я перепробовала все, что только можно, стала настоящей богиней секса. Этакой Афродитой нового времени, которая исполняла волю мужчин, дарила любовь, но сама не могла ей насладиться.
- Ну-ка посмотри на меня.
Я поднимаю голову и смотрю прямо ему в глаза, он кажется мне знакомым.
- Ебать, я и не думал, что вновь тебя встречу!
Голубые глаза, наглая ухмылка, кудрявые волосы…
- Стас?!

EXTREAM
Я хороший, популярный актер. В основном снимаюсь в фильмах. Раньше за свой труд получал приличные деньги, но сейчас во время мирового финансового кризиса оплата труда резко упала. Теперь один день съемок стоит восемьдесят две тысячи рублей! Не долларов, не евро, а именно рублей!
Вот тебе и заветный особняк на Рублевке, да что там особняк, теперь даже поесть нормально не получится. Отныне я буду завтракать, и возможно обедать. Никакого ужина, никаких десертов и изысканных вин, никаких сигар и никакого приличного отдыха. Конечно, можно покупать продукты и есть дома, но ведь это вульгарно. Подобным занимается низший класс, бомжи и проститутки, которые предпочитают передвигаться в метро, зажав в грязных ручонках дешевые книжицы. Конечно, я всегда говорю на камеру, что люблю своего зрителя, помню на программе Андрюши Малахова, кстати, моего близкого друга, с пеной у рта кричал, что переживаю за какую-то бабку из Самары, у которой сына убили. Чушь собачья, плевать я хотел на нее и ее сына, мне нужна симпатия этого сброда, чтобы все идиоты страны шли на мои фильмы, платили деньги, из которых после в кошельке актеров вырастают миллионы. А что теперь? Жалкие рубли…
В гневе я набираю телефон Андрюши.
- Алло.
- Привет, Андрюш, слушай, тут такое дело. Ты не хочешь сделать программу на счет унижения народных артистов?
- А что случилось?
- А ты еще не слышал? Знаешь, сколько отныне будет стоить один рабочий день съемок – восемьдесят две тысячи рублей!!! Ты представляешь? Я – заслуженный артист, народный артист, понимаешь? И как я должен жить на эти деньги, Андрюша?
- Ну, во-первых, успокойся. Если мы сделаем программу и назовем вслух эту цену, а назвать ее все же придется, ты потеряешь уважение народа. Они живут на копейки, а тут известный актер недоволен такой суммой.
- Не, Андрюш, это понятно. Но что еще можно сделать? То, что народ привык жить на копейки мне, честно говоря, насрать, и ты это прекрасно знаешь. Но…
- Послушай внимательно. Мой тебе совет, прокатись на метро и ты поймешь, что не все так плохо. А еще лучше съезди в какую-нибудь глубинку, посмотри, как там люди живут. Вот, вернешься оттуда, и тебе сразу легче станет, поверь мне.
- Ты думаешь?
- Абсолютно.
Идея показалась мне бредовой, ехать куда-то по неведомой причине, на мой взгляд, это глупо. Но я почему-то согласился. Позвонил водителю и приказал подать машину к дому через пять минут, Lexus последней модели, прошу заметить. А сам взялся за подборку одежды.
Рубашка от Gucci – 5 000$
Костюм от Armani – 15 000$
Туфли от Prada – 2 000$
Вот так должен одеваться достойный человек, а не покупать обноски на рынках и в дешевых магазинах, как это делают все бомжи в нашей стране. Ненавижу эту нищенствующую братию, все эти располневшие домохозяйки и их пропитые муженьки, мерзкие старики, к которым и прикоснуться-то страшно, малолетние шлюшки и их друзья в виде подрастающего быдла, все население, которому я каждый день говорю, что люблю их. В каждом интервью, на каждом канале, на каждом дебютном показе фильма я продолжаю обманывать стадо, чтобы состригать больше шерсти.
- Куда поедем?
- Ты знаешь какой-нибудь тихий городок недалеко от Москвы?
- Знаю, Калуга, у меня там брат живет.
- Вот давай, туда и вези.
Мой водитель отличный парень, не задает лишних вопросов и никогда не спорит, сказали к черту на кулички, значит, молчит и везет, куда было приказано.
Мимо нас проплывают леса, утопающие в них озера и маленькие поселения, пейзаж практически не меняется, и вскоре я засыпаю…

- Приехали!
Резкое пробуждение, открываю глаза и вглядываюсь в местные очертания города. Маленькие домишки, ни чета московским, дешевые машины, желтые маршрутки и старые троллейбусы. Поворачиваю голову и вижу облезлый вокзал, над которым красуется надпись: Калуга – 1.
По мне так это настоящий бомжатник, впрочем, так выглядит большинство городов, которые я посещал по долгу службы. Но теперь-то я вроде как на отдыхе. До чего же я докатился!
Выхожу из машины и, отослав водителя обратно в Москву, рассматриваю жителей. Все помятые, грязные, в дешевой одежде, воняют дешевыми духами, покупают в палатках дешевые закуски и выпивку, словом олицетворяют все то, от чего невольно мурашки бегут по телу. Но мне не страшно, в случае чего, я тут же, вызову водителя и покину эту помойку.
Куда бы пойти? Как говорит один мой знакомый, если не знаешь в какую сторону идти, шагай вперед. И я следую его мудрому совету, направляюсь вдоль вокзала в сторону близлежащих домов. Мне хочется найти какой-нибудь более-менее приличный ресторанчик и пообщаться с местными жителями.
Мимо меня проносится женщина с сопливым ребенком, сопливым в прямом смысле слова. Меня пробивает дрожь от вида этой мерзкой, засохшей субстанции под его носом. И еще, меня поразил тот факт, что никто меня не узнает! Вот о чем говорил Андрюша, почувствовать облегчение, пусть и в весьма неприятной обстановке. Здесь нет папарацци, нет вспышек фотокамер, нет никаких гламурных звезд и нудных разговоров – свобода!!! В какой-то момент мне даже начинает нравиться эта деревня, или город, или что там на самом деле.
Захожу в первую попавшуюся столовую, закрываю нос платком, здесь воняет молоком, сырой говядиной и дешевыми сигаретами. На столиках мусор в виде пустых бутылок, использованных стаканчиков и оберток от чипсов. Пепельницы переполнены. В углу сидят двое парней быдловатого типа.
Сажусь за более-менее чистый столик и жду официанта, интересно, как выглядит официант в такой помойке, наверняка толстущая баба с характером стервы, которую вдобавок еще и муж избивает. Все они такие – эти нищие!
- Мужчина, чего расселись, заказывать будем? – женщина лет сорока, в грязном фартуке, которые носили еще в советском союзе, зловредная с грубым голосом.
- Как вы со мной разговариваете? Я вообще-то клиент и раз уж на то пошло, то уберите мой стол, я не хочу сидеть среди этого мусора.
- Не хочешь, тогда пиздуй отсюда!
Она смотрит на меня так, будто желает придушить. Я забыл, где нахожусь, признаю. Возможно, здесь свои правила, но я не собираюсь с ними мириться, я Звезда, а они сраные бомжи! Естественно у меня и в мыслях не было, потреблять в пищу помои из этой забегаловки, мне просто хотелось увидеть, как общаются нищие люди. Ну, что ж, посмотрел и, поэтому поспешно выхожу на улицу. Меня нагоняют двое парней, что сидели за дальним столиком.
- Нормально ты ее сделал, приятель! – говорит один из них, жестко похлопывая по моему плечу. – Я так понимаю ты не местный?
- Нет, из Москвы, - гордо отвечаю я с улыбкой.
Мне противны эти двое, от них пахнет сигаретами и спиртным, но я все же побаиваюсь резкого задиристого тона этих парней. Что-то в них не так.
- А ты, значит, пожрать хочешь? – не отставая ни на шаг, продолжает молодой человек. – Пошли, пройдемся, у нас тут есть один ресторанчик, как раз для таких как ты. Мы угощаем.
Пытаюсь отказаться, но они лишь грубо подталкивают меня вперед, и я сдаюсь, в конце концов, может быть ребята и правда хотят просто пообщаться с жителем столицы. Мы направляемся вдоль каких-то гаражей из белого кирпича, поворачиваем в подворотню, идем вдоль двухэтажных построек, потом заходим в небольшой дворик. Здесь есть песочница, возле нее проржавевшая разбитая машина, несколько деревянных скамеек у подъезда, повсюду какие-то кусты. Словом грязь и разруха!
- Все пришли, - меня останавливают. – Ты че там на мою мать залупался, а?
Их лица уже не такие дружелюбные.
- Что? Она ваша мать?
- Ты че думаешь, раз у тебя бабло водится, то типа все можно, бля?
Мне страшно, хочется срочно вызвать водителя и уехать прочь из этой деревни. Ну, спасибо, Андрюша, хороший совет дал, век помнить буду. Скорей бы в Москву в пентхауз, принять контрастный душ, вызвать пару-тройку девочек, налить мартини и придаваться любовным утехам!
- Слышь, урод, с тобой разговаривают.
- Ребят, да ладно вам, ну пошутили и хватит.
- Пошутили, блядь?! – он бьет меня кулаком по лицу.
Страшная боль, меня еще никогда не били, и я вскрикиваю от ужаса, пячусь назад.
- Ребят, ну хватит, я прошу прощения!
- Прощения просишь?! Иди сюда, блядь! – орет он со страшной силой.
Они налетают как стервятники на ягненка, бьют, я падаю. Вся одежда в грязи, я зажимаюсь, стараясь закрыться руками, и тут получаю удар в нос с ботинка. Слышу хруст, у меня течет кровь, я реву и зову на помощь, но это лишь подстегивает их. Ребра, губы, нос, живот, руки, пах – все это страдает от боли и нескончаемых ударов.
БОЛЬ
БОЛЬ
БОЛЬ
БОЛЬ
Их грязные руки шарят по моим карманам, достают бумажник и телефон – мой единственный путь к спасению! И убегают…
Я разбит, мне хочется плакать, я боюсь, что останусь здесь навсегда. Это самый худший день в моей жизни. С трудом поднимаюсь, ковыляя, выхожу из дворика, натыкаясь на милиционеров. Они стоят возле палаток, озираясь по сторонам, увидев меня, отводят взгляд, как от прокаженного. Подхожу к ним.
- Меня избили и ограбили двое уродов, быстро разыщите их!
Я вновь чувствую власть, пусть я расслабился с теми наглецами, но эти-то должны меня слушать, они же милиция, в конце концов! Но, кажется, мой командный голос на них не действует.
- Ты кому тут приказываешь? Иди, проспись, бомжара.
- Что?! Ты как, мент поганый, со мной разговариваешь?! Быстро нашел этих уродов, пока тебя не уволили, понятно?
- Чего?! – они переглядываются, берут меня под руки и куда-то ведут.
- Вы не знаете, с кем связались!
Но они не слушают, здесь другие законы…

Меня сажают в клетку или как они говорят, в обезьянник. Здесь, помимо меня, сидят четверо алкашей, все облеванные, морды отекшие, как у бульдогов. Кашляют, о чем-то говорят, смеются сквозь поредевшие зубы, даже не стараясь прикрывать их рукой. Повсюду пыль и грязь, в воздухе витает запах железа и дерьма.
- Вы не имеете права! – кричу я, держась руками за решетку. – Я ничего не совершал! Дайте мне телефон, я имею право на один бесплатный звонок.
За столом сидит крупный мужчина в форме, я не силен в званиях, а посему не знаю, как к нему обращаться. Он лениво поднимает безучастный взгляд, смотрит на меня и вновь погружается в какие-то папки.
- Здесь тебе не Америка.
- Да как ты смеешь! Пока в вашем помойном городе избивают и обворовывают, вы сажаете за решетку знаменитых артистов. Поэтому у тебя есть пять секунд, на то чтобы выпустить меня отсюда и дать позвонить, ты понял меня, жирный кусок говна?!
Милиционер встает со своего места, подходит ко мне вплотную, открывает решетку и говорит, глядя в глаза.
- Хочешь позвонить? Ну, пошли, позвонишь.
Мы отправляемся на второй этаж, меня заводят в какую-то комнату, где стоят еще два мента, у них в руках резиновые дубинки. Улыбаясь, они смотрят на меня, словно звери на добычу. И тут я понимаю, что пропал навсегда…
- Так ребят, - говорит крупный мужик. – Документов нет, так что оформим как бомжа. Вышибите из него все дерьмо и в реку, ясно?
Я в очередной раз осознаю страшную истину – здесь свои правила, свои законы, своя власть!!! Меня вновь метелят, второй раз за день, дубинки во время ударов опоясывают тело, проходя по всем ребрам. Я не могу дышать, пытаюсь кричать, но звук тонет в беспомощной попытке заглотить хотя бы немного воздуха.
Когда все стихает, меня выводят на улицу, запихивают в машину и куда-то везут. Едем долго, все тело болит. И душа вместе с ним. Когда в лицо ударяет ветер, я раскрываю глаза, передо мной грязная река, мы стоим на мосту. И вот мое тело переваливается через перила, я лечу вниз в беспроглядную грязь мутной реки…

КРЫСИНЫЙ ГОРОД
Вы все мажоры, которые плачут из-за того, что у них маленькая квартира, из-за того, что у них маленькая зарплата, из-за того, что их гениальные способности никто не ценит. Вам всегда мало, нужен постоянный рост, чтобы копить, приумножая уже имеющиеся блага и богатства. И каждый раз вы проходите мимо, когда к вам подбегает грязный ребенок и просит деньги. Но в земле вы будите гнить так же, как и мы!!!
Сейчас весна, март. Денек выдался хороший, солнышко припекает, птички поют, а я работаю. Возле школы трутся два паренька, каждому лет по двадцать, ну и что с того? Мне не страшно, подбегаю к ним.
- Пацаны, дайте денег!!!
Не прикрытый взгляд отвращения и насмешки, сами стоят, пиво пьют, так что не хуй мне пиздить, что денег нет.
- Ты кто такой?
Им весело смотреть на грязного паренька с красным носом, у которого опаленная челка и брови и старая порванная куртка не по размеру, в которой еще лет двадцать назад ходили.
- Костик, - отвечаю я. – Ну дайте денег!
- Тебе лет-то сколько?
- Восемь, дайте денег, ну че вам в падлу?
- Да ты реальный пацан!!! – смеются в один голос, делают глоток живительной влаги, мне бы тоже сейчас пивко не помешало. – Какие деньги, бля? Видишь, пиво дешевое пьем, иди других донимай.
- Да ладно вам пиздить, дайте денег, - меня хуй проймешь, все говорят, нет денег, а ты купи слона.
- Малой, иди на хуй отсюда. Те блядь сказали, что нет денег. Кризис в стране!
- Не хуя, - отвечаю.
- Десятки хватит?
- Хватит.
Мне протягивают скомканную купюру, пытаюсь уломать еще и на пиво, но этот номер не проходит. Жлобы, тогда пусть сигаретой угостят, но тоже не выходит, ладно хоть десятку дали. В день мы обязаны зарабатывать полтос, чтобы хватило на хлеб и на клей. Вместе с этой десяткой у меня уже сорокет, думаю, к вечеру соберу оставшуюся часть и еще лишние останутся. Их точно отнимут, так что я их просто спущу на себя и Лельку, мою подругу. Ей тоже восемь, она ждет меня возле остановки, разводит взрослых пением. Поет она хорошо и в день с легкостью набирает нужную сумму.
Вместе мы уже полгода, с тех самых пор, как она сбежала из дома.
Я ее не одобряю, когда есть крыша над головой и родители, пусть даже пьющие, лучше оставаться там, нежели скитаться по улицам. Но с другой стороны, тогда бы мы не встретились. По дороге нахожу кепку с надломленным козырьком, подбираю, отряхиваю, как могу. Подарю Лельке, а то эту зиму она вообще без шапки ходила, теперь кашляет. Хотя мы все кашляем, да и сопли, что называется ручьем, но нас этим не сломишь, выкарабкаемся.
- Ты сколько насобирала?
- Двадцать пять, а ты?
- Сорокет. Я тебе подарок нашел! – улыбаясь, я протягиваю ей кепку, меня, как и положено целуют в губы, говорят спасибо. – Пошли, погуляем? У меня есть со вчерашнего.
Беремся за руки и направляемся вдоль железной дороги в сторону заброшенного стекольного завода. Рассматриваем надписи на бетонном заборе, в основном хуи и корявые буквы, но это все равно интереснее, чем собирать прилипший к штанам репейник.
Лелька нашла вчера какие-то духи, а точнее их остатки, и теперь от нее благоухает, как от взрослой женщины. Мне это нравится, раньше, когда мы чикались, пахло лишь потом и грязью, а теперь…
- Ко мне вчера Мишка приставал.
- Чего?
Мишка старше нас на два года, ему десять. Наглый такой пацанчик, отбирает у младших хлеб, когда свой кусок доест, а когда обнюхается, начинает приставать к девкам, бьет их и заставляет чикаться. Ему всегда дают, потому что боятся.
- Вы чикались? – она лишь молчит в ответ, и к горлу подступает комок злобы. Я повторяю вопрос, плакать мы не умеем, плачут лишь новички, но Лелька плачет.
Мы натыкаемся на помойку, здесь куча мусора, но среди этой гнили может попасться что-нибудь полезное. Вскоре находим недопитую бутылку пива, оно выдохшееся, но все равно лучше, чем ничего. Подбираем пакеты от чипсов, собираем крошки в пустую пачку от сигарет, ну вот и еда. Больше ничего нет, ну и ладно, и на том спасибо.
Заброшенный завод наше излюбленное место, днем здесь никого нет, ну может, пара-тройка бомжей шляются, а так все спокойно. Мы заходим внутрь одного из цехов, в тот, где крыша обвалилась. На нас сверху глядит солнышко, облачка плывут, в душе как-то сразу легчает. Я достаю заначку, полиэтиленовый пакет с застывшим клеем, разбавляю его ацетоном, который нашел утром недалеко от больницы. Должно подействовать, хотя ацетон я раньше не нюхал, но будем надеяться, что все-таки вставит. Сначала нюхаю сам, а как начинает болеть голова, отдаю пакет Лельке. В это время потягиваю выдохшееся пиво, и закусываю крошками от чипсов, ем не много, чтобы Лельке осталось. Вот уже и она откладывает пакет в сторону, принимает у меня бутылку.
- А тебе с Мишкой понравилось?
- Нет, - отвечает она. – Мне больно было.
- Давай почикаемся?
Она стеснительно улыбается, приспускает штаны, потом трусики. У нее немного воспалено там внизу, но это и понятно, у нас же нет ванны. Я вхожу в нее и через минуту кончаю. У меня пока нет спермы, но когда появится, мы тут же заведем ребенка. Лелька не против, ей тоже хочется маленького. Пусть у него и не будет дорогих игрушек, кроватки, крыши над головой и прочего, но зато его будут любить. Мы уйдем из подвала, бросим остальных и будем жить здесь, на заводе. Это наша мечта.
- А когда мы переедем?
- Ну не знаю, как только так сразу.
- Давай завтра? – в ее глазах надежда, я понимаю, после вчерашнего находиться в подвале страшно. Мишка может повторить свои издевательства.
- Давай через недельку, ладно?
- Хорошо, но только не позже!

Вечером как всегда Старшой собирает деньги, которые мы заработали днем. Я поделился с Лелькой, но у нас все равно не хватает двадцати рублей, мы весь день проторчали на заводе и не успели собрать нужную сумму. Теперь останемся без хлеба, но клей все равно получим.
Старшой забирает с собой некоторых ребят и отправляется за покупками, а мы остаемся в подвале. Мишка тоже здесь, он хорошо зарабатывает, больше пятидесяти рублей, сразу видно, что уже поел. Так как у него у единственного не урчит в животе, а так же нанюхался, потому что снова пристает к девчонкам. Я прижимаю Лельку к себе, но Мишку это не останавливает.
- Лель, пошли, погуляем.
Его глаза мутные, как у животного. Руки грязные, на среднем пальце грибок, который уже образовался в какой-то горб на ногте. Мне страшно, Мишка сильнее меня, и я не смогу с ним справится, поэтому и молчу.
- Не пойду, - еще сильнее прижимаясь ко мне, отвечает Лелька.
- А по ебальнику, не хочешь? – он наклоняется. - Че ты как целка? Заебала, пошли.
- Миш, не надо!
Он отвешивает ей пощечину, и она дрожит, отводит голову.
Я молчу.
- Слышь, ты че глухая?! Пошли, блядь, прогуляемся!
Он хватает ее за руку, оттаскивает за угол, туда, где теплотрасса. Слышу, как Лелька плачет, потом звук расстегивающейся ширинки. На меня все смотрят с неприкрытой злобой, словно говоря, почему ты позволяешь ему так обращаться с твоей девчонкой? А я молчу и лишь ковыряю пальцем болячку на ноге. Это от сырости, у нас у большинства такие.
Лелька пытается кричать, но потом ее рот затыкают. Чем, не знаю, но явно не рукой. Это отличительная черта Мишки, он повернут на женских губах, а еще если чикается, то делает это дольше меня. Мне достаточно минуты, ну может чуть больше. Потом слышу, как он вскрикивает, начинает ее избивать. Наверное, прикусила. После тишина возобновляется.
Мимо проходит Колька, плюет мне в лицо и бьет вдобавок.
- Сука, твою бабу ебут, а ты сидишь, блядь, дебил!
Утираюсь рукавом и молчу.
Я знаю, что поступаю неправильно, знаю, что нужно дать отпор, но не могу. Мишка меня убьет, он как-то забил пацана на смерть, за то, что тот не поделился с ним хлебом. Потом ночью паренька выбросили на помойку в нескольких кварталах от нашего подвала. А весь день он лежал в дальнем углу, с открытым ртом, и все его боялись. Конечно, мы понимали, что никакой угрозы он уже не может представлять, потому что он мертвый. Но все равно, сам факт того, что рядом с нами лежит труп, как-то пугал, вызывал дрожь. А что если Мишка и Лельку так забьет?
- Костик, помоги!!!
- Молчи сука, давай соси, - Снова звук пощечины.
Молчать или действовать?
Беру в руки камень, забегаю за угол. Лелька стоит на коленях, а Мишка сует ей в рот свой мерзкий член. С разбегу бью ему по голове, он покачивается, я бью снова. Кричу от ярости. У него уже шишка на затылке, а я продолжаю бить, пока он не падает и не сжимается под трубой.
Обнимаю Лельку, она цепляется за куртку, плачет у меня на плече. Я глажу ее по голове, скоро все это закончится, мы уйдем отсюда на завод, родим ребеночка, и у нас все будет хорошо. Так и будет, главное ночь пережить, а уж после обязательно сбежим.
Старшой возвращается, Мишка при нем старается вести себя тихо, потому что знает, Старшой не потерпит такого скотского обращения в семье. Мы тоже молчим, делаем вид, что ничего не произошло. Вначале раздают хлеб, Мишка вгрызается в свой кусок, скачет перед нами, улыбается, словно дразнит, что он может поесть, а мы сидим голодные. Потом раздают пакеты и тюбики с клеем. Один тюбик на четверых.
Лелька дышит глубоко, выпучивает глаза, я тоже. Вскоре появляются галлюцинации. Мне начинает казаться, что ребята вокруг сжимают в руках не пакеты, а куски легких. Падаю на пол, залезаю головой внутрь пустого мусорного ведра, которое валяется в углу. Странное ощущение, голова кружится, и в то же время мне так хорошо, что кажется, лучше и быть не может. Я чувствую каждую клеточку своего тела, дурные запахи теперь – это благоухание полевых цветов, а наш подвал, грязный и темный, выглядит как нормальная городская квартира.
Лелька кашляет и смеется, Старшой сидит в углу и курит, некоторые пацаны крутятся вокруг него, просят, чтобы он оставил им пару тяжек. Всем хорошо, все счастливы. Мишка пристает к Машке, которая старше его на три года, вскоре они удаляются.
Стены сжимаются, и мне кажется, что они тоже дышат, может быть не клеем, но нами точно. Они вдыхают ароматы немытых детских тел, и их от этого вставляет по полной программе. Я вылезаю из ведра и отправляюсь к Лельке, мы долго целуемся, потом идем на теплотрассу и чикаемся. Она продолжает кашлять, у нее кровь на губах, но я не обращаю на это никакого внимания.
Через полчаса все хотят спать, ложимся на куртки, Старшой укладывается на горячую трубу. Всю ночь кашель Лельки мешает спать остальным.
- Да заткнись ты, наконец! – шипят они из темноты подвала.
- Заебала кашлять.
Я прижимаю ее к себе и она, наконец, засыпает.

Наутро мы вместе отправляемся на автовокзал, место там не очень прибыльное, но мы жутко голодны, поэтому стоим прямо возле палатки с горячей выпечкой. Лелька закрывает глаза, вдыхая аромат жареной курицы гриль. А я как завороженный смотрю через стекло на сочную тушку, которая кружится в печке на железных прутьях. Потом эту курицу чем-то поливают, идет пар и вместе с ним дивный запах. У меня слюнки текут при одном только взгляде на подобное чудо!!! Мы облизываемся, жалостливо смотрим на проходящих мимо людей, но они слишком заняты, чтобы обращать внимание на голодных детей. У них своих забот по горло.
- Пошли вон отсюда, пока милицию не позвала! – кричит через окошко толстая продавщица, мы отходим в сторону.
Я заглядываю в стоящую рядом мусорку, там лежит недоеденный пирожок с картошкой. Хватаю его, очищаю от прилипших очисток, на всякий случай, протираю о рукав своей куртки. Разламываю пополам, Лелька все это время прыгает от восторга, хлопает в ладоши, а когда получает свой кусок, жадно вгрызается в мякоть. Ее глаза горят, улыбка до ушей, мы впервые за несколько месяцев едим не просто хлеб, а хлеб с картошкой внутри. Вкуснотища!!!
Потом пирожок кончился, я снова перерыл мусорку, но ничего съестного не нашел. Ну вот, только желудок раздразнили, урчит, как трактор. Подбегаем к людям, вытягиваем вперед ладошку, привычно изображаем на лице грусть, просим денег, но от нас лишь нервно отмахиваются.
Нужно унять голод, мы дышим клеем, который вновь разбавили ацетоном.
Лелька кашляет, у нее опять кровь идет, она падает прямо посреди автовокзала, я склоняюсь над ней, у нее губы синеют, глаза закатились. Мне страшно и я кричу, прошу о помощи, но люди даже не реагируют на мольбы, с безучастными лицами они продолжают спешить, занятые своими делами. Я плачу, Лелька совсем холодная и уже не дышит, ее маленькое тельце лежит на асфальте, сжимая в руке пакет с клеем.
Нам никто не помог, она умерла.

ЛЕНТЯЕВО
Моя мать лежит в больнице, она что-то типа овоща, подключенного к системе жизнеобеспечения. Я не особо парюсь по этому поводу и даже немного рад, хоть смогу наконец-то отдохнуть спокойно.
Весь день я валяюсь в постели, тыркаю кнопки пульта и тупо смотрю телек. Особенно мне нравится сериал по детскому каналу – Lazy Town, там есть одна симпотная целочка с розовыми волосами, которую зовут Стефани. Вот с нее я конкретно тащусь, особенно, когда ее показывают ниже пояса, понимаете, о чем я говорю? В городе полно баб с шикарными пихвами, но это тупые чиксы, развести которых раз плюнуть, а вот малышка Стефани другое дело. Уверен, сучка еще даже хуй во рту не держала, впрочем, рот ее меня не особо заботит, я не по этой части, у меня типа другие пристрастия, а именно – ноги!!! Ступни, пятки, пальцы – вот что меня заводит, и эта цыпочка как раз по мне. Я смотрю каждую серию, но ни разу не видел ее ножек. Не, ноги показывают, она ими лихо крутит и все такое, но вот именно голой ножки я так и не увидел, и я намерен это исправить! Благо знакомый чел отрыл инфу по этому сериалу, я покопался в вещах мамаши, кое-что продал, кое-что спиздил и теперь у меня в кармане билет в Исландию, и я отправляюсь на студию, где снимается сериал. Главное пробраться в гримерку Стефани, уж там я развлекусь по полной программе, можете мне поверить.
Благо мамаша теперь не помешает, оставлять ее на растерзание врачам как-то неправильно, согласен, но такой шанс выпадает раз в жизни, я, можно сказать, следую своей мечте, совершаю конкретные действия для ее скорейшего выполнения. Так должен поступать каждый, а не сидеть на жопе в ожидании чуда.
Перед выходом я смотрю очередную серию. Спортокус как всегда полон энергии, скачет и прыгает, как дебил, агитирует народ заниматься спортом, вместо того, чтобы развести туповатую Стефани на занятие поинтереснее. В это время Робби Злобный, такой ленивый пидорок в фиолетовом костюмчике, устраивает очередную проделку и пиздит торт, который милашка Стефани испекла вместе с бригадой кукольных персонажей, распевая при этом туповатую песню.

Мы спечем пирог,
Закончим его в срок,
Мы спечем пирог,
Запросто, пора испечь пирог…

Не знаю как там у поваров, но я бы славно залил сливок в ее розовенькие кроссовки, а после вынюхал носочки, облизал бы каждый пальчик, короче мечты и все такое. Такая привязанность к ногам может пугать, но я-то знаю, каждый мужик фанатеет от женских ножек, просто большинство скрывает свои истинные желания.
В аэропорту я высматриваю симпотных телочек, открытые туфельки, закрытые туфельки, легкие сапожки, босоножки, шлепанцы, балетки, а в мозгу сладковатый аромат Стефани. Надеюсь, эта сучка будет не прочь отведать русского паренька, все-таки я потратил кругленькую сумму на дорогу и заслуживаю награды.
Держись Исландия, к тебе летит парень, помешанный на девчонке с розовой шевелюрой. Я весь дрожу от предвкушения и похуй что я не знаю языка, он мне понадобится позже, когда Стефани снимет обувь, ну или я с нее сниму. Короче, так просто эта шалава от меня не уйдет, четкий парень из России, который не принимает отказов, быстренько закатает в табло, если та начнет припираться.
- Напитки не желаете?
Цыпочка, одетая в униформу стюардессы, склонилась и вежливо шепчет мне на ушко. Я инстинктивно скольжу взглядом по ее ногам, как они, наверное, устают, хорошо бы их размять, но я не собираюсь тратить запал на местных, мне нужна Стефани.
- Послушай сюда, цыпа, у вас ведь все бесплатно, верно? Так что давай, неси сюда бутылочку водочки и лимонад, окей?
Стюардесса натяжно улыбается и уходит. Унижать прислугу не по мужски, согласен, но ведь в данный момент ей платят за то, чтобы она выполняла мои прихоти, ведь так? Так что нехуй здесь рожи корчить, знай свое место шалава!!!
Вскоре я напился и остаток полета провел в отрубе, правда, снов я никаких не видел, так тупо в квадрат Малевича любовался. Обычно во сне меня мучают газы, надеюсь, я не подпортил воздух своим соседям, хотя по большому счету мне на них глубоко насрать, пусть нюхают, суки.
Когда к самолету подали трап, меня растормошила стюардесса. Я понюхал вокруг себя, вроде не воняет, поплелся к выходу. Ну, что я могу сказать про Исландию? Обычная страна, ничего нового, та же Россия, только пиздят не по-нашему.
Я сажусь в такси, показываю водителю бумажку с написанным адресом, который мне перед поездкой любезно предоставил приятель нарывший информацию о сериале. Мы едем по каким-то улочкам, а я только и думаю, как бы побыстрее добраться до заветной гримерной, член в штанах колом стоит, даже больно. Потерпи приятель, еще немного и я спущу тебя внутрь ее кроссовка!!!
Знаю, я гребаный извращенец, взял последние деньги из дома, продал кучу мебели, оставив лишь телевизор и кровать, бросил мать в больнице, но ведь это была моя мечта, понимаете? Милашка Стефани, эта сука мне голову вскружила, я бы может и успокоился, но вот только желание переросло в навязчивую идею, и это сорвало башню, вот и все объяснения.
Мы подъезжаем к студии, я расплачиваюсь с водителем, отдаю пятьдесят евро, не знаю много это для Исландии, или мало. Одним словом наебал меня водитель или нет, но это сейчас не так важно, главное пройти через охранника, который встречает меня прямо перед входом. Я указываю ему на картинку с изображением Стефани, а он лишь головой мотает, типа не пропускает или еще чего, я ж языка их не знаю.
- Мне нужно попасть на эту программу, понимаешь?
Охранник, как упертый осел, продолжает стоять на своем, трясет головой, пытается оттеснить меня в сторону, но и я не лыком шит, обхожу и пру ко входу. Меня снова останавливают, я опять в обход и только когда мужик достал рацию, я все-таки успокоился и поплелся через дорогу. Че делать дальше, не знаю, член стоит, я тоже.
Из студии выходит очкастый паренек лет двадцати с лишним, я к нему. Он останавливается, смотрит на мою припухлость в области ширинки и недобро так морщится, типа я извращенец и сейчас начну к нему клеиться. Как бы ни так парень, держи очко шире!!! Вновь показываю картинку со Стефани и медленно говорю, будто так он лучше поймет.
- Ты знаешь эту девчонку, мне нужно с ней переговорить, попасть на программу и все такое, понимаешь?
- Вы русский? - Ну вот, наконец-то хоть кто-то образованный. – Этот сериал перестали снимать три года назад, а сама актриса уже давно живет в США. Вы что-то конкретное хотели?
От вопроса меня спасает звонок, номер не известен, я отхожу в сторону.
- Алло?
Отвечает какая-то телочка, жаль, что не Стефани.
- Здравствуйте, вас беспокоят из больницы, у нас плохие новости… ваша мама умерла сегодня.
Телефон сам собой выпадает из рук, мысли о Стефани испаряются, я стою перед студией, пытаясь осознать суть происходящего, а член продолжает нагло торчать, выдавая натуру эгоистичного извращенца. Ведь я знал, что мать находится при смерти, однако отправился вслед за собственной похотью. Какая же я мразь…

С МОЛОКОМ МАТЕРИ
Этот ублюдок вопит, не переставая, а мне нужно выспаться перед завтрашним днем, который, я уверена, будет долгим и тяжелым. Сходить на работу, подмывать задницы стариков и менять обосанные простыни, после купить химию, сварить, проставиться самой, а уж затем заняться долбаным ребенком.
Его рождение было ошибкой, как и отношения с его отцом. Мужик одним словом, сунул, вынул и бежать. Этот орущий кусок мяса вылитый Он. Спит, когда я ухожу на работу, и орет, когда мне нужно спать. Его уже не устраивает мое молоко, он жаждет иную мать, сделанную из пластика с тонким соском, вот, что ему нужно. Обо мне речи не идет, здесь важен только он и более никто. Сопливый ребенок, этот еще не сформированный человек, который является скорее домашним животным, нежели человеком, важнее меня самой! Я родила его на свет, а он отплатил мне своим ором, из-за которого постоянно болит голова и выкручивает суставы.
Крик.
Мне самой чуть-чуть осталось, я не могу тебе все отдать, ты гнилой кусок кожи!
Нельзя давать детям то, в чем сама нуждаешься, они начинают хотеть больше, и вскоре обнаруживаешь, что твои запасы разорены этим мелким оборванцем. Я определенно допустила ошибку, заставив его замолчать в ту ночь, пусть бы лучше орал как резаный и не дал мне выспаться, нежели теперь мне приходиться отдавать ему все что есть.
- Оля, покорми ребенка!
Эта старуха, моя мать, думает, что ему нужно мое молоко. Как бы ни так старая ведьма, ему нужно то, что дает мне силы, из-за чего я начинаю чувствовать, что живу. Пожертвовать собой ради клочка плоти? Нет, я не могу допустить этого, как и не могу раскрыть правду этой кошелке. Старуха с советской выправкой тут же засадит меня, далеко и надолго. Я знаю, она была чекисткой, сдавала людей, не принадлежащих партии, после чего их ставили к стенке. Ненавижу суку, которая дала мне жизнь.
- Оля, ты слышишь? – продолжает старая тварь. – Покорми ребенка, а то не уснет.
- Сейчас! – раздраженно кричу я в ответ.
Что ж, засранец, видимо ты сговорился с ведьмой, и мне все же придется исполнить твою прихоть, тупой, маленький джанк! Но я еще тупее. Тупее, потому что пристрастила его к этому. Тупее, потому что позволила тратить мою драгоценную влагу на его сон. Прими молоко сынок, давай, закатаем рукав, вот так, теперь потянем на себя и…
Он замолкает и уже вскоре спит, как и полагается нормальному ребенку, но он не нормальный, он мелкий кусок говна вылезший из моей вагины. Я должна его любить, это мой ребенок как-никак, но сам факт того, что это ребенок от НЕГО, заставляет меня вздрагивать и чувствовать отвращение. Иногда у меня возникает желание задушить его подушкой во время сна, но тогда меня упекут в тюрягу, а это не самый лучший вариант. Уверена, там я так же не буду высыпаться.
Спать, крепко и беззаботно.
Спать, мирно и спокойно.
Спать, словно это последний сон в жизни.
Спать, как ребенок.
Утром повторяю кормежку, мое молоко он не воспринимает, ему нужна другая мать. Последняя доза, малыш, более ты ничего от меня не получишь. Закатываю рукав, обнажая маленькую ручку, его венки набухают, словно член перед пиздой. Я осторожно ввожу иглу под кожу, и только тогда он затихает, закрывает глаза и причмокивает. Тебе это нравиться, ублюдок, правда? Я знаю, что нравится. Теперь делаю контроль, тяну поршень на себя и, убедившись, что попала точно в вену, ввожу коричневую жижу внутрь. Когда-нибудь это штука убьет его, это точно. Нужно сваливать и чем быстрее, тем лучше.
- Оль, опоздаешь! – кричит старая мразь из своей комнаты.
Ей до всего есть дело, она постоянно контролирует расход продуктов в холодильнике, смотрит за тем, чтобы деньги уходили только на необходимые нужды, такие как плата за квартиру и продукты, естественно. Все остальное запретный плод. Старая, мерзкая сука!!!
- Уже иду.
Собираюсь и ухожу.
Ухожу надолго, а желательно навсегда.

У ребенка жар, он весь трясется и кричит.
Скорая приезжает через полчаса. Это еще нормально, обычно они едут три, а то и четыре часа, после регистрируют смерть и, сославшись на пробки в дороге, едут к следующей жертве.
МНЕ НУЖНА ДОЗА…
- Дань, посмотри, у него что-то на руке.
Молодой врач подходит вплотную к колыбельке, рассматривая руку младенца, он обнаруживает маленькие красные точки в районе вен – следы от уколов.
- Он у вас чем-то болеет?
- Да нет, здоровенький всегда был.
- Просто у него тут следы от уколов.
ДАЙТЕ ХОТЬ НЕМНОГО…
- Не знаю, - обеспокоено отвечает старуха.
- А мать его где?
- Не знаю. Позавчера ушла на работу и больше не возвращалась. В милиции сказали, что должно пройти не менее трех суток, прежде чем можно будет объявить розыск. Так что вот ждем.
ТОЛЬКО ОДИН УКОЛ, УМОЛЯЮ!!!
- А она не принимала каких-либо запрещенных препаратов?
- Нет, никогда. Во всяком случае, я бы заметила.
- Симптомы указывают на обычные ломки.
- А что это? – старуха никогда не была знакома с наркоманией.
- Это значит, что его мать подсадила ребенка на наркотики. Очевидно, наступила пора очередного укола, но он не последовал, поэтому сейчас ребенок страдает без дозы. Мой вам совет обратиться в милицию, а уже после вызывайте нас. Потому что без милиции мы ничего делать не будем.
ОДНА ДОЗА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ОДИН ДОЛБАНЫЙ УКОЛ, МАТЬ ВАШУ!!!
Когда санитары ушли, она тщательно рассмотрела руки ребенка. Множество красных точек протягивались вдоль вен. Ольга колола его, вот почему он так много спал. И сейчас ему плохо, он не может без своих наркотиков. Бедный ребенок.
- Не волнуйся маленький, все будет хорошо.
В ее руках пластмассовый шприц, наполненный коричневатой жижей. Так вот что Ольга хранила на полочке в ванной, наркотики для ребенка. Благо этого порошка там еще много и старуха видела, как готовить эти самые наркотики.
МАЛЕНЬКИЙ УКОЛ ДЛЯ БОЛЬШОЙ ЖИЗНИ…
- Мы выкарабкаемся и без нее малыш, все будет хорошо, - успокаивает старуха, вводя в детскую венку острую иглу.
Ребенок должен спать.

ШАГ
Недалеко от нашего дома есть двенадцатиэтажка, большое здание из красного кирпича, хотя он и не красный, а скорее желтый, да это и неважно вовсе. Там внутри есть два входа, один ведет к лифту, которым обычно пользуются все жильцы дома, а второй к узкой лестнице, где обычно зависают наркоманы и алкаши со всего района. Я иду по ней, поднимаюсь медленно, опираюсь рукой на стены, выкрашенные зеленой, давно облупившейся краской, на которой красуются надписи и рисунки, сделанные маркерами. Поручни на этой лестнице давно обросли ржавчиной, а на ступеньках валяются использованные шприцы и разбитые бутылки с мятыми пластиковыми стаканчиками, обрывки туалетной бумаги с прилипшими кусками говна, пакеты от чипсов и сухарей. У меня ком в горле стоит, сердце скачет как у зайца, по спине мурашки бегут, мне страшно.
Тринадцать лет - плохой возраст, несчастливое число, которое в народе приписывают лукавому, и оно сыграло со мной злую шутку. Какую? Да такую, что жить даже не хочется, а рассказывать и тем более.
Вокруг медленно плывут маленькие кусочки пыли, переливающиеся в лучах солнца, струящихся сквозь грязные стекла, отчего лестница, открывая свои брошенные дары, кажется еще более затхлой и мерзкой. Вся грязь и дерьмо освещаются и мне противно, но я не ускоряю шагов, не хочу торопить событие.
ТРЕТИЙ ЭТАЖ
Я укололась о ржавый поручень, палец пощипывает, течет кровь. По щекам слезы ручьем, мне так хочется вернуться на неделю назад и все изменить, остаться дома, а не идти на улицу. Сидела бы с мамой и смотрела поле чудес, но нет, приперло. Отправилась тупая дура с подружками смотреть наркоманов на трибунах. Они там вечером с пакетами из под молока сидят, клей нюхают. У нас во дворе это в порядке вещей, сходить над ними поиздеваться, ну мы и пошли. Стоим на пригорочке метрах в тридцати от них и орем во всю глотку, весело.
ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАЖ
Тут меня рука сзади хватает, все девчонки кричат, по сторонам разбежались, а я стою, и обернуться боюсь. Меня ведут прямо к кучке этих наркотов, а я плачу навзрыд, умоляю, чтобы отпустили. Безумно боюсь, что меня тоже уколют, или клей нюхать заставят, или побьют, короче разные мысли в голову лезут. Мольбы не действуют, и вот я уже стою прямо перед этим отрепьем. Все парни какие-то грязные, глаза мутные, рты приоткрыты, под носами пятна желтые, я так понимаю от клея, вонь какая-то странная.
ПЯТЫЙ ЭТАЖ
Трибуны у нас тоже запущенное место, раньше здесь стадион был, еще в семидесятых, а потом его забросили. Я стою, вся дрожу, хотя на улице довольно тепло, на дворе август месяц.
- Ну, че бляди, попались? – один из них встает и, шатаясь, подходит ко мне, у него под ногтями грязь, изо рта пахнет гнилью, а от одежды костром. – Хули вы там, каждый вечер орете, а? Че сейчас не орешь?
- Пожалуйста, не надо, - тихо умоляю я, мне не хочется, чтобы это слышали другие наркоманы, потому что мне кажется, что они буйные и могут сделать все что угодно.
- Чего бля?! – он подносит ухо к моим губам, потом хватает за руку и ведет внутрь трибун. Мы там признаться честно, никогда с подружками не были, и я думала, что никогда и не побываем. Остальные наркоманы тоже за нами идут, некоторые даже при ходьбе умудряются из пакетов нюхать. Они их к лицу прикладывают и глубоко вдыхают.
Внутри темно, но я вижу куски кирпича на полу, идем по какому-то коридору, пахнет сыростью, на стенах мох, в котором торчат иглы от шприцов, потолок низкий. Я кричу, стараюсь вырваться, но они лишь смеются и бросают меня на пол. При падении ударяюсь головой.
ШЕСТОЙ ЭТАЖ
Я думала, что девчонки позовут на помощь, что вот-вот сюда забежит мой отец и накостыляет этим уродам, но ничего не менялось. Я лежу на полу, держась рукой за голову, больно до одурения, но кровь не идет.
- Сейчас мы тебя научим! – тот парень, от которого пахло костром, расстегивает ремень, и я пячусь назад.
Моя рука попадает на что-то мокрое, смотрю вниз на руку и вижу, что раздавила дохлую крысу, та уже разлагается, шкурка на некоторых местах слезла, обнажая черную сморщенную кожу, в которой белые личинки копошатся. Кричу с удвоенной силой, подпрыгиваю и со всех ног мчусь в сторону выхода, но меня ловят. Двое парней хватают за ноги, другие за руки, укладывают на землю. Начинают раздевать, снимают ботинки, потом джинсы и трусы. Все это время я брыкаюсь и кричу как резаная, даже в ушах звенит. Мне затыкают рот рукой.
СЕДЬМОЙ ЭТАЖ
Наркоман достал свой член, я впервые увидела, что это на самом деле такое.
- Давай, Диман, раздвигай ей ноги!
Мне раздвигают ноги, и он входит в меня, сначала долго примеряясь, а потом резко дергаясь. Мне больно и страшно, я думаю о том, что заражена СПИДом, или еще чем-нибудь, о том, что мой первый сексуальный опыт произошел с наркоманом в грязных трибунах, и о том, что скажет мой будущий муж, узнав, как именно его жена лишилась девственности.
Он зажмурил глаза, раскрыл рот обнажая желтые зубы, пышет в лицо вонью гнилых зубов, в какой-то момент даже рыгает и меня рвет сквозь руку того торчка, что зажимал мой рот.
- Блядь! – все кто меня держал, отскакивают в сторону, и в этот момент я открываю глаза, и вижу белую струю, заливающую мое лицо.
Меня снова рвет, а все вокруг смеются и куда-то убегают.
- Мама, мама… - в беспамятстве я быстро надеваю раскиданные вещи и бегу к выходу. Теперь меня никто не ловит.
От одежды пахнет блевотней, моя рука дохлой крысой, а лицо, очевидно, спермой. Я не знаю, как описать ее запах, но он мне явно неприятен.
ВОСЬМОЙ ЭТАЖ
Домой я пришла лишь поздним вечером, мне было страшно рассказывать обо всем случившемся родителям, и я долго успокаивала себя, забившись между гаражами неподалеку от тех самых трибун. Я вздрагивала от каждого шороха, казалось, вот-вот и меня снова поймают эти наркоманы. В голове царил хаос, я заражена, что теперь делать? Тот парень наверняка был болен СПИДом.
Восьмого этажа вполне достаточно, я выхожу с лестницы на общий балкон, вижу свой дом, за ним стадион и трибуны. Во дворе тетя Даша гуляет с малышом, мои подружки сидят на скрипучих качелях и что-то обсуждают, наверняка меня и эту историю. Смотрю вниз – высоко.
Ветер дует прямо в лицо, шумит в ушах, мне страшно.
Перелезаю, стою прямо на карнизе, юбка развивается со страшной силой, слезы застилают глаза, мне сложно ступить в эту пропасть, но и обратного пути тоже нет. Я больна, в этом нет сомнений, все наркоманы инфицированы, я уверена!
- Эй, ты, что там делаешь?!
Кто-то бежит ко мне сзади, кажется, какая-то старушка.
Я шагаю вперед, лечу вниз.
ВОСЕМЬ, СЕМЬ, ШЕСТЬ, ПЯТЬ, ЧЕТЫРЕ, ТРИ, ДВА, ОДИН…

БАБУШКА
Меня зовут Сева, мне семь лет.
У меня есть бабушка, которую зовут бабушка Тоня. У нее больные ноги и поэтому она не ходит, за продуктами, лекарствами и всем остальным хожу я. Во дворе говорят, что я очень хороший мальчик, потому что помогаю бабушке. Это правда, мне нравится за ней ухаживать, потому что я ее люблю.
Сегодня по дороге из школы мне нужно будет зайти в одно место.
- Сева, ты завтра сходишь для бабушки в одно место?
- Конечно.
- Вот тебе денежки, купи, пожалуйста…
Обычно мне давали список, но сегодня я иду без него.
Захожу в магазин, он очень маленький, здесь всего одна витрина, за которой сидит тетенька в очках. У нее черные волосы и большие губы, а сама она очень худая. Наверное, ест мало.
- Дайте мне, пожалуйста, вибратор, - говорю я и с важным видом протягиваю деньги, которые мне вчера дала бабушка.
Тетенька в очках удивленно смотрит на меня, а потом спрашивает.
- А тебе для кого?
- Для бабушки, - отвечаю я.
Я не знал, что такое вибратор. Оказалось, что это такая палочка с кружком внизу, который если повернуть, вибратор начнет дергаться и жужжать.
Я кладу его в портфель и отправляюсь домой.
Бабушка сидит перед телевизором и смотрит бразильский сериал.
- Купил? – спрашивает она.
- Купил.
- Поможешь бабушке?
Она попросила меня снять с нее юбку, а потом большие трусы, которые она называет панталонами. Я вижу перед собой ее письку, она не такая как у меня, а еще она воняет. После я достаю покупку и отдаю ее в руки бабушке. Она поворачивает кружок и, глядя на меня сует палочку в свою письку. Просит, чтобы я сел перед ней на пол и смотрел. Я сажусь.
Глубоко дыша и учащая свои движения, бабушка говорит.
- Ты хороший мальчик, самый лучший Сева, самый лучший…

РИСУНОК ЖИЗНИ

Я и Святая Мэри сидим на раскаленных бетонных плитах, вокруг нас разваленные сваи, устремляющие серый взор в сторону свинцовой занавески неба, покрытой мягкими подушечками ваты, через которые пробивается пятно жареной яичницы. В желудках кавардак, в руках цветные мелки, мы разрисовываем жизнь, придавая ей радужный оттенок.
У нас уже есть шикарный дом, расположившийся возле пятки Святой Мэри, лиловый лимузин, на котором лежит ее голубая туфелька, шикарный клуб, в центре которого моя сумка, больницу и школу прикрывают наши носки. И теперь нужно создать шатер цирка, для которого понадобятся все цвета.
Ветер рвет волосы, накрывает ими лицо, и Святая Мэри бережно убирает их за уши, одобрительно кивает головой, разглядывая рисунок, после чего ее улыбка расползается, как у ребенка. Именно за эту невинную улыбку ее и прозвали святой. На подбородке остался след от мелка, но это заботит нас в последнюю очередь, главное создать шатер цирка. Лучи солнца искрят, переливаясь, путаются среди прожилок бетонн