Стих пятьдесят восьмой

«Помолихся лицу Твоему всем сердцем моим: поми­луй мя по словеси Твоему».

Человек-грешник положил намерение не ос­корблять более грехами своими Господа и всегда хранить закон Его; ну, а с прежнею-то жизнию как быть? Куда девать это множество безобраз­ных дел, которые в книге правды вечной числят­ся за грешником и должны быть изглажены, что­бы та же самая правда дала свободный доступ милостям Божиим к грешнику? К такому изглаждению грехов у самого грешника нет ника­ких способов. Осмотревшись кругом и ниоткуда не чая в этом отношении помощи, он прибегает только к милости Божией, и вопиет: «помилуй мя!» И не просто говорит это, но от всего сердца, и не как-нибудь неопределенно, но ясно сознавая Бога присущим пред собою и правосудяшим неправды его, не предъявляя никаких прав на милость, ко­торую оскорблял, греша в надежде на нее, а при­поминает только обетование Божие, что Он готов принимать всякого кающегося: «помилуй мя по сло­веси Твоему!»

На этом пункте враг обык уловлять обраща­ющегося от греха безнадежней помилования, ради множества грехов, и тем пресекать ему путь к обращению. «Куда, говорит, идешь? Нет тебе помилования! Видишь, сколько срамных дел ты наделал! С каким лицом предстанешь ты пред Бога, Всесвятого и всеправедного?» Поразитель­но раздается этот голос в совести; и нет грешни­ка, который не был бы им поражаем на пути обращения своего. Доселе враг выставлял толь­ко прелести царства своего, как у него все сладко, славно и всего вдоволь; но когда грешник, ощу­тив горечь сластей его, срамоту славы его, убыточ­ность довольства его, решительно отринул все, — то он берется за другой прием: «Отсюда отста­нешь, представляет он ему, а туда не пристанешь. Видишь, каков ты? Кто тебя примет? Уж оста­вайся так, как есть. Бог правды решил уже участь твою и положил, ради великих непо­требств твоих, не принимать тебя более на лицо к Себе».

Искренно кающийся все это и сознает, и со­глашается, что так и следовало бы поступить с ним; но вера удостоверяет его, что нет греха, побеждающего милосердие Божие. Он видит в Боге не милость, которую заслоняет правда, а правду, заслоняемую милостию, — и милостию не голою, а такою, которая ведет с правдою все расчеты праведно, удовлетворяя все ее предъяв­ления. Он верует, что Господь Иисус Христос все грехи наши вознес на древо и крестом все рукописания их растерзал. Остается только ус­воить себе этот акт экономии спасения нашего, что и делает он, прилагая к обету хранить за­кон обет спострадать Господу. Воодушевляясь этим, грешник говорит пред Богом в совести: «Я все готов перенесть, и внешно, и внутренно, изму­чу себя, преогорчу за греховные сласти и утехи, только помилуй!» Эта совестная епитимия, согре­ваемая верою и от ней получающая вес пред Богом, открывает вход благонадежности в серд­це; и наперекор искусителю, устрашающему, что Бог на лицо его не примет, обращающийся начи­нает лицу-то Божию и молиться от всего сердца: «помилуй мя», живо сознавая, что он стоит пред Самим Богом, неисследимо великим и всеправедным, и притом так, что в оправдание свое ничего не может представить, — а все-таки стоит перед Ним, окриляемый благонадежностью, что давший ему бытие и хранивший его во дни беззаконий его не отринет его и не лишит участия во спа­сении, щедродательно устроенном для всех и всем независтно подаваемом. Сознание о Боге живо в кающемся, и наипаче с той стороны, что Он есть огнь поядаяй. Оттого и благонадежен он, стоя пред Ним и предавая участь свою в руки Его, потому-то от всего сердца и молится Ему: «помилуй мя!»

От всего сердца — не с холодным рассужде­нием, а с полнотою покаянных чувств. То стыд, что так унизился, то самоукорение, что мог, да не хотел, то сокрушение, что столь милосердо­го Бога оскорблял, то жаление, что так себя ис­портил, то страх — ну, если в самом деле Бог отвергнет, то опять благонадежность, что Тот, Кто Сына Своего не пощадил для нашего спасения, как же не даст прощения, испрашиваемого во имя Его? Все такие чувства проходят одно за другим и держат молящегося в напряженном состоянии, в котором он болезненно вопиет из глубины души: «помилуй мя по словеси Твоему!»

Доколе же так вопиять ему? — Начал, и пусть вопиет. Разве можно забыть, как много оскорб­лен Бог? — Если нельзя, то нельзя назначать и времени, когда совесть перестала бы вынуждать вопли сокрушенного покаяния. И это еще за прошедшее; а тут поминутно подбавляется и но­вое, хоть и не самоохотно; потому-то сокрушен­ному покаянию нет предела. Оно составляет фонд богоугодной жизни: «сердце сокрушенно и сми­ренно Бог не уничижит» (Пс.50, 19). Путь сокрушенного безо­паснее от падений, ибо смиренны «стопы его, и не поткнутся» (Пс.36, 31).