Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Брат на брата
У-у-у-у! У-у-у-у! У-у-у-у! -- глухо и раскатисто вздыхали тяжелыеорудия. Офицеры на подводах ехали в штаб дивизии. Подводчик Мотовилова прикаждом выстреле пугливо охал, вздыхал, крестился: - О господи, страсти какие, как гром ровно. Сила какая, господи, господи! Мотовилов, улыбаясь, говорил подводчику: Это наши красным морду бьют. Подводчик близорукими, прищуренными, старческими глазами смотрел вдаль. - Кто же ее знает, каки наши, каки чужи. По мне все наши, все мы люди, все крещены, все русски. И чего деремся, бог весть. Выдумали каких-токрасных да белых и дерутся. Мотовилов злобно смотрел на старика. -- Сибирь проклятая, им все равно, им все свои. Не видали они ещекрасных-то, вот и говорят так. Сволочь! Офицер с досадой плюнул, закурил папироску. Дорога была ровная, гладкая, накатанная после недавних дождей. Черной лентой прорезала онатучные луга, пашни и поскотины. Урожай был хороший. Хлеб жиром отливал насолнце. Мотовилов смотрел на огромные сибирские поля, вспоминал знакомыедеревни, так резко отличавшиеся от российских своими большими, светлымиизбами, крытыми железом, и недоумевал, почему сибиряки, народ зажиточный, посвоему имущественному положению и интересам близко стоящие к помещику, собственнику, так враждебно настроены против белых. Добрые сибирскиелошаденки бежали ровной, быстрой рысью. Ходок, полный сена, мягко покачивал.Расслабляющая, ленивая истома овладела седоком. Мотовилов так и не могсосредоточиться на интересовавшем его вопросе, не находил ответа. На берегубольшого круглого озера показалось село. -- Вот и Щучье, -- сказал подводчик. Мотовилов молча сосал папироску. Въехали в село, встреченные дружнымлаем десятка собак всех пород и возрастов, проехали две-три улицы иостановились на площади среди села, перед большим домом с красным флагом укрыльца. Офицеры недоумевающе переглянулись. Колпаков слегка побледнел. -- Что за черт! Да они нас к красным привезли? В окно высунулась большая черная борода с проседью, лохматая голова иплечо с погоном полковника. -- Нет, господа офицеры, ошибаетесь. Не к красным, а к белым, да еще ккаким. Голова скрылась. Из окна слышался громкий, раскатистый хохот.Подпоручики облегченно вздохнули и пошли в штаб представляться. Бородаоказалась принадлежащей полковнику Мочалову, начальнику дивизии. ПолковникМочалов, человек весьма веселый, встретил вновь прибывших, как старыхзнакомых. -- Ха, ха? ха! -- хохотал он, вставая навстречу смущенным подпоручикам. -- Так к красным, говорите, попали? Ха, ха, ха! Ах вы, колченята, колченята молодые! Сидели вы в тылу и ничего незнали. Не слышали вы, видно, что наша N-ская добровольческая дивизия деретсяпод красным знаменем, дерется не за что-нибудь, а за УчредительскоеСобрание, за свободу, за революцию. Ха, ха, ха! - раскатывался полковник. Лица у многих вытянулись от удивления, только один Иванов улыбался.Начальник дивизии смотрел на смущенные, недоумевающие лица офицеров и сновараскатывался взрывами смеха. - Ха, ха, ха! Капитан, -- обратился он к своему начальнику штаба, --посмотрите на этих юнцов. А? Какова заквасочка-то? Из молодых, да ранние.Едва красную тряпочку увидели, как уже и стоп, в тупик стали. Вот они какие, колченята-то! Это не наши веселые прапорочки, керенки, это что-то такогоособенного, с перчиком. Мочалов помолчал немного, затянулся несколько раз из короткойанглийской трубочки, сделался серьезным. -- Ну-с, шутки в сторону, господа. Предупреждаю вас, что наша дивизиянесколько отличается от других частей и своим составом и дисциплиной. Нашадивизия состоит почти исключительно из рабочих-добровольцев N-ского завода.Знаете такой на Урале? Ну-с вот, рабочие восстали против красных потому, чтонекоторые комиссары принялись насаждать социализм с револьвером и нагайкой вруках, а плоды земные распределяли так, что было заметно, как пухли от нихкомиссарские карманы. Ну, а тут еще эсеры подлили масла в огонь со моейагитацией за Учредилку, вот наши N-цы и поднялись. Итак, господа, нашидобровольцы воюют за свободу, за Учредительное Собрание, поэтому в строю онидержатся свободно. Дисциплину как беспрекословное подчинение единой воленачальника они признают только в бою. Вне боя они с вами, как с товарищами, как с братьями будут обращаться. Не обижайтесь на это. Зато уж будьтепокойны: в бою они вас не выдадут, за шиворот к красным не потащат. - Капитан, -- снова обратился Мочалов к начальнику штаба, - всех их впервый N-ский полк. Капитан молча наклонил голову. В тот же день офицеры явились в полк. Солдаты встретили молодыхофицеров тепло и радушно. Сразу же окружили их тесным кольцом. Началисьрасспросы о том, как идут дела в тылу, скоро ли придут на помощь союзники.На свои силы как будто не надеялись. Жаловались, что другие части, особенноиз мобилизованных сибиряков, всегда подводят в бою, всегда приходится из-заних отступать. -- Мы деремся, деремся, наступаем, гоним красных, -- говорил рыжебородыйпожилой солдат, -- а смотришь, сибиряки паршивые побежали у тебя на фланге, ну, приходится и нам отступать. -- Командиров у нас вот тоже мало, -- начал молодой унтер-офицер.-- Чегоже у нас ротами фельдфебеля да ундера командуют. А что ундер может? Все ужене то, что настоящий офицер. Образованность много значит. Мы вот теперь вамрады, как братьям родным. Бородатые, усатые, добродушные лица улыбались, утвердительно кивалиголовами. Рыжебородый добавил: -- Что верно, то верно. Офицера нам нужны. Потому -- специальность.Скажем, как мастер на заводе али фабрике, так и офицер в бою. Офицеры чувствовали себя легко среди тесной толпы солдат. Всем имказалось, что они с этими людьми знакомы уже давно. Мотовилов размяк. Долгои ласково смотрел он на рыжебородого, потом положил ему руку на плечо, спросил: -- А ну скажи, дядя, ты ведь женат, наверно, и детишки есть? Рыжебородый удивленно немного приподнял брови: -- Как же, и жена, и трое ребят есть. Вместе воюем. Жена во второмразряде ездит. -- Да ну? -- удивился офицер. -- Вы что, господин поручик, удивляетесь? -- вмешался унтер-офицер.-- Унас все почти что так на войну выехали, со всем семейством. Как в бою, такврозь, а как в резерв отойдем, так и вместе. Тут у нас и блины, и оладьипойдут. И бельишко помоют бабы, и починят. У нас в дивизии насчет этогохорошо. У нас как одна семья все живут. Жалко только -- мало уж нас старыхN-цев-то осталось. -- Ну, а из-за чего воевать-то пошли? Лица оживились. Глаза вспыхнули гневом. Заговорили все сразу. Шумно, перебивая друг друга, стали доказывать, что не воевать с красными нельзя, что жизнь при них невозможна. Говорили горячо, бестолково. Офицеры молчаслушали, улыбались. Из всего бурного потока слов они поняли ясно иопределенно, что N-цы знают, за что воюют, что воевать вместе с ними хорошо, безопасно. Разошлись N-цы поздно вечером возбужденные, с растревоженнымивоспоминаниями о доме, о родном заводе, где родились и выросли, откудапришлось уйти и куда так сильно тянуло. Молодой, безусый пермяк Фома, вестовой подпоручика Барановского, ждалсвоего командира у костра. Барановский пришел веселый, оживленный. -- Ну, как живем, Фомушка? -- громко крикнул он и сел к костру. Фома встал, взял под козырек. -- Да садись, садись, чего там, -- сказал офицер. -- Ничего, господин поручик, -- улыбаясь, сел Фома.-- Вот картошки вамсварил. Не хотите ли покушать? Вестовой поставил перед Барановским котелок дымящегося, ароматногокартофеля. -- Молодец, Фомушка. Ну давай, брат, вместе. Бери ложку! Фома из вежливости было отказался, но потом стал усердно помогатьсвоему командиру. Котелок быстро опустел. -- Эх, чайку бы теперь, -- вслух подумал Барановский. Фома засмеялся. -- Чай готов, господин поручик! -- Ну да ты, брат, настоящее сокровище, а не вестовой. - Вот я и ягодки к чайку набрал, -- добавил Фома, подавая офицерубольшую кружку костяники. После картофеля жажда была сильная, и чай, подкисленный ягодой, казалсяособенно вкусным. Барановский медленно тянул из кружки горячую влагу ипристально смотрел в потухающий костер. Вестовой заметил взгляд командира, повернулся к костру, посмотрел на тухнущие головни. Поглядите, господин поручик, как на бой похоже. - Что, Фомушка, на бой похоже? -- не понял офицер. - Да вот костер этот. Ночью эдак бывает. Как угольки, горят выстрелы и, как угольки, тухнут. Офицер посмотрел в глаза солдату. - Ты доброволец, Фомушка? - Конечно, доброволец, господин поручик. -- Почему конечно, Фомушка? -- Да как же, у нас весь завод пошел против красных. Потому онидекались над нами, как звери. -- Как декались? -- Очень просто, грабеж полный производили. Скотину отбирали, хлеб, сено, ульи разбивали да мед не только лопали в три горла, а и телеги свои имсмазывали. Разве это не деканье? Фома заговорил быстро, сердито посматривая на Барановского, как быдосадуя на то, что офицер до сей поры не знает таких простых вещей. -- Так ты из-за этого и пошел добровольцем? -- А то как же, вот и пошел. Разве можно им, разбойникам, властьдавать, они со свету сживут. А брат-то у меня комиссар, -- неожиданновспомнил вестовой.-- Комиссаром в Петрограде служит, как узнал он, что я сбелыми ушел, так домой письмо прислал, что Фома, дескать, мол, не брат мнебольше, а враг нутренной. Барановский вспомнил, что у него на Волге остался семнадцатилетний брати мать, что брата теперь, наверное, мобилизовали, и что, возможно, онвстретится с ним в бою. -- Фомушка, а ты не боишься с братом в бою встретиться? Фома добродушно улыбнулся. -- Чего бояться, господин поручик? Какой он мне брат? Враг он, враг иесть, и не заметишь, как убьешь. Барановский вздрогнул. В памяти всплыл образ высокого мальчика, нежного, ласкового брата Коли. " Враги?.. Нет, никогда Коля ему не будетврагом. Это немыслимо". -- Фомушка, а у меня тоже есть брат у красных. -- Ну вот, оба мы одинаковые. Значит, брат на брата, -- равнодушнокак-то сказал Фома и позевнул. -- Спать надо, господин поручик, -- добавил он совсем уже соннымголосом. Барановский покорно лег на приготовленную постель из сена. Фомапоместился рядом. Лес тихо шумел верхушками. Солдаты давно уже спали. Надальнем конце поляны, у груды тухнущих углей, стоял дневальный. Серая шинельего, темная сзади и на плечах, спереди была облита багровым жаром. Тонкой, кровавой паутиной поблескивали штыки винтовок, составленных в козлы. Ночьбыла темная и холодная. Облака черными, мохнатыми клубами плыли по небу. Вголове офицера роились и медленно, как тяжелые тучи, тянулись мрачные мысли.Он никак не мог помириться с тем, что нежный брат Коля -- враг ему, что, может быть, завтра он с перекошенным от злобы лицом будет пускать в негопулю за пулей. Сырой холод сибирской ночи забирался Вод шинель, ледяными, влажными лапами хватался за грудь. Барановскому не спалось. - Фома, -- толкнул он вестового, -- а может быть, мы завтра в бою сбратьями встретимся? Фома уже спал и долго не мог понять вопроса, мычал в ответ и соннопереспрашивал: - А? Что? Как? -- пока наконец понял и ответил спокойно: -- Все можетбыть. Багрово-красная полоса света показалась на востоке, когда Барановскийстал тяжело забываться. Засыпая, он. видел в кровавом тумане рассветаискаженное злобой лицо брата Коли, и мысль, неясная и смутная, как сумракзари, бродила в мозгу: " Враги. Братья -- враги! Брат на брата! "
Данная страница нарушает авторские права?