Про русских классиков.

ВЫСОКОДЕЛОВЫЕ ЗАМЕТКИ

Как быстро отличить великого русского писателя от писателя среднего? Великий употребляет союз " но" везде, где писатель посредственный предпочел бы " а".

Пример:
" Князь погиб не на дуэли, а со скуки" — посредственный русский писатель.
" Князь погиб не на дуэли, но со скуки" — великий русский писатель.

***

Достоевский, как известно, очень любил поваляться в грязи. Не мог пройти мимо ни одной лужи. Идет, например, с Некрасовым, а тут как раз лужа — ну, Федор Михайлович и ныряет.

— Странный человек, не так ли? Странный!
— Ага, — отвечал Некрасов.
— Вот, кажется, зачем мне здесь валяться? Совершенно нет на то никакой разумной причины.
— Никакой причины, конечно, нет.
— И все-таки, посмотри, я валяюсь! Как ты это объяснишь?
— Совершенно никак не могу.
— Так-то.

Вставал, отряхивался, и шли они с Некрасовым в кружок нигилистов, обсуждать судьбу России. Темы там поднимались известные:

— Надо бы что-нибудь делать с положением женщин в обществе. Нужно эмансипировать их, значится. Про нашего мужичка мы уж молчим — совершенно скотские условия. Необходимы перемены. И реформами здесь дело не обойдется, сами понимаете. Что вы усмехаетесь, Федор Михайлович?
— Эх, как все у вас складно-то выходит!
— А что? Складно, кажется.
— Думаете, все так просто?
— А что же нет?
— Да я вот давеча иду, иду, а вдруг возьми и прыгни в лужу. Как вы это объясните? Укладывается ли это в вашу теорию?
— Не укладывается, Федор Михайлович. Но к чему же здесь женщины и мужички наши?
— Ну, а ежели они все разом возьми, ну и повалятся в лужу, как я, то что же? Захлебнутся ведь все — и нет России. Это-то вы учли?
— Но с чего бы им в лужу-то валиться?
— Да ведь я-то с чего-то свалился. Нарочно, между прочим. И завтра свалюсь.

И хмурили лбы прогрессивные умы: действительно, отчего-то живой классик в лужах купается? Этого с позиций материализма не объяснишь. Если просто дебил, то отчего классик? Если не дебил, то отчего купается?

Вот, значится, Федор Михайлович, как мог, пока жив был, хитростью своей не давал революционному движению в России развития.

***

Решил как-то Лев Толстой среди ночи поехать поле пахать. Жена, конечно, останавливает:

— Ну зачем ты туда попрешь сейчас!? Утром все мужики идут!
— Надо, надо так. Пойду я.
— Да зачем же надо!? Вот просто хоть одну причину! Хоть одну!
— Не хочется, конечно, а кому хочется? Но трудиться надо.
— Ты, верно, думаешь, что это геройство...
— Нет, не геройство, какое же это геройство? Обычное самое дело.
— Дааа, да, думаешь, что если трудно, то сразу геройство... а вот я тебе скажу — не геройство это, а тупость! Тупость и есть! В геройстве должен быть какой-то смысл! В этом же смысла ноль! Очень похоже на тупость!
— Может. Может, дурак я. Да, такой у тебя муж дурак. Идет поле пахать среди ночи. Такой вот. Дурачок. Дурак, конечно, что с него взять? Странный какой-то. Непонятный. Идет трудиться в такое время. Все спят, а он идет. Дурак. Дурак и есть. Дурак я у тебя, любимая. Дурак.
— Блин, какой... какой же ты... хренов дебил все-таки...

Но Толстой уже шел на поле. Пришел и давай долбить лопатой по отсыревшей земле. Тяжело, но одна мысль его грела, что жива будет земля русская, пока есть на ней Дураки вроде него. Хорошо хоть, что Репина будить не стал.

К сожалению, с изобретением гаражей в России поля пахать перестали.

***

Встретил как-то Толстой молодую девушку в лохмотьях.

— Бедняга, у тебя совсем нет денег?
— Извините...
— За что же ты извиняешься, родненькая?
— Не знаю...
— Давно ты кушала?
— Не помню...
— Голодна, поди?
— Д-да...
— Что, прости? Я не расслышал...
— Извините...
— Ах, бедняга... уверен, что голодна. Пойдем, накормлю.

Сидят за столом, кушают. Жена выводит Толстого:

— Опять привел черти кого! Да чтоб тебя, в маразм впал!
— Бессердечная же ты! И как ты так можешь!
— Что-то я смотрю, ты только хорошеньких собой приводишь!
— Да что ты говоришь!? Как ты вообще... такие мысли...
— Ну-ну. Посмотрим, как кончится. Как всегда, наверное.
— Все, не могу с тобой такой говорить! Какой ты стала, какой ты стала... я же, в конце концов, Лев Толстой, весь мир уважает, а жена родная...
— Так, ладно, делай, что хочешь, мистер мудрый старец. Мне пофиг уже давно.

Мудрый старец покачал головой и пошел к бедной девушке.

— Что ж, будем обучать тебя грамоте. И профессии какой-нибудь. Программированию, скажем.
— Да как же, как же меня-то, я ведь с улицы, я и читать не умею...
— Ничего, ничего, научим.

И принялся Толстой обучать девушку всему, что знал сам. И немца еще нанял, чтоб языкам программирования обучал. Не прошло и года, как девушка познала азы всяческих наук. А жена Льва Николаевича на это дело только глаза закатывала: " Вот ведь все идет к тому, что кончится, как всегда".

— Милая, теперь ты и узнала все, чтобы называться образованной девушкой.
— Замечательно, Лев Николаевич! Значит, я смогу поступить в университет! А потом, может, работу найду! Как же прекрасно!
— Стой, стой... какой еще университет... какая работа... ты же бродяжка с улицы... ты же бедная, никому не нужна, только я тебя пожалел... какой университет, извините!
— Как какой... ну, на программиста...
— Так... давай еще раз... я взял тебя с чертовой улицы... обучил программированию...
— Спасибо вам, Лев Николаевич. Теперь я смогу найти работу!
— А зачем тогда все это было...
— Вот и я думаю, зачем же тогда все это было, если не смогу!
— Да как же...
— Спасибо еще раз!

И ушла. А Лев Николаевич сидит и думает: " Столько романов написал про женскую душу, а этого вот никогда не пойму. Притворялась она, выходит!? Вечно проведут...". Говорит жене:

— Опять, опять, понимаешь ли... обвела старика... а ведь казалась действительно несчастной... а теперь посмотрите, какая счастливая... ну, пойду еще погуляю...
— Ага.

***

Расстался как-то Чехов с девушкой из-за того, что та отказывалась тереть ему спину в ванной. Станиславский на это дело и говорит:

— Эй, чел, подумаешь, такая фигня!
— Ты чего, ты не читал, что обо мне пишут? Я нахожу трагедию в бытовых мелочах, это моя основная фишка!

Вот про такое и говорят: " дар и проклятие".

***

Ходят слухи, что в первой авторской редакции " Войны и мира" на 467 странице у Толстого было написано: " Пьер ахуительно расстроился".
Писателя долго уговаривали убрать нецензурное слово, но тот все упирался: " Нет, господи, вы представляете, как это смешно! Нигде нет мата, все очень серьезно, круто, величаво, а потом бац — " ахуительно", простите! Вот этого читатель не ждет! Это вам не чертов Буковски, у которого там через страницу, ах, какая скука! Нет, это надо оставить! Обязательно надо! Оставить, оставить! ".

***

Лев Толстой однажды усыновил цыганенка. " Вот она, мудрость-то настоящая, пусть читать он не умеет, зато сколько в нем истинного знания, не пустого книжного", ну и так далее в этом духе.
Цыганенок постоянно писал на все подряд в доме Толстого. " Может, всем нам стоит брать с мальчишки пример! ", повторял утомленной жене Толстой.
И вот, на восьмой день своего пребывания в доме у графа, цыганенок случайно забросил любимый велосипед писателя в реку. Тогда Толстого посетила новая мысль:

— Знаешь, я все понял! Ведь он же истинно мудрый, потому что жил на улице, верно? Так ведь мы же сейчас только портим его своим обществом! В самом деле, вот мы ходим такие все начитанные, а он нас видит — мы же на него негативно влияем, непременно ведь заразится от нас бедный мальчик! Согласна ли ты со мною?
— Угу......

В тот же день Толстой с чистой совестью поколотил цыганенка и пинком под зад вышвырнул из своей усадьбы.

***

Из разговоров Льва Толстого с Простым Русским Мужиком.

— Здравствуй, простой русский мужик, истинно мудрый, самобытностью своей дающий фору всем нам, испорченным глупой светскостью и ненужными знаниями!
— Ну все, сука, ты огребаешь.

***

Вы знаете, наши писатели готовы были пятки лизать у тупиц-простых-русских-мужиков. Больше тупиц-простых-русских-мужиков классики любили, пожалуй, только тупиц-простых-русских-баб. Заведет, бывало, Достоевский к себе одну такую, как начнет обниматься:

— Что вы, Федор Михайлович, это грех...
— Грех! Значится, выходит, что и грех!
— Значится, выходит, что и...
— А как же ты давеча-то Бога припомнила всуе! Не грех разве?
— Конечно, грех, но что же, всегда теперь грешить...
— О, тут логика, значится, очень простая выходит! Где самой хочется грешить — там и грешишь, а где и самой просто не хочется — там, выходит, и не будешь... нехорошо получается, нечестно! Не убиваешь никого, потому что желания нет, а выходишь чистенькой такой, но если бы захотелось — кто ж знает, убила бы или нет? Потому, думается мне, лучше уж убить, чем не убивать, если убивать не хочется, всяко выходит честнее! А коли хочется — тогда воздержись! Так и здесь — не хочется тебе со мною обниматься, не люб я тебе, а думаешь, что не грешишь просто по своей добродетели... нет, братцы, я вам скажу, добродетелью тут и не пахнет, вот что! А я грешником выхожу, так? Неправильно все это, фальшиво, одним словом. Лучше тебе со мной переспать сейчас же, честнее будет.
— Ну... кажется, так...
— Значится, так.

Бывало, что из подобных подкатов у классика созревали целые замыслы романов.

***

Мало кто знает, но в молодости Достоевский увлекался соционикой. Да-да, ее тогда не существовало, но писатель, как известно, любил парадоксы.
Вот такой вот замечательный диалог случился у него с редактором в то время.

— Ну, вы опубликуете мою вещицу?
— Все очень мило, но отчего же Машенька влюбляется в Николая с первого взгляда прямо посреди площади, где много народу? Как-то психологически неубедительно.
— Так ведь они ж дуалы, там это написано!
— Ну, а зачем он ее тогда убивает!
— Так ведь он возомнил себя Наполеоном!
— И что же!
— А потом перепрошел тест, оказалось — Есенин!
— Ох, какая ерунда эта ваша соционика!
— Да ее просто фэндомы испортили, всю извратили!
— Пусть бы и так, но повесть я вашу не опубликую!
— Так, значит, не опубликуете? Это потому что у нас отношения социального заказа, вы, выходит, Достоевский, вы манипулируете мною, так это получается! Что ж, жаль, очень жаль!
— Постойте, так ведь это же вы Достоевский!
— Я Бальзак! Сто тестов проходил, всегда Бальзак выходит!
— Великий вы все-таки психолог, Федор Михайлович! Жаль только, писатель дрянной!

***

Задали вот Достоевскому самый важный вопрос.

— Кто же все-таки убил Федора Карамазова?
— А вы так и не поняли?!
— Нет, у вас же в романе не сказано!
— Хе-хе...
— Нууу!
— А вы, стало быть, и не поняли?!
— Никак нет, нет!
— А вы подумайте, подумайте хорошенечко.
— Боже, не знаю я! Неужели Алеша?!
— Да вы, голубчик, вы же и убили!
— Я?!
— Хе-хе...

И падает в припадке.

***

Говорят, Толстой и Достоевский никогда не виделись. Но это неправда. Встретились они однажды совершенно случайно на какой-то станции в шесть утра, поезд ожидали. Узнали друг дружку, кивнули. " Надо бы что-то сказать", — думали оба. Где-то вдалеке кричали чайки.

— Чайки кричат, Лев Николаевич.
— Значит, суша рядом...
— Чего?
— Примета такая.