БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ 1 страница

BEING-IN-THE-WORLD

SELECTED PAPERS

LUDWIG BINSWANCER

Translated and

With a Critical Introduction

To His Existential Psychoanalysis

By Jacob Needleman

BASIC BOOKS, INC.

New York Publisher London

БЫТИЕ-В-МИРЕ

ИЗБРАННЫЕ СТАТЬИ

ЛЮДВИГ БИНСВАНГЕР

С критическим введение/и

В экзистенциальный психоанализ

Людвига Бинсвангера

(авт. Джекоб Нидлман)

«КСП+» Москва «Ювента» Санкт-Петербург

1999

ББК 88 Б62

Перевод с английского Елены Сурпиной Научный редактор: С. П. Куликов

Бинсвангер Людвиг

Б62 Бытие-в-мире. — «КСП+», М.; «Ювента», СПб (при участии психо-

логического центра «Ленато», СПб), 1999. — 300 с. ISBN 5-89692-024-5

Людвиг Бинсвангер (1881—1966) — один из крупнейших психологов и психиатров XX века. Его величие в том, что он впервые положил в основание терапии душевной болезни рассмотрение присущего пациенту способа человеческого бытия в этом мире. Бинсвангер, основываясь на философских концепциях Хайдеггера и Гуссерля, создал феноменологическое направление в современной психотерапии, известное под названием Дазайнсанализ. Книга «Бытие-в-мире» содержит основные положения предлагаемого автором метода и его философских взглядов и представляет большой интерес не только для специалистов: психологов, психотерапевтов, психиатров, философов, но и для широкого круга читателей, которые хотят найти свое место в современном мире.

На русский язык переводится впервые.

© Е. Сурпина — перевод, 1999. © «Ювента», 1999. SBN 5-89692-024-5 © ЦИТ «Универсум» — оформление серии, 1999.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие.............................................. 7

Введение................................................. 10

Часть 1

КРИТИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ В ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ ПСИХОАНАЛИЗ ЛЮДВИГА БИНСВАНГЕРА

L Понятие экзистенциального априори........................ 17

II. Систематическое объяснение и наука психоанализа............. 37

III. Символ в психоанализе и Daseinsanalyse...................... 60

IV. Бессознательное........................................ 81

V. Психопатология........................................ 96

VI. Dasein как конституирующее: Бинсвангер, Хайдеггер, Сартр....... 111

Заключение............................................... 127

Часть 2 ИЗБРАННЫЕ СТАТЬИ ЛЮДВИГА БИНСВАНГЕРА

Фрейдовская концепция человека в свете антропологии............. 135

Фрейд и Конституция клинической психиатрии.................... 162

Аналитика существования Хайдеггера и ее значение для психиатрии... 182

Сон и существование........................................ 195

Введение в Schizophrenie..................................... 217

История болезни Лолы Фосс.................................. 230

Экстравагантность (Verstiegenheit).............................. 293

ПРЕДИСЛОВИЕ

Daseinsanalyse Людвига Бинсвангера — это попытка дополнить и исправить взгляд на человека и человеческий опыт, подразумеваемый вс фрейдистском психоанализе. По существу, это в высшей степени философский подход, и нужно понимать его именно таким образом, если мь в конечном счете хотим оценить его значимость для практической психологии и клинических вопросов. К сожалению, в Америке до сих пор существовала тенденция рассматривать учение Бинсвангера в основном как клиническую альтернативу фрейдистскому психоанализу, не уделяя должного внимания философскому основанию обеих школ. Но — как, я надеюсь, доказано в этой книге, — именно здесь и происходит столкновение. Дазайнсанализ не может не показаться беспомощным и излишним, если трактовать его как Ersatz * научной психиатрии. Необходимо понимать, что его сила — иного рода, нежели сила естественных наук. Эта сила крайне необходима, если наука хочет добиться успеха, рассматривая человека в качестве своего объекта.

В этом исследовании я использовал термин «экзистенциальное априори», чтобы подчеркнуть то, что, на мой взгляд, является кантианскими элементами в системах Бинсвангера и Хайдеггера. Выделяя этот аспект учения Бинсвангера, я оставил в тени некоторые элементы, которые он сам считает принципиально важными: назову только один — его уникальную концепцию любви, представленную в его Grundformen und Erkenntnis menschlichen Daseins **. Передо мной стоял выбор между точным изложением и акцентом на объяснении, и мне казалось, что выбрав последнее, я смогу более подробно обсудить некоторые моменты, которые разделяют системы Бинсвангера и Фрейда в их философском контексте. Если мне это удалось, тогда, вероятно, любое искажение при выборе, неизбежное в подобном деле, оправдано.

К сожалению, интерес Америки к Дазайнсанализу не мог быть в полной мере удовлетворен имеющимися на английском языке материалами на эту тему. За исключением великолепных переводов в Existence ¹, читатели этой

[ * Заменитель, суррогат (нем.). — Прим. перев.]

[** «Основные формы и познание человеческого Dasein» (издана в Цюрихе, в 1942 г.) (нем.). — Прим, перев.]

¹ Rollo May, Ernest Angel, and Henri F. Ellenberger (eds.), Existence (New York: Basic Books, 1958).

Предисловие

страны должны были довольствоваться пересказом учения Бинсвангера «из вторых рук», особенно в вопросах его отношения к фрейдовской теории. Желание как-то исправить эту ситуацию послужило основной причиной, определившей мой выбор перевода. Но я также стремился к тому, чтобы сделать мое исследование работы Бинсвангера и подбор его произведений цельными и взаимосвязанными. Поэтому остается только надеяться, что скоро будет осуществлен перевод его Grundformen на английский язык. Этот монументальный и очень цельный труд доказывает то, что человеческое существование нельзя понимать исключительно с точки зрения «заботы» (Sorge) Хайдеггера, и представляет расширенный анализ такой же фундаментальной онтологической категории любви. Хотя позже Бинсван-гер утверждал, что в основе этого произведения лежало «творческое ошибочное понимание» философии Хайдеггера, оно, на мой взгляд, по-прежнему остается имеющим силу, необходимым и удивительно дальновидным дополнением взглядов Хайдеггера.

Я хотел бы поблагодарить доктора Эрнеста Энджела (которому принадлежит огромная заслуга первого представления мысли Бинсвангера в Америке) за то, что он предоставил мне свой перевод «Истории болезни Лолы Фосс» и помог обойти некоторые подводные камци бин-свангеровского языка изложения. Я также хочу выразить свою признательность Фонду Сэмюэля Ф. Фелса, под покровительством которого я имел возможность работать в Европе; профессору Бинсвангеру, чье глубокое радушие и мудрая беседа в Кройцлингене открыли мне человека, стоящего за произведениями, которыми я столь восхищался; но больше всего профессору факультета психологии Йельского университета Джону Э. Смиту, который пестовал мои идеи, когда я преобразовывал их в форму докторской диссертации.

Я благодарен издательству Макса Нимайера (Мах Niemeyer Verlag) в Тюбингене за предоставленное мне право включить эссе «Экстравагантность», которое выступает как Глава I в Drei Formen Missglü ckten Daseins Бинсвангера. «Фрейд и конституция клинической психиатрии» («Freud und die Verfassung der klinischen Psychiatry»), «Аналитика существования Мартина Хайдеггера и ее значение для психиатрии» («Die Bedeutung der Daseinsanalytik Martin Heideggers fü r das Selbstverstä ndnis der Psychiatrie»), «Фрейдовская концепция человека в свете антропологии» («Freuds Auffassung des Menschen im Lichte der Anthropologie») и «Сон и существование» («Traum und Existenz») были опубликованы издательством А. Франке (A. Francke Verlag), Берн, в двух томах Ausgewä hlte Vorträ ge und Aufsä tze Бинсвангера. «История болезни Лолы Фосс» и «Введение в Schizophrenie» были опубликованы в Schizophrenie Бинсвангера издательством Гюнтера Неске (Gü nther Neske Verlag), Пфуллинген.

Джекоб Нидлман Август 1963

шшиш

ВВЕДЕНИЕ

В статье «Фрейд и конституция клинической психиатрии» Людвиг Бинсвангер пишет:

Это было сентябрьским утром 1927 года. Вырвавшись с Конгресса немецких неврологов и психиатров, который проходил в Вене, я поспешил в Земме-ринг, горя нетерпением ответить на тот незабываемый визит, который он [Фрейд] нанес мне в те трудные времена. Я уже собирался уходить, и мы говорили о прошлых днях. Вскоре, однако, разговор перешел на то, что двадцать лет назад свело нас и что, вопреки явным различиям во мнениях, удерживало нас вместе, а именно: дело его жизни, его «великая идея». В отношении конкретного клинического примера — серьезный случай навязчивого невроза, — который весьма занимал нас обоих, я задал вопрос, как следует понимать то, что этот пациент не сумел сделать последний решающий шаг психоаналитического озарения и продолжал страдать, несмотря на все предыдущие усилия и технический прогресс. В качестве своего вклада в решение этой проблемы я высказал предположение, что такую несостоятельность можно истолковать только как результат чего-то, что можно было бы назвать недостатком духовности [Geistigkeit], то есть неспособности пациента возвыситься до уровня духовного общения с врачом. Таким образом, собственный недостаток пациента мешал ему в последний решающий момент охватить и преодолеть свои бессознательные инстинктивные импульсы. Я едва мог поверить своим ушам, когда услышал ответ: «Да, дух [Geist] — это все». Я решил, что под духом Фрейд имел в виду нечто вроде интеллекта. Но затем он продолжал: «Человек всегда знал, что он обладает духом. Я должен был показать ему, что есть такая вещь как инстинкт. Но люди никогда не бывают удовлетворены, они не могут ждать, они всегда хотят получить что-либо целиком и готовым; но необходимо где-то начать и очень медленно двигаться вперед». Воодушевленный этой уступкой, я сделал еще один шаг, объяснив, что я оказался вынужден признать в человеке некое подобие базовой религиозной категории; что во всяком случае я не мог согласиться с тем, что «религиозное» — это производный от чего-либо феномен (конечно, я имел в виду не происхождение какой-либо отдельной религии или даже религии вообще, но нечто такое, что я с тех пор стал называть религиозное я-ты отношение). Но я слишком натянул тетиву согласия и начал чувствовать ее сопротивление. «Религия возникает, — заявил Фрейд быстро и отрывисто, — из беспомощности и тревоги детства и раннего периода человечества. Бесспорно». С этими словами он подошел к ящику письменного стола: «Настал момент показать Вам кое-что», положил передо мной законченную рукопись, озаглавленную «Будущее одной иллюзии», и весело и вопроси-

Введение 11

тельно посмотрел на меня. Из контекста ситуации я легко догадался, что означал заголовок. Тем временем наступил момент прощания. Фрейд проводил меня до двери. Его последние слова, сказанные с проницательной и слегка ироничной улыбкой, были: «Простите меня, если я не могу удовлетворить ваши религиозные потребности»¹.

Это воспоминание Бинсвангера заслуживает внимания не только потому, что оно ясно показывает его позицию по отношению к религии, не совпадающую с фрейдовской. Оно гораздо более значимо в том отношении, что в нем нашла свое воплощение ориентация на человека в психиатрии, которая в большей степени, чем любое отдельное различие во взглядах, отделила Дазайнсанализ от психоанализа. В том же 1927 году было опубликовано Sein und Zeit Хайдеггера, вооружившее Бинсвангера терминологией и концептуальным инструментарием, в котором он нуждался для четкого изложения своего подхода к психиатрии. Его первая большая работа под влиянием Хайдеггера вышла в виде цикла статей в Schweizer Archiv fü r Neurologie und Psychiatry с 1931 по 1933 годы, цикла, озаглавленного «О скачке идей» («Ü ber Ideenflucht»). Без сомнения, Бинсвангер держал в голове замечание Фрейда: «Человек всегда знал, что он обладает духом; я должен был показать ему, что есть такая вещь как инстинкт», когда, в заключении цикла, он написал:

Дух (в его самом широком значении, под которым не имеется в виду строго религиозное, этическое или эстетическое) и инстинкт — это предельные понятия в том смысле, что «инстинкты» — это единственное, что остается, когда человек рассматривается как лишенный духа, а дух остается, когда человек полностью лишен жизненной силы. Но человеческое существование никогда не идет вперед исключительно как дух или инстинкт, это всегда и то, и другое. Только теоретически и отвлеченно можно разделить инстинкт и дух.... Если Ницше и психоанализ показали нам, что инстинктивность, особенно в форме сексуальности, простирает свое влияние до высочайших вершин человеческой духовности, то мы сделали попытку показать степень, в которой духовность простирает свое влияние вниз вплоть до глубинных долин «витальности». Другими словами, мы попытались продемонстрировать, что необходимо говорить также о религиозной, моральной и эстетической жизни в тех сферах человеческого существования, которые до сих пор казались подвластными исключительно витальной или инстинктивной жизни. Рука об руку с этим идет представление о том, что о религиозности, морали и эстетике можно говорить не только в тех случаях, где человек достиг ясного самосознания устойчивого, независимого «я», но во всех тех случаях, где «я» — постоянное, устойчивое или иное — подразумевает объект (Gegenstand), который ему противостоит. Вот и все, что можно сказать о несомненном прояснении такого термина как «бессознательный» дух².

В 1936 году Бинсвангер выступил с речью в честь восьмидесятилетия Фрейда. Эта работа, озаглавленная «Фрейдовская концепция человека в свете антропологии», характеризовала степень, в которой психоанализ

¹ Binswanger, Ausgewä hlte Vorträ ge und Aufsä tze (Bern, 1955), Vol. II, S. 81—82.

² Binswanger, «Ü ber Ideenflucht», Schweizer Archiv fü r Neurologie und Psychiatry,

Vol. 30 (1932—1933), S. 75—76

12 Введение

как учение о homo natura чересчур упрощает и сужает подлинную сущность человека во всей ее полноте. Хотя Бинсвангер рассматривал это упрощение как неизбежную цену за силу научного объяснения, в то же время он высказал мысль, что научная психология и психиатрия должны опираться на дисциплину, которая охватывает онтологическую проблему всего человеческого бытия. Ибо только таким образом то, что объясняется и упрощается, сможет сохранить свою целостность по мере того, как наука движется вперед.

Бинсвангер послал копию этой лекции Фрейду, который ответил с теплым и веселым подтверждением своей собственной позиции:

Дорогой друг! Приятный сюрприз — Ваша лекция! Те, кто слушал Вас и рассказывал мне, были явно не тронуты ею; должно быть, она была слишком сложна для них. Читая ее, я наслаждался Вашей великолепной прозой, Вашей эрудицией, широтой Вашего кругозора, Вашим тактом в полемике. По правде говоря, человек может терпеливо сносить бесконечное количество похвал.

Ноу конечно, я не верю ни единому Вашему слову. Я всегда жил только в parterre и подвале здания. Вы утверждаете, что, изменив точку зрения, можно увидеть верхний этаж, в котором разместились такие высокие гости, как религия, искусство и т. д. Вы не единственный, кто так думает, в это верят большинство культурных представителей homo natura. В этом отношении Вы консервативны, я революционен. Если бы у меня впереди была еще одна жизнь, без сомнения, я мог бы найти место для этих благородных гостей в моем маленьком подземном домике...³

Если бы Фрейд был жив сегодня и мог наблюдать прогресс Дазайнс-анализа Бинсвангера, он, несомненно, нашел бы более сильные слова против этого «реакционного» движения назад к «духу». Но разве у него были бы основания отвергать в качестве реакционного учение, в котором было самое искреннее согласие со всеми его открытиями и которое без них не могло бы даже появиться? Конечно, Дазайнсанализ делает попытку восстановить статус духовного начала в психиатрии как науке, но само представление о духовном начале могло появиться только после Фрейда. «Неотъемлемая свобода человека» больше не рассматривается как нечто отделенное от его участия в материи и теле, наука больше не представляется как борьба против свободы и духа. Скорее, духовное начало охватывает науку как движение духа, а инстинктивность, которую наука открывает в человеке, приветствуется как человеческая инстинктивность. Бинсвангер не стремится к тем сферам человеческого существования, которые противоречат объяснительной силе психоанализа. Он задает кантовский вопрос: «Что есть в человеке такого, i что позволяет психоанализу объяснить его существование?» Следова- ^? тельно, когда Бинсвангер выражает недовольство редукционизмом есте- _r \ ствознания, примененного к человеку, он не ставит под сомнение спо- | собность науки объяснять, скорее, он настаивает на том, чтобы объясня- | емое всегда рассматривалось во всей его феноменальной реальности. Он |

Ludwig Binswanger, Erinnerungen an Sigmund Freud (Bern, 1956), S. 115

Введение 13

не говорит науке: «Ты не можешь объяснить дух человека»; он говорит: «Убедись, что ты объясняешь именно дух человека!»

Что бы мы ни называли «духом» — сознание, свободу или разум, — в конце концов в науке духа наступает момент, когда мы сталкиваемся с антиномией или противоречием. Например, вопрос о происхождении сознания как у всего человечества, так и у ребенка предполагает два возможных ответа, ни один из которых не является удовлетворительным. Мы вынуждены выбирать между таинственным скачком в континууме естественного развития по прибытии сознания или мы должны низвести сознание до уровня органической природы и с нечистой совестью утверждать, что не появилось «ничего принципиально нового». Как и в случае с кантовскими антиномиями, первая альтернатива «слишком велика», а вторая — «слишком мала». Возможно, здесь необходим новый «коперниканский переворот», который не встанет на сторону ни одной из альтернатив, но поставит под сомнение законность самого вопроса.

В психологии эти антиномии, парадоксы и тупики, наследие разделения сознания и его мира, были впервые замечены современником Фрейда, философом Францем Брентано. Его учение об интенциональ-ности (направленности. — Прим. перев.), определяющей сущность сознания, можно рассматривать как первый шаг в этом новом «коперни-канском» перевороте. Ученик Брентано, Эдмунд Гуссерль, развил и расширил рамки проникновения своего учителя в основу нового метода философии. Сознание стало пониматься как сознание-того-что, как чистое соотнесение-с. Оно больше не было странным беспрецедентным предметом или процессом, действия которого были более загадочны, чем действия соседних объектов, вещей этого мира. Не было оно и сторонним наблюдателем, чуждым и самодостаточным, двигающимся в мире подобно призраку. Сознание является тем, «на что оно нацелено», оно является выходом-во-что-то. «Мы должны убедить самих себя, — писал Гуссерль, —

что психическое вообще в психологическом смысле, психические особенности, психические свойства, переживания или состояния — это эмпирические единицы и, следовательно, как реальности любого вида и уровня, только единицы целенаправленного „конституирования" — в их собственном смысле реально существующие [Wahrhaft seiend]: постигаемые интуитивно и опытным путем и на эмпирических основаниях научно определяемые — и все же „только интенциональные", а следовательно, только „относительные"»⁴.

Был только один шаг — возможно, со строго гуссерлевской точки зрения, неоправданный шаг — от представления о сознании как интен-циональности до хайдеггеровской концепции неотъемлемо человеческого как бытия-в-мире (Dasein). Хайдеггер говорит не о сознании, но о человеческом сознании; более того, не о сознании, изолированном от всего остального, свойственного человеку, но как о человеческом бытии. Так же как сознание для Гуссерля — это его цель, так человек —

⁴ Edmund Husserl, Ideas, trans, by W. R. Boyce Gibson (London, 1952), pp. 167—168.

14 Введение

это мир человека. Хайдеггер стремится вернуть человека из картезианского изгнания к его миру, показав, что человеческое бытие в контексте заботы структурирует бытие его мира и его познаваемого «я». Гуссерль сказал, что «все бытие мира заключается в определенном 'смысле', который предполагает абсолютное сознание как поле, из которого извлекается смысл...»⁵. Тем не менее, он добавил: «Но мы должны заметить, что наша цель состояла не в том, чтобы представить подробную теорию такого трансцендентального конституирования и вместе с тем набросать новую Теорию Познания в отношении сфер реальности, конституируемых таким образом...»⁶. Но с Хайдеггером новый коперникан-ский переворот завершен. Возвращая гуссерлевский багаж назад «в» феноменологические скобки, Хайдеггер сделал попытку создать новую онтологию, основанную на постулате, что человек есть по существу бы-тие-в-мире. Так же как Кант поместил источник необходимой истины внутрь человека, так и Хайдеггер поместил источник смысла вообще и, следовательно, смысла бытия внутрь человека.

Бинсвангер взял хайдеггеровский анализ структуры человеческого бытия, конституирующего мир и «я» за счет того, что по существу оно является бытием-в-мире, в качестве инструмента для понимания существования своих пациентов. Он видел, что наука как усилие человека тоже создает свой мир в то время, как она познает его. Он видел также, что, когда такая наука как психология сосредотачивает свои методы на своем собственном источнике — человеческом существовании, она навлекает на свою голову все парадоксы разделения субъекта и объекта, сознания и его предмета, человека и его мира. Заявляя, что каждый индивидуум есть его собственный уникальный мир, он требовал, чтобы в этот мир вступила беспредпосылочность как непременное условие для его объяснения. Утверждая, что мир и человеческая реальность, которые, как показал Фрейд, держат в своей власти человеческий дух, сами зависят от этого духа, Бинсвангер указывает путь к просвещенному антропоцентризму, имеющему основание в учении Фрейда на трезвом понимании предела и конечности.

⁵ Ibid., р. 169.

⁶ Loc. cit.

ï

Часть первая

КРИТИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ

В ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ ПСИХОАНАЛИЗ

ЛЮДВИГА БИНСВАНГЕРА

à

I

ПОНЯТИЕ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО АПРИОРИ

«Коперниканский переворот» Канта

Когда Декарт расколол реальность на изолированные сферы разума и материи, он оставил последующим философам в наследство проблему, как удовлетворительно вновь соединить их вместе, так чтобы наше познание природы могло осуществляться с помощью разума. Вслед за декартовским бесплодным обращением к Богу как последнему гаранту знания, длинный ряд искусных мыслителей пробовал свои силы в этом вопросе. В результате философия, также как и ее мир, долгое время была расщеплена на две непримиримые области, которые можно назвать (между прочим) рационализмом и эмпиризмом. Первый в конце концов был вынужден заявить, что разуму нет нужды вступать в соприкосновение с природой, чтобы получить знание о ней. Последний в итоге заявил, что единственное знание, которое мы могли бы получить о мире, произошло бы из пассивного и сравнительно скудного контакта посредством наших органов чувств. Таким образом, рационализм мог предложить некоторую достоверность знания, но не мог гарантировать, что это знание о природе. Эмпиризм мог говорить о контакте с природой посредством органов чувств, но не мог гарантировать, что это адекватное знание.

Поэтому две аксиомы, которые, как будет показано, породили философскую перспективу эпохальной Критики чистого разума, могли только показаться одинаково несовместимыми и с рационализмом, и с эмпиризмом. Эти две аксиомы состоят в том, что (1) мышление само по себе дает нам достоверное знание о природе (синтетическое априорное знание), и (2) всякое познание должно включать контакт с познаваемой вещью. Для рационализма несовместимость происходит из взгляда, что разум — это субстанция (res cogitans], чуждая природе (res extenso) и

АО Критическое введение в экзистенциальный психоанализ Л. Бинсвангера

отделенная от нее. Для эмпиризма несовместимость проистекает из взгляда, что, поскольку природа, в противоположность разуму, есть неизменный порядок реальности, то единственный возможный контакт между разумом и природой — это контакт чувственных ощущений, т. е. воздействия природы на разум. Следовательно, невозможно получить истинное знание из одного только разума, т. к. его контакт с познаваемым всего лишь пассивный, прислуживающий природе за свои объекты.

У Канта оставался только один приемлемый способ объяснить свои две аксиомы. Он сравнил ход своих рассуждений с переворотом, вызванным Коперником в астрономии. До Коперника считалось, что Солнце и звезды движутся вокруг Земли. Коперник же, чтобы объяснить определенные изменения в положении небесных тел, выдвинул гипотезу, что'сама Земля движется. До Канта считалось, что наше познание должно согласовываться с его объектами; Кант выдвинул гипотезу *, что объекты согласуются с нашими способами познания. То есть, мышление является конституирующим для своих объектов. Оно создает их, познавая их. С помощью этой гипотезы Кант смог объяснить, как мы можем иметь априорное знание объектов. До тех пор, пока предполагалось, что знание согласуется или просто копирует объекты, которые даны в нашем опыте уже готовыми, нельзя было объяснить, как возможно какое-либо априорное знание. Но если бы объекты согласовывались с нашими способами познания, если бы мышление было конституирующим, а объекты были детерминированы нашей познавательной способностью, тогда, в той мере, в которой они таким образом детерминированы, они могли бы быть познаны даже до опыта.

Таким образом, Кант объясняет тот факт, что мы можем иметь достоверное и прямое знание о природе, сводя на нет основные посылки как рационалистов, так и эмпиристов. Он утверждает две вещи: первое, что разум не отделен от природы совершенно; и второе, что его контакт с природой не ограничен исключительно подчинением воздействиям природы. Этим он ни в коем случае не говорит, что не существует воздействия природы на разум. Как раз наоборот. Он говорит, что хотя знание состоит из ощущений, полученных в результате пассивного контакта с природой, оно также требует элементов, обеспечиваемых самой позна-зательной способностью. «Этот лист зеленый» — это фрагмент знания, rio простое «зеленое» ощущение органов чувств не представляет собой шания, пока оно не организовано при помощи понятий субстанции (лист) ι качества (зеленый): понятий, обеспечиваемых рассудком. Однако наша гознавательная способность не может работать, если она не получает 1атериала от ощущений органов чувств. Следовательно, познание — это оюз активной, организующей (конституирующей) функции мышления с го более восприимчивой и пассивной функцией, названной «чувстви-ельность». Все, что мы можем достоверно знать о природе, — это об-сий способ, посредством которого все ощущения должны быть органи-ованы мышлением. Общие способы, которыми мышление упорядочива-

* Фактически, это был постулат; ср. ниже.

Понятие экзистенциального априори 19

ет свой материал, называются Кантом «категориями рассудка». Можно возразить, что такого рода знание не есть знание о вещах, это скорее знание о том, как мы познаем вещи. Это верно, однако, поскольку, познавая вещи, мы в то же время диктуем им некоторую общую структуру, следовательно, такое знание есть также знание об объекте вообще. Такое «знание» является, в терминологии Канта, «трансцендентальным». То, что может обеспечить мышление само по себе, трансцендентально достоверно. Это знание того, как вещи должны являться нам, если мы хотим получить такой опыт, какой мы в действительности получаем. Таким образом, такие априорные истины, как «каждое событие должно иметь причину», — это истины о том способе, каким рассудок упорядочивает многообразие ощущений, чтобы сделать возможным опыт.

Философия Канта нанесла смертельный удар глубокому убеждению или надежде традиционной метафизики, что она могла достичь верного знания о реальности как она есть в себе, независимой от нашего знания о ней. Поскольку познавая вещь, мы формируем ее, мы никогда не сможем познать, что она есть в себе. Кант, однако, не отрицает дуализма разума и природы. Без сомнения, он не помещает одно в другое, как склонны делать и идеализм, и материализм. Он говорит, что мы можем иметь достоверное знание о реальности только в той мере, в какой мы сами придаем ей форму. Вещи, как они есть в себе, должны навсегда остаться скрытыми для нас. На языке Канта: мы можем познать phenomena (явления), но для нас навечно закрыто познание поитепа (вещей в себе). Таким образом, хотя разум отделен от природы как она есть «в себе», он тесно и неотъемлемо связан с природой как познаваемой и получаемой в опыте человеком.