Жизнь как наставница

В телепередаче «Лекарство для души», которую мы ведем вместе с Рэйчел Наоми Римен, моя напарница объясняет, что жизнь может быть наставницей лишь в том случае, если мы ей это позволим. Будучи детьми, в начальной школе мы воображаем, что учителя знают все, а мы, ученики, – ничего. Мы восхищаемся преподавателями и мечтаем быть похожими на них. Ясное дело, как правило, лучше что-то знать, чем не знать. Незнание делает нас ограниченными и слабыми, а знание – большими и могучими. Мы приходим к выводу о том, что чем больше мы знаем, тем лучше становится наша жизнь, в итоге становимся нетерпимыми к тому, чего не знаем. Мы гонимся за определенностью любой ценой и верим в то, что лучше быть знатоком, чем учащимся.

Когда Рэйчел училась во втором классе, она сказала матери, что любит получать новые знания, но ненавидит процесс обучения. Ее спросили, кем она хочет быть, когда вырастет, и она доверительно ответила: «Знатоком». Но когда Рэйчел выросла, то осознала, что настоящая мудрость в том, чтобы быть учеником, а не знатоком. Конечно, есть знания, которые мы приобретаем в школе, из книг и от наших учителей. Но есть и нечто бесценное, лежащее вне сферы формального знания. Желание и готовность быть кротким и пытливым, удивляться тому, что нечто идет правильно, – все это распахивает двери возможностям, освобождает нас от уз определенности и делает жизнь школой волшебства.

Жизнь-наставница действует разнообразными способами. Учителями для вас могут быть ваши собственные дети. Бездомный парень на улице может быть вашим учителем. Несчастья, злоупотребления и страх тоже могут кое-чему научить. Многие из даров жизни находятся не в области определенности, а в сфере неопределенности. Готовность к тому, чтобы жизнь стала вашим наставником, требует некоторой кротости, но все мы способны стать учениками, если согласны не знать. Будь вы президентом Соединенных Штатов, деканом Гарвардского университета или детсадовцем, жизнь может многому научить вас, если только ей это позволить. Она укажет на слабые места, где тяга к определенности более всего ослепила вас.

Собственно, это и случилось со мной во время полосы шторма. Я пришла к смирению после ошеломительной серии потерь. Мое малое «я» все еще защищалось от неопределенности, но трещина, оставленная в скорлупе моей личности полосой шторма, начала расширяться. В результате я в одночасье избавилась от иллюзии определенности, от мыслей о том, что проживу сто лет, не потеряв никого и ничего. Я поняла, что поскольку наступил момент, когда моему отцу было отпущено всего три месяца, то и со мной что-то подобное может произойти в любое время. Я задала себе вопрос: продолжила бы я вести тот же образ жизни, если бы мне осталось три месяца? Ответ был однозначным: «Нет!»

Я приняла трудное решение отказаться от постоянной работы в области официальной медицины. Такое решение потребовало продажи дома и переезда в сельскую местность, где стоимость жизни была ниже. Моей дочери исполнилось лишь восемь месяцев, и к тому времени в семье зарабатывала деньги лишь я, поскольку мой муж Мэтт не мог работать вне дома. В конце концов я набралась храбрости и сказала своим партнерам, что оставляю врачебную практику и отправляюсь в неведомое без «подушки безопасности» и даже без тщательно разработанного плана. В то время Мэтт, работая на станке, отрезал себе два пальца на левой руке. После восьмичасовой операции хирург пришил ему пальцы, но предупредил, что мужу потребуется еще одна операция, чтобы они стали функционировать. При таких обстоятельствах мне пришлось отсрочить свое увольнение. Боль от работы, которую я уже решила оставить, была почти невыносимой. Я чувствовала себя словно в ловушке и стала сомневаться по поводу своего решения. Не был ли случай с Мэттом знаком того, что я сделала ложный выбор? Или просто испытанию подверглась моя решимость? Наконец после месяцев хирургических и терапевтических манипуляций с рукой Мэтта, когда восстановились ее функции, я уволилась. К тому времени я чувствовала, что не могу даже лишний день находиться на своей работе.

Мне пришлось платить по счетам хирургов, кроме того, оставив работу, я еще должна была выкупить свою свободу, внеся страховку за возможные претензии бывших пациентов. В итоге мы с мужем влезли в долги – более 200 тысяч долларов (прежде у нас был собственный дом и большая сумма на пенсионном счету). Я оказалась лицом к лицу с неопределенностью и всеми страхами, которые она принесла с собой, но позволила страхам и жизни учить меня. Моя полоса шторма и выбор, который я сделала после нее, стали первыми в серии ритуалов, направивших меня на путь духовного развития. Я перестала пугаться неведомого, восприняв его как потенциальный дар. Размышляла так: возможно, вместо страха перед тем, чего я не знаю, я могу не только принять непознанное, но и позволить ему вдохновлять меня. Прыжок в неизвестность я трактовала не как личную неудачу, а как дар от Вселенной, как возможность чему-то научиться. Я была готова к смирению ради того, чтобы извлечь нужный урок.

Я открыла для себя, что оборотная сторона страха перед неопределенностью – вдохновение, получаемое от новой возможности. Вы отказываетесь от страха и начинаете воспринимать неведомое с чувством первопроходца, ведь если вы не знаете, что несет будущее, то случиться может все что угодно. Такая перспектива противоречит всему нашему воспитанию. Разумное начало в нас всегда жаждет ясности. Но Рэйчел однажды сказала мне, что, возможно, ответы на все мои «как» и «почему» – это приз для неудачника.

Когда вы оставляете попытки контролировать каждый аспект происходящего и решаете, что жизнь должна стать вашим учителем, когда вы готовы отказаться от ставки на определенность и отправляетесь в путешествие по загадочному миру неопределенности, жизнь начинает вас восхищать, даже если события идут не так, как вам нравится. Вы растете, меняетесь, отодвигаете в сторону ложные страхи, которые удерживают вас в узде, и погружаетесь в неопределенность.