Свет останется

Когда придется хоронить меня,

Добавь три фута для могилы:

Один — для скорби, второй — для радости,

А третий — для странных случаев,

Которых не забыть.

И долго-долго после нашей смерти

Свет будет над землей,

Свет будет над землей.

Крис Экман, «Свет останется»

Хазард, 5 сентября, четверг

Мэйда и Зия — неразлучные подружки, я бы хотела, чтобы так же было и у нас с моей сестрой Керри. Возможно, так оно и будет, если мы сумеем оставить багаж прошлого позади. Но я не уверена, что мы сможем стать такими же веселыми. Я хочу сказать, что вряд ли мы сможем так же радостно воспринимать окружающий мир. Прекрасный и радостный, говорим мы о нашем мире сейчас; прекрасное и грустное время — так характеризуем недавнее прошлое.

Много лет я слышала о девчонках-воронах, но всего несколько дней назад они появились в моей жизни, и только теперь я поняла, что имел в виду Джек, когда рассказывал о них. Они и в самом деле не знают удержу. Даже в те моменты, когда стараются быть серьезными, они не могут удержаться от улыбок, и точно так же вы улыбаетесь им в ответ.

Забавно видеть их на похоронах Джека, вернее, странно, я хотела сказать. Странно видеть, что улыбки покинули их лица. Обе девчонки одеты в черное, они стоят на лугу вместе со всеми, лица серьезны, в глазах блестят слезы, Мэйда закусила нижнюю губу, а Зия так глубоко засунула руки в карманы, словно собирается сделать из своей куртки крылья.

Все мы собрались сегодня здесь, в Хазарде, на лугу, окруженном горами и лесами, — Маргарет и Энни, Ворон, Хлоя, девчонки-вороны, Керри и я. И другие люди, с примесью древней крови и без нее. Рори, Лили, Хэнк и наши друзья с автомобильной свалки. Но все же большую часть собравшихся составляют вороново племя и их младшие кузины.

Они все еще беспрестанно спускаются с небес и выходят из леса. После первой сотни я сбилась со счета. Все ветки деревьев усыпаны опечаленными черными птицами. Никто не произносит ни звука. Мы просто стоим вокруг маленькой фигурки Джека, лежащей в желтеющей траве. Теперь он в своем первоначальном облике — блестящие галочьи перья резко выделяются на зеленовато-желтом фоне.

Это Джолен нашла его здесь и послала весточку всем нам. Все свободные братья тоже собрались на лугу. Пришли и Медведь, и Альберта, и Безумный Грач. Даже Рэй.

Я стою у большого древнего камня, где впервые встретились мои родители, где похоронена моя мать. Над головой простирается серое небо, словно все иные краски покинули этот день, ушли вместе с Джеком, а может, небо грустит вместе с нами.

А люди и звери прибывают. Скоро вся трава скрывается под черными перьями, тяжелый груз птичьих тел сгибает ветви деревьев, краски осени уступают место черным и серым тонам, и этот вид больше соответствует нашим скорбящим сердцам.

— Как же он мог умереть? — наконец спрашивает кто-то сзади.

— Почему он должен был умереть? — говорит Зия, не дожидаясь ответа.

Потом становится совсем тихо. Если прислушаться, можно услышать шарканье чьих-то ног, шелест крыльев опоздавших. Но эти звуки только усиливают тишину, исходящую от маленького тела, лежащего в траве у наших ног, и растекающуюся по всей луговине благодать.

Наконец я кашляю, чтобы прочистить горло.

— Перед своей смертью, — говорю я, — перед тем, как он понял, что конец близок, Джек попросил меня рассказать всем вам одну историю, в том случае, если я останусь, а он уйдет.

На лицах появились невеселые улыбки. Никто не возражает. Теперь никто не станет поддразнивать Джека. Он ушел. Правая рука у меня поднимается сама собой, и пальцы ложатся на серебряную подвеску, свисающую с шеи. Это движение стало уже привычным жестом. Я продолжаю:

— Он говорил, что в этот день кто-нибудь обязательно придет сюда, и Джек не хотел отпускать вас с пустыми руками.

— Но это не та история о дикобразе?

Я не вижу, кто говорит, но, судя по словам, это кто-то из диких воронов. Стоящие вокруг с печальными улыбками вспоминают эту невероятно запутанную историю.

— А мне она нравилась, — говорит Медведь.

— Мне тоже, — киваю я. — Но сегодня я приготовила для вас другой рассказ.

— Он ведь не будет очень грустным, правда? — спрашивает Мэйда.

Они с Зией держатся за руки и смотрят на меня так, словно их сердца вот-вот разобьются. Мое уже разбилось. Я стараюсь его вылечить, но, боюсь, это займет столько же времени, сколько длится дружба девчонок-ворон.

— Скажи, что история не очень грустная, — просит Мэйда.

Мне остается только пожать плечами и сказать то, что требуется. Джек так бы не поступил, но я не Джек.

Мне придется воспользоваться своим собственным голосом. Надеюсь, этого будет достаточно.

В те дни, и вы все должны это помнить, Джек не всегда твердо осознавал, кем он был. Тогда он был странником в большей мере, чем кто-либо из вас, а страннику труднее помнить себя. Суть странствий состоит в том, что человек нигде не пускает корней, а без них, без собственной истории, без осознания, кто ты есть, откуда пришел и для чего живешь, очень легко ускользнуть из действительности.

Местность знает каждого из нас. Это не только люди, живущие по соседству, но и само место. Если пройти по родным местам, улицы или поля, на которых ты вырос, вернут тебя в прошлое. Былые призраки напомнят о том, кем ты был, и тогда намного легче определить, кто ты сейчас.

Я знаю, что большинство из вас гораздо дольше знакомы с Джеком, чем я, и вы знаете, что все, что было у Джека, это его истории. И это правда. Он жил своими историями. Они становились частью его самого, и потому ему не требовалось их запоминать. Если он что-то забывал, он рассказывал то, что чувствовал. Джек из его историй ничем не отличался от Джека, рассказывающего их.

Однажды Джек поднимался в горы по пересохшему руслу ручья. Я не могу сказать, куда он направлялся и была ли какая-то цель в его путешествии в тот день. Может быть, он просто бродил по свету.

К закату он добрался до границы леса. Воздух здесь разрежен, а звезды висят в небе так близко, что можно, кажется, дотянуться и снять одну из них с небосклона, даже не вставая с камня, на котором сидит Джек. Сначала он только наслаждается темнотой и светом звезд да слушает песни младших братьев Коди, звучащие в отдалении. Так проходит некоторое время, потом Джек наконец поднимается, чтобы развести костер, и ставит на огонь воду для чая. Он кипятит воду в жестяной кружке с деревянной ручкой и заботливо отворачивает ручку от огня.

— Разреши, я заварю для тебя чай, — обращается к нему кто-то.

Джек поднимает голову и чуть поодаль от себя видит женщину, ни один отблеск костра не освещает ее фигуру. Джек догадывается, что женщина считает себя невидимой в темноте, однако это не так, поскольку зрение члена воронова племени ночью так же остро, как и при свете дня. Итак, он видит перед собой высокую, стройную женщину, роста она, пожалуй, такого же, как и он сам, одета она в дорожный костюм — юбку с разрезом, белую мужскую рубашку, заправленную под пояс, полотняный жакет поверх рубашки и грубые ботинки. У нее удлиненное худое лицо, темно-каштановые волосы, собранные в хвост на шее, серые глаза. На плече висит дорожная сумка, а в руке — птичья клетка, накрытая куском ткани. Джек не видит через материю, но по запаху чувствует, что в клетке кто-то есть. Там существо, застигнутое чарами в зверином облике, и Джек понимает, что перед ним ведьма.

Вы знаете, что ведьме ничего нельзя позволять делать для вас, иначе вы попадаете под ее чары. Каждый раз, когда она протягивает руку помощи, надо отвергать ее предложение. Это все равно что пригласить в свой дом врага. Тогда останется винить лишь самого себя, если вас заставят принять первоначальный облик, а потом зажарят на сковородке.

Так что Джек улыбается на ее слова, но вежливо отказывается:

— Нет, благодарю вас, мэм. Вполне смогу сам заварить свой чай. Но может, и вы выпьете немного вместе со мной?

— Я совсем не испытываю жажды, — отвечает она.

Он бросает в кружку щепотку высушенной ромашки, потому что вода уже готова, а потом отставляет кружку в сторонку, чтобы чай настоялся. Джек видит, что ведьма все еще стоит в темноте и хмурится, тогда он принимается печь лепешки. Ведьма выходит в круг света, и на ее лице нет и следа былого неудовольствия.

— Ненавижу, когда мужчина пытается печь хлеб, — говорит она, ставит на землю клетку и снимает с плеча сумку. — Давай я сделаю это вместо тебя.

— Ну что вы, — отвечает Джек. — Я привык сам печь лепешки, но с удовольствием поделюсь с вами.

Он замечает, как ведьма оскалила зубы. Больше всего, кроме неудачи в охоте, ведьмы ненавидят доброту.

— Я не голодна, — говорит она.

Так продолжается довольно долго. Ведьма предлагает помыть посуду после ужина, а Джек отвечает, что ему нравится мыть посуду, и спрашивает, нет ли у нее чего-нибудь грязного, чтобы он мог помыть вместе со своими плошками. Потом он достает трубку, и она предлагает ему огня, но Джек отказывается, говоря, что огонь прямо перед ним, зато предлагает ей угоститься табаком. Он достает из кармана иголку с ниткой и начинает зашивать прореху на куртке, ведьма говорит, что с удовольствием заштопала бы его одежду, но Джек отвечает, что ему нравится шить, и спрашивает, не порвалось ли что-нибудь у нее, чтобы он мог заодно заштопать и ее одежду.

— Я и не предполагал, что люди в этих местах столь приветливы, — говорит Джек, спрятав иголку. — По правде говоря, я вообще не предполагал встретить кого-то в этих краях.

— Я просто проходила мимо.

— Точь-в-точь как я, — говорит он. — Я всегда прохожу мимо.

Так сидят они еще некоторое время. Джек курит свою трубку, а ведьма смотрит на него сквозь огонь с другой стороны костра и поглаживает ткань на птичьей клетке.

— У тебя, наверно, есть имя? — спрашивает ведьма.

Джек кивает. Но он не настолько глуп, чтобы назвать его. Это все равно что воспользоваться помощью ведьмы.

— Ну и как тебя зовут? — продолжает она, видя, что Джек не хочет себя назвать.

— А как тебя зовут?

— Если хочешь узнать, разгадай загадку.

Джек улыбается:

— Знаете, мне никогда не хватало ума, чтобы разгадывать загадки. Помню лишь одну, которая всем известна. Что сильнее всего на свете? И ответом на нее является любовь, потому что металл силен, но кузнец справится с его силой, а любовь одолеет и кузнеца.

— Мне эта загадка никогда не нравилась, — говорит ведьма.

Джек лишь пожимает плечами.

— Ты играешь? — спрашивает она тогда.

— А у вас есть скрипка? — отвечает он вопросом на вопрос.

Она смотрит на Джека и ждет, когда он выйдет из себя. А он знай себе улыбается. Джеку начинает нравиться это соревнование.

— Я говорю об игре в кости, — наконец говорит ведьма.

— Просто в кости или в домино? — спрашивает он.

— Неважно, то или другое. Победитель получает все.

Джек покачивает головой, словно сожалея о своих словах.

— Нет, я не играю, — отвечает он.

— Ты считаешь, что можешь дождаться моей ошибки, — говорит ведьма, на этот раз предельно откровенно. — Тогда разреши мне кое-что сказать, парень. Я бродила по этим горам, когда твоя мать еще и не подозревала о рождении сына. Так что я кое-что знаю об ожидании. Я терпелива, как тот обломок скалы, на котором ты сидишь. Я неутомима, как бесконечно текущее время. Рано или поздно ты заснешь, а я останусь здесь. Я уложу тебя поудобнее, может, подложу мешок вместо подушки или сниму сапоги с твоих уставших ног. И знаешь, что случится тогда?

— Неужели ты настолько голодна? — спрашивает Джек. — Во мне только хрящи и кости. Стоит ли из-за этого ждать?

Ведьма хищно усмехается:

— Я всегда голодна, парень.

Дело в том, что Джек в тот день не помнил, что он принадлежит к воронову племени, что он может без всякой усталости сидеть и бодрствовать до тех пор, пока мир не закончит свое существование. Не знала об этом и ведьма, иначе она просто не подошла бы к его костру. Она думает, что заполучила скитальца с небольшой примесью крови галки, а не полноценного члена воронова племени. Так что она согласна ждать, может, она даже следила за ним, пока Джек взбирался все выше и выше по пересохшему руслу, ведьма думает, что он устал после таких упражнений. Он должен в конце концов задремать.

Что ж, может, Джек и не помнит о том, кто он такой, но он всегда был упрямым, и еще он думает о том, кто находится в клетке под куском материи. Кто бы там ни был, Джек — его последний шанс. И он начинает рассказывать историю — но не увлекательную и интересную, как те, что он рассказывал нам, а длинную, бессмысленную сказку, которая все длится и длится, и к тому времени, когда она подходит к концу, вы забываете, с чего все начиналось, но не хотите спрашивать из опасения, что рассказчик решит повторить сказку.

Так проходит довольно много времени.

Я говорю не о часах, а о днях. Как в том случае, когда Маргарет играла в бильярд с Коди или Зия вела соревнование с одним из отпрысков Сони Джо.

Когда же на смену той первой ночи приходит рассвет, ведьма понимает, что попала в западню, но отступать уже поздно. Она не желает упустить свою добычу. Она ослеплена гордостью, как кукушка. По правде говоря, в ее родословной тоже были кукушки, и в первую очередь благодаря этому она стала ведьмой и получила дар отыскивать вещи и людей.

Вот так, в первое же утро она забеспокоилась, но дальше — больше. Ведьма дошла до того, что ни кровь кукушки в ее венах, ни колдовство не могли удержать ее ото сна. И вот как-то прохладным вечером веки ее так отяжелели, что ведьма решила прикрыть их, хотя бы на одно мгновение. А поскольку Джек в тот момент рассказывал запутанную историю об овсянке, куропатке и выдре с деревянной ногой, то ведьма подумала, что он ничего не заметит. Так бы оно и случилось, если бы ее тело не решило проявить своеволие и тоже немного отдохнуть. Ведьма свалилась на бок и мгновенно уснула, а Джек, как вы понимаете, тотчас же перепрыгнул через костер и накрыл ее одеялом, чтобы защитить от ночного холода.

В тот же миг ведьма проснулась.

— Черт побери, — воскликнула она, но упущенного не воротишь.

Джек уже оказал ей услугу и тем самым отвел от себя ведьмино колдовство, и в следующее мгновение перед ним сидела маленькая кукушка, завернутая в одеяло. Ведьма еще могла бы постараться выпутаться из шерстяных складок, но усталость берет верх, и ей не сбросить обличье птицы. Несколько секунд она еще барахтается, а потом сдается и засыпает.

Джек подбрасывает дров в костер, срывает покрывало с клетки, но вместо птицы там оказывается жаба. Девочка-жаба, если быть точной. Древний дух, который никогда не слышал о необходимости отвергать помощь ведьм. Возможно, она не придала значения поучительным историям, которые ей рассказывали, но, вернее всего, никого не оказалось рядом, чтобы предостеречь бедняжку.

Джек вынимает жабу из клетки, а на ее место кладет кукушку-ведьму и снова закрывает клетку тканью.

Вот он садится у огня с жабой на ладони и начинает ее рассматривать, но не так, как это делает ведьма. Джек не думает, на что она ему может сгодиться, он размышляет над тем, кто она такая. Он считает, что пытается угадать ее имя, только потому, что забыл, что знает имя каждого живого существа с самого первого дня этого мира. Так он перебирает имена. И наконец оно приходит к нему, и Джек произносит его вслух:

— Шарлотта.

Правильное имя позволяет жабе сбросить свою шкурку. И вот уже Джеку улыбается смуглолицая широкоскулая девушка.

— Но мои друзья зовут меня Тотти, — говорит она.

— Кажется, я это знаю, — отвечает Джек, — но это имя могло обратить тебя в горячий напиток.

— Только если бы ты назвал меня Тодди*. ^[7]

Джек пожимает плечами, Шарлотта хихикает, и он улыбается в ответ. Но очень скоро веселье покидает девочку-жабу. Уже в следующее мгновение она отворачивается к огню и вздыхает.

— В чем дело? — спрашивает Джек.

— Наверно, я просто старая глупая жаба, — отвечает она.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что я так глупо попалась.

Джек покачивает головой:

— Даже самых умных в мире людей можно обмануть — особенно если они не знают правил игры. Не стоит себя недооценивать, Тотти. У тебя доброе сердце, а это важнее всего остального.

— Это не уберегло меня от западни ведьмы и перспективы быть изжаренной на сковородке.

— Может, и так. Но дела злых людей на их совести. Это их ноша. Конечно, если мы видим, что они замышляют что-то дурное, надо постараться их остановить. Но важнее всего для каждого из нас самому поступать правильно. Каждый раз, когда ты совершаешь доброе дело, ты разжигаешь огонь, прогоняющий тьму. И даже когда мы уйдем, его свет будет продолжать сиять и отгонять тени.

— Ты и правда так думаешь? — спрашивает Тотти.

Джек серьезно кивает:

— В этом мире много вещей, о которых я только догадываюсь, но в этом я твердо уверен.

Все уже разошлись, а мы с Керри долго еще сидели на траве под скалой посреди Благодатной луговины, как называл это место Джек. Я чувствую себя немного странно, находясь здесь. Именно сюда Джек принес маленький комочек плоти, костей и волос, извлеченный из тела Керри много лет назад. Здесь нет таблички с моим именем. И таблички с именем нашей матери тоже нет. Да и от Джека остался только небольшой прямоугольник перекопанной земли, но очень скоро трава и полевые цветы скроют и его. Так они оба хотели, и я объясняю это Керри, когда она спрашивает о надгробном памятнике.

— Я не совсем поняла ту историю, которую тебя попросил рассказать Джек, — говорит Керри немного позже. — То есть я поняла, что к людям надо относиться так, как хочешь, чтобы относились к тебе, но ведь в ней есть нечто большее, и это что-то от меня ускользнуло.

Я прислоняюсь спиной к камню и смотрю в небо. Никогда прежде мне не приходилось бывать в этом месте, но теперь я понимаю, почему оно так много значило для наших родителей. Это одно из тех мест, где Благодать может сиять свободно, не тронутая злобой или подлостью. А появиться здесь злоба и подлость могут только в том случае, если мы сами принесем их сюда. Хотя, пожалуй, это относится и к любому другому месту. Дело в том, что эта Благодатная луговина еще не испорчена.

— Я думаю, что второе значение этой истории в следующем, — говорю я. — Каждый предмет или существо живет своей собственной жизнью, независимо от нас. Люди, животные, деревья, искусства, всё… И когда ты с ними общаешься — неважно, каким образом, — ты не должна смотреть на них только со своей точки зрения. Важно понять сущность каждого, вместо того чтобы рассматривать, насколько тебе полезен тот или иной объект.

— Боже, а я ведь совсем не подумала об этом.

Я слегка улыбаюсь сестре, а рука сама собой поднимается к подвеске в виде вороны, висящей на шее.

— А может, это только мне так кажется, — говорю я.

Ньюфорд, 8 сентября, воскресенье

Отправитель: lcarson@cybercare.com

Дата: Воскресенье, 8 сентября, 1996. 19: 32

От: Лили Карсон

Организация: не существует

Кому: dgavin@tama.com

Тема: Как я провела время после Дня труда

Привет, Донна!

Спасибо, что так быстро отозвалась на мое письмо. Хотя сама я долго собиралась с духом, прежде чем пару часов назад отправила тебе предыдущее послание.