Мой бедный гуру

Я разлюбила театр. Сама мысль о театре – как мысль о пыльной кладовой, в которую заходишь, только лишь по необходимости, по крайней необходимости.

Мне перестал быть интересен театр, в котором Форма страдает от одиночества. Она плачет об исчезнувшем Содержании, как плачут о чем-то безвозвратно потерянном – бесслёзно и в самой глубокой глуби. Нет сил смотреть на это горе, нет сил.

Что можно сделать, если горе разлито повсюду? Ртутью, ртутью оно разбежалось по всем закоулкам сознания и медленно, незаметно убивает всё, что связано с жизнью.

Игра на основе игры перестала меня тревожить. Идти в никуда я не хочу.

Наблюдать за тем, как великий артист отрабатывает свой гонорар невмоготу. Мне так его жаль... Когда-то мы вместе смеялись и плакали. Сегодня – смеёмся и плачем врозь. Я – его зритель, его ученик – стала стыдиться своего любимого «гуру»... и стала я уходить. С каждым днём – всё дальше и дальше. С каждой встречей – быстрей и быстрей.

Мой бедный, потерянный гуру... Я бросала хворост в твой жадный огонь, а своего тогда не имела. Сидя в огромном зале, грела сердце у твоего камелька. Погремушкою в твоих руках гремела. Я была в тебе и я была твоя.

Мой бедный гуру, тогда, давно ты был богат собой. Ты отдавал легко и бескорыстно свечение своей души, но что сегодня сделалось с тобой... Как тяжело даются тебе слова, в которые ты сам не веришь. Ты и здоров, мой бог, и бредишь. Ты заодно с прожорливой толпой.

Мой бедный, бедный гуру... Ты хочешь меня провести... Как можешь ты обмануть меня, когда сам научил с первых тактов улавливать фальшь? Мой учитель, мой врач, мой палач...

Ты хочешь меня провести мимо себя самого, мимо своей, утонувшей в солнце, гавани. Что же нам делать, мой бедный царь, что же нам делать... Мой парус уносит в море. Мы никогда не встретимся. Уже никогда не встретимся. Но я забираю с собой аромат твоего костра, в который когда-то щедро бросала хворост.

ДИАГНОЗ «ВЕРА»

Я – королева идиоток. Редкостная дура. Таких дур, как я – по пальцам сосчитать. Говорю об этом открыто и без малейшего сожаления о безвозвратно потерянной репутации неглупой, вроде бы, женщины. Клянусь, можно удивительным образом сочетать в своей голове умные мысли и несусветную дурость. Моя дурость иногда всё же допускает вторжение мыслительного процесса, и даже даёт ему на прокат ордена и медальки, но, опомнившись, тут же забирает обратно и снова цепляет на свою широченную геройскую грудь.

В чём моя дурость, спросите вы? Да во всём. Только не думайте – я не путаю телефон с домофоном и под душ встаю, предварительно сняв домашние тапки. Но речь не об этом. Речь о вере. Вера моя всему, что «лепят» люди, дошла до какого-то безусловно трагического абсурда и не собирается останавливаться. И воспитание тут ни при чём, и сила внушения – тоже. Думаю, здесь посерьёзней диагноз. Здесь налицо «синдром хронического доверия». Верите ли, доверяю всем. Верю каждому сказанному слову, каждой паузе, и уж конечно, каждой слезе. Горе горькое и помощи ждать неоткуда.

Мне говорят, что четверг – мой день. Верю. Мне говорят, что год Тигра – мой год, и я расплываюсь в блаженной улыбке, практически уже слыша звук триумфального марша.

Я верю в «присутствие» и в «отсутствие» одновременно, одинаково сильно и без каких-либо душевных колебаний. Верю, что так жить нельзя, и верю в то, что по другому невозможно.

Мне говорят, что «завтра». Верю. Когда наступает «завтра», мне говорят «через день». Я верю. Через день мне говорят «на будущей неделе». Я улыбаюсь в трубку, счастливая тем, что «счастье моё мне ещё предстоит, а пока... может я к нему не готова? Может тигр мой чёрно-белый покудова спит?».

Мне каждую неделю обещают жизнь, а сами каждый день казнят. И я со временем поверила в необходимость пытки. Я, словно, стадо потерявшихся ягнят – нет проку от меня, а есть одни убытки.

Мне преподносят костлявую фигу. Я, даже чувствуя запах её влажной ладошки, верю тому, что мне говорят: будто это не дуля, а свежеисполненный круассан. И я верю, верю, верю, что этот, свёрнутый в кукиш, кулак – французская булка. Но, если я перестану верить – я умру от «голода». У меня нет ничего, кроме моей веры в ароматный шиш с маслом.

Как вам такой расклад? Как вам такая вот драма? Моя вера дошла до того, что оправдала все «неверия» мира. Я сказала себе: «Значит, так надо. Значит, это необходимо, чтобы у веры был антипод». Сказала – поверила. Безоговорочно, сразу и, боюсь, навсегда. Ну, не дура ли?

Как можно поверить, например, в бесполезность собственного ума? А я – верю! А что вы находите в том безобразного? Кому он нужен, этот ум, если от него вреда больше, чем от дурости? Я проверяла, верьте – так и есть. С дурости-то какой спрос? Она надурила и слиняла, а отвечать за свою дурь ум оставила. Вы не замечали, когда ум один, без дури, он как-то блекнет, хиреет, заболевает? Что, как не дурь подталкивает ум к шевелению? Что, возбуждая, ставит его на дыбы? Вот, и я о том же: без дури – нам в никуда.

Ум – это ведь не какой-нибудь там рассудок, или мышление – худо-бедно мыслят все наши граждане. Ум – это, извините, Ум. То, что может составить конкуренцию мудрости, в смысле, союза природно-наследственной трезвой головы и прапрадедовского опыта. Ну, что с ним делать-то, куда его засунуть, этот опыт, когда всем остальным свой девать некуда? Ходят, понимаешь, маятся люди, мечтают ум свой, хоть как, хоть где пристроить. Но тщетно. «Распределение ума по действующим отраслям временно прекращено». А тем людям, только и осталось, что башмаки до пальцев стаптывать. Грустная история. Обыкновенная. Что может поддержать в такой ситуации? Вера. Вера в неизбежное приближение тёплых денёчков и добросовестность фабрики-производителя, смастерившей обутку.

Я верю призракам и миражам, я доверяю галлюцинации. Я отдаю себя на заклание мифу.

Меня прельщает, доводя до приступов мигрени, аромат вашего вранья, люди. Невыразимое, приторно-сладкое обаяние притворно-правдивого голоса, в котором, как гитарный перебор – усыпляющее бдительность многообразие интонаций и убедительная влажность оскорблённых глаз.

Аромат вранья... Я пою тебе песнь восхищения! Я склоняюсь пред силой твоего обольстительного зла!

Вы говорите, говорите, говорите. Просто говорите. Ничего не доказывая, ни на чём не настаивая, ни в чём себя не уличая. Говорите, черти, всё, что придёт вам в голову. Я поверю всему, я поверю во всё и вся. Я – художник по части веры. Моя жизнь – персональная выставка. Я отдам вам всё, ничего взамен не прося.

О, вера, вера... что делаешь ты с человеком...

Превращаешь его в несгибаемый пластилин, в воск монолитный его превращаешь. Плавя, укрепляешь; укрощая, отпускаешь на ветер свободы, даришь «мгновения Бога».

Моя вера, точно волос – непрерывно растёт. Не смотря ни на что. И чем чаще её «остригают», тем мощнее и здоровее рост её. И, даже, после смерти моей она не сразу пойдёт за мной – какое-то время будет ещё дышать, будет расти, как тот, упомянутый выше, волос.

Пока я писала эти строки, жизнь не стояла на месте: происходили события, подтверждались теории, обострялись углы и стирались грани, очевидное становилось невероятным, а невероятное очевидным. Изменилось многое. А точнее сказать – изменилось всё. Всё, кроме одного – желания отрастить роскошную шевелюру.

P.S. Запомни, мой друг, если ты веришь всему и вся – в тебе нет и не может быть веры.

****

Иду на компромисс. Запускаю «оживляж», дабы, вняв совету «копирайтера» (см. выше «Искренне Ваш...»), желаю всё же внести в повествование «несколько позитивных мыслей и чувств, и сделать произведение, имеющим более «товарный вид».