Психотерапевтический процесс. Хорни говорила, что желание пересмотреть психоаналитическую теорию возникло у нее вследствие «неудовлетворенности терапевтическими результатами».

Главный внутренний конфликт. В успешном курсе психотерапии развивается конфликт между системой гордости и выявляющимся реальным «я», которое теперь становится объектом ненависти к себе. Хорни называет это явление главным внутренним конфликтом. Жизнь в соответствии с реальным «я» подразумевает принятие области неопределенности процессов, внутренних и внешних ограничений. Это означает прекращение стремления к славе и переход к менее экзальтированному существованию. Гордое «я» поэтому видит в реальном «я» угрозу самому своему бытию и с презрением обращается против него.

Хотя главный внутренний конфликт возникает на довольно поздней ступени психологического роста, разрешить его крайне трудно. Люди, посвятившие свою жизнь мечтам о славе, могут так никогда и не освободиться от привычки к самоидеализации.

Психотерапевтический процесс. Хорни говорила, что желание пересмотреть психоаналитическую теорию возникло у нее вследствие «неудовлетворенности терапевтическими результатами».

Хорни считала, что возникновение враждебных эмоций у пациентов (переноса) обусловлено структурой их характера. Поэтому аналитик должен использовать эти эмоции пациента, чтобы понять его защитные стратегии и внутренние конфликты. Как и перенос, контрперенос (возникновение подавляемых эмоций у психоаналитика) есть проявление не только инфантильных реакций, но и структуры характера, теперь уже не у пациента, а у психоаналитика. Аналитик должен хорошо понимать свои собственные защитные стратегии, чтобы они не заслоняли от него схожие защитные стратегии пациентов и чтобы не поощрять эти защитные стратегии.

Хорни особенно тщательно выясняла защитные стратегии своих пациентов и старалась раскрыть их функции и значение. Цель терапии не в том, чтобы помочь людям овладеть собственными инстинктами, а в снижении их тревоги до такой степени, что они могут обходиться без невротических решений. Конечная цель терапии — «восстановить человека для себя самого, помочь ему вернуть непосредственность и центр тяжести внутри себя».

«Сопротивление — это не только желание пациента поддержать status quo, но и стремление улучшить функционирование своего невроза. Таким образом, он желает сохранить свой невроз, но без проблем и расстройств, с ним связанных».

Хорни изображает психоаналитический процесс как совместное предприятие, в котором и аналитик, и пациент стремятся к одной и той же цели. Если аналитик принимает «авторитарную установку», у пациента может возникнуть «парализующее ощущение некоторой беспомощности», в то время как цель психоанализа — поощрить «инициативу и находчивость» пациента. В модели психоанализа Хорни и пациент, и психоаналитик имеют свои обязанности. Три главных задачи пациентов — как можно полнее выразить себя с помощью свободных ассоциаций, выявить бессознательные силы и импульсы и воздействие этих сил на свою жизнь, изменить поведенческие паттерны, нарушающие их отношения с собой и с другими. Психоанализ состоит из пяти компонентов: наблюдение, понимание, интерпретация, помощь при сопротивлении и «простая человеческая помощь». Под простой человеческой помощью подразумевается, что аналитик может дать пациенту то же, «что друг дает своему другу: эмоциональную поддержку, ободрение, заинтересованность в счастье другого».

Поддержка психоаналитика особенно нужна пациентам, чтобы помочь им совладать с унынием, тревогой и осознанием мучительной правды о себе самом. Аналитик помогает преодолеть страх беспомощности, дает ощущение, что проблемы можно разрешить. Пациенты чувствуют себя в опасности, когда, «лишенные славы и блеска», понимают, что они «не такие святые и любящие, могущественные и независимые, как им казалось раньше». В такой момент им нужен кто-то, кто в них верит, даже когда их собственная вера исчезла. В курсе анализа пациенты не только лишаются ореола, который они для себя создали, но и сталкиваются со своими неприглядными сторонами, являющимися продуктом невроза. Обычная реакция пациентов в процессе психоанализа — не конструктивная ненависть к себе, а неприятие себя такими, какие они есть. Аналитик понимает, что они «ищущие и борющиеся человеческие существа», и «все-таки любит и уважает их». Это ободрение противодействует ненависти пациентов к самим себе и помогает им любить и уважать самих себя.

По Хорни, цель терапии состояла не в том, чтобы трансформировать «истерическое страдание в повседневное несчастье», а в том, чтобы помочь пациенту достичь ощущения радости от самореализации.

13. Психодинамическое направление в консультативной и терапевтической психологии: взгляд на природу человека, процесс и техники оказания психологической помощи в теории Г. Салливана.

Напряжения и трансформации. Основополагающие понятия в теории личности, разработанной Салливаном, это напряжения и трансформации энергии, причем данные термины следует понимать в чисто физическом смысле. Салливан представлял человеческую личность как когнитивную систему, энергия в которой может существовать либо в виде напряжений (потенциальных возможностей действий), либо в виде непосредственных действий (трансформаций энергии). Напряжения, в зависимости от происхождения, подразделяются Салливаном на согласовывающие (потребности) и рассогласовывающие (тревога).

Трансформации энергии упорядочиваются и превращаются в конкретные образцы поведения, которые характеризуют человека в течение всей его жизни — динамизмы, которые Салливан делит на два основных класса. Первый из них связан со специфическими участками тела, включая рот, анус и гениталии, а второй относится к напряжениям и состоит из трех категорий: рассогласовывающие, изолирующие и согласовывающие.

Рассогласовывающие динамизмы включают все деструктивные образцы поведения, связанные с озлобленностью; изолирующие динамизмы включают образцы поведения, не относящиеся к межличностным отношениям, например сексуальное влечение; согласовывающие динамизмы — это полезные образцы поведения, такие, как близость и Я-система.

Напряжения вызываются потребностями или тревогой. Напряжения, вызываемые потребностями, представляют собой потенциальную возможность продуктивных действий, в то время как напряжения, вызываемые тревогой, влекут за собой непродуктивное или деструктивное поведение. Салливан считал, что любое напряжение является потенциальной возможностью действовать, которая может быть осознанной или неосознанной. Многие напряжения не всегда присутствуют на сознательном уровне. В действительности почти все ощутимые напряжения являются, по крайней мере частичным искажением действительности.

Напряжения, вызванные потребностями, отличаются от напряжений, связанных с тревогой, тем, что они являются целостными или согласовывающими. Тревога же по своей природе является рассогласовывающей.

Потребности. Первый из описанных Салливаном видов напряжений — это потребности. Они вызываются биологическим дисбалансом между человеком и физико-химической средой внутри и вне его организма. Потребности имеют эпизодический характер: однократно удовлетворенные, они временно теряют свою силу, но спустя некоторое время возникают снова. Потребности выстраиваются в иерархические ряды, причем нижестоящие должны быть удовлетворены в первую очередь.

В зависимости от возраста индивида один и тот же вид потребностей выражается и удовлетворяется по-разному. У младенца потребность получать ласку может выражаться в виде плача, улыбки или гуления, а потребность матери отдавать ласку — в форме нежных прикосновений к ребенку, его пеленания, укачивания. Так, чтобы удовлетворить потребность в ласке, младенец использует рот, а мать — руки.

Потребности подразделяются на общие и зональные. Общие потребности включают потребность в воздухе, пище и воде, а зональные связаны с определенными частями тела.

Различные зоны тела становятся важными в очень ранний период жизни: кроме того что они участвуют в удовлетворении общих потребностей, они начинают играть важную и продолжительную роль в межличностных отношениях. Удовлетворяя общие потребности в пище, воде и т. д., младенец расходует меньше энергии, чем для этого необходимо. Излишек энергии преобразуется в последовательные характерные формы поведения, которые Салливан называет динамизмами.

Тревога. Второй тип напряжения, рассогласовывающие, объединены Салливаном под общим названием тревога. Тревога — переживание, связанное с воображаемой или реальной угрозой безопасности. Тревога отличается от напряжений, связанных с потребностями, тем, что она является неопределенной и не побуждает к каким-либо последовательным действиям. Так, если младенец хочет есть (потребность), причина его дальнейших действий ясна, но если он испытывает чувство тревоги, то едва ли может сделать что-либо, чтобы избавиться от этого напряжения.

Салливан утверждал, что тревога изначально появляется у человека не в результате каких-либо реальных событий окружающего мира. Она передается младенцу от родителя в результате процесса эмпатии. Тревога, которую испытывает мать, неизбежно ведет к появлению ее и у младенца. Поскольку все матери тревожатся о своих малышах, все младенцы становятся до некоторой степени тревожными.

Согласно Салливану, непосредственная борьба с тревогой, испытываемой человеком в этом возрасте, практически невозможна.

В отличие от напряжений, связанных с потребностями, тревога не способствует их удовлетворению, а препятствует ему. Тревога оказывает отрицательное воздействие не только на младенцев, но и на взрослых. Она тормозит развитие полноценных межличностных отношений. Тревога уникальна: заставляя нас следовать детскому желанию безопасности, она порождает поведение, препятствующее нам учиться на своих ошибках. Результатом других напряжений обычно являются действия, направленные на освобождение от этих напряжений. Отличие тревоги и одиночества от других переживаний состоит в том, что они абсолютно бесполезны, нежеланны и неприятны. Тревога приносит страдания, и мы имеем естественную тенденцию избегать ее, предпочитая состояние эйфории или полного отсутствия напряжения. Этим рассуждениям Салливан подвел простой итог: «присутствие тревоги гораздо хуже ее отсутствия».

Салливан назвал трансформацией энергии (energy transformations) напряжение, которое преобразуется в действия, явные или скрытые. Этот несколько неуклюжий термин относится к нашим поступкам, направленным на удовлетворение потребностей и снижение уровня тревоги. Не все преобразования энергии имеют вид конкретных действий, — многие из них принимают форму эмоций, мыслей или поступков, совершаемых втайне от людей.

Салливан называл конкретные образцы поведения, которые характеризуют человека в течение всей его жизни, динамизмами — термином, который означает примерное то же самое, что особенности или характерные черты. Он описывал динамизм как «относительно устойчивый паттерн энергетических трансформаций, периодическое возникновение которого характерно для организма на протяжении всей его жизни».

Динамизмы подразделяются на два основных класса. Первый из них связан со специфическими участками тела, включая рот, анус и гениталии, а второй относится к напряжениям и состоит из трех категорий: рассогласовывающие, изолирующие и согласовывающие. Рассогласовывающие динамизмы включают все деструктивные образцы поведения, связанные с озлобленностью; изолирующие динамизмы включают образцы поведения, не относящиеся к межличностным отношениям, например сексуальное влечение; согласовывающие динамизмы — это полезные образцы поведения, такие, как близость и Я-система.

Я - система. В качестве центрального динамизма, обеспечивающего нормальное функционирование человеческой личности, Салливан постулировал так называемую Я-систему. Я-система — комплексный образец поведения, который обеспечивает безопасность личности, защищая ее от тревоги. Я - система — согласовывающий динамизм, возникающий из межличностного общения.

По мере развития Я-системы у человека начинает формироваться устойчивый мысленный образ самого себя, поэтому любой межличностный опыт, который воспринимается как несогласующийся с этим мысленным образом, становится угрозой безопасности. Чаще всего люди стремятся отрицать или искажать межличностный опыт, который вступает в конфликт с их самооценкой. Салливан описывает два основных действия, обеспечивающие безопасность это диссоциация и селективное игнорирование.

Диссоциация включает в себя стремления и потребности, которые человек не хочет допускать в сознание. В некоторых случаях детские переживания становятся диссоциированными и не включаются в Я-систему: например, когда ребенка не наказывают и не поощряют за его поведение.

Селективное игнорирование (selective inattention) — это отказ замечать вещи или явления, которые человек не хочет замечать. Селективное игнорирование отличается от диссоциации. Селективно игнорируемые переживания более приемлемы для сознания и более ограничены в возможностях. Они возникают после того, как устанавливается Я-система, и активизируются, когда мы пытаемся заморозить переживания, которые с ней не согласуются. Поскольку и диссоциация и селективное игнорирование искажают наше восприятие действительности, Салливан называл действия, обеспечивающие безопасность, «мощным тормозом личностного развития».

Уровни знания. Следующим важнейшим отличием теории Салливана от предшествующих теорий личности является его концепция уровней обработки информации — уровней знания. Салливан различал три уровня знания: прототаксический, паратаксический и синтаксический.

Прототаксический уровень. Прототаксический опыт «может рассматриваться как дискретный ряд кратковременных состояний испытывающего ощущения живого существа». На прототаксическом уровне происходят самые ранние и примитивные переживания младенца. У взрослых прототаксические переживания имеют форму кратковременных ощущений, образов, чувств, настроений и впечатлений. Эти примитивные образы, появляющиеся во время сна или бодрствования, воспринимаются неясно или же являются бессознательными. Их никак нельзя связать с другими переживаниями, лишь иногда мы можем сказать другому человеку, что нас посетило странное чувство, которое нельзя описать словами.

Паратаксический уровень. Второй уровень знания, присущий как человеку, так, по-видимому, и животным, — паратаксический. Паратаксические переживания предшествуют логике и обычно являются результатом того, что человек усматривает причинно-следственную связь между двумя случайными событиями. Знания на паратаксическом уровне более четко дифференцированы, чем прототаксические переживания, но их значение остается скрытым. Паратаксические знания могут быть связаны с другими только в искаженной форме.

Многие поступки взрослых являются причиной подобного паратаксического мышления. Примером паратаксического мышления могут служить суеверия.

Синтаксический уровень. Третий, и высший, присущий только человеку уровень знания — синтаксический. Переживания, которые являются общепризнанными и могут быть переданы с помощью символов, со значением которых в той или иной степени согласны большинство людей, находятся на синтаксическом уровне. Общепризнанными, например, являются слова, поскольку разные люди более или менее согласны с их значениями. Основными символами, которые люди используют для общения друг с другом, являются символы языка — слова и жесты.

Итак, Салливан считал, что переживания человека происходят на трех уровнях знания: прототаксическом, паратаксическом и синтаксическом. Переживания бывают трех видов: напряжения (потенциальные возможности действий) и трансформации энергии (непосредственные действия). Некоторые действия формируют последовательные образцы поведения, называемые динамизмами. Салливан также различал две категории напряжений: потребности, которые являются согласовывающими или полезными для развития, и тревогу, рассогласовывающую межличностные отношения и препятствующую удовлетворению потребностей.

Персонификации.В течение всей своей жизни, начиная с младенчества, мы строим мысленные образы самих себя и других людей. Эти мысленные образы, называемые персонификациями, могут быть как адекватными, так и искаженными нашими потребностями и тревогой. Первоначально сформировавшиеся в изолированной межличностной ситуации, персонификации в дальнейшем закрепляются в качестве стереотипов и начинают влиять на отношение к другим людям, искажая их реальные образы. Салливан описал три вида персонификаций, которые развиваются в период младенчества: мать-плохая, мать-хорошая и Я.

Мать-хорошая, мать-плохая. Первый из формируемых любым человеком мысленных образов — это персонификация мать-плохая. Он рождается из младенческого опыта, связанного с «плохим соском» — соском, который не удовлетворяет потребность в пище. Персонификация мать-плохая является недифференцированной, поскольку включает всех людей, которые ухаживают за ребенком. Она является не точным образом «настоящей» матери, а лишь неясным представлением ребенка о том, что его неправильно кормят.

Персонификация мать-хорошая основана на материнской ласке и поддержке, представлении о «хорошем соске», приносящем удовлетворение. Мать-хорошая возникает после формирования персонификации мать-плохая. Эти две персонификации, одна из которых основана на восприятии младенцем тревожной и агрессивной матери, а другая — спокойной и ласковой матери, складываются в комплексную персонификацию, состоящую из противоположных качеств, проецируемых на одного и того же человека. Однако пока младенец не овладел речью, эти два противоположных образа матери могут спокойно сосуществовать друг с другом.

Персонификации Я. Персонификации Я формируются у ребенка в результате межличностного общения, после того как создан образ матери. В период младенчества ребенок приобретает три вида персонификаций Я, каждая из которых связана с развитием понятия о себе или своем теле. Персонификация я-плохой является следствием наказаний и неодобрения, которые младенец получает от матери. Персонификация я-хороший является результатом переживаний младенца, связанных с одобрением и поощрением. Когда младенец получает от матери ласку, он чувствует, что он хороший. Такой опыт снижает уровень тревоги и создает персонификацию я-хороший. Персонификацию не-я и последующую диссоциацию или селективное игнорирование может сформировать у младенца внезапная сильная тревога. Когда ребенок отрицает эти переживания, воспринимая их, не относящимися к его Я, они становятся частью персонификации не-я. Эти персонификации не-я также встречаются и у взрослых и могут проявляться в виде снов, шизофрении и других диссоциированных реакций.

Персонификации идола. Если потребность в общении почему-то невозможно полностью удовлетворить, то дети часто придумывают себе воображаемых товарищей, которые могут быть для ребенка так же важны, как и реально существующие. Эти воображаемые товарищи являются формой персонификации идола. Дети выдумывают несуществующих в действительности людей или черты характера с целью защиты самооценки. Персонификации идола присущи не только детям: большинство взрослых склонны приписывать окружающим людям черты характера, которыми те не обладают. Персонификации идола препятствуют общению, мешают людям находиться на одном уровне знания.

Развитие личности. Салливан описал шесть этапов развития, каждый из которых является критическим в формировании личности человека: младенчество, детство, ювенильная эра, предъюностъ, ранняя юность, поздняя юность. Седьмой период, зрелость — это результат постепенного восхождения, трансформации, которая происходит с человеком благодаря межличностным отношениям. Изменения личности могут происходить в любое время, но все, же чаще всего они происходят при переходе с одного этапа развития на другой. На самом деле эти пороговые периоды являются более критическими, чем сами этапы. В течение переходных периодов переживания, первоначально являющиеся диссоциированными или селективно игнорируемыми, могут становиться частью Я-системы.

Младенчество продолжается от рождения до появления артикулированной речи. На этом этапе появляются описанные выше персонификации мать-плохая и мать-хорошая, а также ранние персонификации Я. Происходит переход от прототаксического к паратаксическому уровню знаний, возникают зачатки Я-системы. В этот период основные межличностные отношения младенца — отношения с матерью, а главный источник тревоги — процесс кормления.

Переход от младенчества к детству происходит благодаря овладению языком. От прототаксического и паратаксического уровней ребенок возвышается до синтаксического уровня знаний. Детство продолжается от появления артикулированной речи до возникновения потребности в товарищах по играм, когда возможно возникновение персонификации идола. На этом этапе самыми важными межличностными отношениями для детей являются отношения с матерью, укрепляется Я-система и, как пишет Салливан, происходит «непроизвольная замена поведенческого паттерна, столкнувшегося с тревогой или вступившего в противоречие с Я-системой, на социально более приемлемый паттерн, удовлетворяющий той части мотивационной системы, которая стала причиной проблемы».

Ювенильная эра— период социализации, формирования стереотипов и установок. В это время появляются представления о жизненной ориентации. Ювенильная эра охватывает большую часть школьной жизни.

Следующий период — предъюность. На этом периоде происходит становление отношений равенства, взаимности, в отношениях со сверстниками своего пола формируется динамизм близости.

Ранняя юность, определяющаяся пубертатным периодом, характеризуется развитием изолирующего динамизма сексуального влечения, вступающего в конфликт с существующим динамизмом близости. Согласно Салливану, ранняя юность заканчивается, когда молодой человек находит между этими динамизмами некое равновесие и формирует паттерн поведения, соответствующий его сексуальности.

Поздняя юность рассматривается Салливаном как достаточно длительный переходный период к зрелости. «Поздняя юность продолжается от паттернирования предпочитаемой генитальной активности через множество ступеней обучения к окончательному становлению зрелого репертуара межличностных отношений».

Психотерапия. Проведя обширные исследования, Салливан разработал оригинальную процедуру, названную «психотерапевтическим интервью», которое определял как «систему или ряд межличностных процессов, возникающих в соучаствующем наблюдении, в ходе которого интервьюер делает определенные заключения об интервьюируемом». Терапевтической частью этого процесса являются взаимоотношения между психотерапевтом и пациентом, которые позволяют последнему уменьшить уровень тревоги и взаимодействовать с другим человеком на синтаксическом уровне. Поскольку Салливан считал, что психические расстройства рождаются из межличностных проблем, он основал свою терапевтическую процедуру на попытках улучшить отношения пациента с людьми. Чтобы облегчить этот процесс, психотерапевт становится одновременно наблюдателем и непосредственным участником межличностных отношений с пациентом, тем самым давая ему возможность установить синтаксическую связь с другим человеком.

Салливан разделял психотерапевтическое интервью на четыре стадии:

Первая стадия, формальное вступление, представляет собой краткий обзор — знакомство с пациентом, выяснение причин обращения к психотерапевту и т. д. Первичный контакт крайне важен, поскольку на этом этапе психотерапевт пробуждает у пациента доверие, выясняет причины обращения к нему, делает первые выводы и разрабатывает курс лечения.

На стадии исследования психотерапевт получает подробную информацию о жизни и проблемах пациента, задавая открытые вопросы, на которые пациент отвечает не задумываясь, наугад, пока наконец его мыслеобразы не сосредоточатся на какой-нибудь одной важной проблеме. Стадия исследования обычно длится от 7 до 15 часов, но может иметь продолжительность и 20 минут, если терапия состоит из одного интервью. На этой стадии психотерапевт анализирует полученные данные, после чего пациент вносит в них поправки и добавления.

Третья стадия, подробный опрос — период проверки предположений, выдвинутых во время первых двух стадий. Психотерапевт пытается глубже понять пациента, задавая ему конкретные вопросы, требующие подробных ответов. Как правило, эти вопросы касаются личных проблем и жизни пациента, его отношения к себе и окружающим людям. Психотерапевт внимательно оценивает все возможные значения ответов на эти вопросы и пытается сопоставить их с данными, полученными на предыдущих стадиях.

Четвертая, и последняя, стадия психотерапевтического интервью, называется заключением или в некоторых случаях перерывом. Заключение означает, что встречи с пациентом завершены; перерыв предполагает, что завершено лишь текущее интервью и оно может быть продолжено на следующий день, на следующей неделе или в другое назначенное время. Во время каждого перерыва психотерапевт дает пациенту «домашнее задание» — что-нибудь сделать или вспомнить. На стадии заключения или перерыва психотерапевт делает выводы о том, достиг ли пациент какого-либо прогресса, делится ими с пациентом, дает ему рекомендации и формально завершает встречи. Завершать встречи нужно очень мягко, иначе все полученные результаты могут быть утеряны.

14. Личностно-центрированный подход оказания психологической помощи К. Роджерса: взгляд на природу человека, процесс и техники.

Личностно-центрированная терапия была разработана Кар­лом Роджерсом как ответ на традиционный, сконцентрирован­ный на исследовании причин конкретных симптомов, объяс­нительный психоаналитический метод.

Личностно-центрированный подход был сформирован на основе терапии, центрированной на клиенте, которая первона­чально называлась недирективной терапией. Коттон сообщает, что Роджерс стал использовать термин личностно-ориентированный, в результате своей веры в уникальность каждой личности и потребности рассмотрения человека с позитивной, неклинической точки зрения.

Взгляд на человеческую природу. Взгляды Роджерса на терапию сложились в то время, когда среди терапевтов доминировали представления о человеке как, о глубоко иррациональном, не социализированном и саморазрушающим существе, в малой степени способном себя контро­лировать. Роджерс отверг этот взгляд и заявил, что человек способен «направлять, регулировать и контролировать себя». Он отмечал, что эти представления явились результатом его собственного психотерапевтического опыта. Взгляды Роджерса опираются на четыре базовые предпо­сылки: вера в уникальность и ценность каждой личности; поведение зависит от восприятия; стремление к самоактуализации; вера в то, что люди являются хорошими и заслуживают доверия.

Роджерс глубоко убежден в том, что каждый человек имеет право на собственное мнение и образ мыслей; должен сам уп­равлять своей судьбой; свободен в отстаивании своих интере­сов и права на собственный путь, если это не нарушает права других людей. Роджерс рассматривал демократические идеалы, которые пронизывают его представления о человечности, как имеющие практическое значение и нравственную ценность. Он также верил в то, что демократическое общество нуждается в развитии таких социальных процессов и институтов, которые будут способствовать формированию человека как независи­мой, саморазвивающейся личности.

Роджерс показал, что поведение человека в различных си­туациях и способы приспособления к новым условиям всегда связаны с восприятием себя и своего положения. Он даже ут­верждает, что «человек живет в глубоко личном, субъективном мире, и вся его объективная деятельность в науке, математике и других областях является результатом субъективных целей и субъективного выбора». Таким образом, «Я» - концепция становится важным аспектом личного восприятия. По­скольку «Я» стоит в центре личных переживаний, восприятий и взаимодействий с окружающей действительностью, эта дейст­вительность изменяется, если меняется наше самоощущение. Роджерс полагает, что наши переживания и опыт либо включа­ются в структуру «Я», либо игнорируются из-за рассогласова­ния с «Я» -концепцией, либо значительно искажаются, по­скольку не соответствуют нашему восприятию себя.

Итак, если человек стремится полностью реализовать свой потенциал, он должен быть способен принять субъективность «Я» и жить, опираясь в большей мере на собственные чувства, а не зависеть от внешних оценок.

Роджерс постепенно усиливает акцент на врожденном стремлении человека двигаться по направлению к росту, здоро­вью, упорядочиванию, социализации, самореализации и авто­номности. Он называет эту общую тенденцию стремление к ак­туализации и определяет как «врожденное стремление организ­ма развивать все свои способности, направленные на его сохранение и развитие».

Для описания врожденных характеристик человека Роджерс в своих работах использовал такие слова, как заслуживающий доверия, надежный, конструктивный, добрый. Роджерсу известно, что люди иногда не оправдывают доверия, что они способ­ны на обман, ненависть и коварство. Тем не менее, он убежден в том, что столь нелицеприятное поведение является следствием действия защитных механизмов, которые отчуждают личность от ее истинной природы. Эта защита есть результат несовпадения между идеальным «Я» (кем человек мог бы стать) и а реальным «Я» (кем он, по его мнению, является). По мере нарастания расхождения между ними человек все больше закрывается от своих переживаний, перестает доверять им и пытается спрятаться от окружающих и от самого себя. Вместе с тем, как отмечает Роджерс, по мере ослабления защиты человек ста­новится все более открытым всей полноте своего опыта и стремится к установлению доверительных, значимых и продуктив­ных отношений с другими.

В работах Роджерса сформулированы девять положений, которые четко описывают его теорию личности. Каждый человек находится в центре постоянно изменяющегося мира переживаемого им опыта. Этот уникальный личностный мир иногда называют феноменологической областью. Она включает в себя все индивидуальные переживания, хотя они и редко осознаются. Важной стороной этого положения является утверждение о том, что только сама лич­ность может непосредственно воспринимать этот мир пережи­ваемого опыта во всей полноте. Никто не может до конца по­нять переживания человека, преданного другом или потерявшего работу. Мы можем наблюдать за другими людьми, можем измерять их реакции на различные стимулы; но мы никогда не сможем представить во всех деталях то, как они переживают и воспринимают конкретную ситуацию.

Человек действует в своей феноменологической области в соответствии со своими переживаниями и восприятиями. То, что человек способен воспринять, называется его реальностью. Реакции конкретного человека зависят не от того, как воспринимают реальность большинство окружающих его лютей, но от того, как он сам ее воспринимает. Понимание феноменологической области человека посредством знакомства с особенностями его восприятия — главная составляющая тера­певтического процесса в личностно-ориентированной терапии. Поведение является целенаправленной попыткой индивидуума удовлетворить свои актуальные потребности в феноменологичес­ком поле своего восприятия.

Это положение связано с предыдущим: люди действуют не в соответствии с какой-то абсолютной реальностью; их действия зависят от воспринимаемой ими реальности. Роджерс заметил, что, например, человек, который умирает от жажды в пустыне, будет стремиться к миражу с той же силой, что и к настоящему водоему. То есть реальностью для любого человека является его восприятие реальности, независимо от того, прошло оно про­верку опытом или нет.

Внутренняя система отношений личности — ключ к понима­нию человеческого поведения. Роджерс включает в понятие «внутренняя система отношений» все ощущения, восприятия, смыслы и воспоминания, доступные сознанию. Таким обра­зом, понять другого исходя из его внутренней системы отноше­ний можно, сосредоточившись на тех субъективных пережива­ниях, которые он испытывает в данное время.

Такое понимание достигается с помощью эмпатии. Простое понимание другого осуществляется через его внешнюю систе­му отношений, без применения эмпатии, когда мы восприни­маем его как объект; обычно это и называется объективным взглядом на реальность. Личность становится объектом, если мы не используем эмпатическое понимание для суждения о ее субъективном опыте.

Большинство используемых человеком способов поведения со­гласуется с его «Я» - концепцией. Понятие «Я» - концепции лежит в основе личностно-ориентированного подхода. Роджерс описывает «Я» - концепцию как целостный образ, включающий представления индивидуума о самом себе как таковом и себе в отношениях с другими людьми объектами окружающей действительности, а также ценнос­ти, определяющие эти представления. Этот образ не всегда осознается, но он доступен осознанию в любое время. Таким образом, согласно этому определению, «Я» - концепция включа­ет в себя бессознательные установки, которые не всегда доступны сознательному опыту. «Я» - концепция подвержена вли­яниям и изменениям, это скорее процесс, нежели застывшая сущность.

Часто проявляющееся несоответствие между сознательными желаниями индивидуума и его поведением есть результат рассогласования между его «Я» - концепцией и переживаемым опытом. Говоря о таком несоответствии, Роджерс использует ряд специальных понятий, особенно в связи с формированием определенных потребностей. Он утверждает, что по мере того, как человек осознает себя, у него формируются потребности в по­зитивном отношении и положительном самоотношении.

При нарастании несоответствия между образом «Я» и инди­видуальными переживаниями возникает состояние тревоги.

Роджерс полагает, что тревогу следует понимать как резуль­тат несоответствия между идеальным и реальным образом «Я». По мере того как эти два образа отдаляются друг от друга, ин­дивидуум становится все больше отчужденным от себя и начи­нает бояться, что окружающие станут рассматривать его как неадекватного и никчемного. Тревога есть следствие страха оказаться неполноценным в глазах других. Чтобы снизить личностную тревогу, необходимо добиться со­ответствия между «Я» - концепцией и актуальными переживаниями индивидуума.

Для этого идеальное «Я» и реальное «Я» должны стать более похожими друг на друга. Изменений можно достигнуть, создав безопасные для личности условия, которые подвигнут ее к при­нятию отвергнутых переживаний, которыми следует поделить­ся со значимыми другими, с тем, чтобы получить от них поло­жительную обратную связь о собственной значимости и дее­способности.

Полноценно функционирующая индивидуальность полностью открыта переживаемому опыту и отказывается от защиты.

Для этого необходимо безусловное положительное приня­тие себя. «Я» - концепция соответствует переживаемому опыту, и личность способна реализовать свое стремление к самоактуа­лизации.

Применение: техники и процедуры. Развитие личностно-центрированной терапии сместило фокус обсуждения с вопроса о том, что делает терапевт, на вопрос о том, кто он таков, особенно в философии и общественных установках. Определенный акцент делается на терапевти­ческих отношениях как таковых. По поводу той роли, которую в этом процессе играет консультант, Раскин и Роджерс утверждали, что базовая теория очень проста: если консультант успешно проявляет во взаимодействии с кли­ентом подлинность, безусловное позитивное принятие и эмпатию, то это повлечет за собой изменения. Все остальное не играет существенной роли. Киршенбаум сообщил, что Роджерс до самой своей смерти верил в то, что эти три главных условия эффективного консультирования, кото­рые он сформулировал более сорока лет назад, продолжают ос­таваться ядром терапевтического подхода, успешно используе­мого во всем мире. Таким образом, личностно-ориентированный консультант рассматривается как фасилитатор, который способствует движению человека в направлении заложенного в нем стремления к росту и достижению более полного функционирования.

Тем не менее, этот подход к консультированию имеет ряд особенностей. Одной из них является сосредоточенность на существовании «здесь и сейчас». Консультант не нуждается в знании природы или истории трудностей клиента. То, что случилось в прошлом и послужило причиной нынешних трудностей, не имеет для консультанта значения; важно то, как клиент взаимодействует со своими проблемами сейчас. В качестве иллюстрации рассмотрим клиентку, которая испытывает ненависть к своему брату. С точки зрения личностно-центрированного подхода неважно, что эта ненависть сформировалась в результате определенных событий. Гораздо важнее то, как эта клиентка относится к своему брату сейчас, и то, как ее чувства влияют на ее поведение в настоящем. Таким образом, задача консультанта — помочь клиентке сосредоточиться на своих актуально переживаемых чувствах с помощью их словесного выражения.

Сосредоточенность на «здесь и сейчас» заменяет в консуль­тировании постановку диагноза. Диагноз в этом случае неумес­тен, поскольку его наличие означает, что один человек имеет власть решать, что является правильным для всех. Это также подрывает веру в то, что каждый индивидуум сам определяет свое бытие, неся ответственность за все свои поступки. Диа­гноз в консультировании недопустим еще и потому, что опре­делить трудности может только клиент. Только он может абсо­лютно точно увидеть внутреннюю систему отношений. Кон­сультант должен воздерживаться от постановки диагноза, поскольку неизвестно, насколько точно он представляет себе внутренний мир клиента. И последнее: диагноз предполагает отказ от веры в уникальность и неповторимость каждой лич­ности. Диагноз указывает место личности в системе известных категорий, а личностно-центрированный подход хочет избе­жать этой ловушки. Консультант воспринимает каждого чело­века как уникальную личность, обладающую достаточным по­тенциалом для самодиагностики и выздоровления.

Другой главной особенностью личностно-центрированного подхода является концентрация на эмоциональной, а не интел­лектуальной стороне отношений. Чистое знание не может по­мочь клиенту; действие знаний может быть блокировано эмо­циями, которые сопутствуют поведенческим актам. Клиент может обладать интеллектуальным знанием ситуации, но, по­скольку реагирует он на нее эмоционально, это знание не спо­собно изменить его поведение. Хотя обычно клиент говорит о конкретных ситуациях и том содержании, которое в них при­сутствует, личностно-центрированный консультант пытается помочь клиенту сосредоточиться на тех чувствах, которые кли­ент испытывает по отношению к себе, другим людям и событи­ям, присутствующим в его мире. Затем консультант предостав­ляет клиенту обратную связь, стараясь выразить ее как можно точнее, в надежде на то, что клиент сможет теперь рассматри­вать свои чувства более объективно.

Поскольку личностно-центрированное консультирование сфокусировано не на использовании каких-то особенных техник, но скорее на способности консультанта установить отношения, которые соответствуют необходимым условиям и осуществля­ются в настоящем, консультант должен быть внимательным и квалифицированным слушателем, который принимает каждую личность, создавая атмосферу безусловного позитивного принятия и эмпатического понимания. Консультант пытается помочь клиенту достичь инсайта, побуждая его свободно выражать чувства. В этом процессе не участвуют интеллектуальные функции. Он сосредоточен на актуальном состоянии клиента. Если консультант действует, таким образом, он тем самым формирует необходимые и достаточные условия для консультирования. Консультант должен быть способен пройти через проговаривание своих чувств, достигая инсайта и понимания себя, чтобы в итоге сформировать новые цели и изменить поведение. Консультирование может закончиться на этом этапе, но про­цесс продолжится. Клиент достиг состояния, которое позволит ему продолжать процесс самоактуализации на протяжении всей своей жизни.

Бой и Пайн, однако, утверждают, что личностно-центрированный взгляд гораздо шире, и выделяют две стадии эффективного личностно-центрированного кон­сультирования. Первая стадия включает в себя те динамичес­кие характеристики, которые Роджерс определял как наиболее существенные для построения терапевтических, поддерживаю­щих и независимых отношений — эмпатия, принятие, подлинность, либеральность, вовлеченность, активное слушание и ра­венство. На второй стадии, которая зависит от того, насколько продуктивные отношения сложились на первой, внимание сосредоточено на потребностях клиента. Не останавливаясь подробно на этой второй стадии, авторы, тем не менее, отмечают, что клиенты довольно часто нуждаются в более активной позиции консультанта в таких областях, как работа, жилищные условия и взаимодействие с государственными органами. Такое расширение вполне согласуется с деятельностью личностно-центрированного консультанта и позволяет ему быть более гибким и конкретным в отношениях с потребностями клиента - после установления терапевтических отношений. Развитие личностно-центрированного подхода в последнее время ведет к изменению роли консультанта в сторону увеличения его актив­ности.

15. Экзистенциальный подход оказания психологической помощи Р. Мэй: взгляд на природу человека, процесс и техники.

Несмотря на сохраняющееся обилие разнообразных толкований понятия «экзистенциализм», среди них можно выделить некоторые общие черты, присущие всем без исключения представителям данного направления.

Во-первых, это идея о том, что существование предшествует сущности. Существование означает явление и становление, сущность же подразумевает статическую материю, не способную самостоятельно изменяться. Существование предполагает процесс, сущность относится к конечному продукту. Существование связано с ростом и переменами, сущность знаменует собой статичность и исчерпанность. Западная цивилизация, подкрепленная авторитетом науки, традиционно ценила сущность выше существования. Она старалась объяснить окружающий мир, включая человека, с позиций его неизменяемой сущности. Экзистенциалисты же, напротив, утверждают, что сущность людей состоит в их способности постоянно переопределять себя через выбор, который они делают.

Во-вторых, экзистенциализм не признает разрыва между субъектом и объектом. Мэй определял экзистенциализм как «настойчивую попытку понять человека, расширив область его изучения далее той черты, по которой проходит трещина между субъектом и объектом». Мэй писал: «Только такая истина реально существует для человека, которую он сам производит своими действиями».

В-третьих, люди ищут смысл своей жизни. Они задают себе (хотя и не всегда сознательно) важнейшие вопросы, касающиеся бытия. Кто я? Стоит ли жизнь того, чтобы жить? Имеет ли она смысл? Как я могу осуществить свое человеческое призвание? Склонность если не к систематическим размышлениям на эту тему, то, по крайней мере, к переживанию подобных проблем входит в число универ-сальных свойств человеческой натуры.

В-четвертых, экзистенциалисты придерживаются той точки зрения, что каждый из нас в первую очередь сам отвечает за то, что он есть и чем он становится. Мы не можем обвинять родителей, учителей, начальство, Бога или обстоятельства. Как говорил Сартр, «человек есть не что иное, как то, что он сам из себя делает. Это — первый принцип экзистенциализма».

В-пятых, экзистенциалисты вообще отвергают принцип объяснения явлений, лежащий в основе всякого теоретического знания. По их мнению, все теории дегуманизируют людей, изображают их механическими объектами, расчленяют единство личности. Экзистенциалисты считают, что непосредственное переживание всегда имеет преимущество перед любыми искусственными объяснениями. Когда переживания переплавляются в некие надбытийные теоретические модели, они отделяются от того, кто их первоначально испытал, и, следовательно, теряют свою подлинность.

Для объяснения природы человека экзистенциалисты придерживаются так называемого феноменологического подхода. По их мнению, мы живем в мире, который лучше всего может быть понят с нашей собственной точки зрения.

Мир, в котором осуществляется бытие, делится на три сосуществующие ипостаси. Первая из них — это Umwelt, или окружающая среда, вторая — это Mitwelt, или структура отношений с другими людьми, и третья — это Eigenwelt, или структура внутренних отношений человека с самим собой.

Umwelt — это мир объектов и вещей, существующих независимо от нас. Это мир природы и ее законов, он включает наши биологические позывы, такие, как голод или желание спать, и такие природные явления, как рождение и смерть. Мы не можем полностью изолироваться от этого мира и должны учиться жить в нем и приспосабливаться к его изменчивому устройству.

Существенные различия между Umwelt и Mitwelt обнаруживаются при сопоставлении секса и любви. Использованию другого в качестве инструмента сексуального удовлетворения или воспроизводства противопоставлены ответственность и уважение к другой личности, готовность к ее принятию и прощению. В то же время не всякое взаимодействие в мире Mitwelt обязательно предполагает любовь.

Взаимоотношения человека с самим собой составляют Eigenwelt. Многие направления теории личности не уделяют этому миру должного внимания. Между тем жить в Eigenwelt — значит осознавать себя как человеческое существо и понимать, что есть «я» по отношению к миру вещей и людей, то есть поднимать один из ключевых вопросов, обсуждением которого занимается психологическая наука.

Здоровые люди живут в Umwelt, Mitwelt и Eigenwelt одновременно. Они умеют приспособиться к миру природы, взаимодействуют с другими как с себе подобными и ясно сознают, какую ценность имеет их собственный опыт.

Бытие-в-мире необходимо вызывает понимание себя как живущего, явившегося в мир существа. С другой стороны, такое понимание приводит к страху небытия или несуществования.

Мэй говорил о смерти, что это «единственный не относительный, но абсолютный факт нашей жизни, и мое сознание этого факта придает моему существованию и всему, что я делаю ежечасно, каче-ство абсолютности». Смерть — это не только дорога, по которой небытие входит в нашу жизнь, она еще и самая очевидная вещь. Жизнь становится более важной, более значительной перед лицом возможной смерти.

Если же мы не готовы смело встретиться лицом к лицу с небытием, спокойно размышляя о смерти, оно проявляет себя множеством других способов. Сюда входят и злоупотребление алкоголем и наркотиками, беспорядочные сексуальные связи и прочие типы вынужденного поведения. Небытие также может выражаться и в слепом следовании ожиданиям нашего окружения, и в общей враждебно-сти, которая пропитывает наши отношения с людьми.

Мэй определял тревогу как «субъективное состояние личности, понимающей, что ее существо-вание может быть разрушено, что она может превратиться в ничто». Мы испытываем тревогу, когда осознаем, что наше существование или какие-то ценности, отождествляемые с ним, могут быть уничтожены.

Итак, тревога может происходить как из осознания возможности нашего небытия, так и из угрозы неким жизненно важным ценностям. Она возникает и тогда, когда мы сталкиваемся с препятствиями на пути реализации своих планов и возможностей. Это сопротивление может стать причиной застоя и упадка, но оно, же может стимулировать изменения и рост.

Свобода не может существовать без тревоги, также как и тревога не может существовать без осознания возможности свободы. Становясь более свободным, человек неизбежно испытывает тревогу.

Интенциональность. Способность делать выбор предполагает наличие некоторой структуры, на основе которой этот выбор производится. Структура, в которой мы осмысляем свой прошлый опыт и соответственно представляем себе будущее, называется интенциональностью. Вне этой структуры невозможен ни сам выбор, ни его дальнейшая реализация. Поступок подразумевает интенциональность, так же как и интенциональность подразумевает поступок. Эти понятия неразделимы: «В намерении заложено действие, и в любом действии присутствует намерение».

Интенциональность не всегда бывает осознанной полностью. Она «лежит ниже уровня непосредственного осознания и включает в себя спонтанные, телесные элементы и другие характеристики, называемые обычно „бессознательными“».

Забота, любовь и воля. Забота и любовь — не одно и то же, однако зачастую первое влечет за собой второе. Любить — значит заботиться, видеть и принимать неповторимую личность другого человека, обращать активное внимание на его творческое развитие. Когда нет заботы, не может быть и любви — может быть одна лишь пустая сентиментальность или быстро проходящее сексуальное влечение.

Забота также является источником воли. Мэй определял волю как «способность организовать свое " я" таким образом, чтобы имело место движение в определенном направлении или к определенной цели». Он делал различие между волей и желанием, последнее для него — простая «игра воображения с возможностью того, что нечто будет сделано или произойдет».

Мэй утверждал, что современное общество страдает от нездорового разделения любви и воли. Понятие любви связывают с чувственным влечением, отождествляют его с сексом, тогда как понятию воли приписывают значение упорной решимости в достижении целей и реализации каких-либо амбиций. Между тем это представление не раскрывает подлинный смысл этих двух терминов. Когда любовь рассматривают как секс, она становится явлением временным и лишается обязательств; воля исчезает и остается одно только желание.

Любовь и воля «не объединяются автоматически в процессе биологического роста, но должны быть частью нашего сознательного развития».

Секс — это биологическая функция, которая реализуется через половой акт или с помощью какого-нибудь иного способа снятия сексуального напряжения. Хотя в современном западном обществе отношение к сексу стало гораздо более легким, «он до сих пор остается порождающей энергией, силой, обеспечивающей продолжение рода, источником как самого большого удовольствия, так и самой глубокой тревоги для человеческих существ».

Секс и эрос часто путают друг с другом. Однако если секс — это физиологическая потребность, которая удовлетворяется путем снятия напряжения, то эрос представляет собой психическое явление — вид влечения, которое порождается и претворяется в длительном союзе двух любящих людей. Сравнивая секс и эрос, Мэй писал:

«В отличие от секса, эрос берет крылья у человеческого воображения и всегда выходит за пределы любых техник, смеется над всеми книжками-инструкциями, весело кружа по орбите, выходящей далеко за пределы механических правил, определяющих физическую работу органов».

Эрос, приходящий на помощь сексу, берет начало в филии — близкой дружбе, не имею-щей сексуальной направленности. Любовь-филия не терпит спешки, ей нужно время, чтобы вырасти, развиться, пустить корни, как, например, в случае медленно развивающейся любви между братьями и сестрами или между старыми друзьями, знающими друг друга всю жизнь. «В отношениях любви-филии нам не нужно делать ради любимого человека ничего иного, кроме того, что принимать его таким, как он есть, быть рядом с ним и получать удовольствие от его общества. Это дружба в наиболее простом, наиболее прямом смысле этого слова».

Так же, как эрос зависит от филии, так и филия нуждается в агапе. Мэй определял агапе как «уважение к другому, заботу о благополучии другого, не имеющую в виду никаких собственных выгод, бескорыстную любовь, идеальным примером которой является любовь Бога к человеку».

Агапе — это альтруистическая любовь. Это любовь духовная, возвышенная, но вместе с тем несущая с собой риск уподобиться Богу. Она не зависит напрямую от поведения или каких-либо свойств другого человека. В этом смысле она всегда незаслуженная и безусловная.

По мнению Мэя, здоровые отношения взрослых людей объединяют в себе все четыре типа любви.

Свобода и судьба. Мы видели, что для объединения четырех типов любви требуется как раскрытие собственной личности, так и утверждение личности другого. Но это не все. Необходимо утверждать свою свободу (freedom) и противостоять своей судьбе (destiny). Здоровые люди способны не только добиваться свободы, но и достойно встречать свою судьбу.

Свобода — это готовность к переменам, пусть даже конкретный характер этих перемен и остается непредсказуемым. Свобода «предполагает умение всегда держать в голове несколько различных возможностей, даже если в данный момент нам не совсем понятно, как именно нам следует действовать». Это обстоятельство часто ведет к увеличению тревоги, но это нормальная тревога, которую здоровые люди встречают с готовностью и которая вполне поддается управлению.

Мэй различал два вида свободы — свободу действия и свободу бытия. Первую он называл экзистенциальной свободой, вторую — сущностной свободой.

Экзистенциальная свобода. Мэй настаивал на том, что экзистенциальную свободу не следует путать с экзистенциальной философией или с экзистенциальной психологией. Это свобода делать что-либо — свобода действия. Большинство взрослых американцев среднего класса пользуются большой экзистенциальной свободой.

Сущностная свобода. Между тем свобода действия еще не обеспечивает свободу бытия. Иногда кажется, что в действительности экзистенциальная свобода даже затрудняет достижение сущностной свободы. Мэй приводил несколько случаев, когда заключенные тюрем и узники концентрационных лагерей с энтузиазмом говорили о своей «внутренней свободе». Возможно, одиночное заключение или другое ограничение свободы действия помогает человеку более ясно представить свою судьбу и развить в себе свободу бытия. В этой связи Мэй задается следующим вопросом: «Только ли тогда мы можем получить сущностную свободу, когда наше каждодневное существование встречает препятствия?».

Сам он отвечал на этот вопрос отрицательно. Не обязательно быть заключенным в тюрьму, чтобы достичь сущностной свободы, то есть свободы бытия. Судьба сама по себе — наша внутренняя тюрьма, и осознание этого факта подвигает нас думать больше о свободе бытия, а не о свободе действия.

Судьба. Судьба — это то, к чему мы движемся, наша единственная конечная станция, наша цель. Это отнюдь не означает тотальную предопределенность и обреченность. В границах, определенных судьбой, мы имеем право на выбор, и эта свобода позволяет нам при необходимости противостоять своей судьбе и изменять ее. В то же время невозможно изменить все, чего бы мы ни захотели. Мы не можем достичь успеха в любой работе, победить любую болезнь, построить отношения с любым человеком в точном соответствии со своими представлениями. Жизнь всегда вносит свои коррективы. «С судьбой нельзя не считаться, мы не можем просто стереть ее или заменить чем-то другим. Но мы можем выбирать, как нам отвечать нашей судьбе, используя дарованные нам способности».

Психотерапия. В отличие от Фрейда, Адлера, Роджерса и других теоретиков личности, опиравшихся на богатый клинический опыт, Мэй не основал школу со множеством горячих последователей и четко определенной методикой. Тем не менее, он очень много писал о предмете психотерапии.

Как уже отмечалось выше, Мэй не считал тревогу и чувство вины главными составляющими психических расстройств и, следовательно, видел цель терапии не в том, чтобы успокоить эти чувства. Он считал, что неправильно ориентировать психотерапию на излечение пациента от конкретной болезни или на решение его конкретной проблемы. Вместо этого он ставил перед терапией задачу сделать людей более человечными, помочь им расширить и развить свое сознание, подтолкнув их тем самым к возможности свободного выбора. Возможность выбора, в свою очередь, ведет к росту свободы и одновременно ответственности.

Мэй утверждал, что «цель психотерапии — сделать людей свободными». «Я считаю, — писал он, — что работа психотерапевта должна заключаться в том, чтобы помочь людям получить свободу для осознания и осуществления своих возможностей». Мэй настаивал на том, что терапевт, который сосредоточивается на симптомах пациента, упускает из виду нечто более важное. Невротические симптомы являются всего лишь способами убежать от своей свободы и показателями того, что пациент не использует свои возможности. Когда пациент становится более свободным и человечным, его невротические симптомы, как правило, исчезают, невротическая тревога уступает место нормальной тревоге и невротическое чувство вины заменяется нормальным чувством вины. Но все это — побочные выгоды, а не главная цель терапии. Мэй твердо придерживался мнения, что психотерапия должна в первую очередь помогать людям прочувствовать свое существование и что «любое последующее выздоровление от симптомов должно быть побочным продуктом этого процесса».

Каким образом терапевт помогает пациентам стать свободными и ответственными людьми? Мэй не предлагал конкретных рецептов, следуя которым терапевты могли бы выполнять эту задачу. У экзистенциальных психологов нет четко определенного набора техник и методов, применимых ко всем пациентам. Вместо того чтобы использовать общие техники, они обращаются к личности пациента и к ее уникальным свойствам. Они должны установить доверительные человеческие отношения с пациентом (Mitwelt) и с их помощью привести пациента к лучшему пониманию себя и к более полному раскрытию его собственного мира (Eigenwelt). Это может значить, что пациента надо будет вызвать на поединок с собственной судьбой, что он будет испытывать отчаяние, тревогу и чувство вины. Но это также означает, что должна состояться человеческая встреча один на один, в которой оба, терапевт и пациент, являются личностями, а не объектами. «В этом взаимодействии я должен быть способен в некотором смысле ощутить тоже, что ощущает пациент. Моя работа терапевта должна быть открытой его внутреннему миру».

По мнению Мэя, терапия вбирает в себя элементы религии, науки, а также доверительных межличностных отношений, в идеале напоминающих дружбу. Дружба, однако, не является простым социальным взаимодействием, скорее, она требует от терапевта готовности к сопротивлению со стороны пациента и к необходимости подталкивать его к активным действиям. Мэй считал, что человеческие отношения сами по себе целительны и что их преобразующее воздействие не зависит от того, что говорит терапевт, и от того, каких взглядов он придерживается.

«Наша задача — быть проводниками, друзьями и толкователями для людей во время их путешествия по их внутреннему аду и чистилищу. Говоря более точно, наша задача — помочь пациенту дойти до той точки, где он сможет решать, продолжать ли ему оставаться жертвой... или покинуть это положение жертвы и пробираться дальше через чистилище с надеждой достичь рая. Часто наши пациенты, приближаясь к концу пути, очевидно напуганы возможностью решать все самостоятельно или исполь-зовать свой шанс, чтобы завершить предприятие, которое они так отважно начали».

Мэй разделял многие философские взгляды Карла Роджерса. Основным в подходах обоих иссле-дователей было понимание терапии как человеческой встречи, то есть близких человеческих взаимоот-ношений, способных помочь росту как пациента, так и терапевта. На практике, однако, Мэй был гораздо более склонен задавать вопросы, углубляться в ранние детские впечатления пациента и предлагать возможные объяснения его нынешнего поведения.

16. Гештальт-подход оказания психологической помощи Ф. Перлза: взгляд на природу человека.

Взгляд на человеческую природу. Подобно личностно-ориентированному подходу, гештальт­терапия рассматривает человека феноменологически. Пассонс выделил восемь представлений о природе человека, которые составляют сущность гештальт-подхода: