Кто кормит Париж? 3 страница

Все эти стратегии пренебрегают спросом, который является другой стороной базисного уравнения рыночной экономики. Следует ли допускать торговлю товарами, изготовление которых связано с уничтожением исчезающих видов? Большинство ответит: нет, не следует. Юридический запрет на производство кинжалов с рукоятками из рога носорога в странах, подобных США, снижает общий спрос на них, что уменьшает и побуждения, провоцирующие браконьеров охотиться на этих животных. В то же время существует и противоположное мнение, которое не лишено резона. Некоторые должностные лица, занимающиеся сохранением окружающей среды, утверждают, что продажа ограниченного, законно накопленного количества носорожьих рогов (или слоновой кости, если говорить о слонах) могла бы иметь два благотворных эффекта. Во-первых, это позволило бы испытывающим материальные трудности правительствам собрать средства для борьбы с браконьерами. Во-вторых, снизило бы рыночные цены на те же товары, добытые незаконным путем, и тем самым уменьшило бы стимул к охоте на представителей исчезающих видов.

Как и в любом сложном политическом вопросе, в данном случае точного ответа нет, но есть определенные подходы к решению проблемы, и эти подходы плодотворнее других. Суть их состоит в том, что защита черного носорога имеет по меньшей мере такое же отношение к экономике, какое она имеет к биологической науке. Нам известно, как размножаются черные носороги, чем они питаются и где живут. Теперь нам необходимо вычислить, как заставить людей прекратить отстрел этих животных. А решение этой задачи требует понимания того, как ведут себя не черные носороги, а люди.

Стимулы важны. Когда мы получаем процент от суммы сделки, то работаем интенсивнее. Если цены на бензин ползут вверх, мы меньше ездим на машинах. Поскольку моя трехлетняя дочка по опыту знает, что получит конфетку, если будет реветь, пока я разговариваю по телефону, она будет плакать как раз тогда, когда я разговариваю по телефону. Вот один из выводов, сделанных Адамом Смитом в книге «The Wealth of Nations» («Исследование о природе и причинах богатства народов»): «Мы ожидаем обеда не от милости мясника, пивовара или пекаря, но от их заботы об их собственных интересах». Билл Гейтс бросил Гарвард не для того, чтобы вступить в Корпус мира, а для того, чтобы основать Microsoft — компанию, которая сделала его одним из богатейших людей мира и положила начало революции, связанной с использованием персональных компьютеров, что улучшило и нашу жизнь. Личная выгода заставляет Землю вращаться. Этот вывод настолько самоочевиден, что кажется наивным. И все же им, как правило, пренебрегают. Старый лозунг «От каждого по способностям — каждому по потребностям» стал притчей во языцех, но, будучи положен в основу экономической системы, он вызвал всевозможные бедствия — от неэффективности до массового голода. В любой системе, которая не опирается на рынки, личные мотивы обычно разведены с производительностью: компании и рабочие не получают вознаграждения за внедрение новшеств и интенсивный труд; впрочем, их не наказывают и за леность и неэффективность.

До какой степени может дойти эта неэффективность? Экономисты считают, что к моменту падения Берлинской стены некоторые автомобилестроительные заводы ГДР фактически уничтожали стоимость. Так как процесс производства автомобилей на этих заводах был невероятно неэффективным, а конечный продукт производства был весьма убогим, заводы выпускали автомобили, стоимость которых была меньше стоимости ресурсов, затраченных на их выпуск. В сущности, они брали вполне качественную сталь и превращали ее в металлолом! Неэффективность подобного рода может существовать и в странах, номинально считающихся капиталистическими. В таких странах, например в Индии, государство владеет и управляет крупными секторами экономики. К 1991 г. Hindustan Fertilizer Corporation существовала и действовала 12 лет [23]. Ежедневно 1200 работников приходили на работу в эту корпорацию — официально с целью производить удобрения. Была лишь одна маленькая неувязочка. Этот завод никогда не производил никаких удобрений на продажу. Никаких. Правительственные чиновники управляли заводом, используя средства из госбюджета. Установленное на этом предприятии оборудование никогда не работало должным образом. Тем не менее 1200 рабочих ежедневно являлись на работу, а государство продолжало платить им заработную плату. В целом это предприятие представляло собой некую индустриальную шараду. Оно влачило существование потому, что не было механизма, который заставил бы закрыть его. Когда государство финансирует предприятие, нет никакой нужды в производстве какой-то продукции и в ее продаже по цене выше себестоимости.

Эти примеры, каждый в своем роде, кажутся забавными, но ничего забавного в них нет. В настоящий момент в экономике Северной Кореи царит такая неразбериха, что страна не в состоянии прокормить себя или произвести что-либо ценное для получения достаточного объема продовольствия путем обмена с внешним миром. В результате продолжающийся голод уже унес жизни примерно 2 млн человек и сделал 60 % северокорейских детей дистрофиками. Журналисты описывают голодающих, которые едят траву и ползают по железнодорожным путям в поисках кусков угля, вывалившихся из проходящих поездов.

Вершители американской политики, как правило, пренебрегают важностью побудительных мотивов. Причина хронического дефицита электроэнергии в Калифорнии достаточно проста: спрос на электричество превышает его предложение. Однако политики с самого начала отказались от меры, которая должна быть частью любого решения проблемы. Они не допустили роста цен на электричество. Потребителей электроэнергии призвали к ее экономии, не сопроводив сей призыв никакими материальными стимулами к этому. Печальная реальность состоит в том, что кошелек сильнее сознания. Одно дело — испытывать смутное чувство вины при включении термостата, и другое дело, когда имеешь твердую уверенность в том, что включение термостата обойдется в лишние 200 дол. в месяц. (Я сохранил детские и очень живые воспоминания об отце, который был не больно-то склонен к охране окружающей среды, но мог выжать монетку из любого камня: вот он бродит по дому и закрывает двери чуланов, говоря нам, что ему не платят за проветривание наших чуланов.) При любом рассчитанном на длительную перспективу решении энергетической проблемы в Калифорнии цена на электроэнергию должна отражать ее нехватку.

Между тем государственную систему образования в США можно сравнить скорее с Северной Кореей, нежели с Силиконовой долиной. Не буду вступать в дискуссию о школьных талонах на обеды, но мне хотелось бы обсудить с читателями один поразительный феномен, который имеет отношение к стимулам в образовании. Об этом явлении я написал материал для журнала «The Economist» [24]. Заработки американских учителей никоим образом не связаны с эффективностью их работы; профсоюзы учителей последовательно выступают против любых форм оплаты по заслугам. Вместо этого заработки учителей почти во всех округах государственной системы образования в стране рассчитываются по жесткой формуле, учитывающей длительность работы в школе — факторов, которые, как выяснили исследователи, не имеют особого отношения к эффективности преподавательской деятельности. Эта единообразная шкала оплаты создает комплекс стимулов, которые экономисты называют «отбором по отрицательным признакам». Поскольку самые одаренные учителя с большой вероятностью могут успешно трудиться и в иных качествах, у них есть сильные побудительные мотивы уйти из школы и перейти на работу, где заработная плата более тесно связана с производительностью. У менее талантливых учителей действуют побуждения прямо противоположного свойства.

Теория интересна, данные поразительны. Наиболее яркие, наиболее одаренные, по результатам тестов, личности, как правило, избегают профессии школьного учителя. Вероятность того, что самые способные студенты выберут педагогику главной дисциплиной в колледже, минимальна. Вероятность того, что самые способные из выбравших педагогику в качестве главной дисциплины станут учителями, также невелика. А среди тех, кто становится школьным учителем, люди, имеющие самые высокие баллы по результатам тестов, скорее всего, уйдут из школы. Ничто из этих данных не доказывает того, что американским учителям платят соответственно их вкладу. Многим из них, особенно тем одаренным людям, которые остаются работать учителями, потому что любят эту профессию, платят недостаточно. Главная проблема остается: любая система, при которой всем учителям платят одинаково, дает наиболее талантливым из них сильный стимул к поиску другой работы.

Люди — сложные существа, готовые и способные делать все что угодно для того, чтобы повысить свое материальное благосостояние настолько, насколько это возможно. Иногда предсказать, как будут разворачиваться события, легко, иногда — чрезвычайно сложно. Экономисты нередко говорят об «искаженных стимулах», т. е. о стимулах, которые могут быть созданы непреднамеренно, случайно, тогда, когда мы намереваемся достичь какого-то совершенно иного результата. В политических кругах это явление иногда называют «непреднамеренными последствиями». Рассмотрим исполненное благих намерений требование, чтобы всех младенцев и маленьких детей при перелетах пристегивали к детским автомобильным сиденьям, устанавливаемым на пассажирских креслах. Джейн Гарви, возглавлявшая в администрации Клинтона Федеральное управление гражданской авиации, на конференции по безопасности авиаперевозок заявила, что подчиненное ей ведомство обязалось «обеспечить детям тот же уровень безопасности в самолетах, каким пользуются взрослые». Джеймс Холл, бывший в то время председателем Национального совета по безопасности на транспорте, сетовал, что перед взлетом багаж крепят, тогда как «самый драгоценный груз взлетающего самолета — младенцы и детишки — остается незакрепленным» [25]. Гарви и Холл привели несколько случаев, когда дети могли бы остаться в живых при авиакатастрофах, будь они пристегнуты. Таким образом, требование установить в самолетах автомобильные сиденья для детей Должно было предотвратить травмы и спасти жизни детей.

Так ли это? Для того чтобы использовать автомобильное кресло, семья, путешествующая с малым ребенком, должна купить еще одно место в самолете, что резко увеличивает стоимость авиапутеществия. Авиакомпании теперь не дают существенных скидок на детей. Место есть место, и оно, вероятно, обойдется в несколько сотен долларов. В результате некоторые семьи предпочтут воспользоваться не самолетом, а машиной. Но путешествия на машинах, даже со специальными детскими сиденьями, гораздо опаснее авиапутешествий. В итоге требование установить автомобильные сиденья для детей в самолетах может привести к увеличению количества травм и смертей среди детей (да и взрослых), а не к их сокращению.

Рассмотрим еще один пример того, как добрые намерения приводят к скверным результатам, потому что люди, руководствующиеся благими намерениями, не вполне учли побудительные мотивы других людей, которые порождают их решения. Мехико — один из наиболее страдающих от загрязнения окружающей среды городов мира; окружающие этот город горы и вулканы как ловушка задерживают грязный воздух, представляющий собой, по описанию «New York Times», «серовато-желтую взвесь загрязняющих веществ» [26]. Начиная примерно с 1990 г. мексиканское правительство развернуло программу борьбы с этим загрязнением, вызванным в основном выхлопами из двигателей автотранспорта. Новый закон требовал, чтобы все автомобили один день в неделю не выезжали на улицы (например, на машинах с определенными номерами нельзя было ездить по вторникам). Логика этого плана была однозначна: чем меньше машин на дорогах, тем меньше загрязнение воздуха.

Что же случилось в действительности? Как и следовало ожидать, неудобство, вызванное ограничением дней, когда можно пользоваться автомобилем, многим пришлось не по вкусу. Владельцы автомобилей отреагировали на этот запрет так, как могли бы предсказать аналитики, но не сделали этого. Семьи, которые могли позволить себе второй автомобиль, купили его или же просто, купив новый автомобиль, не стали избавляться от старого, так что теперь у них всегда был хотя бы один автомобиль для поездок в любой из дней. Для состояния воздушной среды такая политика оказалась хуже отсутствия всякой политики, поскольку доля старых автомобилей на дорогах возросла, а двигатели старых машин выбрасывают больше токсичных веществ. Истинным результатом этого политического решения стало появление на дорогах не меньшего, а большего количества старых, загрязняющих воздух машин. Проведенное в 1995 г. исследование показало, что совокупное потребление бензина возросло. Позднее от этой программы отказались в пользу обязательной проверки машин на выхлопы [27].

Верно ли, что в частном секторе побудительные мотивы чудесным образом автоматически уравновешивают друг друга так, что от этого всем становится лучше? Пожалуй, не совсем. Корпоративная Америка в целом представляет собой сточную яму, в которой бурлят разнонаправленные, не скоординированные друг с другом стимулы. Доводилось ли вам когда-либо видеть у касс ресторанов быстрого питания тот или иной вариант плаката со словами: «Если вам не дали чек, ваша еда не оплачена. Пожалуйста, вызовите менеджера»? Неужели сеть ресторанов Burger King кровно заинтересована в том, чтобы вручить вам чек ради полноты вашей семейной бухгалтерии? Разумеется, нет. В Burger King хотят избавиться от воровства собственных служащих. А единственно возможным и безопасным способом воровства у служащих ресторанов Burger King является получение оплаты без регистрации этой операции на кассовом аппарате. Другими словами, служащий продает вам бургер и жареный картофель, но не выбивает чек и прикарманивает полученные от вас деньги. Эту ситуацию экономисты называют «проблемой хозяина и агента». Хозяин (Burger King) нанимает агента (кассира), у которого есть мотив к совершению множества поступков, которые необязательно наилучшим образом соответствуют интересам компании. Burger King может либо потратить массу времени и денег на слежку за своими работниками, либо стимулировать посетителей к выполнению этой работы для компании. Данный маленький плакат возле кассы — хитроумная уловка управляющих.

Проблема хозяина и агента в верхних эшелонах корпоративной Америки так же важна, как и на самом нижнем ее уровне, в значительной мере потому, что агенты, управляющие крупнейшими американскими корпорациями (главные администраторы и Другие топ-менеджеры), необязательно являются одновременно и собственниками управляемых ими компаний (акционерами), я — держатель акций компании Starbucks, но не знаю даже имени директора этой компании. Как я могу быть уверенным в том, что он (она) действует в моих лучших интересах? Действительно, есть множество примеров, заставляющих предполагать, что управляющие корпорациями не отличаются от кассиров из ресторанов Burger King: у них есть определенные побудительные мотивы, которые не всегда соответствуют интересам управляемых ими компаний. Они могут, фигурально выражаясь, запускать руку в кассу, обзаводясь личными реактивными самолетами и карточками членов загородных клубов. Или же они могут принимать стратегические решения, которые принесут выгоду не акционерам, а им. Например, тот факт, что две трети слияний корпораций не увеличивают стоимость вновь образованных компаний, а треть слияний делает акционеров беднее, вызывает шок. Почему очень умные управляющие столь часто совершают поступки, в которых, по-видимому, нет особого экономического смысла?

Как утверждают экономисты, ответ отчасти заключается в том, что, даже если акционеры несут убытки от слияний, управляющие высшего звена извлекают из слияний выгоды. Топ-менеджер, разработавший план сложной корпоративной сделки и реализовавший этот план, привлекает к себе внимание. В результате сделки он становится управляющим более крупной компании, его престиж возрастает, даже если у возникшей в результате слияния корпорации прибыль меньше, чем совокупная прибыль составивших ее компаний до слияния. В крупных компаниях просторные офисы, высокая зарплата и большие самолеты. В то же время некоторые слияния и поглощения совершенно оправданны в стратегическом плане. Могу ли я, будучи неинформированным акционером, даже имеющим большой пакет акций компании, заметить разницу? Если я не знаю даже имени главного администратора Starbucks, то как я могу быть уверенным в том, что она (он) большую часть дня не гоняется за хорошенькими секретарями по офису? Черт побери, это потруднее, чем быть менеджером ресторана Burger King.

В последние годы появился ответ на вопрос о недобросовестности менеджеров высшего звена: использование опционов на приобретение акций в качестве инструмента вознаграждения управляющих. Это рассчитанный на менеджеров высшего уровня эквивалент плаката возле кассы ресторана Burger King с обращенным к вам вопросом, получили ли вы чек. Большинство американских управляющих высшего звена и другие важные функционеры теперь получают крупную часть своего вознаграждения в форме опционов на покупку акций. Эти опционы позволяют лицу, получившему их, в будущем приобретать акции компании по определенной, заранее установленной цене, скажем по 10 дол. за акцию. Если у компании высокие прибыли и цена на ее акции растет и достигает, допустим, 57 дол. за штуку, то такие опционы очень выгодны (хорошо иметь возможность купить какой-нибудь товар за 10 дол., когда на открытом рынке этот товар продают по 57 дол.). В то же время если цена на акции компании падает до 7 дол., опционы на покупку этих акций ничего не стоят. Нет смысла покупать товар за 10 дол., если можно выйти на открытый рынок и купить этот товар на 3 дол. дешевле. Суть данной компенсационной схемы заключается в приведении мотивов управляющих высшего уровня в соответствие с интересами акционеров. Если цена на акции растет, управляющий высшего звена богатеет, но при этом богатеют и акционеры компании. Эта стратегия несовершенна: хитрые директоры найдут способы злоупотребления игрой в опционы (точно так же, как и кассиры могут найти новые способы кражи денег). Но в целом стратегия здравая. Учитывая, что я не знаю имени директора Starbucks, я очень надеюсь на то, что у него или у нее есть изрядный пакет опционов.

Та же стратегия хорошо мотивирует членов советов директоров — людей, избранных акционерами для управления открытыми акционерными компаниями. Исследование, проведенное консалтинговой фирмой McKinsey & Company, показало, что столь простой прием, как избрание в совет директоров людей, имеющих крупные пакеты акций компании, существенно повышает эффективность деятельности компании [28]. McKinsey установила, что в 1987 г. компании, директоры которых имели в собственности «ощутимые пакеты акций» возглавляемых ими компаний, в течение предшествующего десятилетия работали гораздо лучше, чем компании, директоры которых не имели таких пакетов. Когда McKinsey рассмотрела по отдельности фирмы, которые в своих отраслях работали намного лучше, чем другие, обнаружилось, что в компаниях-лидерах средний размер пакетов акций, принадлежащих директорам, которые не работали в компаниях, был в пять раз больше среднего размера пакетов акций, находившихся в собственности директоров отстающих фирм, которые не работали в руководимых ими компаниях.

Чтобы столкнуться с проблемами хозяина и агента, не надо быть титаном корпоративного бизнеса. В жизни много ситуаций, в которых мы вынуждены нанимать людей, побудительные мотивы которых подобны, но не тождественны нашим собственным мотивам, — и различие между «подобным» и «тождественным» может быть огромным. Возьмем агентов, занимающихся недвижимостью, — эту особую породу мерзавцев, которые должны печься о ваших интересах, но могут этого и не делать, независимо от того, покупаете ли вы недвижимость или продаете ее. Посмотрим сначала на дело с точки зрения приобретения недвижимости. Агент почтительно показывает вам множество домов, и в конце концов вы находите именно то, что нужно. Пока все идет хорошо. Но теперь наступает момент торга с продавцом по поводу цены покупки. В этих торгах агент зачастую выступает в роли вашего главного советчика. Но труды агента по недвижимости будут оплачены процентом от окончательной цены покупки. Чем больше вы заплатите, тем больше денег получит ваш агент и тем меньше времени займет весь процесс согласования цены.

Если посмотреть на дело со стороны продавца, то и здесь есть проблемы, хотя и более тонкого характера. Чем выше цена, которую вы получаете за ваш дом, тем больше денег получит ваш агент. Это нормально. Но ваши побудительные мотивы все еще не вполне скоординированы друг с другом. Предположим, вы продаете дом, который стоит примерно 300 тыс. дол. Ваш агент может определить его стоимость в 280 тыс. дол. и продать его за 20 минут. Или же агент может назначить ему цену в 320 тыс. дол. и дожидаться покупателя, которому действительно нравится район, где находится ваш дом. Выгода, которая зависит от определения цены агентом, велика. Она равна 40 тыс. дол. Но ваш агент по недвижимости может смотреть на дело иначе. Установление высокой цены приведет к тому, что ему придется долгие недели показывать дом потенциальным покупателям, открывать им двери, да к тому же и выпекать печенье для того, чтобы в доме хорошо пахло. Другими словами, работы не оберешься. Предположим, комиссионные агента равны 3 % от суммы сделки. Если это так, то ваш агент может получить 8400 дол., не делая практически ничего, или 9600 дол. за многие недели труда. Какой вариант предпочли бы вы? Самым важным мотивом вашего агента, выступает ли он от имени продавца или от имени покупателя, является стремление совершить саму сделку, независимо от того, выгодна для вас цена сделки или нет.

Экономика учит нас, как находить правильную мотивацию. По словам Гордона Гекко из «Wall Street», жадность — это хорошо, так сделайте же так, чтобы она работала на вас. Впрочем, м-р Гекко не вполне прав. Жадность не всегда благо, даже для очень своекорыстных людей. И верно, некоторые из самых интересных проблем экономики связаны с ситуациями, в которых рационально мыслящие и действующие в собственных интересах люди совершают поступки, причиняющие им ущерб. Между тем их поведение совершенно логично.

Классический пример подобной ситуации — «дилемма заключенного», немного надуманная, но весьма иллюстративная модель человеческого поведения. В сущности, это история двух людей, арестованных по подозрению в совершении убийства. Их сразу же изолировали друг от друга, чтобы лишить возможности общаться между собой. Доказательства их виновности не слишком веские, и полиция добивается от них признания. Собственно говоря, власти готовы пойти на сделку, если один из подозреваемых «заложит» другого и представит его в качестве инициатора преступного замысла.

Если ни один из арестованных не сделает признания, полиция обвинит их обоих в незаконном ношении оружия, что означает приговор к пяти годам тюремного заключения. Если признаются оба, то каждый получит по 25 лет тюрьмы за убийство. Если один «заложит» другого, то первый как сообщник отделается легким приговором — три года тюремного заключения, тогда как другой получит пожизненное заключение. Что же происходит?

Для обоих лучше всего молчать и ни в чем не сознаваться. Однако они поступают иначе. Каждый из них начинает думать… Арестованный А рассчитывает, что, если его сообщник будет молчать, он, А, сможет отделаться тремя годами тюрьмы, «заложив» своего подельника. И тут до него доходит: его сообщник почти наверняка рассуждает точно так же. В таком случае лучше сделать признание и тем самым избежать того, что ответственность за преступление будет взвалена только на него. И верно, для него лучшая стратегия состоит в том, чтобы признаться независимо от того, что сделает сообщник. Дав признательные показания, А либо отделается тремя годами тюрьмы (в случае, если его сообщник будет держать язык за зубами), либо избежит пожизненного заключения (в случае, если сообщник заговорит).

Разумеется, у арестованного Б те же самые побудительные мотивы. В итоге оба сознаются в совершении убийства — и получают по 25 лет тюрьмы, хотя могли бы отделаться пятью годами заключения. Обратите внимание: ни один из них не совершает никаких иррациональных поступков.

Особенностью этой модели является то, что она позволяет глубоко понять реальные ситуации, в которых необузданное своекорыстие приводит к очень плохим результатам. Это замечание применимо, в частности, к способам эксплуатации общих для многих людей возобновляемых природных ресурсов вроде запасов рыбы. Например, если вести промысел атлантической меч-рыбы разумно, ограничивая количество добытой в каждом сезоне рыбы, популяция ее будет стабильной или даже увеличится, что даст рыбакам источник дополнительных доходов. Однако у мировых запасов меч-рыбы нет собственника, что затрудняет контроль над тем, кто и сколько ее выловил. В результате независимые друг от друга рыбаки начинают действовать в сущности так же, как находящиеся под следствием арестованные в приведенном выше примере. Они могут либо ограничить свои уловы ради сохранения запасов меч-рыбы, либо добывать ее как можно больше. Что же происходит?

А происходит именно то, что предсказывает «дилемма заключенного»: рыбаки недостаточно доверяют друг другу, чтобы скоординировать свои усилия для достижения результата, который был бы выгоден им всем. Рыбак из Род-Айленда Джон Сорлиен поведал «New York Times» историю о сокращении запасов рыбы: «Теперь мой единственный побудительный мотив — выйти в море и добыть столько рыбы, сколько я смогу. У меня нет стимула к сохранению рыбных запасов, ибо любую рыбу, которую не выловлю я, выловит другой рыбак» [29]. Так промысловики подчистую уничтожают мировые запасы тунца, трески, меч-рыбы и омаров. Между тем политики часто усугубляют ситуацию, оказывая рыбакам, испытывающим трудности, материальную помощь в виде разнообразных субсидий. Такая помощь просто сохраняет создавшееся положение, ибо без нее некоторые рыбаки могли бы заняться другим промыслом.

Иногда людей надо спасать от них же самих. Хорошим примером этого может служить живущая промыслом омаров община Порт-Линкольна на южном побережье Австралии. В 1960-х годах община установила лимит на количество ловушек, которые можно было устанавливать в море, и затем продала лицензии на использование этих ловушек. С тех пор любой человек, пожелавший заняться промыслом омаров, мог сделать это, только купив лицензию у другого промысловика. Этот лимит на совокупный объем добычи позволил популяции омаров увеличиться. Забавно, но ловцы омаров из Порт-Линкольна зарабатывают больше, чем их американские коллеги, работая при этом меньше. Не мудрено, так как лицензия на использование ловушки, купленная в 1984 г. за 2000 дол., ныне стоит примерно 35 тыс. дол. Австралийский ловец омаров Дэрил Спенсер сказал корреспонденту «Times»: «Зачем наносить ущерб промыслу? Это мои сбережения на старость. Если бы омара здесь больше не было, никто не стал бы платить мне 35 тыс. дол. за ловушку. Если я сейчас подчистую выловлю всех омаров в этих водах, через 10 лет мои лицензии полностью обесценятся». Мистер Спенсер не умнее других рыбаков, промышляющих по всему миру, и не более их проникнут альтруизмом. Просто у него другие мотивы и стимулы. Странно, но некоторые группы защитников окружающей среды выступают против введения подобных лицензированных квот, поскольку в результате происходит «приватизация» ресурсов, являющихся общим достоянием. Защитники окружающей среды также опасаются того, что лицензии будут скуплены крупными корпорациями, которые вытеснят из бизнеса ловцов-одиночек.

Заслуживают упоминания еще два момента, касающиеся стимулов. Во-первых, рыночная экономика побуждает к упорному, напряженному труду и к прогрессу не просто потому, что вознаграждает победителей, но и потому, что уничтожает проигравших. 1990-е годы были для пользователей Интернета золотым временем, а для производителей электрических печатных машинок это были тяжелые годы. «Невидимая рука» Адама Смита подталкивает нас к идее «созидательного разрушения», название которой дал австрийский экономист Йозеф Шумпетер. Дуракам на рынке неуютно. Возьмем в качестве примера компанию Wal-Mart, поразительно успешно действующую в розничной торговле и появление которой часто приводит к массовому разорению тех, кто уже давно работает на местных рынках. Американцы потянулись в торговые центры Wal-Mart потому, что там им предлагают потрясающий ассортимент товаров по более низким, чем где-либо, ценам. Это очень здорово. Возможность купить дешевле в сущности то же самое, что получить больший доход. В то же время торговые центры Wal-Mart стали кошмаром для магазина Al's Glass and Hardware в г. Пекин, штат Иллинойс, и для всех семейных магазинчиков, где бы они ни находились. Модель катастрофы известна до деталей: Wal-Mart открывает огромный торговый центр на окраине городка, а через несколько лет оказывается, что мелкие магазинчики на центральной улице закрыты и заколочены.

Капитализм может быть грубым и жестоким. Оглядываясь назад, мы с восторгом говорим о технологических прорывах вроде тех, что были вызваны появлением парового двигателя, механической прядильной машины, телефона. Но эти прорывы создали трудные времена соответственно для кузнецов, прядильщиц или телеграфистов. Созидательное разрушение не есть что-то такое, что может произойти в рыночной экономике. Это нечто, происходящее в обязательном, непременном порядке. В начале XX в. половина американцев трудилась в сельском хозяйстве [30]. Теперь доля занятых в сельском хозяйстве равна примерно 1 % и продолжает сокращаться (из аграрного сектора штата Айова ежегодно уходят примерно 15 тыс. человек). Заметьте, что при этом не произошло двух важных вещей: (1) мы не умерли с голоду; и (2) у нас нет безработицы на уровне 49 % трудоспособного населения. Вместо этих несчастий произошло следующее: американское сельское хозяйство стало настолько продуктивным, что теперь, для того чтобы прокормиться, нам надо гораздо меньше фермеров. Люди, которые 90 лет назад занимались бы сельским хозяйством, ныне ремонтируют машины, изобретают компьютерные игры, стали профессиональными футболистами и т. д. Просто представьте потерю, которую бы мы все понесли, если бы Билл Гейтс, Стивен Спилберг и Опра Уинфри возделывали кукурузу.