Глава 19. Поздний вечер на казанском военном аэродроме

Поздний вечер на казанском военном аэродроме. Над нами – голая луна. Вокруг чужие люди: темно, зыбко и неуютно. Последнее доброе дело Шурика: мой военный китель меняется на огромный безразмерный черный свитер. Мы обнимаемся с ним и надеемся когда-нибудь встретиться. Шурик целует Маше руку. Спасибо тебе Шурик. За самолет, за автомат и за туфельки 37 размера. Спасибо за все! Шурик вразвалку идет к самолету. Маленький щуплый солдатик везет нас на вокзал.

Ночной вокзал. Сонное царство баулов и бомжей. Старое раздолбанное расписание. Коррективы внесены черным фломастером поверх прозрачного пластика. Судя по расписанию, сегодня поездов больше не будет. Одними губами на выдохе: «Твою мать…»

Ночевать на вокзале – не хочется. Ехать в гостиницу нельзя: Машин паспорт, единственный на двоих, больше не пригоден к употреблению.

Случайно, из разговора двух лиц сомнительного вида я понимаю, что поезд Оренбург-Вятка опаздывает на четыре часа. И скоро должен появиться в Казани. Я стучу в окошко кассы. Тишина. Стучу еще. Появляется заспанная кассирша, которая подтверждает наличие поезда и билетов.

– А СВ есть?

– Какое еще СВ? Молодой человек? Вы что, совсем? Грузопассажирский поезд.

– А купе?

Она устало кивает головой.

– Можно выкупить четыре места?

– Можно, если вам деньги девать некуда.

– А скоро поезд?

– Скоро. Через пятнадцать минут.

Я показываю Маше билеты. Она немного оживляется.

– Куда мы едем?

– В Вятку.

– Где это?

– Где-то. Какая разница?

– А далеко?

– Одна ночь.

Неосвещенная платформа. Откуда-то издалека по глазам бьет прожектор. Запах угля, смолы и еще чего-то, из чего получается запах железной дороги. Зябко. Вот и поезд. Не верится, что на сегодня – все…

Толстенькая сорокалетняя проводница почему-то в фартуке. Вагона-ресторана в поезде нет, но коньяк, горячий чай и печенье нам принесут. Мы выпиваем две маленькие бутылочки Арагви почти залпом. Покурить в грохочущем тамбуре. И все. И спать. И никаких разговоров, тюрем, Звездочек, хатов, монастырей и убийств. На душе – хорошо. Радостно и устало. Тихое радио ловит это настроение и запускает еле слышно Козина.

Мы так близки, что слов не нужно

Чтобы повторять друг другу вновь:

Что наша нежность и наша дружба

Сильнее страсти, больше чем любовь

Веселья час и боль разлуки

Хочу делить с тобой всегда.

Давай пожмем друг другу руки,

И в дальний путь на долгие года.

Неужели семейное счастье, для которого я не создан, наступает так решительно?

***

Утро было приятно-суетливым. Не успел я сбивчиво рассказать Маше о своих приключениях во время завтрака с печеньем и чаем, как поезд пришел в Вятку. Прямо на вокзале мы попытались договориться с бабушкой в платочке о сдаче нам комнаты. Она подозрительно взглянула на нас:

– А вещи-то где ваши, голубки?

Маша сначала взглянула на свой маленький рюкзачок. Потом на меня. Я решил, что пора выкручиваться. Милиции вокруг – полно.

– О, бабуль! Тут такая история! Вещи наши в аэропорту. Сдали их в багаж. Ну и… Пошли выпить по маленькой. На посошок. А самолет и улетел. Прямо с вещами. Хорошо, документы при нас. И деньги. Пришлось железной дорогой ехать. Так что мы сейчас прямо в аэропорт. Спасать улетевшие вещи.

– Н-да. Нельзя. Нельзя на посошок не выпить. Это – как без хорошей молитвы. Пути не будет… А документы покажете?

– А как же! Маша, покажи бабушке документы!

– Ну ладно. А то сами понимаете… Ключи кому угодно давать… В наше-то время.

– Конечно, бабуля! Как не понять. Жуткое время, бабуля. Жуткое!

– Ох, не приведи Бог! Все времена плохи, а это из всех времен вообще…

– Что, бабуль, скоро царство Антихриста?

– Про Антихриста – не скажу. Не знаю. А вот пенсия – не скоро. Еще три недели.

Бабушка задумчиво пожевала губами, очевидно, проверяя расчеты, и мы втроем сели в такси, что окончательно успокоило ее в отношении нашей благонадежности.

Что можно было украсть из бабушкиной квартиры, я так и не понял. Там не было даже телевизора. Старая колченогая мебель. Пластиковая люстра образца 1960 года. Мы приняли душ в заржавевшей ванне и поехали в аэропорт за вещами. То есть в универмаг. Бабушка, перекрестив нас в дверях, благословила на обретение утраченного имущества.

В универмаге мы сначала купили большой чемодан на колесиках. После чего разделились для ускорения процесса. Чемодан остался при Маше. Я купил себе грязно-белый шерстяной свитер грубой вязки, темно-зеленые джинсы, черные туристко-солдатские ботинки и какого-то белья. Все это я немедленно на себя одел, аккуратно выбросив все старые вещи, кроме черного свитера, в большой мусорный бак.

Мы встретились через полчаса у главного входа. Я открыл чемодан, чтобы положить в него старый свитер и тяжело вздохнул. Свитер не влезал. Я вспомнил странное отношение Маши к шопингу. С одной стороны, я как-то зафиксировал достигнутый ею в Париже личный рекорд магазинной скорости, который равнялся 1700 евро в час. И это был честный шопинг. Fair Play. С примерками. Без ювелирных изделий и авиабилетов.

С другой стороны, Маша терпеть не могла говорить о шмотках, о моде, о новой колекции Crizia и всяких женских глупостях, глупее которых могут быть только абстрактные разговоры мужчин о машинах.

С третьей стороны, одевалась Маша всегда хорошо. Или очень хорошо. И не в совковом стиле: к голубой блузочке голубую юбочку с голубыми туфельками и голубой сумочкой. А вполне раскованно и спокойно – по европейски. Вещи сочетались между собой фактурой, интонацией, стилем, душой – если у вещей есть душа, чем угодно – только не цветом и тоном.

Когда я спросил у Маши – как же так: если говорить с подругами о шмотках она не любит, то откуда она знает, что и где покупать? Маша сказала: «А что об этом говорить? Все же видно. И потом, есть журналы».

Сегодня Маша была в ударе. Поэтому пришлось купить еще сумку. Большую, черную, на двух молниях.

Мы продолжили опустошение универмага, но на этот раз вместе (Маше было тяжело таскать чемодан), в результате чего у нас появились шампунь, зубная паста, зубные щетки. И всякие симпатичные мелочи, типа расчесок, пилочек, прокладок, дезодоранта и палочек для чистки ушей.

Я понял, что умираю с голоду. И мы, завезя шмотки к бабушке, пошли в ресторан, сказав таксисту, что нам нужен лучший ресторан в городе. Лучшим в Вятке оказалась коробка из стекла и бетона по имени «Великая Русь».

Я скептически посмотрел на вывеску. Не люблю славянскую каллиграфию. Когда я вижу надпись, выполненную пародийным древнерусским стилем, меня начинают одолевать самые нехорошие предчувствия.

Я понимаю, что концепция Православие-Самодержавие-Народность вошла в моду. Ради Бога. Это, в конце концов, 19-й век. А при чем тут допетровские шрифты? Мы что, хотим вернуться ко временам Алексея Михайловича? Так вот с точки зрения территориальных владений – уже вернулись. Зачем же это шрифтом выделять? Который ничего, кроме осталости, косности и дурного вкуса, не подчеркивает. Да еще на каждом углу. Да еще на футболках сборной России? И как требовать от такой команды европейской игры?

Предчувствия меня не обманули. Кружевные салфетки. Уродливая общепитовская посуда. Угодливые официанты с явной насмешкой над тобой по краям губ. Прямо по старому доброму анекдоту " Хочу в Советский Союз! "

Я заказал селедку, щи и жаркое в горшочке. Решил, что надо соответствовать стилю. Маша попыталась, наоборот, от стиля уйти. Ей не повезло. Салата из авокадо, жареных креветок и зеленого чая, указанных в меню, не было. Маша попыталась возмутиться.

Я примирительно указал Маше на рукописные комментарии к меню, напечатанному на пишущей машинке под копирку. Напротив выбранных Машей блюд стояло короткое слово «нет». Маша вздохнула. Потом заказала блины с икрой и кофе. Я решил успокоить Машу.

– Наверно, таксист ошибся. Это не лучший ресторан в Вятке.

– Надеюсь, что так. А то обидно как-то за город.

– И за державу в целом. Но! Не хлебом единым жив человек. Вот, посмотри на истинные ценности.

Я, осторожно оглянувшись на отсутствующих посетителей, достал Звездочку. Звездочка начала искрить. Я пожалел, что достал ее в ресторане. Маша вернула мне бриллиант, внимательно осмотрев, и задумчиво сказала:

– Он тысяч триста стоит. Или пятьсот. Или миллион. Нужен профессионал, чтобы разобраться. Из-за этой истинной ценности я вчера убила двух человек?

– Ты же знаешь, что драгоценные камни приносят смерть.

– Наоборот. Драгоценные камни – талисманы. Этот, по крайней мере, точно нас спас.

– Это ты нас спасла. Я до сих пор не въезжаю, как у тебя все получилась. Ты же девочка-одуванчик? Автомат, наверно, не держала даже на уроках военной подготовки!

– Не знаю. Я и испугаться не успела. Осенило как-то. Я же высоко сидела. Все видела. Двое живых к тебе подбираются, а двое лежат. Точнее, один лежит, а другой сидит у колеса и заваливается набок. А у него из горла – кровь. Ужас. Но я вижу: двое живых переглядываются между собой. И показывают друг другу головами в твою сторону. А в мою не смотрят. Я тихо вылезла. Подняла автомат. Он валялся у колеса. Я решила, что он должен быть заряжен. А в это время один из тех двух полез в карман. Я испугалась, что за гранатой. Кое-как прицелилась и нажала на эту штуку. У меня заложило уши. Потом навела на другого. Еще раз нажала. Автомат так дергался в руке…

– Да. Есть женщины в русских селеньях. Невероятно.

– Женщины-то есть. Но хочется послушать мужчину. И узнать, что он собирается делать дальше?

– Нам нужно исчезнуть из России. Как минимум, на время. Для этого нам нужные новые документы. Твои годятся только для бабушек на вокзале. А у меня их вообще нет. Справка об освобождении осталась у хатов.

– Допустим.

– У меня в тюрьме появился дружок. Коба. Его отец – авторитет во Владивостоке. Смотрящий по краю. Или что-то в этом духе. Он нам поможет сделать новые документы.

– А без бандитов нельзя?

– Я не знаю честных людей, у которых можно достать фальшивые паспорта. До Владивостока можно доехать поездом.Транссибирским экспрессом. Он как раз проходит через Вятку. Проводники документов не спрашивают. Билеты тоже без паспортов купим. Вчера же купили. Скажем, что паспорта оставили дома, а возвращаться – лень. И на Дальний Восток. Очень красиво. Сопки. Бухты. Тихий океан.

– Сколько туда ехать?

– Из Москвы шесть дней. А отсюда – дня четыре, я думаю.

– И четыре дня не мыться?

– В СВ-вагоне есть душ. Телевизор. Видеомагнитофон. Купим книжек. Кассет. Музыки… Поехали?

– Ты стал каким-то авантюристом. Ты ведь раньше был ленивым раздолбаем.

– Я и сейчас ленивый раздолбай. Поэтому я не тороплюсь в параллельный мир, и мне приходится предпринимать некоторые действия. А в поезде, кстати, очень приятно лениться. Лежишь себе на полке. И ленишься. Только надо виски купить.

– Ты не сопьешься за четыре дня? Хорошо. Поехали на вокзал за билетами. Закажи счет.

Долговязый официант принес счет через несколько секунд, хотя на каждое блюдо у него уходило по сорок минут. Я отсчитал 330 рублей. 10 долларов на двоих. Вот она – загадочная Россия. А ведь Вятка – не деревня. Классический губернский город.

Мы без всяких приключений купили билеты в СВ вагон. А потом журналы, книги, видеокассеты, CD плейер и минимальный джентльменский набор дисков.

Супермаркет осчастливил меня Red Label-ом, оказавшись неспособным на большее. Вернувшись к бабушке, мы распихали свежезакупленные вещи по сумкам и пакетам и пошли гулять по городу.

Маша по моему совету позвонила каким-то дальним родственникам и попросила их предупредить своих родителей, что она ушла от Германа и уехала в романтическое путешествие.

Звонить напрямую им домой она не может, так как боится, что Герман будет пытаться вычислить ее с помощью не то бандитов, не то ментов. Из ее слов родители должны были понять, что на самом деле она просто боится объяснения с ними, но при этом у нее все в порядке. Не считая потери мужа.

Я отправил маме телеграмму на работу:

«Живы здоровы путешествуем целуем Маша Иосиф».

Вернулись не поздно и легли, чтобы поспать хоть несколько часов. Московский поезд на Владивосток проходил через Вятку в 5 утра. В три тридцать мы проснулись и начали собираться на вокзал.

Заспанная бабушка вышла нас провожать. Голос ее был удивительно строг. Когда она увидела, что мы не понимаем ее намеков, и уже совсем готовы уйти, она посмотрела на потолок и сказала, обращаясь к лампочке:

– Не выпить на посошок – пути не будет.

Я молча, со значительным видом, открыл бутылку виски и разлил ее по трем моментально принесенным бабушкой чашкам.

– За дальнюю дорогу, бабуль!

– Да. За данную вам судьбою дорогу. Чтобы хранили вас матушкины слезы. Чтобы не теряли вы, чего не находили. Чтобы светил вам свет истинный и целебный. И чтобы хватило дороги на вас двоих.

Договорив, бабушка аккуратно выпила, не поморщившись. Мы переглянулись и тоже выпили. Я посмотрел на часы – четыре утра – и покачал головой:

– Да. Дорога… Главное, чтобы не бескайфовая.

Мы быстро распили с бабушкой бутылку виски, укрепив репутацию людей, пропивших самолет, а потом еще раз попрощались. Уже гораздо теплее.

***

Вскоре я с интересом изучал СВ-вагон поезда Москва-Владивосток. Невероятная чистота. По коридору тянется белая льняная дорожка. В туалете – гигиенические пакеты, накладки на унитаз, 2 вида жидкого мыла, одноразовые полотенца. В купе – видеодвойка. Хрустящее белье. Наборы печений, конфет и джемов.

Мы поохали чудесам министерства путей сообщения. Потом стали пить чай, заботливо внесенный рыженькой проводницей.

Потом я спохватился, что от радости, суматохи и множественных перемещений в пространстве я забыл спросить Машу о самом главном. Зачем, собственно, мне нужно было бросать монастырь и лететь в Москву?

– Маша! Я, кажется, забыл спросить тебя о самом главном…

– О… Все-таки вспомнил! С какого места начинать?

– С нашей последней встречи. Перед этим чертовым казино.

– Мы с Олей от тебя ушли. И ты пошел в свой ГП. На следующий день, если ты помнишь, мы с тобой договорились встретиться. Но ты пропал. А ближе к вечеру мне позвонил Матвей. И загробным голосом сказал, что тебя посадили по обвинению в убийстве. Я понеслась с какими-то вещами и деньгами в милицию по адресу, который он дал. Меня жестко послали. Сказали, что тебя там уже нет.

– Врали.

– Понятно. У них такая работа. Им за это деньги платят. Я поехала в прокуратуру. Мне сказали прийти завтра. Назавтра я поняла, что исчез Матвей. Я кое-как через его контору нашла телефон Оли. Она сказала, что Матвей в психушке. Тут мне стало плохо. Совсем. Я связалась с твоей мамой. Мы с ней проводили дни и ночи между прокуратурой, СИЗО и адвокатами. Бесполезно. Я поняла, что ситуация еще серьезней, чем она мне вначале показалась. Потому что за это дело никто даже браться толком не хотел. Кроме адвокатов, естественно. А они даже свидания не могли добиться. Да что там свидания? Передачи! Слыханное ли дело?! Прилетал Антон. Говорил, что он кого-то зарядил. Но что получится – не знает. Я от отчаяния пожаловалась Герману. Думала, может его знакомые помогут?

– Оригинально. Муж помогает вытащить из тюрьмы любовника?

– Я была в ужасном состоянии. И не знала, что делать. Герман меня послал. И сказал одну странную фразу. Что ты далеко зашел. Я спросила: «В каком смысле?». Он тут же отыграл назад. Сказал: «В смысле отбивания меня у него». Я даже подумала, не он ли тебя заказал.

– Да ты что! Он же у тебя историк! А историк – значит теоретик. Хм… (Мне пришла в голову забавная мысль). Знаешь, как называются практикующие историки? Геополитики! Но настоящих геополитиков в России – мало. Каждый, кто пытается называть себя геополитиком, обычно не знает чем отличается Столетняя война от Тридцатилетней. А лезет в сложные отношения между Россией и Западом, демонизируя их со всей дури.

– А это важно? Знать про Столетнюю войну?

– Конечно, важно. Представь себе человека, который называет себя шахматистом, но забыл выучить несколько тысяч классических партий и этюдов, которые игрались до него. Поэтому он вынужден по ходу игры просчитывать то, что давно всем известно.

– И что?

– Он проиграет.

– Все равно Запад нас не любит. И Запад нас боится. И Запад хочет, чтобы мы или сдохли или ослабли до полусмерти.

– Маша, ну что за детский сад. От тебя я этого не ожидал. Представь себе, что ты живешь в деревне. В большой деревне. И у тебя есть сосед. Он недавно откинулся с зоны. Пьет. Буянит. Бьет жену смертным боем. Хуже того – бьет собственных детей. А в случае чего может и на тебя наброситься. Ты бы хотела, чтобы такой сосед был сильным? И другой вариант – нормальный сосед. С ним можно выпить. Он помогает тебе советом. У него можно занять денег. Жена и дети у него – отличные. При этом, если на тебя нападут пьяные уроды из соседней деревни, он пойдет за тебя драться. Вместе с тобой. Ты бы хотела, чтобы был сильным он? Запад хочет, чтобы Россия была цивилизованной с европейской точки зрения, которую он, возможно, нескромно считает общечеловеческой. Чтобы русские были не хуже и не лучше французов, англичан и немцев. Или испанцев. Или итальянцев. Другие. Конечно, другие. Но не хуже и не лучше.

– Допустим. Но какое отношение это имеет к истории, которую я тебе рассказываю?

– Все имеет отношение к истории.

– Я говорила о Германе. Кажется, вы с бабушкой напились.

– Бабушка тут ни при чем. Герман знает историю. Но если бы он мог что-то сделать… У него было для этого полтора года! Кстати, я уверен, что он меня не заказывал.

– Конечно, нет. Но что ты про Германа знаешь?

– Теперь знаю, что у него есть телефон горячей линии хатов в Москве. До этого знал, что он занимается медиевистикой. Преподает в университете. Меня только удивляло, откуда в вашей семье нормальные деньги. Но я думал, что гранты какие-нибудь. Сорос. Или европейские коллеги не дают умереть с голоду. Ну и родители конечно. Как минимум, твои.

– Вот и я так думала. Но фраза, что ты далеко зашел, меня удивила. Потому что ты, правда, далеко зашел. А вот откуда про это знает Герман? Я бы про это забыла. Но тут Герман засобирался в командировку. И не в Европу, как обычно. А в Эквадор.

– Для историка средних веков – место странное.

– Именно. Но я же помню твой рассказ о двухголовых змеях и высушенных головах. Я насторожилась. Спросила в шутку, что историкам делать среди индейцев. Он тоже отшутился. Сказал, что есть параллельные процессы развития цивилизаций. И его это интересует.

– Это, может, и не шутка.

– Может быть. Но меня все эти истории так довели, что я стала нервной. И подозрительной.

– Понимаю. Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят.

– Вот именно. Однажды я прихожу домой из магазина. Герман не слышит, что я вошла, потому что говорит по телефону. И говорит фразу типа: «Мне нужен допуск к закрытому архиву 17-го века». Я вздрогнула. Ты понимаешь, что это значит?

– Нет, не понимаю. Какие, к чертовой матери, могут быть секреты о 17-м веке?

– Вот именно. Значит, понимаешь. Я сказала «Привет». Пошла на кухню разгружать сумки. Он продолжил говорить на ту же тему. Но из-за того, что я вошла, объяснялся общими словами.

– Ты очень наблюдательна!

– Не очень. Может, и до этого такие разговоры происходили. А я не обращала внимания. А тут… Словом, я заглянула к Герману в кабинет. Там включен компьютер. А его рядом нет. Он – у телефона в салоне. Он же не знал, что я приду. Обычно он меня к своему компьютеру не подпускает за версту. Ни в интернет выйти. Ни поиграть. Если я вхожу к нему в кабинет, он тут же закрывает все файлы. Объясняет, что у него такая привычка. Любит privacy.

– Ты увидела включенный компьютер и ощутила себя подругой Джеймса Бонда.

– Да. Меня довели эти совпадения. Я бы в жизни на это не пошла. Но – ты в тюрьме. Герман говорит, что ты далеко зашел. А сам собирается в Эквадор. И просит допуска к секретным документам 17-го века. Не чересчур ли?

– Согласен!

– Я тихо подошла к компьютеру. Просто посмотреть. А там…

– Способы размножения эквадорских двухголовых змей в неволе. А также новейшие разработки в области технологии высушивания голов.

– Почти! Я вытащила чистую дискету из коробки. И пересохранила файл на нее. Но я боялась, что это мое переписывание как-нибудь вскроется.

– Правильно делала. Для шпионажа надо иметь образование. И базовые навыки работы с компьютером.

– Я в этом ничего не понимаю. Я побежала на кухню. Включила стиральную машину, чайник и посудомоечную машину.

– Чтобы немного пошуметь?

– Потом утюг. Потом электрическую плиту на все конфорки. Потом выбило пробки, и компьютер сдох. У нас уже вылетали пробки от такой нагрузки.

Я замолк в восхищении.

– Красиво! А эй-пи-эс у вас в доме нет?

– Не знаю, что это такое.

– Неважно. Стоп!!! Так этот документ у тебя с собой?!

– Подожди. На следующий день прихожу на работу. И еще до того, как я эту дискету вставила в компьютер, ко мне подходит Танька. Хитро улыбается и дает письмо от тебя. Я уж и не знала, с чего начать рабочий день!

– И с чего начала?

– С тебя, дорогой! Я всегда начинаю с тебя! Но потом прочла германовский текст. И у меня затряслись руки. Рассказать – некому. Сделать ничего не могу. Решила еще раз прочесть твое письмо. И наткнулась на архангельское радио. Подумала, чем черт не шутит? Нашла в интернете их телефон и позвонила. Там со мной были очень милы. Все-таки северяне гораздо лучше нас, москвичей. Все прошло отлично, но потом я поняла, что я, мягко говоря, погорячилась. Мало ли что я обнаружила нового в своем муже? И сейчас ты сорвешься ко мне, рискуя жизнью… Я тут же позвонила им и заказала на следующий день арию Магдалины из «Jesus Christ Superstar». Ну, ты понимаешь? «Everything's all right, yes everything's fine». Но не успели эти ребята ее запустить, как ты уже звонил по телефону из подъезда.

– Дальше, кажется, я все знаю. Маша, у тебя есть одна очень интересная черта. Ты любишь сильных мужчин и при этом ты их не боишься. Можно посмотреть на текст?

– Конечно, милый! Уж не знаю, Джеймс Бонд ты или нет, но для тебя все приготовлено! А ты еще орал про сто двадцать секунд на сборы. Что бы ты сказал, если бы я эти бумажки забыла?

Маша залезла в свой рюкзачок и вытащила две страницы, сложенные в восемь раз. Я развернул их, и брови у меня поднялись.

" История Братства Хатшепсут.

Вступление. Раздел первый. Краткая хронология Братства с 1500 г. до н.э. по 350 г. н.э."