Иерусалим

Иерусалим продолжал оставаться центром, столицей иудейства, и вместе с иудейством рос и развивался также Иерусалим. Он снова стал богатым городом, большим городом с 200 000 душ населения, но свое значение и богатство он уже черпал не из военной силы или торговли между палестинскими народами, как при Давиде и Соломоне, а исключительно из храма Яхве. Каждый иудей, где бы он ни жил, должен был способствовать поддержанию храма и вносил ежегодно две драхмы как храмовой сбор, отсылавшийся в Иерусалим.

То, что в иудейской литературе изображалось как положение, унаследованное от глубокой старины, в действительности создано было в ту эпоху, когда эта литература возникла: все палестинское иудейство жило тогда за счет почитания Яхве, и ему грозила бы гибель, как только это почитание прекратилось бы или даже приняло бы другие формы. А попытки устроить храмы Яхве вне Иерусалима встречались в то время неоднократно.

Так некто Ониас, сын иудейского первосвященника, построил в Египте храм Яхве при содействии царя Птолемея Филометра (173–146 гг. до Р. X.), который надеялся, что иудеи будут ему более верны, если они будут иметь собственный храм в стране.

Но новый храм не приобрел никакого значения, вероятно, именно потому, что он должен был укрепить верноподданнические чувства египетских иудеев. Они оставались в Египте иностранцами, терпимым меньшинством: мог ли оттуда явиться мессия, который должен был принести своему народу самостоятельность и национальное величие? А вера в мессию была одним из самых сильных источников культа Яхве.

Несравненно неприятнее была конкуренция храма, построенного недалеко от Иерусалима, на горе Гаризим, около Сихема, сектой самаритян, — по словам Иосифа Флавия, в эпоху Александра Великого, по мнению же Шюрера, столетием раньше. Неудивительно, что между обоими конкурентами разгорелась ожесточенная вражда. Но старая религиозная компания была слишком богата и влиятельна, чтобы новая могла причинить ей значительный ущерб. Несмотря на ревностную пропаганду, самаритяне количественно увеличивались далеко не так быстро, как иудеи, считавшие домом бога Иерусалим.

Но чем большая опасность грозила монополии Иерусалима, тем ревностнее блюли жители чистоту его культа, тем фанатичнее сопротивлялись они всякой попытке произвести в нем какие-нибудь изменения или навязать им это путем насилия. Отсюда религиозный фанатизм и религиозная нетерпимость иерусалимских иудеев, резко отличающие их от широкой религиозной терпимости других народов того времени. Для других их боги были средством объяснить непонятные явления, составляли источник утешения и помощи в положениях, в которых сила человеческая оказывалась бесполезной. Для иудеев Палестины бог их стал средством, на котором основывалось их существование. Он стал для всего народа тем, чем он в других случаях бывает только для его священников. Поповский фанатизм превращался в Палестине в фанатизм всего населения.

Но несмотря на то, что последнее, как один человек, восставало на защиту культа Яхве против всякого, кто осмеливался прикоснуться к нему, все же и в нем явственно проступали классовые противоречия, борьба которых не пощадила и Иерусалим. Каждый класс старался на свой манер приобрести благосклонность Яхве и защищать его храм. И каждый из них представлял себе грядущего мессию на свой лад.