Как будто было мало родственников

До обеда от бдительных Толи и Лёши я ускользнуть не смогла, исполняя свои материнские обязанности. В основном сынок играл самостоятельно, я же затачивала элементы для артефактов, но стоило мне попытаться выйти за порог, как поднимался крик и передо мной являлся старший брат крикуна, грозно осведомляясь чего мне на месте не сидится.

Но стоило моему сыну уснуть, как я, уже давно сидящая в дорожном платье, выскользнула из особняка и направилась куда глаза глядят. Впрочем, направление я не знала только до встречи с первой прохожей, которая любезно подсказала мне, где же обитает Гликерия Осиповна Медникова. Кстати, именем она же меня и снабдила.

Заявляться в чужой дом и задавать какие-то вопросы казалось страшным. Я даже не знала, с чего начать, хотя уже уверилась, что я дочь Елизаветы Куприяновой. Иначе бы эта стерва даже говорить со мной не стала. Кстати, возможность того, что её мать того же поля ягода, раз позволила творить подобное своей дочери, я тоже не исключала.

Стоя возле дома, я совершенно не представляла, что сказать. Как правильно начать разговор? И как он повернётся? Начав придумывать несколько вариантов, я поняла, что так может продолжаться долго и приведёт только к тому, что я вообще развернуть и уйду обратно. В итоге моя рука, вопреки испуганным возгласам мозга, нажала на звонок. Может, ее вообще нет, тогда уйду обратно и подумаю. И решу, что не судьба, может даже от Сергея придётся отказаться. Или просто навру ему, хотя Медникова, если услышит вранье, может спутать все карты.

– Добрый день! – улыбнулась я прежде, чем гном-дворецкий оглядел меня с ног до головы, оценивая.

– Добрый, – поздоровался он, не подавая никаких признаков узнавания. Может не так уж я и похожа на Елизавету? Или вообще домом ошиблась.

– Здесь живёт Гликерия Осиповна? – уточнила я, и тут же услышала пронзительный вскрик с лестницы.

– Что случилось, Фёкла? – требовательно уточнил властный старушечий голос.

Я наблюдала, как ещё не старая женщина с волосами, прибранными в жемчужную сетку, хватается тонкой рукой за сердце. Маленький рот приоткрылся, хватая воздух. Женщина совсем не походила на меня или на Елизавету, разве что цветом волос. Даже вытянутые узкие глаза не отливали фиалками. Я не испытала должного сочувствия или трепета, чуть пренебрежительно бросив:

– Неужели так похожа? Успокойтесь, я не она. Просто пришла поговорить.

Но получила совсем не ожидаемую реакцию, особенно когда старушка пришла в себя и, всплеснув руками, бросилась меня обнимать. Хватку я могла сравнить с тролльей, но Николай был мягким, а вот Влад сминал мне кости не церемонясь. Старушка плакала, подвывая:

– Геленька, сокровище моё, живая! – и продолжила дальше причитать что-то невнятное.

Я стояла, совершенно не понимая, как себя вести. Вообще-то я пришла ругаться, а у меня плачут на груди. Причём явно у меня, что никак не вяжется со всей предыдущей моей жизнью в приюте. На помощь логике пришла служанка, которая увидела мой растерянный вид и широко раскрытые глаза:

– Мы очень рады видеть вас, Ангелина. Гликерия Осиповна всё это время считала вас умершей.

– Как так? – опешила я.

– Елизавета как-то унесла вас из дома, а вернувшись, сказала, что утопила.

Я хлопнула ртом, теряя дар речи. С одной стороны, ещё раз бы мамочку стервой обозвать, с другой – этого слова ей явно мало. Меня лишила любящей семьи, бабушку травмировала. Я невольно обняла женщину, которая ростом едва ли доходила мне до подбородка.

– Всё хорошо, – шепнула я, прижимаясь. – Я живая, я тебя нашла.

– Фёкла! – опомнилась Гликерия Осиповна, освобождая меня. – Фёкла, вели чтобы нам испекли круасаны! И булочки, и пирог! Немедленно! И накрыли стол.

– Я не голодная, – попыталась вякнуть я, но слушать меня не стали, схватив за руку и потащив за собой по лестнице, то и дело оглядываясь и проверяя, чтобы я не пропала, как мираж, и повторяя:

– Да ты не стесняйся, проходи, проходи!

Мы устроились на балконе, остеклённом со всех сторон, откуда открывался прекрасный вид на людские кварталы. На стол притащили столько сладостей, что глаза разбежались, а старушка заваливала меня вопросами:

– Лиза пристроила тебя в чужую семью, но на совершеннолетие тебе все рассказали? У тебя была хорошая жизнь? Ты сейчас, наверное, ищешь себе подходящего жениха?

– Я, – открыла я рот и закрыла, не зная, как бы её не расстраивать, и меж тем не обмануть. Но разумного варианта не нашла, решила только про Костю не говорить много. – Я выросла в сиротском приюте, после выпуска стала работать связисткой. Мне посчастливилось влюбиться в аристократа, однако, сейчас я молодая вдова.

– Господи, – прошептала она, прикрывая рот рукой. А карие глаза смотрели на меня как на самого несчастного человек в мире. Между прочим, не всё так плохо! По крайней мере, мне сейчас так кажется. – Сиротский приют, как она могла!

– Да всё в порядке! – заверила я, улыбаясь. – Зато у меня была очень интересная жизнь. И я многому научилась.

– Живи ты с бабушкой, жизнь у тебя была бы не менее интересная, – чуть поджав губы, сообщила она.

– Не сомневаюсь, – заверила я. – Но если моя мама меня так не любила, то даже хорошо, что я никогда её не видела. А тебя я нашла!

– Кстати, каким образом? Неужели в приюте знали, кто твоя мать? Но тогда почему ты не пришла ко мне сразу же, как выпустилась? Ты кушай-кушай!

– Нет, не знали, да и я не спрашивала. Просто я недавно сопровождала свой караван в поездке, и встретилась с Куприяновыми.

Я почти ничего не ела, только горячий, но не обжигающий чай прихлёбывала. Бабушка скривилась при упоминании своих родственников:

– Эта ужасная семейка…

– А по мне так очень милые люди, – не поняла я причину такого отношения. Бабушка она мне или нет, но про Женю пусть даже не вздумает сказать ничего плохого. И про Сергея тоже.

– Геленька, ты у меня слишком добрая. Но ведь это из-за Фёдора она бросила тебя, хотя, между прочим, он и сам не пример для подражания! А потом всю жизнь воспитывала совершенно чужого ей мальчишку!

– А расскажи, что вообще произошло? – перевела я тему. – Это Фёдор мой отец?

– К счастью нет, – мигом она успокоила меня, но любопытство во мне взыграло ещё сильнее. – Твой отец известный музыкант, хотя я точно не знаю, кто именно. У оркестра шли гастроли, Лиза без памяти влюбилась в кого-то, хотя и отчаянно не желала говорить. К концу гастролей у них, видимо, произошёл какой-то разлад, она ходила ни жива ни мертва. А через пару месяцев встретила Фёдора, он тогда ещё женат был. Не знаю, что он наговорил Лизе, но когда она через месяц узнала, что беременна, буквально с цепи сорвалась: скрывалась, подкупала врачей и акушерок, чтобы никому ничего не говорили, а потом и вовсе унесла из дома и сказала, – здесь старушка всхлипнула, стараясь все же удержать слезы, – что утопила тебя. И как я не предлагала оставить у нас, сказав, что ты дочка служанки или дальней родственницы, или вообще заявить Фёдору, что нагулял ребёночка на стороне! Он бы и не узнал никогда о правде! Всё равно, через год его жена умерла, и он Лизе предложение сделал! Геля, ну почему ты ничего не ешь?!

И вот она странная правда о моем рождении, которая почему-то не принесла мне ни облегчения, ни удивления. Я и так знала, что вряд ли я дочь Фёдора, разве что Сергея можно окончательно обрадовать. И в принципе подозревала, что я незаконнорождённый ребёнок кого-то из аристократов. Так что со спокойной совестью и чистой душой я зажевала круасан, и попросила:

– Бабушка, а расскажи о себе? Я ведь толком ничего и не стала узнавать, сразу к тебе пошла.

– Да что тут рассказывать? – пожала плечами старушка. – Живу себе тихонечко как отшельница, муж после смерти пару фабрик оставил. Артефакторные, правда, я распродала, чтоб долги покрыть. Как и многое из имущества. Сейчас у меня стекольная и мебельная. Как Лиза замуж вышла, я с ней и с Куприяновыми вообще не общалась, разве что приезжали они пару раз по делам. Так и думала, что помру в одиночестве, – и снова старушка ушла в воспоминания о времени моего рождения. – А я ведь так радовалась, когда ты родилась, даже имя тебе выбрала. Лиза-то после того, как я фабрики отцовские распродала, со мной почти разговаривать перестала, злилась сильно.

– То есть правду мне в приюте сказали, что Ангелиной меня родители назвали, – вслух произнесла я, и старушка опомнилась.

– Ты-то где сейчас живёшь? Чем занимаешься? Ты сказал, что вдова. И какое тебе наследство оставили? – при слове наследство я скривилась, вспоминая о том, что мне ещё разгребать дела и разгребать.

Хотела рассказать о своих делах, пожаловаться на объем работ, но тут нас прервали. Фёкла непреклонно встала на балконе, не испугавшись даже рассерженного взгляда хозяйки.

– Госпожа, я прошу прощения, но в холле какой-то невменяемый молодой человек. Говорит, что у нас его мать. Кажется, он хочет увидеть некую госпожу Лисицыну…

Я сопоставила невменяемость и «мать», и полетела вниз быстрее, чем хозяйка дома успела отдать распоряжения. Даже свою фамилию я услышала уже по дороге. Ой, как сейчас мне всыпят. И главное за дело всыпят, не подкопаешься.

Толя стоял рядом с коляской, держа на руках Лёшу, которому показывал страшные морды. Мой сынок хохотал, а его брат, похоже, уже начал уставать.

– Мать! – заорал он, как только увидел меня на лестнице. – Я же говорил, что ты здесь, а они укрывательством занимались! Это что за безответность? Лёшка весь дом на уши поставил, когда проснулся, и тебя нет!

– Прости-прости, – взмолилась я, принимая из Толиных рук довольную и увесистую поклажу. Надо отучить себя от привычки снимать усилители.

– «Прости-прости», – передразнил меня пасынок. – Ты это служанке будешь говорить, которая от испуга банку варенья об пол грохнула! И Глебу, который от неожиданности лист с расчётами порвал! Никто не ждал такой подставы, все думали, что ты дома!

– Ты же меня никуда не выпускал, а мне личные вопросы надо было решить, – тихо оправдывалась я.

– Попробовал бы я тебя никуда не выпустить, если бы тебе действительно приспичило! – доложил Толя. – И вообще могла бы взять Лёшу к своим личным делам, ты же не к любовнику побежала!

– Как ты вообще узнал, что я здесь?

– Соседка сдала, у которой ты дорогу узнавала. И Глеб вспомнил, что ты вчера спрашивала про Медникову.

– Геленька, не представишь нас? – вмешалась бабушка, которая вошла в холл после меня.

– С удовольствием, – согласилась я, разворачиваясь к старушке со своим грузом. – Это сын мой, Лёша. А это его брат – Анатолий Константинович Лисицын. А это моя бабушка – Медникова Гликерия Осиповна.

Пока Лёша мирно перекочевал с моих рук к бабушке, и они занимались разглядыванием друг друга придирчивым и подозрительным, к Толе вернулся дар речи.

– Ты хорошо в загулы ходишь! В первом разжилась драконом и вивернами, во втором мантикорой и бабушкой!

– И не только, – коротко проинформировала я, а потом тихо добавила: – Потом.

Лёша с бабушкой общий язык нашли, чем несказанно обрадовали нас с Толей. В следующий раз, когда мне приспичит отлучиться по делам, парням ждать моего возвращения окажется не так тяжко. Сам же Толя втёрся в доверие к старушке, когда попробовал всю выпечку на столе, нахвалив каждую съеденную булочку.

Из особняка Медниковых мы вышли безумно довольные друг другом и сложившимися обстоятельствами. Накормленный Толя даже махнул рукой на моё желание добраться до станции связи, и отпустил. Все равно Лёша заснул.

Я поспешила через переулки между заборами имений аристократов, срезая путь к уже родному Яблоневому скверу. Конечно, я могла бы воспользоваться кристаллом из дома, но раз уж у меня есть возможность, то я хочу услышать голос Сергея. К тому же, я не уверена в том, сможет ли обычная связистка добраться до нужного места.

В родном офисе к моему удивлению обнаружилось уже три оборудованных рабочих места, два из которых занимали старые знакомые, а третье новая девушка. Галя подскочила мне на встречу, как к старой подруге. Пока ей не поступило сигналов, то есть ровно две минуты, она успела рассказать мне, какую популярность приобрела местная станция связи после скандала с моим участием. Теперь столько народа звонит и передает непонятные сообщения друг другу, что даже при желании все шифровки запомнить нельзя. Потом Галя отвлеклась на короткий звонок, а, закончив, уступила место. Даже тактично побежала пить чай.

Опираясь на рассказы Жени и короткие упоминания бабушки, я прошла путь до Анинска, с радостью почувствовав отклик кристалла. Сердце трепетно забилось от предвкушения и волнения, ведь я могла и не найти нужный дом.

– Да, – ответил мне знакомый мужской голос приятным баритоном.

– Сергей? – на всякий случай уточнила я.

– Да, – подтвердили в трубке, слегка заволновавшись. – Геля, вы?

– Я, – засмеялась я, расслабившись и придя в чудесное расположение духа. Ждёт, переживает! – Вот соскучилась. Вы не заняты?

– Ради вас я бы даже отложил все дела! – заверил меня мужчина. – Вы в Анинске? Хотя в любом случае, почему я слышу именно ваш голос…

– Нет, я, к сожалению, в Зайцевске, и выпускать меня отсюда в ближайшее время никто не планирует. Но неужели вы забыли, что я бывшая связистка? Мне просто очень захотелось услышать вас.

– Я очень рад! – заверил меня Сергей. – Как у вас дела? Нормально ли вы добрались?

– Да, дорога оказалась удачной, – порадовала его я, и не смогла больше тянуть. – Кстати, насчёт того вопроса, который возник у нас незадолго до расставания. Я пообщалась с родственниками, и выяснила, что наши опасения не оправдались.

– Вы узнали, кто ваш отец? – не желая оставлять полунамёков, спросил Сергей.

– Никаких имён, но, говорят, он был музыкантом.

– Ведь это же чудесно! – обрадовался Сергей, а его нежный голос заставил мурашки проскочить по телу. – Наверняка, у вас великолепный музыкальный слух?

– Я совершенно не разбираюсь в музыке. Возможно, при следующей встрече, вы выясните ответ на свой вопрос.

И я проболтала два часа совершенно ни о чём, как все ненавистные мне аристократки. Но в этот раз связистка только радовалась длинному разговору.