VIII. Ситрей Тора – Тайны Закона

Большие фрагменты этого трактата были следующим образом распределены Розенротом в Кремонском издании Зогара: Pt. I. Col. 221, 258, 262, 370¹; Pt. II. Col. 250. Гинсбург обнаружил другие фрагменты в Амстердамском кодексе, на который он делает ссылки. Ситрей Тора означает Тайное Учение, то есть тайны Закона и то, что в нем скрыто. Таким образом, заглавие относится скорее к традиции в целом, а не к отдельному тексту, посвященному этой теме. Вне Зогара трактат нигде не упоминается, и есть основания считать, что вне корпуса не сохранилось ни одной строчки. В примечании французского переводчика говорится, что совершенно определенно текст не мог быть создан раньше X в.; но насколько он старше Мантуанского или Кремонского кодекса, однозначно решить невозможно, однако меня этот вопрос в данном случае не особенно интересует, и я предпочитаю его не затрагивать, тем более что Ситрей Тора ненадолго займет наше внимание, поскольку я не считаю целесообразным приводить из нее экзегетические образцы, поражающие странной смесью монструозности с наивностью. Вместе с тем есть в ней немало проблесков, пусть даже они мерцают сквозь облака, есть и кое-что об эволюции темы сфирот, но это уже из другого раздела. Есть еще одна любопытная фантазия, которая должна выделить три стадии мистического видения. Там говорится, что слава Царя имеет три цвета¹. Первый вверху и столь далек, что ни один глаз не в силах постичь его яркость; но он различим (смутно), если сузить поле зрения (то есть смотреть полузакрытыми глазами). Об этой божественной манифестации говорит Писание: «Издалека явился мне Господь»². Второй свет виден, когда глаза вообще едва приоткрыты. Иначе интенсивность этого света невозможно узреть. Об этом написано: «Что видишь ты?»³ Третий свет яркая вспышка, невыносимая для человеческого зрения; созерцать ее можно только в мгновения между вращением глаз, когда веки плотно закрыты, а зрачки двигаются. Тогда вращающимся глазам видится свет как бы сияющего зеркала; но цвет его открывается лишь тем, кто созерцает сияние закрытыми глазами и как бы припоминая его; потому и написано: «Была на мне рука Господа»⁴ – и: «Вечером была на мне рука Господа»⁵.

Добавляется со ссылкой на другой священный текст, что все пророки нуждались в специальном разъяснении, дабы им стал понятен смысл посланного им видения; все, кроме Моисея, который удостоился видеть Всевышнего непосредственно⁶. Несомненно, все каббалисты имели видения и умели их вызывать и знали ступени созерцания и еще более глубокие состояния, которые называют этим словом. Имели их и Бёме, и Иоанн Креста, и все ясновидцы и мистики, но данная схема путает причины со следствием и не дает внятного разъяснения проблемы.

Дискурс продолжается и развивает дальше тему цветовой символики, иллюстрируя ее историей с Авраамом и явившимися ему тремя ангелами. «И написано: «И вот, три мужа стоят против него»⁷. Это три небесных посланника, в видимом образе спустившиеся на землю, чтобы явить себя сынам человеческим. Они соответствуют трем цветам радуги: белому, красному и зеленому. Белый – архангел Михаил, потому что он на правой стороне; красный – Гавриил, потому что он на левой стороне; и зеленый – Рафаил. Эти три цвета – цвета радуги, потому что без них ее никогда не видят… ⁸ Написано также: «И разумные будут сиять как сияние тверди» (Русская синодальная Библия: «И разумные будут сиять как светила на тверди»)⁹. Они будут сиять светом, воспламененным пламенем сияния. Этот яркий свет, который сокрыт, искра всех искр, свет всех светов, невидимый и сокрытый, утаиваемый и сделавшийся узнаваемым, видимый и незримый. Этот сияющий свет явился из Высшего Источника света, который виден днем и скрывается ночью. Он освещает установления Закона, и все цвета сокрыты в нем… Эти три цвета, видимые внизу, подобны цветам, которые наверху, и недоступны плотским очам. Этот свет называется Именем ЙХВХ»¹⁰.

Рассказ в Книге Бытия, к которому этот текст задуман как комментарий, исключительно сложный и запутанный, и утверждение, что трое мужей суть три ангела, облаченные светом Шхины, едва ли помогает разрешить эти трудности. Христианские толкования неудовлетворительны, и их не стоит приводить здесь, но в данном случае цветовая символика Ситрей Торы служит только преамбулой к обсуждению Божественных Имен и атрибутов, что, в сущности, никуда не ведет¹¹.

В остальном по всей Ситрей Торе рассыпаны не только изыскания подобного рода, но и короткие пассажи и даже предложения, некоторые из которых достойны упоминания. Одно из них возвращает нас к мотиву цветовой символики, которая до сих пор мало что нам давала; в нем говорится, что подобно тому, как белое есть основа всех цветов и все возвращаются в него, так есть Белый Свет Духа, Свет Милости, из которого исходят все светы – понимаемые как трансцендентные качества и свойства, – присущие Богу. Это таинственно и сокровенно, непостижимо для того, кто смотрит телесными очами, и доступно только праведному¹². Стремящиеся познать это должны день и ночь размышлять над предписаниями Закона¹³, что напоминает нам другой пассаж из Зогара, где говорится, что мир был создан Милостью, исшедшей из Высшей Любви, пребывающей в вышнем мире. Это еще один способ выразить ту мысль, что Милость не только выше Суда, но что она его движущая сила и правит всем. Мне кажется, что это надо помнить и хранить в сердце, когда мы забываем о трех ангелах, представших перед Авраамом, о цветах, которым они соответствуют, и о том, что слова АДОНАИ ЭЛОХЕЙНУ АДОНАИ состоят из четырнадцати букв древнееврейского алфавита¹⁴.

Мы уже слышали, что заповедь об освящении Субботы является не просто синтезом всех библейских заповедей и приравнивается к соблюдению их всех, вместе взятых, но что соблюдающий ее возносится в царство вечной памяти¹⁵. Смысл в том, что забвение присуще лишь нижнему миру, а в высшем мире, как мы его знаем, то, что о нас известно, то, чем мы были и чем будем, открыто.

И в заключение утверждается, что буква Алеф взывает к нам, чтобы мы провозглашали единство Бога, что, в общем, понятно, поскольку ее числовое значение единица. Однако Ситрей Тора на этом не останавливается и настаивает, что Алеф – это буква не только повелевающая буква заповеди, но и буква запрета, поскольку она запрещает нам отождествлять истинного Бога с любыми языческими божествами. К этому присовокупляется – и это следовало бы рекомендовать «оккультистам» всех мастей, – что та же буква запрещает нам впадать в соблазн магии и искусства вызывания мертвых¹⁶. Без этого последнего штриха я вряд ли взял бы на себя труд цитировать отрывок.