Преемники

Тема новых выборов президента России стала проскальзывать

в разговорах сразу после переезда в Кремль, в августе 1991

года. Борис Николаевич в ту пору работал еще с энтузиазмом, но

его изнуряли постоянные стычки с Верховным Советом,

оскорбительные выпады Хасбулатова, Руцкого. Борьба все заметнее

мешала нормальной деятельности.

В начале 92-го, в минуты отчаяния Ельцин открыто говорил:

-- Второго срока я не вынесу, мне нужен преемник.

Я также честно отвечал:

-- У вас, Борис Николаевич, здоровье подорвано, и

действительно нужно думать о преемнике, который способен

продолжить ваше дело. Только надо его заранее готовить " на

царство".

Мне не хотелось обманывать шефа, внушать, хоть ему это

было и приятно, что он незаменимый. Без меня это делали другие

сподвижники:

-- Только вы, Борис Николаевич, и никто другой!

Если уж мысли о преемнике стали посещать шефа, я начал

пристально оглядываться вокруг.

В одну из первых поездок в Италию президент пригласил

вновь назначенного вице-премьера в правительстве Гайдара --

Виктора Степановича Черномырдина. Прежде я его не знал, слышал

только, что он " газовый король" и уже в коммунистические

времена вел свое хозяйство по-капиталистически.

В Италии Виктор Степанович почему-то выделил меня из всех

членов делегации и демонстрировал дружеское отношение. Я

чувствовал искренность его поведения и недоумевал: с чего бы

это?

Помню, как мы с ним, словно давние приятели, неожиданно

разговорились в кулуарах резиденции итальянского

премьерминистра. Ельцин проводил переговоры, а мы поджидали

шефа в холле. Виктор Степанович немного рассказал о себе, дал

оценку нынешней поездке. Я добродушно кивал в ответ.

Фигура Черномырдина всплыла вновь на съезде народных

депутатов, когда состоялась отставка Гайдара. На пост премьера

было предложено несколько кандидатур: Гайдар, Скоков,

Каданников, Черномырдин... За Каданниковым пришлось срочно

послать самолет, самого претендента в тот момент в Москве не

оказалось.

Борис Николаевич переговорил до голосования со всеми

претендентами и остановил свой выбор на Черномырдине. Виктор

Степанович выиграл этот судьбоносный тендер.

С тех пор в нашей компании появился премьер Черномырдин.

Он часто приходил к Борису Николаевичу, не стесняясь иногда

навещать и меня. Правда, впоследствии по настойчивой

рекомендации Илюшина визиты ко мне он почти прекратил.

Мне импонировала аккуратность Виктора Степановича в

одежде. Сразу было видно, что костюмы дорогие, сшитые, может

быть, чуть старомодно, но зато известными домами моделей. Тяга

к консерватизму в одежде происходила, видимо, из-за сдержанного

отношения к моде супруги Черномырдина. Валентина Федоровна --

строгая, волевая женщина, выросшая в крестьянской семье и по

сей день не утратившая признаков классовой принадлежности.

Увидев ее впервые, я вспомнил мультфильм " Сказка о рыбаке и

рыбке". Тот момент, когда старушка превратилась в столбовую

дворянку. У Валентины Федоровны была похожая мимика -- втянутые

губы, повелительное выражение лица. Словом, хозяйская рука жены

накладывала отпечаток на внешний вид Виктора Степановича.

Некоторое удивление вызвала у меня способность

Черномырдина ругаться. Я, честно говоря, могу позволить себе

ненормативную лексику, но только в узком мужском кругу. А под

влиянием шефа, который мата не выносил, я вообще почти перестал

выражаться. У Виктора Степановича же мат был нормальным языком

общения. Горбачев, кстати, без мата даже на Политбюро фразы

произнести не мог. Это всегда сильно коробило Бориса

Николаевича...

Виктор Степанович через несколько месяцев премьерства стал

предлагать президенту:

-- Зачем вам это решать? Давайте этим вопросом займусь я,

не взваливайте на себя такое количество дел.

Чем чаще возникали подобные разговоры, тем острее Ельцин

ощущал: вместе с обязанностями он отдает и власть. Она

потихонечку перетекает в другие руки.

Однажды шеф предложил Виктору Степановичу стать

преемником. Но Черномырдин от предложения категорически

отказался.

Вслед за Черномырдиным возникла фигура Лужкова. До этого

свою власть Юрию Михайловичу добровольно отдал первый мэр

Москвы Гавриил Попов. Он взял Лужкова к себе в заместители по

настоятельной рекомендации президента. По моему глубокому

убеждению, карьеру Лужкову в значительной степени помог сделать

Борис Николаевич. И не ошибся. Они начали сотрудничать вместе

еще в ту пору, когда Ельцин работал первым секретарем

Московского горкома партии. Юрий Михайлович показал себя

предприимчивым, хватким и жестким руководителем. Шеф помнил,

что именно Лужков оказался единственным чиновником, который до

конца выполнил дорогостоящую программу по овощехранилищам.

После опалы Ельцина они не общались года три, но, как

оказалось, шеф постоянно помнил о крепком хозяйственнике.

Попов действительно без сопротивления отдал власть, но над

Лужковым довлело чувство неполноценного вхождения в мэрскую

должность: Гавриила Харитоновича выбрали москвичи, а Юрия

Михайловича назначил президент. Позднее, в 96-м Лужков выиграл

выборы с блестящими результатами.

Что же помешало Ельцину остановить выбор на Лужкове как на

преемнике? Причин было две.

Вокруг нового мэра крутились люди из труппы " Мост".

Предприниматель Борис Березовский постоянно до февраля 1996

года (тогда, на экономическом форуме в Давосе, Березовский

решил подружиться с Гусинским) рассказывал умопомрачительные

вещи про руководителя группы -- Владимира Гусинского. Борис

Абрамович где-то добывал " компромат" на конкурента, и у меня,

как у руководителя Службы безопасности, волосы дыбом вставали

от приводившихся там фактов. Ельцин тоже после всех этих

" охотничьих" рассказов искренне считал, что страшнее зверя, чем

Гусь (так называл Гусинского Березовский), в природе быть не

может. Поэтому дружеские отношения Лужкова с Гусинским

настораживали шефа.

Другая причина была банальной. Ельцина пугало влияние Лены

Лужковой на супруга и его окружение. Еще никто не забыл кипучей

деятельности Раисы Максимовны в Кремле, и никто не желал

повторения печального опыта. Тема " властных жен" в

отечественной политике могла бы стать основой серьезного

исследования. Может, я когда-нибудь этим займусь. Но пока не

устаю задавать вопросы: почему у Брежнева жена не была тайным

руководителем? У Сталина ни жена, ни любовница никем не

командовали? Почему у Андропова супругу никто в глаза не видел?

А почему у тех, кто сегодня у власти, либо жены, либо дочки

заправляют всем? Видимо, это происходит оттого, что не все

женщины способны реализовать себя самостоятельно. Им

обязательно нужен трамплин в виде должностного положения мужа

или отца. А уж с высоты его карьеры гораздо проще прыгнуть

вверх. И прыгают, не понимая, что все вокруг, даже внешне

доброжелательные люди, знают истинную цену таких " взлетов".

...Лужков тоже не принял предложения стать преемником.

Зная хитрющий характер шефа, и премьер, и мэр Москвы допускали,

что Борис Николаевич просто испытывал их преданность. Потому

отказывались резко, энергично, но только на словах.

Третьим кандидатом в преемники стал Олег Сосковец. Он

прекрасно зарекомендовал себя в работе, в личном общении. К

тому же у Олега Николаевича была приятная, умная, скромная

жена. Но возникли непредвиденные обстоятельства -- кандидат в

преемники э 1 на дух не выносил кандидата э 3. Виктор

Степанович неоднократно, иногда в ультимативной форме, просил

президента снять с должности первого вице-премьера Олега

Николаевича. Это была примитивная, первобытная ревность,

которая со временем приобрела чудовищные масштабы.

Окружение Черномырдина собирало компромат на Сосковца.

Прокуратура организовывала проверки. Никто, разумеется, ничего

существенного не нашел, но кровь друг другу попортили.

Несмотря на конфронтацию, симпатии Бориса Николаевича к

Олегу Николаевичу росли, и как-то шеф мне пожаловался:

-- Опять пришел Черномырдин и начал просить, чтобы я снял

Сосковца. Я ему ответил: " Делайте что хотите, а Сосковца я вам

не отдам".

Это случилось за год до выборов-96. Олег Николаевич прочно

укрепился в самом ближайшем окружении президента и стал одним

из тех, кого шеф принимал в неформальной обстановке, иногда

один на один. Я никогда не ревновал. Олег Николаевич потом

рассказывал мне об этих встречах в благоговейном по отношению к

президенту тоне.

А Виктор Степанович искал союзников в другом лагере. Он

заходил к Илюшину и докладывал о беседах с Ельциным. Потом все

стало наоборот. Когда Борис Николаевич лежал продолжительное

время в больнице, Илюшин, навестив шефа, тут же мчался к

премьеру, и они подолгу беседовали.

За " дружбу" Илюшин после выборов получил пост первого

вице-премьера и кураторство социальной сферы. Правда, такая

должность в правительстве равнозначна чугунному хомуту. Под его

тяжестью Илюшин и пал при первой же реорганизации кабинета.

Помимо трех основных кандидатов в преемники возникла

кандидатура еще одного, дополнительного. Идея передать

полномочия Борису Немцову родилась после поездки в Нижний

Новгород. Шефу очень понравился молодой нижегородский

губернатор.

Ко мне он тоже часто заходил в Кремле и сначала производил

впечатление доброжелательного, открытого, энергичного человека.

Мы как-то сразу перешли с Немцовым на " ты", и, когда у меня

спрашивали его отчество, я не сразу вспоминал, что он --

Ефимович.

Но поразительно быстро Немцов изменился -- стал снобом,

мог публично позволить себе критиковать Ельцина, а уж в

неформальной обстановке просто оскорбительно о нем отзывался.

Шутки губернатора не отличались эстетизмом, и все чаще мне

жаловались на сальности, ставшие нормой в высказываниях Бориса

Ефимовича о Борисе Николаевиче.

Растущее пренебрежение к президенту сопровождалось у

Немцова собственным возвеличиванием. Тогда в Нижегородской

области начались реформы " по Явлинскому". Пресса много об этом

писала, и Борис Ефимович быстро запамятовал, кому именно он

обязан своей известностью и славой.

...Но в ту первую поездку в Нижний Новгород я почему-то

сказал шефу:

-- Борис Николаевич, вы ищете преемника, а вот он, уже

готовый. Молодой, умный, иностранный язык знает, энергии у него

много. Вы еще на Олимпе пробудете лет десять, но если начнете

Немцова воспитывать, то за этот срок сумеете вырастить нового,

молодого президента.

В 90-м, кстати, Бурбулис предлагал создать клуб

политиков-юниоров -- воспитывать их потихоньку, лелеять, с

каждым проводить работу и потом выбрать одного, самого

подходящего. Увы, но похоже, все фантазии Геннадия Эдуардовича

нежизнеспособны.

Кандидатура Немцова тоже отпала после истории с подписями

против чеченской войны. Борис Ефимович провел популистскую

акцию: " Кто против войны в Чечне? " (Интересно, а кто " за"?) И

собрал миллион подписей нижегородцев, недовольных военными

действиями на Кавказе. Он не поленился притащить все эти папки

к президенту, и тогда я его спросил:

-- Боря, так кто же у нас за войну?! Назови хоть одного

человека! Все 150 миллионов тебе подпишут этот листочек. И что

ты этим доказал?

Шеф его принял и пообещал:

-- Я обязательно поеду в Чечню.

Немцов попросил:

-- Возьмите меня с собой.

Знали об этом только они вдвоем. И шеф не забыл про

уговор. Назначив дату визита в Чечню, он сам позвонил

нижегородскому губернатору. Так Немцов оказался в Чечне.

После проведения запланированных мероприятий Лобов --

представитель президента в Чечне -- устроил в Ханкале

потрясающий обед. Столько яств на приеме в Кремле не отведаешь.

Начали произносить тосты за здоровье президента. Участники

пира честно все рюмки выпивали до дна, и лишь Немцов тихонечко

пригублял спиртное и ставил рюмку на стол. Он сидел в

президиуме, а я сбоку. Я всегда старался расположиться так,

чтобы видеть и шефа, и его окружение.

Я Грачеву намекнул:

-- Наш юный друг даже за здоровье президента ничего не

пьет. Ну-ка заведи его.

Паша кивнул:

-- Понял.

Встал и очередной тост опять стал произносить за

президента. Вдоволь нахвалив шефа, Грачев неожиданно изрек:

-- Среди нас собрались некоторые товарищи, которые громче

всех горлопанили, здорово шумели, изображали из себя

миротворцев, а успехами своими обязаны только президенту. Борис

Ефимович, почему же вы за президента не можете выпить до дна?

Вы что, больной?

Немцов уже при упоминании " горлопанства" насторожился, а

под конец речи Грачева перепугался, смутился. Он махом выпил

рюмку до дна и тут же посмотрел на меня. Догадался, кто

" настрополил" Павла Сергеевича. После этого он каждую выпитую

рюмку мне показывал и вскоре сам начал нахально выступать, что,

дескать, не все пьют, как положено.

Трапеза закончилась, и разгоряченный Немцов отозвал меня в

сторонку:

-- Саша, ну почему ты меня так не любишь, почему ты меня

так ненавидишь?

Я ответил:

-- А за что ты презираешь президента? Какое ты имеешь

право так себя вести, это же элементарная непорядочность. Уйди

со своего губернаторского поста, а потом уже любые подписи

собирай...

Он задумался: и попросил, чтобы я обязательно принял его в

Москве. Я пообещал:

-- Хорошо, приезжай, я тебя приму. Созвонимся.

Кстати, если Борис мне звонил по каким-то делам, я ему

всегда отвечал. Он, например, особенно волновался, когда вышел

Закон об охране высших должностных лиц, в том числе и

губернаторов. На следующий же день позвонил мне и с

раздражением в голосе пытался выяснить, почему официально не

утверждают тех людей, которые его уже давно охраняют. Я

объяснил, что они не прошли элементарной проверки. Надо

выяснить хотя бы, откуда они пришли к Немцову -- из милиции, из

рэкета или еще откуда-нибудь. Но он не унимался. Пришлось

губернатора осадить:

-- Подожди немного, люди твои ведь до этого не голодали.

Мы их проверим, и они на законных основаниях будут получать

зарплату и носить оружие.

Но мне такое нетерпение, связанное с сугубо личной

проблемой, не понравилось. Настораживали и другие моменты.

Немцов разговаривал с президентом подобострастно, но, едва

покидал его кабинет, тут же все переиначивал.

Однажды Борис Ефимович уже больного президента раззадорил

и заставил играть с ним в теннис. Я не собирался обыгрывать

шефа и открыто поддавался. Президент " сражался" в паре с

Шамилем Тарпищевым, а я был партнером Немцова. Естественно, мы

проиграли с почетным счетом. Борик рвал и метал, уличал меня в

нахальном подыгрывании противникам. Но шеф для меня даже на

корте противником не был.

После этой теннисной партии Ельцин окончательно убедился,

что пока Немцов его преемником быть не готов.

Постепенно у президента пропала категоричность: " нет, я не

хочу быть опять президентом". Он переломил себя, победил в душе

и бессилие, и апатию. А я делал все, чтобы его окружали

крепкие, жизнерадостные люди, от которых поднималось

настроение.

Придет, например, здоровяк Паша Бородин, пышущий энергией.

Всегда у него есть свежий анекдот, всегда он весел. После таких

визитов Ельцин заражался оптимизмом.

Олег Сосковец тоже хорошо влиял на президента --

остроумный, в меру добродушный, лояльный к врагам.

Но сильнее остальных на Бориса Николаевича воздействовал

Тарпищев. Его шеф любил по-отцовски. И Шамиль отвечал ему такой

же бескорыстной нежностью. Припер как-то в разгар лета

президенту подарок -- лыжи с ботинками. Подарил и модную лыжную

форму. Борис Николаевич не вытерпел, надел блестящие

пластиковые лыжи и прошелся вокруг обеденного стола в Барвихе.

Глаза у него светились от радости.

А визиты Илюшина, Филатова в периоды депрессий президента

я действительно старался ограничивать. У Виктора Васильевича

была неприятная обязанность приносить плохие новости. Шеф их

называл одним лаконичным словом: " дерьмо". И, конечно, после

прихода первого помощника настроение у президента портилось.

Мои новости он также часто называл этим словом. Но у меня

всегда был готов ответ:

-- Вы меня на " дерьмо" поставили, вот я вам его и ношу.

Если бы поставили на " шоу", я бы вас веселил.

Но все-таки я старался выбрать удачный момент для

вбрасывания " дерьма" -- когда шеф был в хорошей, боевой форме.

От Филатова же гудела голова. Борис Николаевич даже

жаловался:

-- Смотрю на него и не слушаю. Такое впечатление, будто у

него во рту две мухи сношаются. Он приносит с собой огромную

папку бумаг и начинает мне про них рассказывать. Я намекаю ему:

" Ну это же ваши вопросы, сами должны решать", а он не понимает.

Доходило даже до того, что шеф в открытую просил:

-- Половину бумаг отложите в сторону.

-- Какую? -- уточнял Филатов.

-- Да любую! -- совершенно серьезно отвечал президент.

...Окончательное решение самому идти на выборы было

принято в конце 1995 года. Точку в длинной цепи сомнений и

долгих раздумий поставила семья Бориса Николаевича:

-- Только ты, и больше никто.

Наина Иосифовна, которая еще совсем недавно уговаривала

мужа: " Боря, бросай политику", -- теперь говорила иначе: " Боря,

только ты".

Семья вкусила благополучие, комфорт, бесконечное внимание

и не всегда заслуженное преклонение. А Татьяна, младшая дочь,

уже стала " заболевать" властью.

***