Джимми и Джейми

Поллианна была не единственной, для кого та зима оказалась очень тяжелой. В Бостоне Джимми Пендлетон, несмотря на все его напряженные усилия занять чем-нибудь свое время и ум, обнаружил, что никак не может полностью изгнать из своих грез некие смеющиеся голубые глаза и до конца стереть из памяти некий горячо любимый, веселый голос. Джимми говорил себе, что, если бы не миссис Кэрью и не возможность быть ей полезным, жить не стоило бы. Но даже у миссис Кэрью не все радовало его, так как там всегда был Джейми, а его присутствие наводило на мысли о Поллианне — нерадостные мысли. Джимми был совершенно уверен в том, что Джейми и Поллианна любят друг друга, и не менее глубоко убежден в своей моральной обязанности отступить в сторону и освободить дорогу обиженному судьбой Джейми, и потому ему даже не приходило в голову в чем-либо усомниться. О Поллианне он не хотел ни говорить, ни слышать. Он знал, что и Джейми, и миссис Кэрью получают от нее письма, и когда они рассказывали о ней, он заставлял себя слушать несмотря на душевную боль, но всегда старался как можно скорее изменить тему разговора, а в своей собственной переписке с ней ограничивался самыми краткими и самыми редкими посланиями. Для Джимми Поллианна, которую он не мог назвать своей, была ни чем иным, как источником страданий и огорчений, и он даже обрадовался, когда пришло время покинуть Белдингсвилл и вернуться к учебе в Бостоне: находиться так близко к Поллианне и вместе с тем так далеко от нее оказалось для него сущей пыткой.

В Бостоне со всей лихорадочностью беспокойного ума, ищущего возможности отвлечься от тяжелых мыслей, Джимми взялся за осуществление планов миссис Кэрью, касающихся ее любимых молодых работниц, и все свободное время, какое только оставалось у него после учебы, отдавая этой работе, к огромному удовольствию и благодарности миссис Кэрью.

Так для Джимми прошла зима и пришла весна — радостная, расцветающая весна с легкими ветерками, благодатными ливнями и нежными бутонами, превращающимися в буйство красок и аромата. Для Джимми, однако, это была совсем не радостная весна, так как в его сердце по-прежнему не было ничего, кроме зимы его тревоги.

— Если бы только они наконец все решили и окончательно объявили о своей помолвке, — все чаще и чаще бормотал про себя Джимми в эти дни. — Если бы я только знал что-то наверняка, мне было бы легче это вынести!

И в один из последних дней апреля его желание исполнилось — отчасти; он узнал «что-то наверняка».

Была суббота, около десяти часов утра. Мэри, горничная миссис Кэрью, ввела его в музыкальную комнату с заученным:

— Я передам миссис Кэрью, что вы здесь, сэр. Я думаю, она ждет вас.

На пороге музыкальной комнаты Джимми в испуге замер: у фортепьяно, закинув руки на пюпитр и уронив на них голову, сидел Джейми. Пендлетон уже полу обернулся к двери, чтобы тихонько удалиться, как вдруг юноша у фортепьяно поднял голову, и стали видны его пылающие щеки и лихорадочно блестящие глаза.

— Что такое, Кэрью, — запинаясь, выговорил ошеломленный Джимми, — что-нибудь… э-э… случилось?

— Случилось! Да, случилось! — воскликнул Джейми, взмахнув руками, в каждой из которых, как видел теперь Пендлетон, было распечатанное письмо. — Все случилось! Разве вы не думали бы так, если бы всю жизнь провели в тюрьме и вдруг увидели, что ворота широко распахнуты? Разве вы не думали бы так, если бы в следующую минуту могли попросить девушку, которую любите, стать вашей женой? Разве вы не думали бы так, если бы… Но послушайте! Вы, наверное, думаете, что я сошел с ума? Нет-нет! Хотя, может быть, я все же схожу с ума — от радости. Я хочу все рассказать вам. Можно? Я должен кому-нибудь рассказать!

Джимми поднял голову выше. Он как бы неосознанно готовился вынести предстоящий удар. Лицо его стало чуть бледнее, но голос прозвучал довольно твердо, когда он ответил:

— Конечно, дружище. Я буду… рад вас выслушать.

Джейми, однако, почти и не дожидался этого согласия. Он торопливо, и все еще немного несвязно, продолжил:

— Для вас это, конечно, так, ничего особенного. У вас есть здоровые ноги и свобода. У вас есть ваши мечты и ваши мосты. Но я… для меня в этом все. Это возможность жить жизнью настоящего мужчины и делать дело, достойное мужчины… пусть даже это не дамбы и мосты. Это уже кое-что! И это дело, как я доказал теперь, я могу делать. Слушайте. В этом письме сообщается, что мой небольшой рассказ получил первый приз — три тысячи долларов — на конкурсе. А в другом — о том, что крупное издательство принимает с лестным для меня энтузиазмом рукопись моей первой книги для опубликования. И оба письма пришли сегодня — этим утром. Вас удивляет, что я безумно рад?

— Нет! Разумеется нет! Я поздравляю вас, Кэрью, от всей души! — горячо воскликнул Джимми.

— Спасибо… и меня действительно можно поздравить. Только подумайте, что это значит для меня! Подумайте, что это значит, если со временем я смогу быть материально независим, как подобает мужчине. Подумайте, что это значит, если когда-нибудь миссис Кэрью будет гордиться и радоваться, что отвела увечному мальчику место в своем доме и в своем сердце. Подумайте, что это значит, если теперь я могу сказать девушке, которую люблю, что я люблю ее!

— Да… да, конечно, дружище! — Джимми говорил твердо, хотя сильно побледнев.

— Впрочем, может быть, мне не следует говорить ей об этом — даже теперь, — продолжил Джейми; быстро набежавшая тень омрачила его сиявшее радостью лицо. — Я по-прежнему привязан к… этим… — он хлопнул ладонью по лежавшим рядом с ним костылям. — Я, конечно же, не могу забыть тот день в лесу прошлым летом, когда я увидел Поллианну бегущей от быка… Я понял, что мне всегда будет грозить оказаться в такой ситуации, когда девушка, которую я люблю, в опасности, а я не в состоянии спасти ее.

— Но, Кэрью… — торопливо начал Джимми.

Кэрью остановил его жестом.

— Я знаю, что вы хотите сказать. Но не говорите. Вы не можете этого понять. Вы не привязаны к двум палкам. Вы спасали, не я… Тогда я понял, как это будет всегда со мной и… Сейди. Мне придется стоять в стороне и смотреть, как другие…

— Сейди! — резко перебил его Джимми.

— Ну да, Сейди Дин. Вы, похоже, удивлены. Вы не знали? Разве вы не догадывались… о моих чувствах к Сейди?! — воскликнул Джейми. — Неужели я так хорошо скрывал это? Я старался, но… — Он слабо улыбнулся и безнадежно махнул рукой.

— Да, вы действительно хорошо скрывали это, старина… от меня, во всяком случае! — весело воскликнул Джимми. Кровь снова прилила к его щекам мощным потоком; а глаза стали вдруг очень яркими. — Значит, это Сейди Дин! Отлично! Я поздравляю вас еще раз, поздравляю, поздравляю, как говорит Ненси. — Теперь Джимми просто болтал от радости и возбуждения, такой глубокий и чудесный отклик вызвало у него открытие, что та, кого любит Джейми, — Сейди, а не Поллианна. Но Джейми вспыхнул и немного печально покачал головой:

— Никаких поздравлений — пока. Понимаете, я еще не говорил… ей. Но я думаю, она, должно быть, догадывается. Я полагал, все догадываются… Но скажите на милость, кто же, по-вашему, это мог быть, если не… Сейди?

Джимми замялся, а затем, немного неожиданно проговорился:

— Ну, я думал, это… Поллианна.

Джейми улыбнулся и поджал губы:

— Поллианна — очаровательная девушка, и я люблю ее… но не той любовью; так же, как и она меня. К тому же, мне кажется, есть еще кое-кто, кому было бы что сказать в связи с этим. Вы не согласны?

Джимми зарделся, как счастливый юноша, знающий, о чем идет речь.

— Вы так думаете? — Он старался сделать свой голос приличествующе бесстрастным.

— Разумеется! Джон Пендлетон.

— Джон Пендлетон! — Джимми резко обернулся.

— Что вы тут говорите о Джоне Пендлетоне? — спросил новый голос. К ним с улыбкой подошла миссис Кэрью.

Джимми, в чьих ушах во второй раз за пять минут прозвучал грохот разбивающегося вдребезги мира, едва овладел собой настолько, чтобы негромко приветствовать ее. Но Джейми, без всякого смущения, обернулся к ней с уверенным видом знающего человека.

— Ничего особенного. Просто я только что сказал, что, на мой взгляд, Джон Пендлетон не был бы доволен, если бы услышал о любви Поллианны к кому-либо… кроме него самого.

— Поллианна! Джон Пендлетон! — Миссис Кэрью неожиданно опустилась на ближайший стул. Если бы оба молодых человека не были так поглощены собственными делами, они могли бы заметить, что улыбка исчезла с ее лица, а в глазах появилось странное, чуть ли не испуганное, выражение.

— Разумеется! — заверил Джейми. — Неужели вы оба были так слепы прошлым летом? Вспомните, сколько времени он проводил с ней.

— Мне казалось, он проводил много времени со… всеми нами, — немного неуверенно пробормотала миссис Кэрью.

— Не столько, сколько с Поллианной, — настаивал Джейми. — А тот день — вы забыли? — когда мы говорили о том, почему Джон Пендлетон неженат, и Поллианна краснела и заикалась, а потом наконец сказала, что он собирался жениться… однажды. Ну, и я задумался тогда, нет ли между ними чего-нибудь. Разве вы не помните?

— Д-да, кажется, припоминаю… теперь, когда ты заговорил об этом, — все так же негромко пробормотала миссис Кэрью. — Но прежде я… совсем забыла об этом.

— Но я могу объяснить это, — вмешался Джимми, облизнув пересохшие губы. — Джон Пендлетон действительно был влюблен однажды, но не в Поллианну, а в ее мать.

— В мать Поллианны! — В удивлении воскликнули одновременно два голоса.

— Да. Он был влюблен в нее много лет назад, но, как я понимаю, она не отвечала ему взаимностью. У нее был другой возлюбленный — молодой священник, и она вышла замуж за него, то есть за отца Поллианны.

— О-о-о! — выдохнула миссис Кэрью, вдруг подавшись вперед на своем стуле. — И поэтому он… никогда не женился?

— Да, — подтвердил Джимми. — Так что, видите, по существу здесь нет ничего такого, что подтверждало бы это предположение… о его любви к Поллианне. Он любил ее мать.

— Напротив, я думаю, это только подтверждает мое предположение, — покачав головой, заявил Джейми с проницательным видом. — Вот послушайте. Когда-то он любил мать. Он не мог на ней жениться. Разве не вполне естественно, что теперь он любит дочь… и добивается взаимности?

— Ах, Джейми, ты неисправимый выдумщик! — упрекнула его миссис Кэрью с нервным смешком. — Это не дешевый любовный роман. Это реальная жизнь. Поллианна слишком молода для него. Ему следовало бы жениться на женщине зрелого возраста, а не на девушке… то есть, если бы он собрался жениться, я хочу сказать, — поправилась она, неожиданно залившись краской.

— Возможно; но что, если ему случилось полюбить девушку? — упрямо возразил Джейми. — И право же, только задумайтесь… Получили ли мы хоть одно письмо от нее, в котором не говорилось бы о том, что он только что был у нее? И вы же знаете, как он всегда говорит о Поллианне в своих письмах.

Миссис Кэрью неожиданно встала.

— Да, я знаю, — пробормотала она со странным жестом, словно отбрасывая в сторону что-то неприятное. — Но… — она не договорила, а чуть позже вышла из комнаты. Вернувшись минут через пять, она, к своему немалому удивлению, обнаружила, что Джимми ушел.

— Как! А я думала, он собирается ехать с нами на пикник для девушек! — воскликнула она.

— Я тоже так думал, — слегка нахмурился Джейми. — Но не успел я оглянуться, как он уже оправдывался, или извинялся, или что-то в этом роде и говорил, что ему необходимо срочно куда-то ехать и он пришел сказать вам, что не может быть на пикнике. Во всяком случае, не успел я оглянуться, как он ушел. Боюсь, — глаза Джейми опять засияли, — я не помню точно, что он сказал. Мои мысли были заняты другим. — И он с торжеством положил перед ней два письма, которые все это время так и не выпускал из рук.

— О, Джейми! — прошептала миссис Кэрью, прочитав оба письма. — Как я горжусь тобой! — Затем ее глаза вдруг наполнились слезами при виде неописуемого восторга, озарившего лицо Джейми.