Ученый. Художник. Гражданин

Исполняется 60 лет со дня рождения Евнея Арстановича Букетова, действительного члена нашей Национальной академии наук РК, лауреата Государственной премии СССР, члена Всесоюзной писательской организации, руководителя Химико-металлургического института и Карагандинского государственного университета, человека большого душевного обаяния и авторитета.

До нынешнего юбилея, не столь уж многолетнего, когда о человеке говорят, что он находится в расцвете сил, Евней Арстанович не дожил несколько лет. Столь безвременный уход и в самом деле оборвал жизнь, наполненную до самых последних дней творческой активностью, юношески дерзкими начинаниями и кропотливой работой мастера в таких, казалось бы, отдаленных областях, как химические и технические науки и художественная проза.

Значительно литературное наследие Евнея Арстановича. Девять научных монографий, более двухсот статей, около 70 авторских свидетельств СССР и зарубежных патентов. Рядом с ними десятки газетных статей в республиканской и областной печати на русском и казахском языках, журнальные очерки, повесть, переводы известных писателей и классиков советской и мировой литературы. А сколько осталось еще неизданного — в законченных рукописях и набросках!

Благодаря Ираклию Андроникову у нас утвердился жанр устной художественной прозы. Очень близок к этому жанру был и ораторский талант Евнея Арстановича, умевшего увлечь рассказом или разговором любую аудиторию, вызвать в ней глубинный интерес обращением к национальному прошлому, к истории русского и казахского народов, их выдающихся сынов. Он мог говорить очень просто о самых сложных вещах в науке и культуре, каждый раз так или иначе выводя их из понятных человеческих мотивов, из различных перипетий человеческой судьбы, которыми полна наша жизнь. Для него человеческое и научное, тем более художественное, было чем-то органически единым и неделимым. Наверное, поэтому он обладал даром разглядеть человека сразу, по первому взгляду и разговору, увидеть в нем главное, хорошее и плохое. В таких разговорах Евней Арстанович непременно интересовался родителями, родными местами. Может быть, ему хотелось узнать не столько о происхождении, сколько об отношении к родителям и родным местам, то самое главное, без чего не состояться ни ученому, ни художнику, ни гражданину.

Последуем и мы примеру Евнея Арстановича и послушаем, что он рассказывает о себе в автобиографии.

«Родился 23 марта 1925 года в ауле Баганаты Октябрьского района Северо-Казахстанской области в семье крестьянина -скотовода-середняка Букетова Арстана. Начал учиться в 1932 году в Макушинском зерносовхозе Челябинской (ныне Курганской) области, где отец работал чернорабочим, переехав с родных мест во время недорода. В 1938 году родители вернулись в отчие места, где отец вступил в сельхозартель «Красная планета» (село Двойники) Октябрьского района. Я продолжал учебу в селе Марьевка — райцентре. В 1941 году после окончания 9 классов вынужден был в связи с болезнью отца оставить учебу и поступить на работу. Работал учителем начальных и неполносредних школ в аулах Социал и Жалтырь, в селах Двойники и Городское Октябрьского района. В 1942 году скончался отец, на мое иждивение перешли мать и четыре брата (моложе меня). В 1945 году экстерном сдал экзамены на аттестат зрелости в Марьевской средней школе и приехал в Алма-Ату, где окончил в 1950 году металлургический факультет Казахского горно-металлургического института (КазГМИ). До 1954 года учился в аспирантуре при этом же институте, в июле 1954 года защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук. С февраля 1954 года работал ассистентом, а с сентября 1956 года доцентом кафедры металлургии легких и редких металлов КазГМИ. С августа 1958 года по февраль 1960 года работал заместителем директора КазГМИ по учебной работе. С февраля 1960 года по март 1972 года работал директором Химико-металлургического института АН КазССР, с марта 1972 года по январь 1979 года — ректором Карагандинского государственного университета. С января 1979 года по настоящее время работаю старшим научным сотрудником ХМИ АН КазССР. В 1967 году мне присвоены ученая степень доктора технических наук, ученое звание профессора. В 1970 году избран членом-корреспондентом АН КазССР, в 1975 году академиком АН КазССР. В 1969 году удостоен Государственной премии СССР за внедрение технологии комплексной переработки медных руд на Балхашском горно-металлургическом комбинате. В 1971 году принят в ряды Союза писателей СССР. В рядах ВЛКСМ состоял с 1939 года по 1947 год. С 1947 года по 1949 год являлся кандидатом в члены КПСС, а с декабря 1949 года — член КПСС. Семья: жена, две дочери, два сына». Подпись. Дата — 5 февраля 1980 года.

В этих скупых словах о своей жизни — судьба ученого — выходца из народной гущи, с малых лет привыкшего к трудностям, к их постоянному преодолению. Невольно возникает вопрос — каким же образом молодой человек, обремененный каждодневными заботами о пропитании семьи в шесть человек, вдруг решился оставить твердый заработок и уехать на долгую учебу? Кончалась война, во всем чувствовалось приближение перемен, но эти перемены исходили пока что не от самого кормильца. Вот как описывает этот решающий момент Евней Арстанович в своих «Записках научного работника».

«...Мать внимательно посмотрела на меня своими зеленоватыми глазами, потом закрыла их. Она всегда делала так, когда хотела сказать что-то серьезное и заветное.

– Сынок, тебе надо учиться. Отец так хотел, чтобы ты учился, но у него не хватило сил, да и война началась... А теперь наши победили, жизнь будет хорошей, и ты должен учиться. Аллах в этом тебе поможет.

– Ты что, Умсун, с аллахом об этом сама договорилась? Учиться еще успеем, надо хозяйство наладить, братишек одеть, может, выздоровею, на фронт успею, — сказал я тоном старшего, чуть насмешливо и назидательно. Этот мой тон и обращение по имени было привычно для нее, ибо я не считал себя ее сыном, поскольку в раннем детстве рос на руках у бабушки, и это она научила меня такому обращению с матерью. Мать еще ниже склонилась над шитьем, я же, считая разговор законченным, начал было натягивать сапоги, не заметил, что мать снова выпрямилась и опять закрыла глаза, что означало продолжение разговора.

– Послушай, сын мой! — сказала она, и в ее голосе я услышал новую для меня властность и твердость. — Я теперь тебе и отец, и мать. Это моя воля. Ты о нас не беспокойся, наша власть недаром победила, и она никому не даст ни голодать, ни умереть. И отец всегда говорил, что наша власть любит тех, кто учится.

И мать, как ни в чем не бывало, снова взялась за шитье. Я отбросил сапоги в сторону и почувствовал, что это говорит не тетя Умсун, а моя мать, которая ни разу не напомнила мне о том, что это она выносила меня, выкормила молоком своей груди и всю жизнь души не чаяла в заботах обо мне, как это не однажды можно было слышать от других матерей. Я понял, что к этим ее словам надо отнестись серьезно и вдумчиво».

Этот мастерски написанный эпизод раскрывает нам не только конкретные мотивы решающей перемены в судьбе Евнея Арстановича и не только прекрасную душу взрастивших его родителей — плоть от плоти своего народа, но и рождение важнейшей черты в характере самого Евнея Арстановича — умения увидеть в обычном человеке что-то новое, неожиданное, перенять это новое для себя, сделать постоянной потребностью. Не будь этого — не бывать у него шестидесяти учеников — кандидатов и докторов наук, не накопиться широчайшей эрудиции от общения с удивляющими его людьми.

В годы учебы в Алма-Ате такими очень разными и удивительными людьми были для Евнея Арстановича профессора Стендер и Пономарев, которым он посвятил многие страницы своих художественных мемуаров, увековечив их, по признанию многих хорошо знавших этих выдающихся ученых, живым, точным и глубоким изображением. О себе же он пишет беспощадно самокритически, называя себя «легкомысленным молодым человеком», «бесхарактерным», «безнадежным», «бестолковым», «неотесанным парнем». Необходимость огранки человеческого характера, способностей, таланта пришла к Евнею Арстановичу прежде всего на собственном жизненном опыте и стала убеждением, больше того — мировоззрением. Это мировоззрение предполагает коллективистский характер творчества, работы, вообще отношений между людьми. Евней Арстанович год от года становился все большим коллективистом, душой коллектива, и в этом смысле подлинным коммунистом, притягивающим к себе сердца окружающих его людей. Вот как он пишет о пути человека в науке.

«Есть, говорят, в науке люди, которые самостоятельно пробивают себе дорогу, не зная, что такое ученичество. Они никому не бывают обязаны, и поэтому наслаждаются эдакой гордой независимостью, сладчайшим результатом опоры лишь на собственные силы. Я, честно говоря, не очень верю, что такие люди в научном мире существуют. Пример чиновника патентной конторы, не общавшегося с ученым миром и тем не менее открывшего теорию относительности, я думаю, совершенно нетипичен для современной науки не только потому, что этим чиновником являлся сам Эйнштейн, но и потому, что темпы научно-технической революции ныне не позволяют обходиться без тесной преемственности поколений в развитии научных изысканий. Я знаю нескольких моих коллег, кичащихся своей чуть ли не врожденной самостийностью, своей якобы лично выработанной творческой индивидуальностью, и подозреваю, что все это на самом деле не что иное, как черная неблагодарность. У любого человека в жизни, чаще в молодости, вероятно, бывает период, когда он склонен переоценивать свои достоинства и свои личные достижения; именно эта переоценка приводит к умалению роли тех, кто так или иначе способствовал твоему продвижению вперед. Хорошо, что такая склонность у подавляющего большинства людей проходит с возрастом, оставаясь жалким и обманчивым уделом лишь немногих. У меня тоже были такие периоды жизни, и мне приятно теперь оттого, что эта ребяческая гордыня за лично содеянное осталась позади, во всяком случае, в большей своей части».

Вот так, отсекая все лишнее, сама наша действительность создавала тот рельефный образ, ту внушительную фигуру, которая казалась существующей изначально и воспринималась подчас чистым самородком. Журналисты Б.Ибраев и Б.Петров в очерке «Норма конфликтности» пишут: «В Букетове мы с радостью находим сатпаевский размах, энциклопедическую широту знаний. Редкостное удовольствие — неспешно беседовать с ним на свободные темы». Писатель Сергей Никитин: «...он дал мне почитать несколько первых главок своей только что начатой на русском языке рукописи — биографию Каныша Сатпаева. Пятьдесят страниц буквально проглотил. Своеобразный поэтический синтаксис, неожиданные инверсии, смелые метафоры... Казалось, что две языковые культуры — казахская и русская — громогласно заявляют о своем родстве. А языки-то совсем разные. Живой материал для серьезных и поучительных исследований, и не только литературоведческих». Эти высказывания журналистов и писателя относятся к 1976 году, когда Евней Арстанович находился уже, как он сам говорил, в дантовском — полувековом — возрасте. О том, как непросто складывалась глубокая простота его научных и художественных произведений, свидетельствует и тот факт, что первая газетная статья «О переводах на казахский язык произведений Маяковского» вышла в возрасте 28 лет, а первая научная публикация — о кобальте — и того позже — в 32 года! Подробный разбор всего творческого наследия Евнея Арстановича действительно должен представлять собой большую тему для серьезных и поучительных исследований. По крайней мере нам, научным работникам, сотрудникам Евнея Арстановича по Химико-металлургическому институту, пока еще трудно проанализировать область его научных и научно-организационных интересов во всех сложных их взаимосвязях. «Большое видится на расстояньи», и нам, потерявшим своего учителя полтора года назад, многое из его замыслов и обобщений до конца неведомо. Сейчас можно попытаться дать лишь какие-то наметки в подобных исследованиях, наверняка самые приблизительные, но по крайней мере лучшие в сравнении с простым перечнем работ.

Кандидатская диссертация Евнея Арстановича была посвящена молибдену. Важное место в ней отводилось разработке методики химического анализа. Так вот, несмотря на то, что конкретные методы извлечения молибдена и химического анализа в дальнейшем не получили развития и тематика по тиомолибденовым растворам была исчерпана диссертацией, которую сам автор называл рядовой, интерес к молибдену и химическим анализам вообще у Евнея Арстановича постоянно усиливался. Так, в его лаборатории были начаты работы по освоению шахтного обжига, однако первый объект для этого процесса — вольфрамитовые концентраты — оказался трудно подходящим, и работы могли зайти в тупик. Евней Арстанович предложил несколько других объектов и в числе их молибденитовые концентраты, с которыми он когда-то работал. Дело пошло, была написана кандидатская диссертация одним из его учеников — Меклером, затем процесс был внедрен на Балхашском горно-металлургическом комбинате. В это же время в институте интенсивно развивался метод термомагнитного обогащения пиритсодержащих материалов. Основная цель заключалась в решении проблемы переработки многомиллионных отходов черной и цветной металлургии. Но сразу показать преимущества нового метода на этих отходах было затруднительно из-за необходимости строительства мощной опытной установки. Это затруднение остается и сейчас, являя собой пример плохой координации науки и производства, неумелого хозяйствования. Но тогда важно было как-то продемонстрировать реальные возможности термомагнитного обогащения, и снова с легкой руки Евнея Арстановича выручил молибденовый материал с большим содержанием пирита. По этой тематике ныне защищено несколько кандидатских и докторская диссертации, получено 14 патентов США, Канады, Австралии, Швеции, ФРГ, написаны десятки научных статей и монография. Точно так же прививался у последователей Евнея Арстановича вкус к химико-аналитическим вопросам, и из множества защищенных диссертаций редкая обходилась без оригинальных методик химического анализа, а часть из них была целиком посвящена аналитической химии. Здесь просматривается стиль работы Евнея Арстановича — усиление и приумножение знаний на основе ранее достигнутого с возвратом на другом уровне развития и обобщения. Только такой путь мог обеспечить качественный рост и коллектива, и его руководителя за сравнительно короткий срок.

Являясь учениками Евнея Арстановича, мы занимались множеством, как нам казалось, различных задач в области химии и металлургии. Особенно бурно развивались исследования по сере, селену, теллуру, мышьяку. Мы делили себя на «мышьячников», и «селенщиков», на «гидриков» и «пириков», на химиков и металлургов, теоретиков и практиков, технологов и аналитиков. Евней Арстанович был един во всех этих лицах. Именно он объединил все эти достаточно самостоятельные направления в одно мощное, дав ему по-менделеевски глубокое имя «Химия и технология халькогенов и халькогенидов». В следующем году (1986-ом - В.М.) состоится третье Всесоюзное совещание по этой проблематике здесь, в Караганде, которая избрана постоянным местом их проведения. Такой чести удостаивается лишь организация, признанная не только инициатором, но и лидером в данной области знаний, и это в полной мере относилось к самому Евнею Арстановичу — председателю двух предыдущих совещаний.

Страсть к обобщениям становилась все усиливающейся и заметной чертой Евнея Арстановича. Это проявлялось в интересе к биографиям выдающихся ученых — основателей новых областей знания и организаторов науки, таких как Менделеев, Резерфорд, Капица, Сатпаев, Валиханов. Не простом интересе, а творческом, таком, что «рука влечет к перу, перо — к бумаге». Но прежде всего эта страсть выражалась в научных обобщениях на первый взгляд разрозненных институтских разработок. Помимо уже упомянутого направления по халькогенам и халькогенидам, Евней Арстанович выступил в научной печати с объединением новых приемов обработки материалов, которые нельзя назвать ни металлургическими, ни химическими, ни тем более обогатительными, а сразу всеми вместе.

Начало этому обобщению положили работы по термомагнитному обогащению пиритсодержащих материалов. Пирит ненужный в цветной металлургии минерал железа и серы выводился не в конечной стадии процесса, причем уже в сильно измененном состоянии, как это было принято в традиционной технологии, а в самом начале, чем обеспечивалась последующая сильно облегченная переработка сырья. При этом малопригодные, бедные полиметаллические концентраты становились богаче по основным металлам, уменьшались их потери. Другое, вроде бы непохожее на только что названное направление обработки материалов, заключалось в том, что из бедных концентратов выводился ненужный кварц путем растворения его в щелочном растворе при повышенных температурах и давлении. Общей же была та замеченная Евнеем Арстановичем особенность, что кварц, как и пирит, выводили в начале процесса, тем самым снимая проблему отделения его при плавке переводом в шлак — постоянный и многотоннажный отброс металлургического производства. В обоих случаях возможный экономический эффект выражался в десятках миллионов рублей, решались безысходные, казалось бы, экологические проблемы. Третье направление вообще не относилось к цветной металлургии, поскольку речь шла об использовании бедных марганцевых руд и высокозольного кокса. Их совместная электроплавка давала комплексный сплав железа, кремния, алюминия, в шлак же не переходило ничего — все шло в дело, почти как в случае предварительного обескремнивания медных концентратов. В целом эти три направления были названы термохимическим обогащением полезных ископаемых. Сейчас к нему примкнуло еще одно, очень перспективное направление гидротермального сульфидирования окисленных руд, которое позволило принципиально решить труднейшую проблему комплексного и эффективного освоения медных руд Удокана — самого мощного месторождения на БАМе. Ныне термохимическое обогащение настолько сформировалось как самостоятельное направление, что по нему можно проводить самостоятельные всесоюзные совещания.

Но жажда серьезных и неожиданных обобщений, так нужных и так ожидаемых от академической науки, этими двумя крупными ответвлениями институтской тематики для Евнея Арстановича не была утолена. Всех нас поразило сравнительно недавнее его предложение объединить и тем самым решить проблемы углехимии, органического синтеза и металлургии. Недаром, значит, в Химико-металлур­гический институт ранее входил отдел органической химии, который сейчас выделился в Институт органического синтеза и углехимии. Не раз высказывались замечания о разнопрофильности тематики института, в разобщенности исследований. Так на самом деле и было, но не для Евнея Арстановича. Его предложение состояло в получении и применении ферросплавов для ожижения угля в среде, в которой щелочные и амфотерные металлы выделяют атомарный водород, сразу же вступающий в реакцию гидрогенизации угля. Из подобного продукта — искусственной нефти — в дальнейшем можно получить моторные топлива и другие вещества. Возможен другой путь: через жидкий ферросплав продувается водяной пар, при этом выделяется водород, который можно направить на взаимодействие с чистой окисью углерода, получающейся в ферросплавной руднотермической печи. Окисленные металлы в виде шлака возвращаются на получение ферросплава и, таким образом, источником органического синтеза многих видов материала становятся всего лишь низкокачественный высокозольный кокс и вода. Здесь Евнеем Арстановичем достигнута, по-видимому, вершина смелости и гибкости в обобщении и решении сложных проблем. И это были не абстрактные парения ума, а конкретно нацеленные поиски, полные энергии и внимания ко всем деталям. Вот какую записку написал Евней Арстанович на имя начальника Карагандаглавснаба А.Н.Никонова за три дня до своей смерти: «Дорогой Анатолий Сергеевич, воспомоществуй, христа ради, насосами высокого давления (хотя бы одним) для будущих бензиновых рек из угольного бассейна. Премногим обязанный твоему вниманию, Е.А.Букетов, 10 декабря 1983».

Этот, вероятно, последний документ в своей жизни оставил не химик, не металлург, не угольщик, и даже не писатель при всем том, что есть неповторимо букетовское в записке. Ее автор — патриот, влюбленный в землю, которая взрастила его. Это чувство настолько для него естественно и органично, что даже в таком серьезнейшем журнале, как «Вестник Академии наук СССР», в такой сугубо специальной статье с названием «Использование минеральных ресурсов Центрального Казахстана» редакция оставила строки, полные сдержанной поэзии и восхищения своим краем:»Казахи издравле называли эти места «Сары-Арка» («желтая спина»). От Иртышской равнины до гор Улытау, и Тургайской ложбины с востока на запад и от Ишима до Балхаша с севера на юг простирается обширная плоская возвышенность Сары-Арка. Эта «лучшая в мире степь», как называли её местные акыны, сказочно богата полезными ископаемыми. Сами древние названия местностей говорят об этом с мудростью необыкновенной. В путевых тетрадях первого геолога Казахстана, будущего президента Академии наук Казахской ССР Каныша Имантаевича Сатпаева встречаются такие записи: «Мын-Шункур». Тысяча ям. Значит, здесь когда-то были древние выработки. Выяснить!». «Кара-тас» — черный камень; «Кок-тас» — синий камень. Можно предположить — там существует медь», «Алтын-Тап- кан» — напоминает о золоте. И часто не зря!», «Джезказган». Значит — место добычи меди. Точное название!»

Такое вступление невольно располагает к ответственному отношению к рассматриваемым проблемам, потому что они оказываются не только геологическими, металлургическими и экологическими, но и национальными, касающимися истории целого народа. Евней Арстанович Букетов олицетворял собою весь Центральный Казахстан, и таким он остался в нашей памяти.

Возвращаясь к истокам становления личности Евнея Арстановича, к тому удивлению и интересу, которые вызывали у него окружающие его люди, хотелось бы закончить свои заметки о нем словами Евгения Евтушенко:

Людей неинтересных в мире нет

Их судьбы, как истории планет.

У каждой все особое, свое,

И нетпланет, похожих на нее...

Да, остаются книги и мосты,

Машины и художников холсты;

Да, многому остаться суждено,

Но что-то ведь уходит все равно.

Таков закон безжалостной игры.

Не люди умирают, а миры.

Людей мы помним, грешных и земных...

А что мы знаем, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей?

Что знаем о единственной своей?

И про отца родного своего

Мы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди... Их не возвратить.

Их тайные миры не возродить.

И каждый раз мне хочется опять

От этой невозвратности кричать...

Как никто другой Евней Арстанович понимал неповторимость, драгоценную единственность каждого из нас, которую нужно раскрывать и оберегать вопреки, быть может, нашим же сиюминутным увлечениям и желаниям. И как никто другой заслужил искреннюю любовь и память всех, кто долго или недолго был рядом с ним.

...Эту заметки были написаны 10 лет назад. За это время изданы книги Евнея Арстановича, опубликованы многие материалы о нем, прошли две всесоюзные и готовится первая международная конференция по химии и технологии халькогенов и халькогенидов. Последняя из них посвящена 70-летию основателя этих форумов, которые в дальнейшем, очевидно, будут постоянно проходить в юбилейные годы Евнея Арстановича, раз в пять лет, в мартовские предвесенние для Караганды дни. Время прочно утвердило исторический авторитет Евнея Арстановича, и отблеск его судьбы будет еще долго заметен в многоцветном спектре событий нашего беспокойного бытия. Этот отблеск запечатлелся и на тех, кто непосредственно окружал и сталкивался с Евнеем, по-разному высвечивая в них то, что обычно остается в тени.

У одних это апостольская верность и служение делу Букетова с полной выкладкой сил, у других — патологическая зависть или нескончаемое пустословие, равноценные известной миссии Иуды. Большинство же причастившихся к судьбе идей иличности Евнея Арстановича пропитались главным их целебным достоинством — пониманием подлинного, глубинного единства человеческих натур, имя чему интернационализм.

В этой связи хотелось бы поделиться с читателем своим отношением к одному взбудоражившему нашу культуру событию — бесстрашному интернациональному анализу «Слова о полку Игореве» — канонического русского литературного источника, на что решился казахский поэт Олжас Сулейменов, виртуозно владеющий русским языком. Мы с Евнеем Арстановичем практически одновременно прочитали книгу «Аз и Я», и когда я высказал свое восторженное отношение к ней, то мой мудрый учитель как-то горестно усмехнулся: «Книгу будут ругать». — «За что?» «Найдут, за что. За название, хотя бы». Действительно, тучи над книгой и головой поэта так сильно сгустились, что по-настоящему не разошлись и до сих пор, по крайней мере, над российской территорией. Уже после смерти Евнея Арстановича, чувствуя внутреннюю потребность и долг перед его памятью, я подготовил полемическую статью, где попытался с более общих позиций, которые поощрял мой учитель, вмешаться в затянувшийся спор. Посылал статью сначала в союзные, потом в наши республиканские издания — везде одно и то же: материал интересный, но... точки над i уже поставлены. По совету писателя Жаика Кагеновича Бектурова послал статью даже Г.Колбину, бывшему секретарю ЦК Компартии Казахстана, чтобы хоть как-то оградить опального поэта от дальнейшего нагнетания страстей. В нейтральном ответе содержалась просьба при возможной публикации рукописи не упоминать его имени в контексте полемики.

Сейчас, в суверенном Казахстане, расставлены другие точки над теми же i, но от этого гражданская позиция в поднятой проблеме ничуть не упростилась. Поэт и гражданин Олжас Сулейменов видит будущее Казахстана и планеты гораздо шире суверенных рамок, сродни тому видению, которое было естественным для Евнея Арстановича и решительным образом повлияло на мою позицию в этом деликатнейшем вопросе.

Привожу ее в том виде, в каком она была представлена в различных инстанциях, в последнем ее варианте.