Глава 18. Я представитель второй волны шаманов, ровно как и лидер второго, и, смею надеяться, лучшего и мудрейшего воплощения Орды

Я представитель второй волны шаманов, ровно как и лидер второго, и, смею надеяться, лучшего и мудрейшего воплощения Орды. Я говорил со стихиями и духами и много раз ощущал их гармонию с самим собой, и почти столь же часто отказывался от их помощи.

Но я никогда не видел духов предков, даже в своих снах; душа моя жаждет встречи с ними. До недавнего времени те, что некогда шли по пути шаманизма, и не думали даже, что смогут ступить на него вновь, а все же ступили.

Возможно, в один прекрасный день барьер, разделяющий нас и возлюбленных умерших, исчезнет.

Возможно.

Но я думаю, если они знают, как далеко мы ушли от их учений, если они видят, что мы натворили в Дреноре, содеяли с Дренором... возможно, даже сейчас они отринут нас и предоставят самим себе. И если они так и поступят, не думаю, что смогу винить их в этом.

* * *

" Я не понимаю", - сказал Гун. Он был самым юным из чернокнижников клана и, как с горечью сознавал Дуротан, оставался идеалистом. Он видел, как Гун кривится при виде странных созданий, которых вынужден использовать в сражениях с дренеи. Он видел, как лицо юноши исполнено сожаления, когда враг бьется перед ним в агонии. Дрек'тар привел парня к Дуротану после того, как была обнародована воля Гул'дана. - " Что такого в надежде на то, что когда-нибудь стихии вновь будут помогать нам? И почему я не могу отправиться к Ошу'ган? "

У Дуротана не было ответов для него; закон о том, что никто не должен более заниматься шаманизмом под угрозой сурового наказания - а при повторных нарушениях, изгнания или смерти - появился на ровном месте. Да, многие из тех, кто следовал пути шаманизма, оставили его, когда от них отвернулись стихии. Но что насчет предков? Почему же в час кризиса и нужды Гул'дан запретил оркам навещать их самое священное место?

И потому, что у него не было ответов для юнца, который заслуживал того, чтобы их услышать, Дуротан разозлился. Голос его был глубок и суров.

" Ради победы над дренеи наш военный вождь заключил определенные союзы. Эти союзники дали нам силы ернокнижия, что повинуются тебе. И не лги мне, я знаю, что ты наслаждаешься открывшимся могуществом".

Длинные пальцы Гуна с острыми ногтями копались в мертвой земле и извлекли оттуда камень. Он подкидывал его в ладони. Дуротан нахмурился, глядя на кожу парня. Засуха и суровые условия жизни, в которых им приходилось трудиться последние два года, оставили свой отпечаток. Обычно гладкая коричневая кожа, под которой перекатывались сухие мускулы, стала сухой и дряблой. С отсутствующим видом Гун почесал область, где кожа шелушилась. Дуротан заметил под ней новую кожу.

Зеленоватого оттенка.

На какое-то мгновение Дуротана охватила безумная животная паника. Он принудил себя успокоиться и снова бросил взгляд на собеседника. Ошибки не было - кожа действительно была немного зеленоватой. Он не знал, что это может означать, но это было ново, это было странно, и ему не понравилось это с первого взгляда. Гун, похоже, ничего не замечал. Буркнув, он бросив камень, наблюдая, как он летит прочь.

Будь Гун чуть постарше, он наверняка уловил бы предупреждение в голосе, которым вождь клана обратился к нему чуть раньше. Но он был юн и погружен в собственные заботы, потому и презрел предупреждения.

" Заклинание... твари, подчиняющиеся мне... мне нравится их эффективность. Но не то, как она достигается. Я чувствую... Я чувствую, что это неправильно, мой вождь. Убийство есть убийство, и стихии наделяли меня силами, разящими врагов наповал. Но я никогда так не чувствовал, получив эти новые силы. Мы воюем, потому что предки сказали нам, что мы должны убить дренеи", - продолжал Гун. - " Почему же тогда Гул'дан сейчас говорит, что мы не можем общаться с ними? "

Что-то сломалось в Дуротане. Он яростно взревел и рывком поднял паренька на ноги. Схватив его за ворот туники, он приблизил свое лицо вплотную к испуганному чернокнижнику.

" Это не важно! " - проорал он. - " Я поступаю так, как лучше для Снежных Волков, а сейчас это означает исполнение того, что говорят нам Гул'дан и Чернорукий. Подчинись этому новому приказу! "

Гун уставился на него. Так же неожиданно, как и появилась, безумная ярость прошла, оставив лишь горечь. Дуротан добавил хриплым шепотом, предназначенным лишь для ушей юнца: " Если ты не подчинишься, я не смогу защитить тебя! "

Гун все глядел на него, и на мгновение в глазах его промелькнул какой-то оранжевый блеск, а затем он отвел взор и вздохнул.

" Я понял, мой вождь. Я не принесу бесчестье клану Снежных Волков".

Дуротан отпустил его. Гун отступил, поправил одежду, поклонился и побрел восвояси. Дуротан в тревоге глядел ему вслед. Гун тоже почувствовал " неправильность" с том, как развиваются события. Но один-единственный юнец, пробующий связаться со стихиями, но сможет противостоять оной.

Как не сможет и один-единственный вождь, горько добавил Дуротан.

* * *

Священному месту надлежало пасть пред могуществом Орды.

Вскоре за прокламацией о запрете шаманизма последовал приказ двигаться на объект, рекомый дренеи Храмом Карабор. Пусть и находился он недалече от Долины Теневой Луны, исконных земель клана Нер'зула, от которых тот и принял свое название, ни один орк не видал его раньше. То было священное место и орки уважительно относились к сему факту. По крайней мере, до сих пор, пока Чернорукий не вышел к собравшейся пред ним армии и не высказался против так называемой " духовности" дренеи.

" Города, захваченные нами ранее, были лишь подготовкой к главному", - объявил Чернорукий. - " Вскоре будет уничтожена их столица. Но перед тем, как мы уничтожим их самый важный град, мы уничтожим их как народ. Мы атакуем этот храм! Мы разобъем их статуи. Уничтожим все, имеющее для них значение. Прикончим их духовных лидеров. В сердцах их поселится отчаяние, и тогда... тогда захватить их город будет столь же легко, как убить слепого волчьего детеныша".

Дуротан, стоящий рядом с остальными вооруженными и восседающими на волках воинами, бросил взгляд на Оргрима. Как и всегда, друг его стоял рядом с Черноруким. Оргрим в совершенстве научился владеть своими эмоциями, но от Дуротана полностью скрывать чувства не умел. Он тоже знал, что это значит. Храм был домом Велена. Пророк зашел в Телмор лишь в тот день, когда его встретили там Дуротан и Оргрим; домом же его был храм, где он проводил время в молениях и медитации, исполняя роль пророка и пастыря своего народа. Скорее всего, они убьют его, если в день атаки он пребудет там. Убить Ресталаана было весьма сложно. Дуротан молился, что ему не доведется убивать и Велета тоже... если еще оставались те, кому можно было молиться.

Шесть часов спустя, когда он стоял у ступеней, ведущих к храму дренеи, он силой сдерживал кашель от витающих запахов. Знакомого теперь запаха крови дренеи. Запаха мочи и нечистот, а также гнетущего ощущения страха. Сладких, туманящих рассудок запахов благовоний. Кровь покрывала подошвы его башмаков, хрустящих по разбросанной на полу священной утвари, от которой исходил чистый аромат, добавлявшийся к остальным, что было еще хуже...

Дуротан согнулся в пояс и его стошнило; во рту остался мерзкий привкус. Он блевал и харкал, пока желудок его не опустел, затем трясущимися руками поднес ко рту бурдюк с водой, прополоскал рот и сплюнул.

Жестокий смех долетел до него, заставив покраснеть. Он обернулся лицом к двум сыновьям Чернорукого, смеющимся с него.

" Вот это выдержка", - прохихика Ренд. - " Вот и все, что они заслуживают - наших плевков и блевотины".

" Да", - повторил вслед за ним Майм. - " Наших плевков и блевотины".

Майм пнул труп жреца в бледно-пурпурных одеяниях и плюнул на него. Дуротан отвернулся в отвращении и ужасе, но нигде нельзя было скрыться от страшной картины. Повсюду орки творили с трупами одно и то же: оскверняли их, грабили их, облачались в их окровавленные, разорванные ризы и кривлялись. Иные методично наполняли свои мешки изящными чашами, блюдами и подсвечниками, попутно уплетая сладкие фрукты, оставленные как подношения богам, которых орки не понимали и не хотели понимать. Чернорукий, записав на свой счет очередную победу, отыскал какое-то алкогольное пойло и лакал его столь быстро, что часть зеленой жидкости стекала с морды и капала на его броню.

Неужто это то, во что мы превращаемся? Убийцы безоружных жрецов, грабители священной утвари, осквернители тел? Матушка Кашур... с одной стороны, я даже рад, что общение с тобою нам запрещено... Я не хочу, чтобы ты видела все это.

* * *

" Они захватили храм", - сказал Кил'джеден, - " но они не нашли там мою добычу".

Голос Кил'джедена был медоточив как всегда, но хвост его недовольно хлестал, и Гул'дан сжался от страха.

" Должно быть, Велен Предатель проведал о готовящейся атаке", - сказал Гул'дан. - " Его ведь, все-таки, зовут " пророком".

Кил'джеден дернул массивной головой, и Гул'дан силой воли заставил себя не содрогнуться. Затем Кил'джеден медленно кивнул.

" Ты прав", - вымолвил он. - " Будь он глупым и недалеким врагом, я бы его обнаружил сейчас там".

Дыхание вновь вернулось к Гул'дану. Часть его отчаянно жаждала спросить, что такого сделал Велен одному из своего рода, в чем Гул'дан был уверен, раз навлек на себя столь яростную ненависть. Но Гул'дану хватило ума промолчать. Он сможет продолжать жить, даже не внимая в суть этого интересующего его вопроса.

" Теперь, когда храм пал пред нами, о Великий, выжившие несомненно умчались в город. Они будут там, думая, что пребывают в безопасности, но на самом деле они в ловушке".

Кил'джеден клацнул своими алыми пальцами и улыбнулся. " Да", - сказал он. - " Да. Храм будет твоим. Чернорукий вполне комфортно устроился в Цитадели. Но перед тем, как ты прикажешь своим маленьким марионеткам атаковать оплот дренеи, я хочу сделать им... маленький подарок".

* * *

Нер'зул терпеливо ждал, когда Гул'дан закончил. Он глядел из-под прикрытых век, как тот строчил одно письмо за другим, вымазывая чернилами свои короткие пальцы, и ими же отправляя себе в рот кусочки фруктов или ломтики мяса. Это наверняка важные письма; обычно Гул'дан заставлял писать распоряжения своих писцов.

Храм был... очищен, именно это слово использовал Гул'дан. Жрецы, которым хватило доблести или глупости противостоять волне орков, были безжалостно убиты, быстро и умело. Нер'зул слышал, что тела их осквернили, и осознал, что при мысли ей ему сделалось дурно, а, стало быть, сострадание еще не покинуло его. От этих оскверненных тел давно уж избавились, ровно как и от их священных вещиц. Большая часть храма пустовала, ибо Совет не нуждался в таком пространстве. Некоторые элементы стенных украшений были приспособлены под нужды Совета. Они просто сорвали и убрали подальше, заменив темными, резкими декорациями, которые все чаще ассоциировались с Ордой. Здание в целом переименовали в Черный Храм, а жрецов и пророков ныне заменили лжецы и предатели. И, как горько решил для себя Нер'зул, он и сам входил в число последних.

Наконец Гул'дан закончил. Он присыпал чернила порошком, чтобы не было отпечатков, и откинулся в кресле. На своего бывшего учителя он взглянул с плохо скрытым отвращением.

" Напиши места назначения и отнеси их курьерам. И побыстрее".

Нер'зул склонил голову. Он все еще не мог заставить себя кланяться зарвавшемуся ученику, а Гул'дан, прекрасно сознавая, сколь сломлен Нер'зул, и не настаивал. Он занял кресло, которое оставил Гул'дан, и, когда тяжелая поступь последнего затихла вдали, немедленно начал читать.

Конечно, Гул'дан предполагал, что он прочтет письма. В них не было ничего такого, о чем Нер'зул бы не знал. Он присутствовал на всех собраниях Теневого Совета, хоть и вынужден был сидеть на холодном полу Черного Храма, а не за огромным каменным столом, вокруг которого собирались власть имущие. Он не знал, почему ему разрешали присутствовать, знал лишь, что у Кил'джедена была на то причина. Будь оно не так, Гул'дан бы наверняка уже избавился бы от него.

Взглядом он пробежал несколько строк и почувствовал накатившую дурноту. Он чувствовал себя совершенно беспомощным, как муха, попавшая в липкий сок, текущий по стволам деревьев олемба. Точнее, тек раньше. Он слышал, что деревья, дававшие сладкий нектар, были или срублены, а древесина их пошла на оружие, или умирали. Нер'зул отмел сии картины и начал собирать послания, когда взгляд его упал на неиспользованные листы пергамента, полную чернильницу и перо.

Мысль была столь невозможна, что сердце его замерло на мгновение.

Быстро он огляделся по сторонам. Он был совершенно один, и не было причины, по которой Гул'дан должен был вернуться. Гул'дан, Кил'джеден, Совет... все считали его сломленным, безвредным как древний, беззубый волк, греющий свои кости у костра, пока наконец не соскользнет в смертный сон. И они были почти что правы.

Почти что.

Нер'зул примирился с тем фактом, что власть у него отобрали. Власть его, но не его волю. Будь и она отобрана, он не смог бы противостоять Кил'джедену вовсе. Нер'зул не мог действовать открыто, но мог связаться с тем, кому это по силам.

Пальцы его дрожали, когда он взял в руки лист пергамента. Он был вынужден помедлить какое-то время и успокоиться перед тем, как приступить к делу. Наконец, он написал краткое послание, присыпал чернила и свернул лист в трубочку.

У волка не было зубов. Но волк не забыл еще, как сражаться.

* * *

Опять приказы выдвигаться. Дуротану все это до смерти надоело. Передышек больше не было, одни сражения, починка доспехов, поедание все более жесткого меса, сон на земле и новые сражения. Прошли времена битья в барабаны, праздненств, смеха и ритуалов. Правильный треугольник Горы Духов на горизонте был замещен темным, запретным видением шпиля, из которого иногда вырывался черный дым. Поговаривали, что в недрах горы спит какое-то существо, и однажды оно пробудится. Дуротан не знал больше, чему верить.

Когда подъехал курьер, Дуротан принял послание и пробежал его уставшими глазами. Глаза эти расширились в процессе чтения, и, когда он закончил, весь взмок и дрожал. Он огляделся, гадая, не мог ли кто заглянуть в письмо, пока он его читал. Орки бродили вокруг, пыль покрывала их загрубевшую, омертвевшую кожу и покрытые вмятинами доспехи. Никто и не бросил в его сторону заинтересованного взгляда.

Он поспешил к Драке, единственной во всем мире, с которой смел поделиться сведениями. Глаза ее также расширились, когда она читала письмо.

" Кто еще об этом знает? " - тихо спросила она, пытаясь не отразить эмоций на лице.

" Лишь ты", - так же тихо отвечал он.

" Ты скажешь Оргриму? "

Дуротан покачал головой. Боль пронзила сердце. " Я не посмею. Он связан клятвой рассказать Чернорукому".

" Ты думаешь, Чернорукий знает об этом? " Дуротан пожал плечами. " Я не знаю, кто что знает. Я знаю лишь, что должен защищать свой народ. Так я и поступлю".

Драка долго и сурово глядела на него. " Если мы всем кланом откажемся сделать это... мы привлечем к себе внимание. Ты рискуешь быть наказанным. Возможно, изгнанием или смертью".

Дуротан указал пальцем на письмо. " Любой из этих исходов лучше, чем тот, что произойдет, если мы подчинимся. Нет. Я поклялся защищать свой клан. Я не позволю..."

Слишком поздно он осознал, что повысил голос и кое-кто начал оборачиваться в его сторону. " Я не позволю, чтобы с ними это случилось".

Глаза Драки наполнились слезами и она крепко сжала его руку. Ногти его вонзились в его плоть. " Вот почему", - горячо молвила она, - " я и стала твоей женой. Я так горда тобой! "