Средневековый героический эпос

Литература на латинском языке послужила мостиком между Античностью и Средними веками. Но основу того нового, что появилось в европейской культуре и определило ее принципиальное отличие от культуры Античности, составляет не ученая литература, а фольклор народов, появившихся на арене истории в результате переселения народов и гибели античной цивилизации.

Переходя к этой теме, необходимо остановиться специально на такой теоретической проблеме, как принципиальное различие между литературой и фольклором.

Литература и фольклор. Существует принципиальное отличие фольклорного эпоса от эпоса литературного, прежде всего романа. М.М.Бахтин выделяет три основных отличия эпопеи от романа: «... предметом эпопеи служит национальное эпическое прошлое, «абсолютное прошлое», по терминологии Гёте и Шиллера, источником эпопеи служит национальное предание (а не личный опыт и вырастающий на его основе свободный вымысел), эпический мир отделен от современности, т.е. от времени певца (автора и его слушателей), абсолютной эпической дистанцией» (Бахтин М.М. Эпос и роман //Бахтин М.М. Вопросы литературы г«эстетики. — М., 1975. — С. 456 (термином «эпопея» автор обозначает героический эпос)). Идея в литературном произведении выражает авторское отношение к изображаемому. Она индивидуальна. В героическом эпосе, где нет индивидуального автора, может быть выражена только общая героическая идея, которая является, таким образом, идеей жанра (в крайнем случае, цикла или сюжета), а не отдельного произведения. Назовем такую идею жанра эпической идеей.

Рапсод не дает личной оценки изображаемому и по объективным причинам («абсолютная эпическая дистанция» не позволяет ему обсуждать «первых и высших», «отцов», «родоначальников»), и по субъективным (рапсод — не автор, не сочинитель, а хранитель сказания). Не случайно ряд оценок вложен в уста героев эпоса. Следовательно, героизация персонажей или их разоблачение, даже любовь или ненависть принадлежат всему народу — творцу героического эпоса.

Однако было бы ошибкой на основании приведенных сообра­жений делать вывод о нетворческом характере деятельности рапсода. Сказителю не разрешалась вольность (т.е. авторское начало), но зато от него не требовалась точность. Фольклор не заучивается наизусть, поэтому отступление от услышанного воспринимается не как ошибка (так было бы при передаче литературного произведения), а как импровизация. Импровизация — обязательное начало в героическом эпосе. Выяснение этой его особенности приводит к выводу о том, что в эпосе иная система художественных средств, чем в литературе, она определяется принципом импровизации и первоначально выступает не как художественная, а как мнемоническая система, позволяющая удерживать в памяти огромные тексты и, следовательно, строящаяся на повторах, постоянных мотивах, параллелизме, схожих образах, схожих действиях и т.д. Позже выявляется и художественное значение этой системы, ибо постепенная универсализация музыкального мотива (речитатива) приводит к перестройке прозаической речи в стихотворную, систематизация ассонансов и аллитераций порождает сначала ассонансное созвучие или аллитеративный стих, а потом и рифму, повтор начинает играть большую роль в выделении важнейших моментов повествования и т.д.

К мысли о различии фольклорной и литературной систем художественных средств (правда, не через понятие импровизации) пришел еще в 1946 г. В.Я. Пропп. В статье «Специфика фольклора» он писал: «...Фольклор обладает специфическими для него средствами (параллелизмы, повторения и т.д.)... обычные средства поэтического языка (сравнения, метафоры, эпитеты) наполняются совершенно иным содержанием, чем в литературе» (Пропп В.Я. Фольклор и действительность. — М., 1976. — С. 20.). Итак, эпические произведения фольклора (героический эпос) и литературы (например, роман) строятся на совершенно разных законах и должны по-разному читаться и изучаться.

Две группы памятников европейского героического эпоса Средневековья. Памятники героического эпоса Средневековья, дошедшие до нас в записях ученых клириков начиная с X в., принято разделять на две группы: эпос раннего Средневековья (ирландский эпос, исландский эпос, английский эпический памятник «Беовульф» и др.) и эпос эпохи развитого феодализма (французский героический эпос «Песнь о Роланде», наиболее ранняя запись — т.н. Оксфордский список, ок. 1170; немецкий героический эпос «Песнь о Нибелунгах», запись ок. 1200; испанский героический эпос «Песнь о моем Сиде», запись ок. 1140, — воз можно, авторское произведение, но на основе древних германских сказаний; и др.). Каждый из памятников отличается своими особенностями как по содержанию (например, сохранившиеся только в исландском эпосе космогонические представления северных народов Европы), так и по форме (например, сочетание стихов и прозы в ирландском эпосе). Но выделение двух групп памятников связано с более общим признаком — способом отражения в них действительности. В героическом эпосе раннего Средневековья отражается не конкретное историческое событие, а целая эпоха (хотя отдельные события и даже персонажи имели историческую первооснову), в то время как в памятниках развитого феодализма отражается пусть преобразованное по законам фольклора, но конкретное историческое событие.

Мифология северных народов Европы в исландском эпосе. Системные представления древних северных народов о происхождении мира сохранились только в исландском эпосе. Древнейшая из дошедших записей этого эпоса получила название «Старшая Эдда» по аналогии с «Эддой» — своего рода учебником для поэтов, написанном исландским скальдом (поэтом) Снорри Стурлусоно (1178—1241) в 1222—1225 гг. и ныне именуемым «Младшей Эддой». В 10 мифологических и 19 героических песнях «Старшей Эдды», а также в пересказах Снорри Стурлусона (1-я часть «Младшей Эдды») содержится богатейший материал по скандинавской космогонии.

«В начале времен // не было в мире // ни песка, ни моря, // ни вод холодных, // земли еще не было // и небосвода, // бездна зияла, трава не росла», — повествуется в песне «Прорицание вёльвы» (т.е. пророчицы, колдуньи). Заполнивший бездну иней из Нифльгейма («темного мира») под влиянием искр из Муспелльсгейма («огненного мира») начал таять, и из него возник ётун (великан) Имир, а затем и корова Аудумла, которая выкормила его своим молоком. Из соленых камней, которые лизала Аудумла, возник Бури, отец Бора, который, в свою очередь, стал отцом богов Одина (верховного божества древних германцев), Вили и Ве. В «Речах Гримнира» сообщается, что эти боги впоследствии убили Имира, и из его плоти возникла земля, из крови — море, из костей — горы, из черепа — небо, из волос — лес, из ресниц — степь Мидгарда (букв, «среднее огороженное пространство», т.е. срединный мир, местообиталище человека). В центре Мидгарда растет мировое дерево Иггдрасиль, соединяющее землю с Асгардом — местопребыванием асов (богов). Асы создают мужчину из ясеня, а женщину — из ольхи. Воины, погибающие в бою с честью, уносятся дочерьми Одина валькириями на небо, в вальхаллу — дворец Одина, где идет непрерывный пир. Благода­ря хитрости злокозненного бога Локи — олицетворения изменчивого огня — погибает юный бог Бальдр (своего рода скандинавский Аполлон), между богами начинается распря, горит Иггдрасиль, падает небо, которое поддерживалось его кроной, гибель богов приводит к возвраще­нию мира в хаос.

Христианской вставкой нередко считается повествование о воз­рождении жизни на земле, но, возможно, это отражение перво­начального представления германцев о цикличности развития Вселенной.

Ирландский эпос. Это эпос кельтских народов, наиболее древ­ний из сохранившихся сказаний народов Северной Европы. В Уладском цикле около 100 песен. Судя по некоторым деталям, напри­мер, по тому, что доброму королю Улада Конхобару противопо­ставлена злая волшебница королева Коннахта Медб, насылаю­щая на уладских воинов болезнь с целью беспрепятственно захва­тить пасущегося в Уладе быка, приносящего благоденствие, а также по тому, что главный герой Улада Кухулин и посланный по при­казу Медб для сражения с ним его побратим Фердиад учились воинскому искусству у воительницы Скатах, можно заключить, что в уладском цикле отражается не конкретное историческое событие (хотя война между Уладом — нынешним Ольстером — и Коннахтом действительно шла со II в. до н. э. по II в. н. э.), а целая историческая эпоха — переход от матриархата к патриархату в его попечительной стадии, когда власть женщин связывается или с прошлыми временами, или со злым началом.

Французский эпос. «Песнь о Роланде». Среди нескольких сот па­мятников французского средневекового героического эпоса вы­деляется «Песнь о Роланде». Записанная впервые около 1170 г. (т. н. Оксфордский список), она относится к эпосу развитого феода­лизма. В ее основе — реальное историческое событие. В 778 г. моло­дой Карл Великий, недавно задумавший воссоздать Римскую империю, ввел войска в Испанию, с 711 г. захваченную маврами (арабами). Поход был неудачен: за два месяца военных действий удалось только осадить город Сарагосу, но у его защитников были неограниченные запасы воды в крепости, поэтому взять их измо­ром оказалось нереальным, и Карл, сняв осаду, отвел войска из Испании. При прохождении ими Ронсевальского ущелья в Пиренеях на арьергард войск напали местные племена басков. В бою погибли трое знатных франков, из них третьим летопись называет префекта Бретонской марки Хруотланда — будущего эпического Роланда. Нападавшие рассеялись по горам, и Карлу не удалось им отомстить. С этим он и вернулся в свою столицу Аахен.

Это событие в «Песни о Роланде» в результате фольклорной транс­формации выглядит совсем иначе: император Карл, которому за двести лет, ведет в Испании семилетнюю победоносную войну. Не сдался толь­ко город Сарагоса. Чтобы не проливать лишней крови, Карл посылает к предводителю мавров Марсилию знатного рыцаря Ганелона. Тот, в смер­тельной обиде на Роланда, подавшего этот совет Карлу, проводит пере­говоры, но затем изменяет Карлу. По совету Ганелона во главе арьергар­да отходящих войск Карл ставит Роланда. На арьергард нападают догово­рившиеся с Ганелоном мавры («нехристи», а не баски — христиане) и уничтожают всех воинов. Последним погибает (не от ран, а от перена­пряжения) Роланд. Карл возвращается с войсками и уничтожает мавров и всех «язычников», присоединившихся к ним, а затем в Аахене устраи­вает божий суд над Ганелоном. Боец Ганелона проигрывает поединок бойцу Карла, значит, Бог не на стороне предателя, и его жестоко каз­нят: привязывают за руки и за ноги к четырем лошадям, пускают их вскачь — и лошади разрывают тело Ганелона на куски.

Проблема авторства. Текст «Песни о Роланде» был опуб­ликован в 1823 г. и сразу привлек к себе внимание своей эстети­ческой значимостью. В конце XIX в. выдающийся французский ме­диевист Жозеф Бедье решил выяснить автора поэмы, опираясь на последнюю, 4002-ю строку текста: «Здесь прерваны Турольдовы сказанья». Он нашел не одного, а 12 Турольдов, которым мож­но было приписать произведение. Однако еще до Бедье Гастон Парис предположил, что это фольклорное произведение, а после исследований Бедье испанский медиевист Рамон Менендес Пидаль убедительно показал, что «Песнь о Роланде» относится к «тра­диционным» текстам, не имеющим индивидуального автора.

Логическая инверсия. Подход к «Песни о Роланде» как к произведению фольклора позволяет разъяснить противоречия, бросающиеся в глаза современному читателю. Одни из них можно объяснить самой импровизационной техникой, другие — наплас­тованием слоев, принадлежащих разным эпохам. Некоторые из противоречий объясняются неопределенно-личным характером функций героев (поведение Ганелона, Марсилия, особенно Карла, во второй части приобретающего функцию Роланда, а в третьей теряющего эту функцию). Но ряд поступков Карла не объясняется принципом соединения или смены функций героев. Неясно, по­чему Карл посылает Роланда в арьергард, считая совет Ганелона дьявольским, почему он скорбит о Роланде еще до битвы в уще­лье и называет Ганелона предателем. Стотысячная рать плачет вместе с Карлом, подозревая Ганелона в измене. Или такое место: «Великий Карл терзается и плачет, // Но помощь им, увы! подать не властен».

Психологические несоответствия должны объясняться с двух сторон. Во-первых, в эпосе законы психологизма, требующие достоверности в изображении мотивов и психологических реакций, еще не используются и для средневекового слушателя противоречия не были заметны. Во-вторых, само их появление связано с особенностями эпического времени. В известной мере ос­нову эпического идеала составляют мечты народа, но они пере­несены в прошлое. Эпическое время, таким образом, выступает как «будущее в прошлом». Этот тип времени оказывает огромное влияние не только на структуру, но и на саму логику эпоса. При­чинно-следственные связи играют в ней незначительную роль. Главным принципом эпической логики является «логика кон­ца», которую мы обозначим термином «логическая инверсия». Согласно логической инверсии, Роланд погиб не потому, что его предал Ганелон, а наоборот, Ганелон предал Роланда пото­му, что тот должен погибнуть и тем навеки обессмертить свое героическое имя. Карл посылает Роланда в арьергард, потому что герой должен погибнуть, и плачет, потому что наделен зна­нием конца.

Знание конца, будущих событий рассказчиком, слушателями и самими героями — одно из проявлений логической инверсии. События предваряются многократно, в частности, в качестве форм предварения выступают вещие сны, предзнаменования. Логиче­ская инверсия свойственна и эпизоду гибели Роланда. Его смерть на холме изображается в тираде 168, а мотивы восхождения на холм и других предсмертных действий сообщаются много позже, и тираде 203.

Итак, в «Песни о Роланде» обнаруживается целая система вы­ражения логической инверсии. Нужно особо отметить, что логи­ческая инверсия полностью снимает тему рока. Не роковое стече­ние обстоятельств, не власть рока над человеком, а строгая зако­номерность испытания персонажа и возведения его на героиче­ский пьедестал или изображение его бесславной гибели — таков типический способ изображения действительности в «Песни о Роланде».