Глава XII. – Миссис Аллен, – спросила Кэтрин на следующее утро, – вы не будете возражать, если я навещу сегодня мисс Тилни?

– Миссис Аллен, – спросила Кэтрин на следующее утро, – вы не будете возражать, если я навещу сегодня мисс Тилни? Я не смогу успокоиться, пока не объясню ей, как все служилось.

– Непременно пойдите, моя дорогая. Наденьте только белое платье. Мисс Тилни всегда ходит в белом.

Кэтрин легко согласилась и поспешно переоделась, стремясь как можно скорее попасть в Галерею, чтобы уточнить адрес генерала Тилни. По ее представлению, он жил на Мильсом-стрит, но она не была уверена в отношении дома, а неопределенные сведения, сообщенные по этому поводу миссис Аллен, еще больше сбивали ее с толку. Оказалось, что он в самом деле живет на Мильсом-стрит, и, запомнив номер, она направилась туда поспешными шагами и с бьющимся сердцем, чтобы нанести визит, объяснить свои поступки и получить прощение. Церковный двор она миновала, намеренно не глядя по сторонам, дабы не оказаться вынужденной заметить свою дорогую Изабеллу и ее милых родственников, которые, по расчетам Кэтрин, находились в это время в соседней лавке. Она добралась до цели без всяких помех, взглянула на номер подъезда, постучала в дверь и сказала, что ей нужно видеть мисс Тилни. Впустивший ее человек ответил, что мисс Тилни, кажется, у себя, но что он должен это проверить – не будет ли она любезна себя назвать? Кэтрин дала свою карточку. Через несколько минут слуга вернулся и с выражением лица, которое не вполне подтверждало его слова, сказал, что он ошибся, ибо мисс Тилни, оказывается, нет дома. Вспыхнув от обиды, Кэтрин сошла с крыльца. Она почти не сомневалась, что мисс Тилни вовсе не отсутствовала, но настолько рассержена, что отказывается ее принять. И, проходя мимо дома, она не удержалась и бросила взгляд на окна гостиной, ожидая ее увидеть, – там, впрочем, никого не было. Однако в конце улицы она вновь оглянулась, и на этот раз – не в окне дома, а на его крыльце – взору ее предстала мисс Тилни собственной персоной. Следом за ней вышел джентльмен, которого Кэтрин приняла за ее отца, и они вместе повернули в сторону Эдгарс-Билдингс. Совершенно уничтоженная, Кэтрин продолжала свой путь, едва не ожесточившись сама против тех, кто проявил к ней такое жестокое пренебрежение. Но она подавила в своей душе это чувство, вспомнив о собственном промахе. Ей было неизвестно, как он оценивается светскими правилами, в какой мере он непростителен и на какую суровость ответного обращения ее обрекает.

Подавленная и униженная, она даже подумывала некоторое время о том, чтобы вечеров отказаться от посещения театра. Но, говоря по правде, продолжалось это недолго: во-первых она сообразила, что не сможет назвать причину, по которой решила остаться дома, а во-вторых, ей особенно хотелось посмотреть именно сегодняшнюю пьесу. Поэтому она отправилась в театр вместе со всеми. Никаких Тилни, способных ее расстраивать или радовать, там не оказалось. Она заподозрила, что любовь к театру не входила в число многочисленных достоинств их семьи. Быть может, однако, это объяснялось привычкой к более искусным лондонским постановкам, по сравнению с которыми, как утверждала Изабелла, все другие кажутся «просто несносными».

Предвкушая удовольствие от пьесы, она не обманулась. Комедия настолько отвлекла Кэтрин от ее забот, что никто, наблюдая за ней в течение первых четырех актов, не мог бы подумать, что она чем-то удручена. В начале пятого акта, однако, внезапное появление Генри Тилни и его отца среди зрителей, занимавших ложу напротив, вновь вызвало у нее в душе тревогу и упадок настроения. Сцена уже не поглощала ее целиком и не заставляла самозабвенно смеяться. В среднем каждый второй ее взгляд обращался к противоположной стороне зала. И она наблюдала за Генри Тилни на протяжении двух явлений, так и не заметив, чтобы он хоть раз посмотрел в ее сторону. Его нельзя было заподозрить в безразличии к театру – в течение обоих явлений он ни разу не оторвал взгляда от сцены. В конце концов все-таки встретился с Кэтрин глазами и слегка поклонился. Но что это был за поклон! Ни сопровождавшего его пристального взгляда, ни улыбки! И тотчас вслед за тем внимание его вновь было обращено к пьесе. Кэтрин испытывала мучительное нетерпение. Она была готова пробежать через весь зал к его ложе и заставить его выслушать ее объяснение. Чувства скорее естественные, нежели героические владели ее душой. Вместо того чтобы счесть себя оскорбленной столь незаслуженным осуждением и в гордом сознании своей невиновности заклеймить презрением того, кто мог в ней усомниться, предоставив ему самому разбираться в случившемся, уклоняясь от его взгляда или кокетничая с другими, она принимала всю вину или, по крайней мере, ее видимость на себя и мечтала только о возможности объяснить свое поведение.

Пьеса кончилась, занавес опустился. Генри Тилни уже не было видно на прежнем месте, но отец его еще сидел там же. Возможно, сын в это время обходил театр, направляясь в их ложу. Ее предположение оказалось правильным. Через несколько минут он появился и, пройдя через наполовину опустевшие ряды, с одинаково сдержанной любезностью поклонился миссис Аллен и ее спутнице. Совсем не столь сдержанным оказался ее ответ:

– Боже мой, мистер Тилни, я просто измучилась от желания поговорить с вами и принести вам свои извинения. Вам, наверно, кажется, что я поступила очень невежливо? Но на самом деле я не виновата, не правда ли, миссис Аллен? Разве они не сказали мне, что мистер Тилни и его сестра уехали в фаэтоне из города? Что же мне оставалось делать? Но мне в тысячу раз больше хотелось пойти с вами. Верно же, миссис Аллен?

– Дорогая моя, вы мнете мне платье. Ее заверения, хотя они так и остались неподтвержденными, не пропали даром. Благодаря им на его лице появилась более естественная и приветливая улыбка, и в тоне его ответа было уже значительно меньше прежней искусственной холодности:

– Мы очень вам признательны за то, что, проезжая мимо нас по Аргайл-стрит, вы пожелали нам счастливой прогулки. Вы были даже столь любезны, что оглянулись на нас с этой целью.

– Я вовсе не желала вам счастливой прогулки! Мне это и в голову не пришло! Я заставляла мистера Торпа остановиться. Я потребовала этого, как только вас увидела. Не правда ли, миссис... Ах нет, вас же там не было!.. Но я говорю правду. И если бы мистер Торп остановился, я бы выпрыгнула на мостовую и побежала к вам.

Существует ли на свете такой Генри, который мог бы остаться бесчувственным к подобному признанию? Генри Тилни, во всяком случае, не мог. С еще более приветливой улыбкой он сказал все подобающие слова о том, насколько его сестра жалеет о случившемся, сочувствует Кэтрин и не сомневается, что она вполне может полагаться на ее дружбу.

– Только не говорите, что мисс Тилни на меня не сердится! – воскликнула Кэтрин. – Я знаю, что это не так. Она даже не захотела меня принять, когда я к вам сегодня приходила. Я видела, как она сама через минуту вышла из дома. Мне было очень горько, но я не обиделась. Может быть, вы даже не знали о моем приходе.

– Меня в то время не было дома. Но я слышал об этом от Элинор, которая с тех пор жаждет вам рассказать, чем объясняется столь невежливое поведение с ее стороны. Впрочем, я, наверно, могу сделать это вместо нее. Все произошло оттого, что наш отец... оба они как раз собирались на прогулку, он очень спешил и, не желая задерживаться, заставил слугу сказать, что мисс Тилни нет дома. Вот и все, поверьте. Ей это было крайне неприятно, и она хотела при первой же возможности извиниться.

Это сообщение сняло с души Кэтрин тяжелый камень. И все же некоторое недоумение У нее осталось, вызвав с ее стороны вопрос, сам по себе бесхитростный, но показавшийся Довольно каверзным ее собеседнику:

– Отчего же вы сами, мистер Тилни, проявили меньшее великодушие, чем ваша сестра?

Если она так верила в мои добрые намерения и могла объяснить происшедшее только недоразумением, почему же вы так легко на меня обиделись?

– Вы так думаете?

– Судя по выражению вашего лица, когда вы входили в ложу, вы были очень рассержены.

– Рассержен? У меня не могло быть для этого никаких оснований.

– Да, но, глядя на ваше лицо, никто бы не подумал, что у вас нет для этого оснований.

Вместо ответа он попросил Кэтрин немного подвинуться и заговорил о пьесе.

Тилни провел в их ложе некоторое время и доставил Кэтрин такое удовольствие своим обществом, что, расставаясь с ним, она не могла не испытать некоторого чувства утраты. При прощании, однако, было условлено, что намеченная прогулка должна состояться возможно скорее. И если не считать ее сожаления по поводу ухода Тилни, она в общем сознавала себя теперь одним из самых счастливых существ на свете.

Пока они разговаривали, Кэтрин с некоторым удивлением заметила, что Джон Торп, никогда не проводивший и десяти минут в одном месте, поглощен беседой с генералом Тилни. И она ощутила нечто большее, чем удивление, заподозрив по некоторым признакам, что предметом их внимания и беседы является она сама. Что они могут говорить о ней? Кэтрин боялась, что генералу Тилни не понравилась ее внешность. Этим она объясняла, что он не допустил ее свидания с мисс Тилни, для которого достаточно было лишь на пять минут отложить их прогулку.

– Откуда мистер Торп знает вашего отца? – с тревогой спросила она собеседника, обращая его внимание на ложу, занятую генералом,

Не имея об этом ни малейшего представления, мистер Тилни сказал, что его отец, как всякий военный, располагает обширными знакомствами.

По окончании дивертисмента Торп появился в их ложе, чтобы помочь дамам уехать. Главным предметом его внимания была Кэтрин. И пока они в вестибюле ждали карету, он опередил вопрос, уже готовый сорваться с ее губ, и со значительным видом спросил: заметила ли она, как он болтал с генералом Тилни?

– Отличный старикан, честное слово! Живой, крепыш, на вид не старше своего сына. Очень мне нравится, поверьте. Благородство во всем – другого такого и не сыщешь!

– Но откуда вы его знаете?

– Откуда? Здесь не так-то много людей, с которыми я не был бы знаком. Он мне запомнился еще в Бедфорде. Сразу его узнал, как только вошел в бильярдную. Один из лучших игроков, кстати! Мы с ним перебросились шариками, хоть поначалу я и побаивался. Счет был пять – четыре в его пользу. Если б не один мой удар, какого, наверно, еще свет не видывал, – я положил его шар прямо... Впрочем, вам без стола не понять. Так или иначе моя взяла. Отличный парень. Богат, как жид Мечтаю у него пообедать – говорят, у него отлично кормят. А о чем бы, вы думали, у нас шла речь? Конечно, о вас, чтоб я пропал! Он вас находит самой красивой девчонкой в Бате.

– Что за глупости! Как вы можете так говорить?

– А что, по-вашему, – я ответил? – (Понизив голос):

– " Прямо в точку, генерал! Я с вами совершенно согласен! "

Здесь Кэтрин, которую его мнение о своей особе интересовало куда меньше, чем мнение генерала Тилни, без огорчения услышала, что ее зовет миссис Аллен. Торп тем не менее проводил ее до кареты и, пока она усаживалась, продолжал ей расточать подобные тонкие комплименты, хотя она всячески пыталась его унять.

То, что она произвела на генерала Тилни вовсе не дурное, а, напротив, хорошее впечатление, было ей очень приятно. И она с радостью подумала, что теперь в этой семье нет ни одного человека, встречи с которым ей следовало бы бояться. Этот вечер подарил ей больше, чем она от него ждала!