Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






На Пинежье 2 страница






— Да в чем дело?

Оказывается, в местном быту издревле сохраняется «верное» предание: с двенадцати часов ночи до первых петухов в бане хозяйничает «банная обдериха», род банной ведьмы, которая может в эти часы сделать с человеком все, что захочет, — может задушить его, ошпарить кипятком, исхлестать до полусмерти веником. Деревенские девушки, уходя вечером из бани, непременно оставляют на окне кусочек мыла и шайку теплой воды, чтобы задобрить «обдериху» и застраховаться от нее на будущее.

Тая не без суеверного ужаса передает мне все это. И то, что я все-таки иду в баню, кажется ей невероятным геройством.

 

16 июня 1927

Там же, в Суре

Записала от старухи Ефросиньи Абаковны Дорофеевой духовный стих про «вознесенье»:

Сегодняшний день воскресенье,

Завтрашний день да вознесенье,

Вознесесь Господь на небеса,

Заплакала нищая братья,

Убогая сирота;

Богородица проголосила, проговорила:

«Что не плачьте, нищая братья,

Убогая сирота,

Оставил же вам Христос царь небесный сын

Гору да золотую,

Реку да медовую».

«Есть на земле много царей и князей,

И богатых людей.

Отнимут люди у нас гору да золотую,

Реку да медовую.

Истинный Христос, да царь небесный сын,

Оставь же ты нам Христово слово, —

Будем мы сыты, пьяны и богато одены!».

Записала и множество загадок. Среди них есть и общеизвестные, но некоторые звучат свежо:

Пятьдесят поросят в один голос голосят.

(Каменка в бане шипит, если

плеснуть водой на камни).

Щука Понюра хвостом вильнула, леса пали, а горы встали; вода подошла, а щука ушла. (Коса косит траву; трава падает, встают стога сена; на вечерней росе коса уходит с поля).

Криво, непрямо, куда побежало? — Зелено-кудряво, тебя караулить! (Косая изгородь и поле).

Пришла Паня в красном сарафане, стали Паню разряжать, стали плакать и рыдать. (Луковицу чистят).

На устье на Устьинском, на берегу на Мурманском разодралися Лука с Петром, помутилася вода с песком. (Картошка варится в чугунке).

Здесь, как и в Заонежье, много загадок, тесно связанных с предметами местного обихода, но в то же время самые тексты сложнее и производят впечатление более глубокой и традиционной старины.

 

17 июня 1927

Там же

Ходили в деревню Поганец. Когда-то здесь жили финские племена («поганые»); неизвестно, кто именно (но только не коми, которые живут в верховьях Пинеги и хорошо известны местным людям). Они бежали под натиском русских. На речке Поганец неподалеку от Суры была последняя битва русских с этим племенем, в результате которой множество тел «поганых» было утоплено. От них получила название речка, от речки — расположенная на ней деревня. В Поганце нашли двух изумительных певиц — бабушек Хромцову и Ширяеву. Они знают такую старину, какой в Заонежье мы ни от кого не слыхивали. Пели нам «Ярославскую губернию» и множество других старых лирических и свадебных песен. Правда, эти бабушки — не правило, они — исключительные певицы и о них широко знают по деревням; но и вообще здесь репертуар гораздо богаче заонежского. У бабушки Хромцовой внук — Егорка рыжий. Она совершенно серьезно предлагала нам его в женихи, — так мы ей нравимся.

Но вообще в Поганце не все население одинаково сговорчиво. Рядом с этими двумя певицами имеются и другие: они долго упирались, не соглашались петь, уверяли, что в «трубе» (т. е. в рупоре фонографа) — дьявол, что души их погибнут, если они «в трубу» петь станут — и т. д. Но после длительной беседы и наших разъяснений сложили гнев на милость, уселись перед фонографом и хором напели нам сказочно-чудных песен. Когда фонограф стал «отпевать обратно» записанное — слушали, затаив дыхание, изумлялись, а одна старуха чуть не расплакалась от умиления, услыхав, как верно была «отпета» спетая ею песня:

— Вот ведь, милые вы мои, внучке-то Нюшке я тыщу раз эту песню пела, не могла девка понять. А ён-то, голубчик — сразу понял!

Короче говоря, бабушки примирились с фонографом и за «понятливость» превозносят его до небес.

По вечерам работаем дома: местные жители приходят к нам толпами, стоят перед рупором, слушают, поют, подсказывают друг другу все новые песни. Женщины тут ходят в сарафанах, у молодух на головах кички с ленточками. Все это красочно и пестро. Говорят с сильным «цоканьем»: «лентоцка», «оцень» и т. п. При разговоре сильно повышают и растягивают концы фраз, придавая им почти вопросительные интонации. Совсем иная манера говорить, чем в Заонежье.

МУЗО все время работает вместе с нами, словесниками. ИЗО много рисуют, фотографируют дома, бани, амбары, снимают узоры с тканей и вышивок. Веселый фотограф Толя работает без устали — и для архитекторов, и для нас (снимает певцов) и просто на натуре: снимает красивые местные пейзажи. Население относится к нам очень сочувственно во всех деревнях и знает нас всех по именам. Особенно нравятся всем шеф и старик В. В. Эвальд. Последнего все мальчишки называют дедушкой, а шефу бабы говорят задумчиво:

— И сколько ж тебе годов? Красивый ты! На седину-то ты стар, а на образину молод!

Пытаются определить возраст шефа по его «образине», но обычно не угадывают. Мы же все поголовно признаны красавицами, и кроме Егорки рыжего нам предлагают еще и других претендентов, только бы удержать нас на Пинеге.

 

19 июня 1927

Сура

Песни здесь все старые, романсов и новых городских песен гораздо меньше. Как правило — весь материал более цельный и сохранный, чем в Карелии. Правда, молодежь поет «На Мурманской дорожке», «Потеряла я колечко», «Вы не вейтесь, черные кудри», «Мамашенька ругала» и еще кое-что в этом роде. Но зато у среднего и старшего поколения в репертуаре «Как на матушке на Неве реке», «Из палатушек белокаменных», «Между реченькой, между быстроей» и чудесные старые свадебные-величальные: «Из устья березового», «Славен город» и другие. Есть тут и старые плясовые в ритме «камаринской», и игровые. Очень много старых «припевок», т. е. игровых-величальных песенок «для женихов и девок», исполняемых на зимних «вечорках»-посиделках. В деревнях вокруг Суры и в самой Суре есть определенные календарные и бытовые сроки для исполнения тех или иных песен. Свадебные, например, кроме свадьбы могут петься наряду с лирическими на работах и за столом (если кого-нибудь величают в шутку), но «припевки» — исключительно зимой на «вечорках» с 1 октября до весны; рекрутские можно петь не только при проводах новобранцев, но и как лирические на беседах и гуляньях, но игровые — только зимой на «игрищах», преимущественно на святках. На гуляньях в большом количестве поются частушки. Петь на гулянье песни протяжные («растяжливые», «давношные», «вековешные» — лирические любовные, семейные, рекрутские, свадебные) — не принято: «растяжливые» песни поют за столом, в компании, вообще — в закрытом помещении.

Есть песни как бы сезонные: весной поют «На реке было, на реченьке» — с этой песней идут смотреть на разлив реки, «Черемушку» («Что же ты, черемушка, рано расцвела»), «Ты не пой, не пой, соловьюшко». Осенью часто поют рекрутские — в связи с осенним набором в армию, по традиции. Романсы поет только молодежь и частично — дети, да и то знают их нетвердо, указывают, что это «новые» песни, «из песенников». Старшее поколение не поет их совершенно.

Очень любопытно, что тут происходит со свадьбой. Есть свадьба церковная — та празднуется со всеми старыми обрядами, которые я записала отдельно. Но бывает, что молодая пара уходит «в лес», после чего никаких обрядов уже не бывает, а просто на другой день идут в сельсовет «списываться», молодка сама надевает себе на голову кичку, и все начинают считать ее замужней. Правда, иногда бывает, что и после «списыванья» устраивают дома «стол» и поют песни, но в общем еще очень крепко держатся за старинный обряд.

Крестят детей в церкви. Дома крестины не празднуются.

Хоронят иногда и сразу на другой день после смерти (если не ждут никого приезжих), а то — на третий. Когда повезут на погост — причитают кто как умеет. Специальных текстов нет, — импровизируют. Дома после покойника моют пол, а на кладбище раздают сиротам, собирающимся к могиле, хлеб и жито. Вернувшись домой, пьют чай — это поминки. Причитов тут уж больше обычно не бывает.

 

21 июня 1927

Пристань «Сура»

Сидим и плачем на реках Вавилонских: ждем парохода, чтобы плыть в следующий район работы, вниз по Пинеге, в Карпову Гору. Пароход должен был придти еще вчера утром, но его нет и сегодня. Всю ночь наши мальчики дежурили, сидя на жердочке у церкви, откуда видна река, чтобы увидеть пароходный дым и немедленно будить остальных. Остальные эти спали, не раздеваясь, на походном положении, подложив под головы дамы — зеркала и гребенки, мужотдел — сапоги. Утром все пошли на пристань, где сидим в настоящий момент и откуда уедем неведомо когда. Говорят, такое бывает тут очень часто.

МУЗО едет в сторону от нас, на Выю. Им наняли местный «стружок». Сооружение это напоминает несколько увеличенную и вытянутую в длину ореховую скорлупу. Ну, как-то они доедут!

В воскресенье, 19-го, были на гулянье в деревне Гора. Удивительно хорошо: яркие шелковые сарафаны, гармонь, песни, две изумительные девушки в старинных золотых головных «повязках» — тип срезанного конуса из золотого позумента, расшитого жемчугом и бисером. Раньше, говорят, таких «повязочниц» выходило на гулянья очень много, теперь — только единицы. Общий стиль гулянья тоже совсем не заонежский.

Вообще мы обследовали все деревни вокруг Суры. По широким топким зеленым луговинам бегали в Засурье, перебирались по разобранным плотам в Похорово; по высокому песчаному берегу шагали верст за пять в Гору и в Прилуки. Особенно Гора расположена удивительно красиво на высоком берегу, поросшем соснами. Посередине деревни — маленький «руцей», как тут говорят. Вообще же ручьев в этом районе видимо-невидимо.

На пути из деревни в деревню часто встречаются крестьяне, большие и маленькие. Если есть попутчики — непременно заговорят и пойдут рядом. Это очень удобно: проще знакомимся и узнаем много для себя поучительного и нужного. Вообще нас в Суре настолько полюбили, что предложили даже дать пароходу телеграмму, чтобы он не приходил за нами совсем. Похоже, что это намерение они тайком от нас действительно осуществили: вторые сутки сидим дураками без транспорта!

 

22 июня 1927

Карпова Гора

Нет! Мы все-таки выбрались из Суры!

Добрались до Карповой Горы. Конечно, опять поселились в школе, благо она тоже, как везде, пустая. Условия жизни уже привычные: пол (даже без соломы!), самовар, огромные краюхи черного хлеба, рукомойник в кухне и местная учителева бабка за кухарку. Проживем тут, вероятно, недели полторы. Это очень большой район.

 

26 июня 1927

Там же

Пять дней живем тут. Работы столько, что записывать что-либо, кроме текстов, совершенно некогда. Пишу ночью. Масса разнообразных песен, варианты свадебного обряда, куча самых любопытных бытовых наблюдений...

Каждый день бегаю работать в деревню Ваймуша за четыре километра отсюда. Чудесная лесная дорога, мельница на ручье в лесу. Население очень приветливо к нам, хотя принимают нас то за цыганский табор, то за ученых лесоводов, то вообще неведомо за кого. О нашей работе, сколько мы ни толкуем, соображают плоховато, но это не мешает певицам и другим исполнителям очень охотно сообщать нам материал, которым мы интересуемся.

Вчера и сегодня ездили за 12 верст на праздник в деревню по имени Марьина Гора. (Тут вокруг все деревни — «Горы»: Марьина Гора, Шотова Гора, Айнова Гора, Церкова Гора — это дает понятие о местном пейзаже, холмистом, гористом и потому очень разнообразном и красивом).

Ночевали в новой чистой избе у Марфы Николаевны Савиной, крепкой, здоровой вдовы лет 45-ти. Она живет с хорошенькой дочерью Таней и сыном-подростком. От Марфы Николаевны я записала чудесные песни и много сведений о свадебном обряде, ряд местных преданий, поверий, загадок, пословиц. А Таня водила нас с собой на все «мет и ща» — так тут называются гулянья. Вчера было «малое метище», сегодня — «большое». Картина совершенно пленительная: масса девушек в старинных шелковых сарафанах, янтарях, дорогих шелковых громадных платках-«шалюшках». Девушки длинными рядами стоят у края поляны и чинно и молча отвешивают поясные поклоны прохожим — все враз, как цветы в поле от ветра. Это — ритуал. Справа и слева подходят все новые девичьи группы. Это — гостьи, приехавшие из других деревень. Не доходя до поляны, они выстраиваются в ряд и три раза чинно кланяются в пояс собравшемуся народу. Появляются роскошно разряженные «повязочницы»: на затылке к золотой «повязке» из широкого позумента привязано множество ярких лент, которые шелковым каскадом спускаются по спине; на лбу и на висках — жемчужные переплеты. «Повязочницы» становятся впереди, остальные выстраиваются за ними, все снова кланяются во все стороны — и чинно, медленно отправляются по деревенской улице. Дойдя до конца, снова кланяются зрителям, опять гуляют, опять кланяются, опять гуляют — и так часами. Гулянье это и поклоны происходят под монотонную протяжную песню. Веселье пышное, величавое, до сказочности яркое, и... невообразимо скучное!

Таню одевали на «метище» в ее светелке, и я видела эту церемонию подробно. На несчастную надели рубашку до колен, затем розовую нижнюю юбку, затем последовательно один на другой три сарафана — красный, розовый и лиловый — с рубашками и поясами и, наконец, сверх всего этого нарядную рубашку с кружевами, спускавшимися почти до кисти и синий нарядный шелковый сарафан. Рукава были перевязаны у запястья темно-малиновыми лентами, а под лентами стянуты резинками, чтобы ленты лежали неподвижно. Пояс поверх последнего сарафана — широкая синяя шелковая лента, а под ней — маленький тугой поясок; лента должна была лежать на нем свободно. На голову надели сначала белый ситцевый платок («чтоб не пропотело»), а затем второй — нарядный, шелковый палевого цвета. Утром у Тани этот платок был голубой, но полагается на таких гуляньях менять платки в течение дня, чтобы показать свои наряды и богатство (приданое). Вообще на «метище» переодеваются несколько раз в день. Волосы совершенно подбираются под платок, что очень уродует девушек. Мы с Л. М. Шуляк нарядились было по-здешнему.

— Порато баско! — в восхищении закричали присутствовавшие в Таниной светелке женщины. Это означало по-пинежски — «очень красиво». Но мы сами себе показались невыразимыми уродами.

К своим праздничным нарядам девушки относятся очень бережно: идя на гулянье верхний сарафан подбирают, спереди придерживают руками и плывут по улице как колокола: чем толще девушка, тем она считается величественнее и значительнее. Если смотреть на такую приближающуюся группу издали, выглядит очень эффектно.

Нас встречают с любопытством, накидываются с вопросами: как в городских домах ткут, под гармонь или под балалайку пляшут на улицах и больно ли кусают на лужайках овода. Мы хлопаем глазами и заикаемся...

Ночью в Карпову Гору на пароходе прибыла из города Пинеги О. Э. Озаровская. Конь привез ее к нам в Марьину Гору, но она осталась нами недовольна. Она хотела, во-первых, устроить среди нас подписку на надгробную плиту Кривополеновой, во-вторых, организовать среди местных жителей какой-то вечер со своим выступлением, и, в-третьих, получить от меня все материалы по свадьбе в Сурском районе, чтобы самой так далеко не ездить. Ни один из этих планов не удался. Она, видимо, обиделась, влезла на телегу, надела на голову накомарник и уехала в Шотову Гору. Накомарник — это не то, что напульсник или набрюшник: он надевается не на комара, а на человека в защиту от комара.

 

27 июня, 1927

Там же, в Карповой Горе

Живем чудесно. Кормимся между прочим семгой с гоголь-моголем и запиваем ее квасом... Бывают и еще более фантастические обеды. Но от них только весело. Не все ли равно, чем питаться, если вокруг такой чудесный материал!

Песен очень много. О другом писать не могу, — некогда.

К нашей работе местные жители относятся с большим уважением и вниманием. Когда собираются петь, сзывают всех соседей:

— Гришка! Гришка!

Прибегает парень лет восьми.

— Ступай к Афанасьевне, скажи, штоб сюды бежала. Дело есть!

Через три минуты из соседней избы выбегает встревоженная Афанасьевна, на бегу подвязывая платок и подправляя под него седые космы.

— Афанасьевна, вишь, дело-то какое: люди приехали песни списывать. Споем им на голосах-то «Еруславскую губерню».

И поют «на голосах», т. е. с переливами и подголосками какую-нибудь чудесную старинную песню — свадебную, или «лекрутскую» или просто лирическую семейную. Поют старательно, любовно. Уходя, мы осведомляемся о молодежи.

— Девки-то нонеча все частушки транжирят, — сообщают несколько презрительно бабушки. А «девки» говорят о старине с почтением и, когда приходится, очень тихо и внимательно слушают пение старших.

Календарь и распределение песен по бытовым циклам примерно те же, что и в Сурском районе. На «вецерянках» зимой не только поют припевки, но и танцуют кадриль под песни в таком порядке: «Как задумал», «Со вечера пороша», «Не беги, догоню», «Шум шумит», «Подведу я козелка», «Ты береза, ты моя кудрява». При разливе реки идут на берег с песней «Разливалася мати вёшная вода».

Порядок свадебных песен — тот же, что в Сурском районе, и моменты обряда те же.

При шитье приданого поют: «Сказали про Ивана-то — хитёр», «Гай, гай, лели, лели», «Паладья обманщица», «Издалеча чиста поля», «Жалобилася, плакала».

При просватаньи: «С устья березового».

На «посидках» у невесты: «Весла в поле качуля», «По сеничкам батюшковым».

На «зарученьи»: «Дымно в поле, дымно», «Да Паладья по сеням похаживала», «Ай, белокаменны палаты да греновиты».

При проводах жениха с «зарученья»: «Уж вы соколы, соколы», «Были гости у Ивана в сенях».

На девишнике: «Полетай-ка, моя молодость», «Славен город».

При «буженьи жениха»: «Под часы, под часы», «Уж ты умное дитятко».

При встрече жениха перед венцом: «Конь бежит, да головой вертит».

За столом перед венцом: «Сват ли ты, сватище», «Ты матенка, матенка», «Осип Марью наперед пропустил».

При проводах к венцу: «Отостала да лебедь белая», «На горы на высокой».

При встрече от венца: «Кругом кругом да солнце катилось», «По мосту, мосточку», «У броду, броду».

При входе молодых в дом: «Сокол, сокол, ты летал в овешенек», «Золото с золотом свивалось».

За свадебным столом: «Оряди, оряди», «У дьячка, дьячка», «Что перед воротами Ивановыми» и очень много разных величальных песен гостям: отдельно тысяцкому, сватьям, холостым и вдовым родным, много приплясок и т. п.

Сегодня — необычайная удача: удалось найти кусочек былины. Исполнитель, И. А. Ломтев, знал только один текст, но и за то спасибо: я былинами не занимаюсь, это работа Анны Михайловны, и былинщиков не ищу, а тут встретился нечаянно. Назвал он эту былину «Илья Муромец»:

Из-за славного города Мурома

И до славного города Киева

Тут лежала дорога широкая,

Широка дорога, глубокая.

По той по дороге широкоей

Ехал старой матёр человек

Добру комоню до черева кониного.

Добру молодцу до стремени булатного.

Голова седа, борода бела.

А навстречу старому — станишники.

И хотя оны старого ограбити,

Полишить его свету белого,

Покоротать ему веку долгого.

Как спроговорит стар матёр человек:

— «И уж вы гой еси, младые станишники,

Бить вам старого не по що,

Взять у старого нечего.

Есть у старого в кармане пятьдесят рублей,

Взято на чару на винную, похмельную».

А тому же станишники не веруют.

Как спроговорит стар матёр человек:

— «И уж вы гой еси, младые станишники,

Бить-то старого не по що,

Взять у старого нечего.

Есть на старом кунья шуба,

На шубы нашито тридцать три пуговицы.

Кажда пуговица стоит пятьсот рублей,

А трем-то пугвицам и счету нет».

Тому же станишники не веруют.

Берут они старого за бороду.

Как спроговорит стар матёр человек:

— «И уж вы гой еси, младые станишники,

Бить вам старого не за що,

Взять у старого нечего.

Есть под старым как доброй копь,

Он уносит от ветра, от вехоря,

Убегает от пули свинцовоей».

— Взял да уехал! — с торжеством закончил былинщик свое повествование. Видно, очень ему нравился Илья Муромец.

Ночью сегодня приехало с Выи МУЗО. Привезли много новых записей песен и кое-какие зарисовки. Тут интересны не только архитектура и костюмы: тут удивительно красивая природа. Вокруг Карповой Горы есть и живописные мельницы в лесу, и лесные тропинки по дороге в деревню Ваймушу, и быстрые лесные речки, и ложбинки по пути в Марьину Гору. Одна надежда, что Толя сфотографирует все это, потому что рисовать совершенно некогда.

 

1 июля 1927

Там же, в Карповой Горе

Масса любопытных картинок быта. Еще в Марьиной Горе мы были нечаянными свидетелями забавной сценки между двумя так называемыми «женками», обсуждавшими непутевое поведение некоей молодой пары. Дело происходило на празднике, когда молодежь вообще ведет себя несколько свободнее обычного, а разговор был следующий:

Первая женка (лукавая и игривая):

Марфа, а ведь девка-то — пропала! Вторая (солидная и степенная):

А кака девка-то?

— Да вот я шла на метище, и все ишли. Глядим — у огороды девка и парень с ней...

— Да кака девка-то?

— Да така, голуб а вся... порато баска! Парень-то у огороды, и перелез уж, а она-то облеглась на огороду и стоит, и стоит, и ногу едну на огороду поставила, то бытто перелазит, то бытто не перелазит...

— Ой, и ты видела нешто?!

— И я, и все наши... (захлебываясь). А приходим — женки и говоря: едной девки нет, една девка за цасовню ушла. (Часовня— граница обычного гулянья).

Ох, и поди тут с девками!

— Да уж... Девка-то стоит, и вся облеглась, и перелазить совсем собралась...

— А ты девку-то признала?

— Признала: Романовна!

— И никогда экой моды не бывало, штоб девки за цасовню заходили...

— А тут и стоит, и една нога на огороды... А потом и ушли!

— Куды ушли-то?

— Да верно под куст пошли... «списываться», как нонь уходят. Кто на землю повалится, а кто под кустышек присядет... Дело известное! Вот женки-то и говоря: завтра на «хлебины» ехать. («Хлебины» бывают на другой день после свадьбы).

Так и ушли?! (Это с ужасом).

— Так и ушли! (Это с восторгом). Женки-то и говоря: уж до утра достоим, а дождемся их. Мы как обратно ишли — их уж и не видно. Знать, обои перелезли...

— А парень-то чей?

— А женки сказывают — Ванька Онифатьев. (Солидно) — Этот Ванька Онифатьев — цисто сволоць!

— Да уж верно што... Завтра, знать, «списываться» пойдут. Жалко девку-то!

— Да когды ж девки дальше цасовни ходили. За цасовню — непорато баско!

— Да уж цисто што непорато!

Точно передать этот разговор невозможно: тут было великолепно все — и позы, и интонации, и жесты. Живой кусочек быта.

Продолжение у этой истории было печальное: Ванька Онифатьев вполне оправдал мнение женок о нем, «списываться» с «девкой» не пошел, хотя их и видели утром, идущих «в охапке» друг у друга.

 

3 июля 1927

Кеврола

Переехали на другой берег, еще немного ближе к устью Пинеги. Три раза пьяный лодочник должен был возвращаться за нами на этот берег в Айнову Гору, откуда мы уезжали, и в три приема перетащил весь наш багаж и всех нас на Кеврольский пляж. Здесь чудесно: хотя лесу и нет совсем, но на берегу песок, красивый отлогий берег и, кажется, обещает быть хороший материал.

О здешних местах рассказывают легенду. Какая тут была власть до XVII века — неясно, но в XVII веке (точнее — в 1614 году) тут было выделено Кеврольское воеводство. Огромная деревянная церковь, рубленная из могучих кряжей, до сих пор стоит здесь, слегка покривившись на бок. Оказывается, когда в XVIII веке воеводство отсюда переносили в город Пинегу, церковь, до тех пор стоявшая совершенно прямо, вдруг вздрогнула, в ней сами собой зажглись огни, она пошатнулась — да так с тех пор и стоит, не выпрямившись...

Погода все время очень жаркая, и мы ходим в простых ситцевых платьях. Местные старухи смотрят на нас неодобрительно. Мы сначала не могли понять, в чем дело. Наконец, нам объяснили: ситец тут считается роскошью как вещь покупная, — местное население носит домотканый холст. Из ситца только богачки делают рукава к «станушке» (т. е. к длинной холщевой рубашке, надеваемой под сарафан). А у нас — длинные «рубашки», как считают бабки, целиком из ситца, но сарафанов поверх них нет. Значит, мы богатые и беспутные — ходим по деревням неодетые, в одних «станушках» без обязательного сарафана, вроде как если бы в Ленинграде мы вздумали разгуливать по улицам в ночных рубашках. Вот непредвиденное осложнение!

Однако собирать материал это нам не мешает. Я проверяю гаданья и заговоры, которые в общем повторяются на всем протяжении от Суры до Кевролы. Гаданья делятся на две основные группы — святочные и «Ивановские».

На святках пинежанки делают из теста барана и привешивают на ниточке к лампе, висящей на потолке избы: куда голова барана повернется — в той стороне и замужем быть. Другое гаданье — лить олово и смотреть на тень вылившейся фигуры: что покажется?

Затем делают из теста тонкий блин («сосень»), кладут на голову под платок и молча, ни с кем не говоря, рано утром в крещенье с этим блином на голове выходят на улицу и спрашивают имя у первого встречного. Слушают в церкви у дверей и на перекрестках дорог — что послышится? Кидают башмаки за крыльцо.

Вечером под Новый год и крещенье смотрят в избе через хомут: должен показаться суженый. Под крещенье же мочат в колодце кончики башмаков и молча ложатся спать, а про себя повторяют: «Суженый, ряженый, разуй меня!». Ложатся спать в башмаках, не разуваясь, а суженый должен присниться и разуть.

В овине или в бане снимают крест и пояс и говорят: «Будь прокляты двери, окна, ворота, дымник» и пр. — вся обстановка; садятся на печной столб и при свече глядят в зеркало. Сколько свечей покажется в зеркале — столько народу будет в семье у жениха.

Под Новый год и под Крещенье выходят на перекресток, обводят обгорелой лучиной круг на снегу, садятся в ряд несколько девушек на корточки, зацепляются друг за друга согнутыми мизинцами и слушают — кому что послышится?

Садятся на лошадь, лошади завязывают глаза. Ее крутят на месте и пускают из ворот: куда лошадь завернет, не видя ничего, там и замужем быть.

Под Новый год идут впотьмах в хлев ловить барана. Если под руку попадет баран — выйти в этот год замуж. Если овца — нет.

Ивановских гаданий гораздо меньше.

В Иванов день после бани бросают в реку веники, которыми парились, и глядят — поплывут они или потонут.

На Иванову ночь собирают двенадцать трав и кладут под подушку, чтобы приснился суженый. Только и всего.

Заговоров очень много. Есть и на «исполох», и на «ураз», и на «чахотку» (так называют любую болезнь, от которой человек чахнет). Невозможно все их сюда вписывать. Запишу только наиболее характерные для местного быта. Вот заговор на улов рыбы:

Дай, Господи, сколько лесовин, столько и туесин. Первый на зачин сорок на четыре (т. е. сто шестьдесят туесов рыбы).

Эти слова говорят после первого улова, выливая воду на парус: пожелание столько туесов («туесин») рыбы, сколько деревьев («лесовин») в лесу. Второй заговор обращен к «доможирушке» (т. е. домовому) с просьбой о помощи:

Дедушко-доможирушко, батюшко-атаманушко, полюби моих овечек: пои да корми сыто, дрочи (гладь, ласкай) гладко.

Это надо говорить в хлеву: входят, кланяются каждому углу и приговаривают это заклинание. Третий заговор — «на клопов»:

Батюшка-клопик, пришел к тебе гость. Тело мое — коса, кровь моя — смола. Не ешь ты меня. Клоп клопа ешь, да до единого съешь. Клоп клопу — малина, а я клопу — горькая осина.

Эти слова говорятся в особой обстановке: в Ивановскую ночь нарвут травы-клоповника и, когда все уснут, ворожея становится посреди избы, обводит травой вокруг своей головы и приговаривает. Потом кладет траву в щели стен, по всей избе и на «грядку». Там трава должна лежать, пока не высохнет и не истлеет.

Песни в Кевроле кое-что добавили к нашему карпогорскому собранию. Мы записали тут исторические — «Как по морю англичанка» и «Отправлялся император», лирические, старую плясовую XVIII века «Настя по саду гуляла» и еще несколько. Но после Суры и Карповой Горы со всеми прилегающими к ним деревнями здесь уже много повторений.

 

5 июля 1927

Покшеньга

Сегодня утром на пяти подводах выехали из Кевролы в Покшеньгу. Это примерно километров за пятнадцать.) МУЗО, требующее особо бережного обращения с собой из-за валиков, плыло в лодке, чтобы меньше трясло. Наши кони пришли в Покшеньгу раньше лодки.

Не успели мы забраться в местную школу и расположиться в ней, как на горизонте показался рупор, а под ним Женя Гиппиус, который плачевно сообщил нам, что Зина с валиками, фонографом и перевозчиком сидит на реке в трех километрах от Покшеньги, что ближе не подойти, так как приближается гроза и оставаться на реке опасно, и что поэтому надо собрать отряд и спешить к Зине на помощь.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.