Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Бартимеус. Со времён Древнего Египта, когда я оборачивался серебристым коршуном и тенью следовал через барханы пустыни за вторгшимися в страну кушитами






 

 

 

Со времён Древнего Египта, когда я оборачивался серебристым коршуном и тенью следовал через барханы пустыни за вторгшимися в страну кушитами, я всегда был и оставался специалистом по выслеживанию. Взять, к примеру, тех же кушитов: они оставляли за собой джиннов в облике шакалов и скорпионов, чтобы те стерегли позади и не дали врагу подкрасться. Однако коршун, летящий высоко в небе на фоне солнца, легко оставался незамеченным. Я нашёл лагерь кушитов, спрятанный среди сине‑ зелёных эвкалиптов оазиса Харга, и вывел на них войско фараона. Там они и полегли, все до единого.

Вот и теперь я прибег к тому же незаметному, но смертельно опасному мастерству – хотя нельзя не признать, что обстоятельства были несколько менее романтическими. Вместо дикой орды воинов, облачённых в шкуры пум, пришлось иметь дело с сухопарым рыжим секретарём; вместо мучительно‑ прекрасных пейзажей Сахары – вонючий уайтхоллский проулок. Но, если всего этого не считать, сходство было полным. Ах, ну да – и на этот раз я был не коршуном. Задрипанный воробушек в Лондоне как‑ то уместнее.

Я сидел на подоконнике и следил за немытым окном напротив. Владелец подоконника, кто бы он ни был, любви к птицам не питал: он вымазал подоконник птичьим клеем, утыкал стальными шипами и накрошил отравленного хлеба. Типичное английское гостеприимство. Хлеб я стряхнул на улицу, клей выжег с помощью небольшого Инферно, пару шипов отогнул в стороны и пристроил между ними своё хилое тельце. Теперь я был настолько слаб, что этот геркулесов труд едва меня не доконал. Страдая от головокружения, я устроился поудобнее и стал следить за своим подопечным.

То, на что я смотрел, никак нельзя было назвать примечательной картиной. Сквозь пыль и копоть на оконных стёклах мне был виден Клайв Дженкинс, сидящий за рабочим столом. Он был тощий, сутулый и довольно хилый: если бы дело дошло до драки между ним и воробушком, я бы, пожалуй, поставил на воробушка. Дорогой костюм сидел на нём неловко, словно старался поменьше прикасаться к хозяину; рубашка была неприятного розовато‑ сизого оттенка. Лицо у Дженкинса было бледное, немного веснушчатое; маленькие глазки близоруко смотрели сквозь толстые стекла очко

в, рыжеватые волосы липли к голове, точно сальная шерсть, отчего он смахивал на лису под дождём. Костлявые пальчики без особого энтузиазма барабанили по клавишам пишущей машинки.

Да, по части могущества Дженкинса Мэндрейк не ошибался. Едва заняв своё место на подоконнике, я проверил все семь планов в поисках сенсорных сетей, следящих призм, недреманных очей, преследующих теней, шаров, матриц, тепловых ловушек, пусковых пёрышек, духов, знамений и прочих средств, которые волшебники обычно используют для защиты. Ни следа. На столе у него стояла чашка чая – и ничего больше. Я тщательно разыскивал хоть какие‑ то признаки сверхъестественной связи с Хопкинсом или кем‑ то ещё, но секретарь не произносил ни слова и никаких особых знаков не использовал. Тюк‑ тюк, тюк‑ тюк по клавишам; время от времени он ещё потирал нос, поправлял очки, почёсывал подбородок. Так прошла вся вторая половина дня. Просто захватывающее зрелище!

Хотя я изо всех сил старался сконцентрироваться на порученном задании, мои мысли то и дело невольно рассеивались, оттого что: а) было ужасно скучно и б) боль, терзающая мою сущность, туманила сознание и мешала сосредоточиться. Это походило на хронический недосып; я то и дело отвлекался и принимался думать о посторонних вещах: передо мной вставали то девушка, Китти Джонс, то мой старый враг, Факварл, занятый заточкой поварского ножа; откуда‑ то издалека являлся Птолемей – такой, каким он был до того, как переменился. И каждый раз мне приходилось силком заставлять себя вернуться в настоящее. Однако Дженкинс по‑ прежнему сидел и печатал, и ничего не случалось.

Пробило половину шестого, и Дженкинс почти неуловимо переменился. Казалось, его тело наполнилось новой, тайной жизнью. Вся сонность куда‑ то делась. Ловко и проворно он накрыл машинку чехлом, убрал со стола, собрал несколько пачек документов, перебросил через руку плащ. И вышел из комнаты, скрывшись из виду.

Воробей расправил затёкшее крыло, потряс головой, чтобы унять отупляющую боль позади глазных яблок, и вспорхнул с подоконника. Я пролетел по переулку и очутился над шумным, запруженным Уайтхоллом, по которому медленно пробирались автобусы, а из бронированных фургонов один за другим выскакивали отряды ночной полиции, равномерно распределявшиеся в толпе. Из‑ за войны последнее время на улицах сделалось неспокойно, и власти не желали рисковать беспорядками в самом центре столицы. Из ниш стоящих вдоль улицы зданий следили за порядком бесы и фолиоты.

В небольшом палисадничке, отделяющем здание департамента внутренних дел от проезжей части, рос грецкий орех. Я присел на его ветку и стал ждать. Подо мной, у ворот, дежурил полисмен. Наконец дверь отворилась и появился Дженкинс. На нём был длинный кожаный плащ, в руке он нёс шляпу. У ворот он кивнул охраннику, предъявил пропуск и вышел. Свернул на север, на Уайтхолл, залихватски нахлобучил шляпу набекрень и неожиданно бодрым шагом влился в толпу.

Выслеживать человека в густой толпе не так‑ то просто, но для такого опытного сыщика, как я, это не составляет особого труда. Тут главное – не отвлекаться. Я не сводил глаз с верхушки Дженкинсовой шляпы и летел высоко вверху, держась немного поодаль, на случай, если ему придёт в голову обернуться. Нет, конечно, не было почти никаких шансов, что он догадается о слежке, но вы ж меня знаете: я всегда все делаю на совесть. Вам придётся очень сильно попотеть, чтобы сравниться со мной в искусстве преследования[31].

За крышами домов осеннее солнце опускалось за деревья Гайд‑ парка, в небе висела красивая алая дымка. Воробушек смотрел на неё с одобрением. Она напоминала мне вечера вблизи пирамид, когда джинны ласточками носились вокруг царских гробниц, а…

Снизу донёсся автобусный гудок, и воробей стремительно вернулся в настоящее. А ну, осторожнее! Ты уже почти грезишь наяву. Не забывай: Дженкинс…

Хм.

Я отчаянно озирался во все стороны. Где же эта приметная шляпа? Её нигде не было видно. Может, он её снял? Нет: ни одной лисьей шевелюры тоже не видать. Мужчины, женщины, дети – да. Человеческие отбросы на любой вкус. Но Дженкинса не видать!

Воробей раздражённо щёлкнул клювом. Это все Мэндрейк виноват! Если бы он дал мне отдохнуть хотя бы несколько месяцев, голова у меня работала бы куда лучше. Я бы не отвлекался всё время. Это как в те времена, когда…

Сосредоточься!!! Возможно, Дженкинс сел в автобус. Я стремительно облетел несколько ближайших автобусов, но секретаря в них не было. А это означало, что он либо дематериализовался, либо вошёл в здание… И только тут я заметил паб «Сырная голова», втиснутый между двумя правительственными зданиями, примерно в том самом месте, где и исчез Дженкинс. Поскольку людям редко удаётся дематериализоваться по собственной воле[32], я рассудил, что, вероятнее всего, он всё же зашёл в паб.

Нельзя терять времени! Воробей камнем упал на тротуар и, незамеченный спешащей толпой, прошмыгнул в открытую дверь. Перепрыгивая через порог, я стиснул зубы и сменил облик: воробей превратился в муху, жирную зелёную муху с волосатым брюшком. Вспышка боли от смены облика сделала мой полет хаотичным: я потерял ориентацию, секунду попетлял в дымном воздухе и плюхнулся в винный бокал, который некая леди как раз подносила к губам.

Ощутив движение, она опустила глаза и увидела, как я плаваю на спине в дюйме от её носа. Я пошевелил волосатой лапкой. Леди испустила вопль, достойный бабуина, и отшвырнула бокал. Вино выплеснулось на физиономию мужчине, стоящему у стойки, тот невольно шарахнулся назад и опрокинул ещё двух леди, сидевших на табуретках. Крики, вопли, маханье руками… Просто светопреставление какое‑ то. Вымокшая в вине жирная зелёная муха приземлилась на стойку, тяжело ударилась, поскользнулась, выровнялась и спряталась за миской с орешками.

Ну что ж, возможно, я проник в паб не столь незаметно, как хотелось бы, но зато, по крайней мере, теперь у меня была возможность оглядеться под шумок. Я протёр свои фасетчатые глаза, спрыгнул со стойки, взмыл вдоль ближайшего столба, подпирающего потолок, плавно проскользнул между пакетиками с чипсами и сухариками и с выгодной позиции под потолком огляделся вокруг.

Вон он, Дженкинс: стоит посреди зала и с энтузиазмом обсуждает что‑ то с двумя своими приятелями.

Муха подлетела поближе, прячась среди теней, проверила все планы. Ни у одного из людей магической защиты не было, хотя от их одежды несло благовониями и кожа была бледной, как у любого профессионального волшебника. Смотрелась вся троица весьма мешковато: тем двоим их костюмы, как и Дженкинсу, были великоваты и чересчур хороши для них; ботинки слишком остроносые, ватные подплечники слишком толстые. Всем троим было где‑ то от двадцати до тридцати, насколько я мог судить. Ученики, секретари – ни один не излучал ауры подлинного могущества. Но беседовали они очень оживлённо, их глаза сверкали в темноте «Сырной головы» фанатическим огнём.

Муха села на потолок и свесила голову, прислушиваясь к их словам. Но не тут‑ то было: в баре стоял такой шум, что ни слова было не разобрать. Я снялся со своего места и как можно незаметнее подлетел поближе, злясь, что рядом нет ни единой стенки. Говорил Дженкинс; я принялся кружить вплотную к нему, достаточно близко, чтобы почувствовать запах лака для волос на его причёске и разглядеть поры на его красном носу.

– … Главное, готовы ли вы к делу? Вы уже сделали свой выбор?

– Бёрк – да. А я нет, – отозвался самый хлипкий из троих, со слезящимися глазами и впалой грудью.

По сравнению с ним Дженкинс был прямо Атлант[33]. Третий, Бёрк, был немногим лучше: кривоногий сморчок с плечами, засыпанными перхотью.

Дженкинс сердито фыркнул.

– Ну так выбирайте побыстрее! Попробуйте заглянуть в Трисмегиста или Портера – в обеих книгах прекрасный выбор.

Хлипкий издал унылое блеянье.

– Да нет, Дженкинс, проблема не в том, что выбор мал. Просто… сколько сил мне придётся в это вложить? Мне бы не хотелось…

– Ты ведь не струсил, а, Уизерс? – спросил Дженкинс с недоброй улыбкой. – Палмер, вон, струсил – помнишь, что с ним стало? Ещё не поздно найти кого‑ то другого.

– Нет‑ нет‑ нет! – поспешно заверил его Уизерс. – Я буду готов, буду! Когда скажешь!

– А что, много ли нас? – спросил Бёрк.

Если Уизерс блеял, точно овца, Бёрк скорее мычал на манер быка, как обычно разговаривают вдумчивые тупицы.

– Нет, – ответил Дженкинс. – Ты же знаешь. Всего семеро. По одному на каждое кресло.

Бёрк разразился негромким икающим смехом. Уизерс присоединился – его смех был октавой выше. Похоже, эта мысль их позабавила.

Но тут осторожность Уизерса снова взяла верх.

– А ты уверен, что до тех пор мы в безопасности?

– Деверокс слишком занят войной, Фаррар и Мэндрейк – брожениями среди простолюдинов. Слишком много всего сразу происходит, чтобы кто‑ то обратил внимание на нас. – Глаза у Дженкинса сверкали. – А потом, в конце концов, разве хоть кто‑ то когда‑ нибудь обращал на нас внимание?

Он помолчал, все трое мрачно переглянулись. Потом Дженкинс снова нахлобучил свою шляпу на голову.

– Ладно, мне пора, – сказал он. – Надо навестить ещё кое‑ кого. И про бесов тоже не забудьте.

– Но эксперимент‑ то как же? – Бёрк наклонился к нему вплотную. – Уизерс прав. Нам нужно увидеть доказательства, что он прошёл успешно, прежде чем мы… Ну, ты понимаешь…

Дженкинс расхохотался.

– Будут, будут вам доказательства! Хопкинс лично покажет вам, что никаких побочных эффектов нет. Но, могу вас заверить, зрелище весьма впечатляющее. Для начала…

Хлоп! И моё подслушивание неожиданно оборвалось. Только что я тихонько жужжал над ухом Дженкинса, а в следующий миг на меня, точно гром с неба, обрушилась свёрнутая трубочкой газета. Что за подлое нападение! [34] Я камнем рухнул на пол, беспомощно растопырив лапки. Дженкинс и компания уставились на меня с лёгким недоумением. Мой агрессор, дюжий бармен, весело помахал им газетой.

– Пришиб я её! – улыбнулся он. – У самого вашего уха летала, сэр! И здоровущая какая. Вроде бы им сейчас не сезон, а вот поди же!

– Да, в самом деле, – сказал Дженкинс – Таким мухам сейчас совсем не сезон…

Его глазки сузились, очевидно разглядывая меня сквозь магические линзы, но на всех планах с первого по четвёртый я был просто мухой, так что это ему ничего не дало. Внезапно он занёс ногу, собираясь меня раздавить. Но я увернулся – может быть, чуть резвее, чем следовало бы оглушённой мухе, – и полетел в сторону ближайшего окна.

Очутившись на улице, я не сводил глаз с дверей паба, одновременно исследуя свою пострадавшую сущность. Как это прискорбно, когда джинн, который…[35], может быть повержен свёрнутым куском бумаги! Но, увы, такова печальная истина. Все эти смены облика и непрерывные побои мне отнюдь не на пользу. Мэндрейк! Все это вина Мэндрейка. И он за это заплатит, дайте мне только шанс! [36]

Дженкинс мог заподозрить, что я – не обычное насекомое, и попытаться сбежать, однако же, к моему облегчению, несколько минут спустя он появился в дверях и зашагал дальше по Уайтхоллу. Я понимал, что облик мухи теперь будет казаться ему подозрительным, а потому, стеная от боли, снова обернулся воробьём и полетел следом.

 

На город спускались сумерки. Волшебник Дженкинс шагал пешком по улочкам центрального Лондона. Ему предстояло ещё три встречи. Первая была назначена в небольшом отельчике неподалёку от Трафальгарской площади. На этот раз я уже не пытался войти, а наблюдал за ним сквозь окно. Он беседовал с узкоглазой женщиной в безвкусном платье. Дальше он прошёл через Ковент‑ Гарден до Холборна, где вошёл в небольшую кофейню. И снова я счёл разумным держаться на расстоянии, однако же хорошо разглядел человека, с которым он разговаривал. Это был мужчина средних лет, лицом удивительно похожий на рыбу. Губы у него выглядели так, словно он позаимствовал их у трески. Моя память, как и моя сущность, за эти годы сделалась дырявой как решето. И тем не менее было в этом человеке что‑ то знакомое… Нет, сдаюсь. Не помню, откуда я его знаю.

Однако дело наклёвывалось весьма любопытное. Судя по тому, что мне удалось подслушать, тут явно затевался какой‑ то заговор. Однако все эти люди выглядели на удивление неподходящими для опасных затей. Никто из них не выглядел ни могущественным, ни расторопным. На самом деле скорее наоборот. Если бы выстроить всех лондонских волшебников на спортплощадке и предоставить капитанам двух футбольных команд отобрать для себя игроков, эти остались бы стоять у стенки вместе с толстым мальчишкой и тем парнем, у которого нога в гипсе. Очевидно, их общая бестолковость являлась частью плана, но я, хоть убей, никак не мог понять, в чём этот план состоит.

И вот наконец мы добрались до обшарпанного кафе в Клеркенвелле. И тут, впервые за всё время, я заметил, что Дженкинс как‑ то переменился. До сих пор он держался беззаботно, уверенно, небрежно; теперь же он, прежде чем войти, остановился перед дверью, словно набираясь духу. Пригладил волосы, поправил галстук и даже достал из кармана маленькое зеркальце, чтобы изучить прыщ на подбородке. И только потом вошёл.

А вот это уже интересно! Значит, сейчас ему предстоит разговаривать не с низшими и не с равными. Быть может, внутри его ждёт сам таинственный мистер Хопкинс… Надо посмотреть!

А это означало, что мне придётся препоясать свои тощие воробьиные чресла и сменить облик.

Дверь кафе была закрыта, окна тоже. Из маленькой щёлки под дверью сочился луч жёлтого света. Застонав от отчаяния, я обернулся извилистой струйкой дыма, которая устало просочилась в щель.

Тёплый, душный запах кофе, сигарет и жареного бекона. Кончик струйки заглянул под дверь, поднялся повыше и огляделся. Всё казалось слегка размытым – после трансформации глаза у меня видели ещё хуже обычного, – однако же я разглядел Дженкинса. Он садился за дальний столик, где его ждал какой‑ то тёмный силуэт.

Струйка дыма проползла через комнату, держась у самого пола, осторожно петляя между ножек стульев и ног посетителей. Мне пришла в голову неприятная мысль; остановившись под одним из столов, я отправил вперёд Импульс, проверяя, нет ли там враждебной магии[37]. Дожидаясь его возвращения, я пытался разглядеть соседа Дженкинса, но тот сидел ко мне спиной и никаких подробностей я не видел.

Импульс вернулся – густо‑ оранжевый, с красными прожилками. Я мрачно смотрел, как он тускнеет. Значит, магия тут действительно присутствует, и магия неслабая.

И что мне теперь делать? Если я в страхе удеру из кафе, это ничем не поможет мне узнать о планах Дженкинса, а между тем для меня это единственный способ обеспечить себе отдых. Если тёмная фигура – действительно Хопкинс, я могу потом его выследить, вернуться к Мэндрейку – и на рассвете буду уже свободен. Как бы то ни было, чего бы это ни стоило, придётся остаться.

Ну ладно, как говорится, без труда и риска и стены Праги не строились[38]. Безмолвно извиваясь, струйка дыма пробиралась между столов, подползая все ближе и ближе к тому месту, где сидел Дженкинс. У предпоследнего столика я собрал свои силы в складке полиэтиленовой скатерти, потом осторожно выглянул наружу.

Теперь тёмная фигура была видна мне лучше, хотя она по‑ прежнему сидела ко мне спиной. Вдобавок этот человек был одет в длинное пальто и широкополую шляпу, скрывавшую его лицо.

Дженкинс сделался восковым от напряжения.

– … А Лайм вернулся из Франции сегодня утром, – говорил он[39]. – Все они готовы. С нетерпением ждут сигнала.

Он опасливо кашлянул. Его собеседник не произнёс ни слова. От него исходила смутно знакомая магическая аура. Я порылся в своих затуманенных мозгах. Где я такое уже видел?

За моим столом вдруг что‑ то мелькнуло. Дымок мгновенно свернулся, как мимоза, – но всё было в порядке. Мимо меня прошёл официант с двумя чашками кофе. Он брякнул их на стол перед Дженкинсом и тем, вторым, и удалился, фальшиво насвистывая.

Я снова принялся следить за соседним столиком. Дженкинс отхлебнул кофе. Он молчал.

За второй чашкой протянулась рука – большая рука; её тыльная сторона была покрыта странным сплетением тонких белых шрамов.

Я смотрел, как эта рука взяла чашку, аккуратно подняла её со стола. Голова немного опустилась – неизвестный собирался отхлебнуть. Я увидел массивный лоб, орлиный нос, жёсткую подстриженную бородку. И только тут – слишком поздно – вспомнил все.

Наёмник отхлебнул кофе. Я поспешно спрятался в тень.

Дело в том, что наёмника этого я знал. Наши пути пересекались дважды, оба раза мы с ним не сошлись во мнениях и сделали все, чтобы разрешить свои разногласия цивилизованными методами. Но как я ни пытался раздавить его статуей, разнести на куски Взрывом или, как в последнюю нашу встречу, попросту подпалить и спустить с горы, наёмник, судя по всему, не понёс от того ни малейшего ущерба. Сам же он, со своей стороны, бывал неприятно близок к тому, чтобы убить меня с помощью различных серебряных предметов. И вот теперь, когда я слаб, как никогда, я снова встретился с ним! Это заставило меня призадуматься. Нет, не то чтобы я его боялся, разумеется нет. Назовём это лучше обоснованными опасениями.

На нём, как и всегда, были древние кожаные сапоги, потёртые и поношенные, от которых так и разило магией[40]. Быть может, они‑ то и подействовали на мой Импульс. Семимильные сапоги, способные преодолевать огромные расстояния в мгновение ока, – в самом деле большая редкость, а в сочетании с небывалой устойчивостью этого мужика и его ассасинской подготовкой они делали его чрезвычайно опасным врагом. Так что я был весьма рад, что могу спрятаться в складках скатерти.

Наёмник осушил свою чашку одним глотком[41] и снова опустил оплетённую шрамами руку на стол. Он заговорил:

– Значит, все они отобраны?

Да, все тот же знакомый голос: спокойный, неторопливый и глубокий, как океан.

– Да, сэр, – кивнул Дженкинс. – И их бесы тоже. Надеюсь, этого будет достаточно.

– Остальное обеспечит наш главный.

Ага! Вот и дошло до дела! «Главный»! Интересно, Хопкинс ли это или кто‑ то ещё? Голова у меня гудела от боли, и слушать было непросто. Лучше подобраться поближе… Дымок принялся потихоньку выползать из‑ под стола.

Дженкинс отхлебнул ещё кофе.

– Должен ли я сделать что‑ то ещё, сэр?

– Пока нет. Фургоны я обеспечу сам.

– А как насчёт цепей и верёвок?

– И с ними тоже разберусь. У меня имеется… опыт по этой части.

Цепи! Верёвки! Фургоны! Если взять всё это вместе – что получится? Нет, понятия не имею.

Однако мне казалось, что дело тут нечисто. В возбуждении я подполз ещё чуть‑ чуть поближе.

– Ступайте домой, – сказал наёмник. – Вы неплохо потрудились. Я сейчас доложу обо всём мистеру Хопкинсу. Дело набирает обороты.

– А что, если мне потребуется с ним связаться? Он по‑ прежнему в «Амбассадоре»?

– Пока что да. Но не делайте этого без крайней необходимости. Не следует привлекать к себе внимание.

Струйка дыма под соседним столом готова была бы завязаться узлом от восторга, если бы её сущность не сделалась настолько неподатливой. «Амбассадор» – это наверняка отель или что‑ нибудь в этом духе. А это означает, что у меня есть адрес Хопкинса – именно то, что требовалось Мэндрейку! Свобода почти у меня в руках! Как уже было сказано, я, возможно, был не в лучшей форме, но, когда речь идёт о слежке, я ошибок не делаю!

Дженкинс сделался несколько задумчивым.

– Кстати, сэр… Я только что вспомнил… Сегодня вечером, когда я разговаривал с Бёрком и Уизерсом, рядом с нами кружила муха. Возможно, это была самая обычная муха, но…

Голос наёмника звучал как отдалённый гром.

– Да? Вот как? И что же вы предприняли?

Дженкинс поправил свои кругленькие очочки – это был признак тревоги, и я его вполне понимаю. Наёмник был на добрый фут выше его и почти вдвое шире в плечах. Он легко мог бы одним ударом сломать Дженкинсу хребет.

– Я очень тщательно осматривался вокруг во время дальнейших переговоров, – выдавил он, – но ничего не видел…

Натурально! Струйка дыма под столом самодовольно усмехнулась.

– Кроме того, я попросил моего беса, Траклета, следить за мной издали и потом доложить о том, что он видел.

Ага. Вот это уже нехорошо. Я шмыгнул назад, подальше от них, и принялся осматриваться по сторонам, заглядывая между ножек стульев, проверяя все планы. На первом – ничего. Да и что я должен был увидеть, кроме крохотного паучка, медленно ковылявшего по полу. Он заглядывал под каждый стол, его глазки так и сверкали. Я поднялся повыше, чтобы меня было не видно, завис в тени. И стал ждать.

Паучок все полз и полз, подбираясь к моему столику. Он прополз под ним… мгновенно заметил меня и вздыбился на задних лапках, собираясь поднять тревогу. Струйка дыма ринулась вниз и окутала паучка. Короткая борьба, отчаянный писк…

И струйка дыма снова поднялась вверх. Поначалу она двигалась медленно, неуклюже извиваясь, как питон после сытной трапезы, но быстро набрала скорость[42].

Я посмотрел назад. Заговорщики собирались расходиться: наёмник уже встал, Дженкинс остался сидеть – очевидно, ждал появления своего беса[43]. Пора было принимать решение.

Мэндрейк велел мне выяснить местонахождение Хопкинса и узнать, что он замышляет. Первую половину задачи я считай что выполнил. И я вполне мог бы прямо отсюда отправиться к своему хозяину, доложить обо всём, что узнал, и потребовать полагающегося мне по праву отпуска. Но беда в том, что Мэндрейк не особо уважал чьи‑ то там «права», а мои – тем более. Он уже не раз меня разочаровывал. Так что лучше подстраховаться: свалить на него такую гору информации, чтобы ему просто ничего не оставалось, как скромно поблагодарить меня и проводить в пентакль.

А между тем наёмник прямо сейчас направлялся к Хопкинсу.

Струйка дыма свернулась под столом, точно пружина. Я следил за расположенным поблизости участком пола. Ничего… ничего… И вот в поле моего зрения появились два сапога, старых коричневых кожаных сапога, потёртых и поцарапанных.

В тот момент, когда сапоги проходили мимо, я развернулся, метнулся – и в броске тут же снова сменил облик.

Наёмник величественным шагом вышел за дверь. Его пальто слегка шуршало, негромко побрякивало оружие, которым он был увешан. На правом сапоге сидела цепкая ящерка с длинными коготками.

Снаружи уже совсем стемнело. Поодаль, на шоссе, проехало несколько машин. Прохожих на улице было немного. Наёмник захлопнул за собой дверь кафе, отошёл на пару шагов в сторону, остановился. Ящерка крепче вцепилась в сапог. Я знал, что сейчас будет.

Гудение магии, вибрация, сотрясшая мою сущность до самой сердцевины. Сапог, на котором я сидел, поднялся, наклонился, снова ступил на землю – это был всего один шаг, но все вокруг – улица, ночь, светящиеся окна кафе – слилось в одну размытую полосу. Ещё один шаг, ещё… Светящаяся полоса мерцала; я смутно ощущал здания, людей, выхватывал обрывки уличного шума, но, впрочем, я был слишком занят тем, чтобы держаться изо всех сил: семимильные сапоги неслись вперёд без оглядки на нормальное пространство и время. Я как будто снова очутился в Ином Месте. Эта прогулка даже доставила бы мне удовольствие, если бы при этом с моих конечностей не отрывались мельчайшие частицы сущности, уносившиеся прочь, точно пепел из костра. И даже несмотря на то, что я не так давно подкрепился, мне становилось трудно поддерживать жизнеспособный облик.

На третьем шаге сапог остановился. Размытые огни мгновенно сконцентрировались и превратились в новое место в другой части Лондона, в нескольких милях от того кафе. Я дождался, пока у меня перестанет плыть перед глазами, потом осмотрелся вокруг.

 

 

 

Мы находились в одном из парков неподалёку от Трафальгарской площади. С наступлением вечера городские простолюдины стягивались сюда, чтобы немного расслабиться и забыться. Добросердечные власти помогали им в этом: в течение тех месяцев, когда военные дела шли всё хуже, они ежедневно устраивали все более шумные празднества, чтобы народ веселился и поменьше задумывался о происходящем.

Вдалеке от нас, в центре парка, сиял большой Хрустальный дворец, изумительное нагромождение куполов и башенок, переливающихся всеми цветами радуги. Он был сооружён ещё в первый год войны, из двадцати тысяч изогнутых стеклянных пластин, посаженных на железный каркас, и со временем туда напихали закусочных, аттракционов, медвежьих ям и паноптикумов. Это место было популярно среди простолюдинов и куда менее популярно среди джиннов. Нам совсем не нравилось такое обилие железа.

По парку были разбросаны и другие павильоны, неравномерно освещённые цветными бесовскими фонариками, развешанными среди деревьев. Здесь проносились вагончики американских горок, вертелись карусели, поодаль, в «Замке султана», знойные красотки плясали перед толпой пьяных простолюдинов[44]. Вдоль центральной аллеи были расставлены бочки с вином и элем, и на вертелах жарились меланхоличные быки. Именно туда‑ то и направился наёмник – уже обычным, человеческим шагом.

Мы миновали «Уголок изменников», где над толпой зевак болталось несколько мятежников в стеклянном ящике. Рядом с ними, в соседней призме, висел жуткий чёрный демон, видимый на первом плане. Демон рычал и бросался на стенки, грозя кулаком напуганным простолюдинам. Дальше были устроены подмостки. Над ними висел транспарант с названием пьесы: «Победа над предателями из колоний». Актёры бегали по сцене, излагая официальную версию событий с помощью резиновых мечей и демонов из папье‑ маше. Повсюду, куда ни глянь, улыбчивые барышни раздавали бесплатно свежие выпуски «Подлинных рассказов о войне». Среди всего этого шума, света и непрестанной толкотни было просто невозможно мыслить разумно, не говоря уже о том, чтобы выдвигать какие‑ то последовательные аргументы против войны[45].

Я‑ то все это уже видел, и не один раз. Теперь я всецело сосредоточился на том, чтобы цепляться за наёмника, который свернул с центральной аллеи и шагал через неосвещённые газоны к искусственному озеру, раскинувшемуся среди деревьев.

Озерцо было небольшое: днём оно наверняка бывало густо засижено утками, а среди птиц плавали ребятишки во взятых напрокат лодчонках; однако ночью оно выглядело довольно безмолвным и таинственным. Его берега терялись во тьме и зарослях тростников. Над водой висели мостики в восточном стиле, ведущие на безмолвные островки. На одном из островков высилась китайская пагода. Перед пагодой была деревянная веранда, висящая над самой водой.

Именно туда торопливо направился наёмник. Он прошагал по изящному мостику, гулко топая по дощатому настилу. Впереди, на тёмной веранде, виднелась фигура человека, который явно ожидал нас. Над головой его, на более высоких планах, бдительно парили мрачные тени.

Так, пора проявить осторожность. Если я останусь сидеть на сапоге, меня быстро заметит даже самый слабоумный бес. Однако это не помешает мне подобраться поближе и подслушать разговор. Под мостиком виднелись заросли тростника, густые и чёрные. Идеальное место для засады! Ящерка отцепилась от сапога, прыгнула и плюхнулась в тростники. Несколько секунд спустя, после ещё одной болезненной смены облика, маленькая зелёная змейка поплыла к острову, пробираясь между гниющих стеблей.

Сверху донёсся голос наёмника, негромкий и почтительный:

– Добрый вечер, мистер Хопкинс!

Просвет в тростниках. Змейка обвилась вокруг обломанной ветки, торчащей из воды, и поднялась повыше, вглядываясь в сторону веранды. Там стоял наёмник, а рядом с ним – другой человек, невысокий, сутуловатый. Человек похлопал наёмника по руке в знак дружеского приветствия. Я напряг усталые глаза. На краткий миг передо мной мелькнуло его лицо: вялое, невыразительное, совершенно незапоминающееся. Так почему же в нём было нечто, показавшееся ужасно знакомым и заставившее меня содрогнуться?

Оба отошли вглубь веранды и скрылись из виду. Яростно бранясь, змейка принялась ломиться дальше, изящно извиваясь меж тростников. Ещё чуть‑ чуть… Если я смогу услышать голос Хопкинса, хоть малейший намёк…

Внезапно десять тростниковых стеблей шевельнулись, и от стены тростников отделились пять высоких серых теней. Десять ног‑ тростинок согнулись и распрямились. Всё произошло совершенно беззвучно: только что я был на озере совершенно один, а в следующий миг пять цапель ринулись на меня, точно серо‑ белые призраки, щёлкая клювами‑ мечами и сверкая красными глазами. Размахивающие крылья били по воде, отрезая пути к отступлению, когти целились в отчаянно извивающуюся змейку, клювы готовились пронзать и хватать… Я извернулся и быстрее мысли нырнул под воду. Однако цапли оказались ещё проворнее: один клюв вцепился мне в хвост, второй сомкнулся на моём теле у самой головы. Две цапли взмахнули крыльями и поднялись в воздух, а я болтался между ними, точно червяк.

Я проверил своих противников на всех семи планах – это были фолиоты, все пятеро. При нормальных обстоятельствах я бы разукрасил полгорода их шикарными перьями, но в моём нынешнем состоянии и с одним‑ то бороться было рискованно. Я почувствовал, как моя сущность начинает рваться…

Я боролся, выдирался и извивался. Я плевался ядом направо и налево. Гнев переполнял меня, придавая немного сил. Я сменил облик, сделавшись ещё меньше, превратившись в крошечного скользкого угря. Угорь выскользнул из клювов и полетел вниз, в спасительную воду.

Ещё один клюв.

Щёлк! И вокруг воцарилась тьма.

Вот ведь некстати! Не так давно я сожрал того беса, а теперь проглотили меня самого! Вокруг заклубилась чуждая сущность. Я чувствовал, как она начинает разъедать мою собственную[46].

Выбора не было. Я собрал всю свою силу и использовал Взрыв.

Получилось слишком шумно и слишком грязно, но желаемого эффекта я добился. Мелкие кусочки фолиота дождём полетели вниз, и я полетел вместе с ними, в облике крохотной чёрной жемчужины.

Жемчужина плюхнулась в воду. Четыре оставшихся цапли тут же устремились следом, сверкая огненными глазами, вытянув клювы в пылу погони.

Я позволил себе стремительно уйти на дно, в грязь, за пределы их досягаемости, туда, где придонный ил и сплетение гнилых мёртвых стеблей тростника надёжно укрыли меня на всех семи планах.

Я то терял сознание, то вновь приходил в себя. Я был близок к тому, чтобы лишиться чувств. Нет, отключаться нельзя, тогда меня точно отыщут! Надо бежать, вернуться к хозяину. Сделать последнее усилие – и ускользнуть.

Гигантские ноги бродили во мраке вокруг меня; клювы‑ копья прошивали воду, точно пули. В тростниках приглушённым эхом разносилась брань цапель. Маленький покалеченный головастик вывернулся из тины и, извиваясь, поплыл к берегу, оставляя за собой кусочки умирающей сущности. Добравшись до края озера, он нарушил все сроки развития, превратившись в чахлую лягушку с недоразвитой лапкой и унылым ртом. Лягушка со всей доступной ей скоростью поскакала в траву.

Я был уже на полпути к аллее, когда фолиоты наконец меня заметили. Должно быть, один из них взлетел повыше и заметил, как я хромаю прочь. С хриплыми криками цапли взмыли с озера и спикировали в тёмную траву.

Одна нанесла удар. Лягушка отчаянно скакнула прочь, и клюв вонзился в землю.

Скорей на дорогу, в толпу! Лягушка металась туда‑ сюда, между ногами, под лотками, перепрыгивая с голов на плечи, с корзин на детские коляски, отчаянно квакая и булькая, пялясь вокруг безумными выпученными глазами. Мужчины кричали, женщины визжали, дети изумлённо ахали. Цапли неслись следом, сверкая перьями, размахивая крыльями, ослеплённые жаждой крови. Они сносили ларьки, переворачивали винные бочки. Перепуганные собаки с воем разбегались во тьму. Людей фолиоты сметали, точно кегли. Пачки «Подлинных рассказов о войне» разлетались во все стороны – часть листков попадала в вино, часть налипла на жаркое на вертелах.

Загнанная амфибия выпрыгнула прямо на уличную сцену, под свет ярких бесовских фонарей. Один актёр упал прямо в объятия другому, они толкнули третьего, и тот ласточкой полетел в толпу. Преследуемая по пятам кровожадной цаплей, лягушка сиганула в люк и мгновением позже появилась из соседнего люка, усевшись на голову картонному гоблину. Оттуда лягушка прыгнула на транспарант, вцепившись в него перепончатыми лапками. Цапля вынырнула снизу, щёлкнула клювом и разодрала транспарант пополам. Полоска материи упала вниз, качнулась над сценой, как лиана в джунглях, и перенесла лягушку через боковую аллею, прямо к стеклянному кубу, где был заточен пленный демон.

К этому времени я уже плохо понимал, кто я и что делаю. На самом деле моя сущность стремительно распадалась: я уже еле видел, мир был заполнен какофонией бессвязных звуков. Я бездумно прыгал вперёд, меняя направление с каждым прыжком, пытаясь увернуться от грядущей атаки.

Ну и разумеется, в конце концов один из моих преследователей потерял терпение. Наверное, он попытался применить Конвульсии. Как бы то ни было, я отскочил в сторону. Я не видел, как заклятие ударило в куб, не слышал, как стекло треснуло. Короче, я ни в чём не виноват. Я тут совершенно ни при чём. Я даже не видел, как огромный чёрный демон скорчил изумлённую гримасу и вонзил длинные кривые ногти в образовавшуюся трещину. Я не слышал ни жуткого треска, с которым стекло разлетелось вдребезги, ни воплей и визгов толпы: демон ринулся прямо на них. Я ничего этого не замечал. Я слышал только бесконечный топот погони, чувствовал только, как моя сущность размякает и растекается с каждым отчаянным прыжком. Я умирал, но останавливаться было нельзя. Меня преследовала ещё более быстрая смерть.

 

 

Китти

 

 

 

Наставник Китти взглянул на неё с дивана – одинокого островка в море разбросанных бумаг, плотно исписанных его мелким почерком. Он грыз колпачок шариковой ручки, и на губах у него виднелись синие следы пасты. Он заморгал, слегка удивлённо.

– Я и не думал увидеть тебя сегодня вечером, Лиззи! Мне казалось, тебе надо на работу.

– Я и пойду на работу, сэр, только попозже. А сейчас…

– Скажи, ты нашла оригинал «Desiderata Curiosa» Пека? И как насчёт «Анатомии меланхолии»? Не забудь, мне был нужен четвёртый том!

– Извините, сэр, – привычно соврала Китти. – Ни того ни другого я не отыскала. Сегодня библиотека закрылась раньше обычного. Там поблизости были какие‑ то беспорядки – демонстрация протеста простолюдинов, – и вход на всякий случай закрыли. Меня выставили прежде, чем я успела найти ваши книги.

Мистер Баттон раздражённо фыркнул и ещё сильнее укусил ручку.

– Как это некстати! Простолюдины протестуют, говоришь? Что же дальше‑ то будет? Лошади начнут сбрасывать с себя упряжь? Коровы откажутся доиться? Этим несчастным следовало бы знать своё место!

Он подчёркивал каждую фразу, делая выпады ручкой. Потом смущённо посмотрел на девушку.

– Ты не обижайся, Лиззи…

– Я и не обижаюсь, сэр. Сэр, кто такой Птолемеус?

Старик устало потянулся и заложил руки за голову.

– Птолемеус – это Птолемей. Весьма примечательный волшебник. – Он жалобно взглянул в её сторону: – Лиззи, у тебя не найдётся времени поставить чайник прежде, чем ты уйдёшь?

– Он был египтянин? – не отставала Китти.

– Ну да, египтянин, хотя имя у него, разумеется, греческое. Изначально же его род происходил из Македонии. Ты молодец, Лиззи! Многие ли из протестующих простолюдинов знают о таких вещах?

– Я хотела бы почитать что‑ нибудь из его трудов, сэр.

– Сложновато тебе будет это сделать, он ведь писал по‑ гречески. В моей библиотеке есть его главный труд: «Око Птолемея». Это обязательная литература для любого волшебника, потому что там очень подробно описан механизм вытягивания демонов из Иного Места. Стиль, кстати, весьма прохладный. Остальные его труды известны как «Апокрифы». Я, кажется, даже помню, как ты принесла их мне от Гирнека, в первый раз, как ты здесь появилась… Очень странные тексты, изобилующие самыми эксцентрическими идеями. Так как насчёт чая?

– Сейчас поставлю чайник, – сказала Китти. – А можно мне, сэр, пока он не закипел, почитать что‑ нибудь об этом Птолемее?

– Господи, ну у тебя и причуды! Да вон, в «Книге имён» должна быть статья о нём. Ты ведь знаешь, на какой она полке?

 

Китти поспешно читала статью, пока чайник надрывался и гремел крышкой у неё за спиной.

 

Птолемеус Александрийский (твор. ок. 120 до н. э.). Отрок‑ волшебник, отпрыск правящей династии Птолемеев, племянник Птолемея VIII и двоюродный брат наследного принца (позднее Птолемея IX). Большую часть своей короткой жизни он провёл в Александрии, работая в Великой библиотеке, однако подробности его биографии остаются неизвестными. Будучи чрезвычайно способным, он ещё в ранней юности прославился как могущественный волшебник. Насколько известно, его кузен считал, что популярность П. среди простонародья угрожает его собственному положению, и не раз предпринимал попытки его убить.

Обстоятельства смерти П. неизвестны, но очевидно, что до взрослых лет он не дожил. Возможно, он был убит, возможно, скончался по причине слабого здоровья. В одном александрийском манускрипте упоминается о том, что его состояние внезапно ухудшилось в результате «трудного путешествия», хотя это расходится с другими свидетельствами, утверждающими, что он никогда не покидал пределов города. Определённо известно, что к тому времени, как его дядя скончался и на трон взошёл его кузен (116 до н. э.), П. был уже мёртв, так что вряд ли он дожил до двадцати лет. Его труды оставались в Александрийской библиотеке более трехсот лет. В течение этого времени их изучал Тертуллиан и другие римские волшебники. Часть его работ была опубликована в Риме как знаменитое «Око Птолемея». Оригинальные рукописи погибли во время великого землетрясения и пожара в третьем веке. Сохранившиеся фрагменты собраны в его «Апокрифах». Фигура Птолемея представляет немалый исторический интерес, поскольку именно ему приписывается изобретение ряда приёмов, в том числе Стоического Надреза и Щита Мулеров (оба использовались в вызываниях вплоть до времён Лёва), а также странных умозрительных идей, в частности о «Вратах Птолемея». И все это, невзирая на юность; если бы П. дожил до зрелых лет, он, несомненно, мог бы считаться одним из величайших волшебников в мире. Среди демонов, с которыми, как рассказывают, он был связан необычайно тесно, были: Аффа (t), Рехит или Нехо (tt), Мефис (t), Пенренутет (t).

t – уничтожен;

tt – судьба неизвестна.

 

Когда Китти принесла чай, мистер Баттон рассеянно улыбнулся ей.

– Ну что, нашла, что искала?

– Даже не знаю, сэр. Но у меня есть вопрос. Насколько демонам свойственно принимать облик своих хозяев?

Волшебник положил ручку.

– Ты имеешь в виду, чтобы подразнить или сбить их с толку? Да сколько угодно! Это очень старый фокус, одна из древнейших известных уловок, и он гарантированно выбивает из колеи неопытных магов. Что может быть неприятнее, чем оказаться лицом к лицу с призраком самого себя, особенно если эта тварь насмехается над тобой! Помнится, Розенбауэр из Мюнхена был так расстроен точным подражанием своим излюбленным ужимкам, что швырнул на пол помаду и выбежал из круга, с самыми печальными последствиями. Мне самому приходилось наблюдать, как моё собственное тело медленно разлагается, превращаясь в гниющий труп, причём всё это сопровождалось самыми ужасающими звуковыми эффектами, в то время как я пытался расспросить демона о принципах критской архитектуры. Мне остаётся только гордиться тем, что мои записи оказались более или менее связными. Ты ведь это имела в виду?

– Ну… вообще‑ то нет, сэр.

Китти перевела дух.

– Я хотела знать, бывает ли такое, чтобы джинн принимал облик своего хозяина из… ну, из уважения или даже из любви к нему. Потому что ему приятно носить этот облик.

Старик наморщил нос.

– О нет, это вряд ли!

– Ну, в смысле, после того, как волшебник уже умер.

– Дорогая моя Лиззи! Если волшебник, о котором идёт речь, был необычайно страшен или уродлив, демон может использовать его облик, чтобы пугать других людей. Насколько я помню, Зарбустибал Йеменский появлялся таким образом в течение некоторого времени после своей кончины. Но из уважения? Ни в коем случае! Это предполагает существование совершенно беспрецедентных отношений между хозяином и рабом! Только прост… извини… только такому неопытному человеку, как ты, могла прийти в голову настолько странная идея! Нет, ну надо же!

И он, хихикая себе под нос, протянул руку к чашке с чаем.

Китти направилась к двери.

– Спасибо, сэр, вы мне очень помогли. Кстати, а что такое «Врата Птолемея»?

С дивана, где сидел старый волшебник, заваленным бумагами, раздался тяжкий стон.

– Что это такое? Смехотворная выдумка, вот это что такое! Миф, фантазия, ерунда на постном масле! Побереги своё любопытство для более серьёзных тем. Ступай, мне пора работать. Мне не до измышлений глупых помощников. Ступай, ступай! Врата Птолемея, тоже ещё… – Он поморщился, капризным жестом отсылая её прочь.

– Но…

– Лиззи, тебе, кажется, пора на работу!

 

Сорок минут спустя Китти сошла с автобуса на набережной. На ней было плотное чёрное фланелевое пальто, она деловито жевала сэндвич. В кармане лежали документы на её второе подложное имя – Клара Белл.

Небо темнело, хотя несколько низких облачков все ещё светились грязно‑ жёлтым отсветом городских огней. За парапетом темнела далёкая Темза, усохшая на время отлива. Китти прошла над широкой серой отмелью, где среди камней и мусора бродили цапли. Было холодно. Сильный бриз дул в сторону моря.

На повороте реки мостовая внезапно поворачивала перпендикулярно Темзе: путь ей преграждало обширное здание с крутыми крышами и стрельчатыми окнами мансард. Стены здания были оплетены тяжёлыми чёрными балками; кое‑ где светились окна, щедро озаряя улицу и тёмные воды реки. Второй этаж со всех сторон нависал над первым, местами ровно и зловеще, местами косо, как будто вот‑ вот обрушится. На горизонтальном штыре покачивалась выгоревшая зелёная вывеска, такая старая, что надпись уже не читалась. Но в этом и не было нужды: «Лягушку» все местные знали и так. «Лягушка» славилась своим пивом, мясом и еженедельными состязаниями доминошников. Именно здесь и трудилась Китти по вечерам.

Девушка нырнула под низкую арку и прошла по тёмному, хоть глаз выколи, проулку во двор паба. Войдя, она взглянула наверх. У карниза висел тусклый красный светлячок. Если смотреть на него в упор, его очертания делались размытыми и нечёткими, но если взглянуть краем глаза, становилось отчётливо видно, что это маленький аккуратный следящий шар.

Китти не обратила внимания на шпиона. Она направилась к двери, укрытой от непогоды древним, почерневшим от старости навесом, и вошла в трактир «Лягушка».

Яркий свет в пабе заставил её зажмуриться. Тёмные окна были задёрнуты занавесками, в камине полыхал огонь. Огненные отсветы прыгали в рядах стаканов, выстроенных на барной стойке; хозяин, Джордж Фокс, деловито протирал их один за другим. Он кивнул Китти, которая протиснулась мимо, чтобы повесить сумку на вешалку.

– Не торопишься ты, Клара! Ох не торопишься!

Китти взглянула на часы.

– Да ведь до открытия ещё минут двадцать!

– Двадцати‑ то минут может и не хватить.

Китти нацепила шляпу на крючок.

– Да ладно, управлюсь. Давно он тут? – добавила она, мотнув головой в сторону двери.

– Пару часов. Как обычно. Просто пытается нас запугать. Отсюда не слышно. Он не помешает.

– Ладно. Давай тряпку.

В руках у Китти все так и горело: через пятнадцать минут зал был чист и готов к приёму гостей, стаканы протёрты, столы вылизаны и расставлены по линеечке. Китти расставила на стойке над краном десяток кувшинов, и Сэм, бармен «Лягушки», принялся наполнять их светло‑ коричневым пенистым пивом. Китти разложила последние коробки с домино, вытерла руки об штаны, сняла с крючка фартук и заняла своё место за стойкой. Джордж Фокс отворил входную дверь и впустил посетителей.

Репутация «Лягушки» обеспечивала трактиру постоянно меняющуюся клиентуру. Вот и сегодня Китти приметила нескольких новых лиц: высокий джентльмен с военной выправкой, улыбчивая пожилая леди, которой все никак не сиделось на стуле, молодой блондин с усами и бородкой. Послышался знакомый стук костяшек, воцарилась обычная благодушная атмосфера. Китти одёрнула фартук и принялась сновать между столиков, принимая заказы.

Прошёл час. На тарелках у локтей посетителей лежали остатки толстых сэндвичей с горячей говядиной. Когда все насытились, интерес к домино быстро увял. Костяшки по‑ прежнему были разложены на столах, на случай, если вдруг нагрянет полиция, однако теперь игроки выпрямились и подобрались, как‑ то вдруг протрезвев и сосредоточившись. Китти наполнила несколько последних стаканов и вернулась за стойку. Человек, сидевший у камина, медленно поднялся на ноги.

Он был стар и хрупок, согбен годами. Все присутствующие мгновенно затихли.

– Друзья, – начал он, – за эту неделю ничего примечательного не произошло, так что я вскоре предоставлю всем желающим возможность высказаться. Но для начала я, как всегда, хотел бы поблагодарить нашего хозяина, мистера Фокса, за предоставленное гостеприимство. Быть может, для начала стоит выслушать Мэри, у которой имеются новости о положении в Америке?

Он сел. Из‑ за соседнего столика поднялась женщина с худым, усталым лицом. На взгляд Китти, ей не было ещё и сорока, хотя в её волосах густо пестрела седина.

– Вчера поздно вечером пришёл торговый корабль, – начала женщина. – Его последняя стоянка была в Бостоне, в зоне военных действий. Сегодня утром его команда завтракала в нашем кафе. Они рассказали нам, что последнее наступление британцев провалилось – Бостон по‑ прежнему в руках американцев. Наша армия отступила в поля, пытаясь пополнить запасы, и с тех пор подвергалась нападениям. Наши несут большие потери.

Паб наполнился приглушённым ропотом. Старый джентльмен привстал.

– Спасибо, Мэри. Кто хочет высказаться следующим?

– Можно я? – вызвался молодой бородач. Он был крепко сбит и держался уверенно, пожалуй, даже чересчур. – Я представляю новую организацию, «Союз простолюдинов». Быть может, вы о нас слышали.

Все как‑ то сразу заёрзали, забеспокоились. Стоявшая за стойкой Китти нахмурилась. Что‑ то в голосе говорившего… что‑ то её встревожило.

– Мы ищем поддержки, – продолжал бородач, – для организации новой серии забастовок и демонстраций. Нужно показать волшебникам, что к чему. Единственный способ заставить их одуматься – это организованные совместные действия, в которых примут участие все. Я имею в виду массовые выступления.

– Можно сказать? – Пожилая леди в безукоризненном тёмно‑ синем платье и малиновой шали попыталась встать. Раздался хор дружеских протестов, и она осталась сидеть. – Я боюсь того, что творится в Лондоне. Эти забастовки, эти беспорядки… Разумеется, это не ответ. Чего они добьются таким образом? Только вынудят власти принять ответные жёсткие меры. И Тауэр огласится стонами порядочных людей.

Молодой человек стукнул по столу тяжёлым красным кулаком.

– А что нам остаётся, мадам? Сидеть сложа руки? Вы думаете, волшебники будут нам за это благодарны? Они просто станут и дальше втаптывать нас в грязь. Надо действовать, и действовать немедленно! Помните – всех они в тюрьму бросить не смогут!

Послышались разрозненные аплодисменты. Но старушка упрямо покачала головой.

– Вы ошибаетесь, – сказала она. – Ваши доводы действительны только в том случае, если волшебников можно уничтожить. А этого сделать нельзя!

– Полегче, бабушка! – вмешался другой мужчина. – Это пораженческие разговоры.

Старушка упрямо выпятила подбородок.

– А что, можно? И каким же образом?

– Они ведь явно теряют контроль над ситуацией, иначе бы они без труда подавили сопротивление мятежников.

– Кроме того, нам поможет Европа! – добавил молодой блондин. – Не забывайте об этом! Чехи окажут нам финансовую поддержку. И французы тоже.

– Французские шпионы подбросили мне пару магических штучек, – кивнул Джордж Фокс. – Чисто на случай неприятностей. Я ими ни разу не пользовался, заметьте себе.

– Извините, – сказала старая леди, – но вы так и не объяснили, каким образом с помощью нескольких забастовок удастся свергнуть волшебников. – Она вздёрнула костлявый подбородок и вызывающе обвела взглядом всех присутствующих. – Ну?

Кое‑ кто неодобрительно хмыкнул, однако все эти люди были слишком заняты тем, что прихлёбывали пиво, так что членораздельного ответа не воспоследовало.

Ответила Китти, стоявшая за стойкой.

– Мадам, – негромко произнесла она, – вы правы в том отношении, что свергнуть их будет действительно нелегко, однако же это возможно. Истории известны десятки случаев, когда революции побеждали. Что произошло в Египте, Риме или Праге? Все они были непобедимы – в течение некоторого времени. И все они пали, когда народ зашевелился.

– Но, дорогая моя, – возразила старушка, – ведь во всех случаях они пали под натиском вражеских армий…

– Во всех случаях, – решительно продолжала Китти, – иноземные лидеры воспользовались внутренней слабостью этих государств. Народ уже готов был восстать. У них не было ни сильной магии, ни армий – это были простолюдины, такие же, как и мы.

Старушка скривила губы в безрадостной усмешке.

– Быть может. Но многие ли из нас хотят вторжения иностранцев? Те, кто нами правит, возможно, не идеальны, но они, по крайней мере, британцы!

Молодой бородач фыркнул.

– Давайте вернёмся в сегодняшний день! Сегодня вечером металлурги из Баттерси – это совсем рядом, вниз по реке, – собираются начать забастовку. Приходите и присоединяйтесь к нам! Даже если волшебники пришлют своих демонов – ну и пусть! Пушек от нас они больше не получат!

– И где окажутся эти ваши металлурги? – сурово спросила старая леди. – Одни – в Тауэре, другие – на дне Темзы. А оставшиеся вернутся на рабочие места.

– Демонам не удастся развернуться, как они привыкли, – возразил молодой человек. – Некоторые из рабочих обладают устойчивостью! Возможно, вы слышали о таком? Они способны противостоять магическим атакам, видеть иллюзии насквозь…

Пока он говорил, Китти внезапно прозрела. Она увидела то, что скрывалось за густыми усами, за лохматой белокурой бородкой. Она его знает, это ясно как день! Ник Дру, последний из выживших членов Сопротивления. Ник Дру, который в чёрный час сбежал из Вестминстерского аббатства, бросив своих друзей. Он сделался старше, плотнее, шире в плечах, но его прежнее бахвальство никуда не делось. «Все ещё треплешься о „настоящей борьбе“! – гневно подумала она. – Трепаться ты всегда был мастак! Даю руку на отсечение: когда забастовка обернётся в худую сторону, ты снова слиняешь…» Китти внезапно охватил страх, и она отступила назад, чтобы он её не видел. Ник, конечно, всего лишь бестолковый болван, но, если он её узнает, её прикрытию конец.

А присутствующие тем временем бурно обсуждали феномен устойчивости.

– Они могут видеть магию. Всё, что связано с волшебством, – говорила женщина средних лет. – Вот что я слышала.

Старая леди снова покачала головой.

– Слухи, жестокие слухи! – грустно сказала она. – Болтовня из вторых рук. Не удивлюсь, если эти слухи распускают сами волшебники, чтобы подбить нас на опрометчивые поступки. Вот скажите, – продолжала она, – видел ли хоть кто‑ нибудь из присутствующих эту хвалёную устойчивость в действии, своими глазами?

В «Лягушке» воцарилась тишина. Китти нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Ей отчаянно хотелось высказаться. Но Клара Белл не обладала никакими особыми способностями – она так решила уже давно. Кроме того, Китти опасалась Ника. Она обвела взглядом весь паб. Присутствующие, большинство из которых тайно встречались здесь уже годами, были, как правило, людьми средних лет или даже старше. Так что вряд ли они могли сталкиваться с устойчивостью на личном опыте. Кроме Ника Дру – он обладал как минимум не меньшей устойчивостью, чем сама Китти. Однако Ник почему‑ то помалкивал.

Этот довод сильно подпортил присутствующим настроение. Все на несколько минут погрузились в угрюмые раздумья. Наконец пожилой джентльмен снова медленно поднялся на ноги.

– Друзья, – начал он, – не будем падать духом! Быть может, бороться с волшебниками действительно слишком опасно, однако мы, по крайней мере, можем противостоять их пропаганде. Сегодня появился новый выпуск «Подлинных рассказов о войне». Отнеситесь к нему с презрением! Рассказывайте своим знакомым о том, что все это ложь!

На это Джордж Фокс заметил:

– Ну, по‑ моему, вы перегибаете палку!

Народ в зале откликнулся недоуменным ропотом, однако трактирщик перекрыл гул:

– Да‑ да! Вот я, к примеру, постарался собрать как можно больше экземпляров «Подлинных рассказов».

– Как вам не стыдно, мистер Фокс! – дрожащим голосом произнесла старая леди.

– Нет, мадам, я вовсе не стыжусь в этом признаваться! – продолжал трактирщик. – Если кому‑ нибудь из вас вздумается заглянуть в туалет, вы сможете лично убедиться в том, как хороши эти газеты. Они такие мягкие, так прекрасно все впитывают!

Гости дружно разразились хохотом. Китти, стараясь держаться спиной к молодому блондину, вышла из‑ за стойки с кувшином, чтобы наполнить несколько опустевших стаканов.

– Ну что ж, время не стоит на месте, – сказал пожилой джентльмен. – Пора расходиться. Но сперва мы, по традиции, повторим нашу клятву!

И он сел на место.

Джордж Фокс сунул руку под стойку и вытащил большую кружку, старую и помятую, с парой скрещённых костяшек домино на крышке. Кружка была сделана из чистого серебра. Фокс снял с полки тёмную бутылку и, открыв крышку, щедрой рукой ливанул в кружку портвейна. Китти взяла кружку обеими руками и поднесла её пожилому джентльмену.

– Выпьем все по очереди, – сказал старик. – Пусть мы доживём до того дня, когда будет заново создан парламент простолюдинов! Пусть этот парламент защитит исконные права всех людей: обсуждать, спорить и не соглашаться с политикой наших властей и заставлять их держать ответ за свои действия.

Он с подобающим благоговением поднял кружку, отхлебнул и передал кружку по часовой стрелке своему соседу.

Этот ритуал был кульминацией подобных собраний в «Лягушке»: после дебатов, неизменно заканчивающихся ничем, он, по крайней мере, создавал иллюзию надёжности. Серебряная кружка медленно переходила из рук в руки, со стола на стол. Все с нетерпением ждали, когда она дойдёт до них, как старожилы, так и новички, – все, за исключением старушки, которая собиралась уходить. Джордж вышел из‑ за стойки и вместе с Сэмом, барменом, принялся убирать стаканы со столиков ближе к двери. Китти сопровождала кружку, перенося её со стола на стол, когда это требовалось. Она старательно прятала своё лицо от Ника Дру, насколько это было возможно.

– Не подлить ли портвейну, Клара? – спросил Джордж. – А то, вон, Мэри неплохо отхлебнула, я видел!

Кити взяла кружку, заглянула в неё.

– Да нет, тут ещё много осталось.

– Это хорошо! Как, сударыня, неужели вы уже покидаете нас?

– Мне надо идти, дорогой мой, – улыбнулась старушка. – Сейчас, когда на улицах так неспокойно, я не могу засиживаться допоздна.

– Ну да, конечно. Клара, принеси леди кружку, чтобы она тоже могла выпить перед уходом!

– Сейчас, Джордж.

– О нет, дорогой мой, в этом совершенно нет необходимости! В следующий раз выпью в два раза больше.

Это вызвало смех и одобрительные возгласы. Несколько мужчин встали, чтобы дать старушке возможность пройти.

Китти последовала за ней.

– Прошу вас, мадам, тут ещё достаточно вина!

– Нет‑ нет, мне и в самом деле пора, спасибо. Уже так поздно!

– Мадам, вы обронили вашу шаль!

– Нет‑ нет, я не могу ждать. Простите, разрешите…

– Потише, красавица! Не толкайтесь так сильно…

– Извините, извините…

Старушка проворно пробиралась через зал, с каменным лицом, с глазами тёмными и пустыми, как дыры, прорезанные в маске. Она то и дело оборачивалась, оглядываясь на Китти, которая стремительно приближалась к ней. Китти держала перед собой кружку – сперва почтительно, словно собираясь вручить некий дар; но потом она вдруг сделала кружкой выпад, точно кинжалом. Близость серебра, похоже, пришлась старушке не по вкусу – она отшатнулась. Джордж аккуратно поставил стаканы на боковой столик и сунул руку в карман. Сэм отворил висевший на стене шкафчик и принялся что‑ то искать. Остальные присутствующие оставались сидеть. Кто улыбался, кто смотрел растерянно.

– Дверь, Сэм! – сказал Джордж Фокс.

Старушка метнулась вперёд. Сэм развернулся к ней лицом, преградив выход. В руке у него была короткая тёмная палочка.

– Погодите, сударыня, – рассудительно сказал он. – Правила есть правила. Прежде чем уйти, вам надо выпить из кружки. Это нечто вроде испытания. – Он развёл руками и виновато взглянул на неё. – Извините.

Старушка остановилась, пожала плечами.

– Можешь не извиняться!

Она вскинула руку. Из её ладони вырвалась синяя молния, Сэма окутало потрескивающей сетью ярко‑ голубого света. Бармен подпрыгнул, затрясся, нелепо приплясывая, точно марионетка, потом, дымясь, рухнул на пол. В зале кто‑ то завизжал.

Раздался свист, пронзительный и неуместный. Старушка обернулась, подняла ладонь, окутанную клубами пара.

– Так вот, дорогие мои…

И тут Китти швырнула ей в лицо серебряную кружку.

Вспышка ярко‑ зелёного света, шипение горящей плоти. Старушка зарычала, точно пёс, вцепилась себе в лицо длинными когтями. Китти обернулась:

– Джордж!..

Трактирщик уже вынул из кармана небольшую коробочку, продолговатую и изящную. Он перебросил её Китти через головы орущих людей, стоявших между ними. Девушка поймала коробочку одной рукой и тут же развернулась, чтобы метнуть её в корчащуюся фигуру…

Старушка отняла руки от лица. Лица считай что не было. Между аккуратно причёсанными седыми волосами и жемчужным ожерельем на шее блестела бесформенная масса. Масса не имела ни формы, ни черт. Ошеломлённая, Китти на миг замешкалась. Безликая старушка подняла руку, и из неё вырвалась ещё одна сапфировая молния. Она ударила Китти в лицо, затянула её в водоворот мерцающей мощи. Девушка вскрикнула. Зубы у неё во рту зашатались, каждая косточка, казалось, вылетела из суставов; ярчайший свет ослепил её. Она почувствовала, как обугливается на ней одежда.

Атака завершилась. Голубые силовые линии потускнели, и Китти, висевшая примерно в метре от пола, мешком обрушилась вниз.

Старая леди постояла, разминая пальцы, удовлетворённо хмыкнула и оглядела зал. Люди разбегались кто куда, опрокидывая стулья, снося столы, сталкиваясь друг с другом, вереща от смертельного ужаса. Молодой блондин спрятался за бочонком. Старушка увидела, как на противоположном конце зала Джордж Фокс пробирается к сундучку, стоящему за стойкой. Ещё одна вспышка – но трактирщик метнулся в сторону. Часть стойки разлетелась в щепки и осколки стекла. Джордж Фокс откатился куда‑ то под стол и исчез из виду.

Не обращая внимания на царящие вокруг стоны и суматоху, пожилая леди снова повернулась, чтобы уйти. Она одёрнула юбку, поправила прядь седых волос, свисавшую на исчезнувший лоб, переступила через тело Сэма и потянулась к дверной ручке.

Снова раздался свист, неуместный и пронзительный, перекрывший шум в зале. Старушка, уже взявшаяся за ручку, застыла, склонила голову и обернулась.

У Китти ещё все плыло перед глазами, одежда была порвана и испачкана гарью, а обгоревшие волосы стояли дыбом, точно грива. Но несмотря на всё это, она ухитрилась подняться на ноги и метнула коробочку. И в тот миг, когда коробочка упала к ногам старушки, Китти произнесла одно‑ единственное слово.

Вспышка света, пронзительно‑ обжигающая – и от пола до потолка встал огненный столп, метра два в поперечнике. Стенки столпа были абсолютно гладкие, как у колонны. Он окружил старушку со всех сторон – было видно, как она застыла внутри, точно муха в янтаре, со своими седыми волосами, жемчужным ожерельем, синим платьем и всем прочим. Столп затвердел, резко помутнел, и старой леди стало не видно.

Ещё чуть погодя свет потускнел, столп сделался бледным и туманным. И наконец исчез, оставив на полу идеально ровный выжженный круг. Старушка с расплавленным лицом исчезла вместе с ним.

Поначалу в зале «Лягушки» было очень тихо. Видны были одни перевёрнутые столы, поломанные стулья, щепки, осколки, неподвижные тела и рассыпавшиеся костяшки домино. Только Китти стояла, нелепо растопырив руки, тяжело дыша и не отрывая глаз от круга перед дверью.

Затем гости принялись проявлять свой страх и ужас: они задвигались, зашевелились, один за другим медленно поднялись с пола, застонали, заголосили, загомонили. Китти молчала. Она оглянулась на разломанную стойку. Из‑ за дальнего конца стойки вынырнула голова Джорджа. Он молча смотрел на Китти.

Девушка вопросительно подняла бровь.

– И что теперь?

– Пусть сперва отдышатся. Потом могут уходить. Шар не должен был ничего заметить.

Китти медленно, неуклюже перебралась через ближайшую груду обломков и обошла тело бармена. Отпихнув рыдающего джентльмена, который ломился к выходу, она заперла дверь, постояла там в течение пяти минут, пока перепуганные посетители приходили в себя, потом по одному выпустила их наружу.

Последним уходил Николас Дру, который наконец выбрался из‑ за бочонка. Их глаза встретились. Он оста






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.