Эдвард POV. Папа широко раскрыл глаза, и я не мог даже смотреть на него

Папа широко раскрыл глаза, и я не мог даже смотреть на него. Подтвердить все ужасные вещи, о которых он всегда подозревал, было ужасно. Но предать доверие Воробья было ещё хуже.

— Кто это сделал? – спросил он.

Я покачал головой и повернулся к двери.

— Ебать, я не буду отвечать на это.

— Но ты знаешь...?

— Да, я знаю. Она рассказала мне всё.

Какое-то мгновение он смотрел на меня, изучая, вероятно, обдумывая, нужно ли ему настаивать или нет. К счастью, он этого не сделал. Он просто вышел из кабинета, и я последовал за ним. Когда мы вышли из больницы, я даже не взглянул на свой велосипед, вместо этого я пошёл с ним к его машине. Я должен был собраться, и быть проклятым мужчиной; пять минут езды не убьют меня.

Ехать на машине обратно домой в лучшем случае было неловко и напряжённо. Я знал, что у него был миллион вопросов, которые он хотел бы задать мне, но я не мог ответить ни на один из них. Я хотел рассказать ему всю эту историю. Я хотел бы избавиться от этого, но блядь, я не мог этого рассказать, потому что это была не моя проклятая история. Я уже предал её, и мне не стоило также сыпать соль на её раны. Бог знает, ей и без меня хватало боли.

Когда мы вернулись домой, я остановил отца прежде, чем он успел открыть входную дверь.

— Я просто хочу кое-что прояснить, хорошо? – сказал я тихим голосом. Он бросил на меня настороженный взгляд, но кивнул, позволяя продолжать. – Когда ты войдёшь в мою проклятую комнату, ты не будешь врачом, который оказался моим папой... ты будешь моим папой, который оказался врачом. Хорошо?

Он сжал губы в жёсткую линию и нахмурился. Я знал, что прошу слишком много у него, но я также знал, что он просил слишком много у меня. Для него, отступить от своей роли врача было огромное дело, и сделать этот шаг в таких условиях, было ещё тяжелей. Даже я знал это.

Он лечил Воробья сразу после того, как она попала в больницу после нашей аварии; он читал её больничную карту. Он знал, что она пострадала четыре месяца назад. Он знал, что эти травмы она не наносила сама себе, независимо от того, что говорила её карта. Он знал, что что-то не так, и наверно не хотел ничего большего, чем решить эту головоломку. Вот почему я просил его быть отцом, а не доктором, хоть это должно быть и непростой задачей для него. Поэтому я бы не позволил ему приблизиться к ней, если бы он сказал, что не мог этого сделать. Если он будет поступать как доктор, то не будет значения, что мы ему скажем. Он будет поступать " правильно", и это не закончится для нас хорошо.

Он был нужен мне, чтобы понять ситуацию прежде, чем он сделал что-либо глупое. Я не мог бы сделать этого, если он будет в режиме доктора. Если он будет в режиме доктора, то я знал, что всё это дерьмо закончится ужасно, и я подведу её.

Я не мог подвести её.

В противном случае у неё не будет грёбаного выбора.

— Хорошо, – наконец, согласился он. Я кивнул, затем позволил ему открыть дверь и шагнуть внутрь. Я подошёл к лестнице и начал подниматься перед ним, и когда мы дошли до моей комнаты, я снова повернулся к нему.

— Оставайся здесь, я должен первым поговорить с ней.

Я был удивлён, но он не начал спорить со мной. Он просто кивнул и сделал шаг назад. Я озадаченно посмотрел на него, затем вытащил из кармана ключ и открыл дверь. Я вошёл внутрь и закрыл за собой дверь. Я не мог сдержать улыбку, когда увидел Воробья, крепко спящую на моей постели. Я осторожно подошёл к ней, присел рядом на кровать и взял её руку в свою. Я не хотел её сейчас будить, потому что не хотел говорить, что я только что сделал. Всё было прекрасно в это утро. Ебать, я пока не хотел разрушать это. Пока нет, но я должен был.

Она действительно возненавидит меня.

Я погладил её по щеке, уголки её губ немного приподнялись, и она открыла глаза. Заметив меня, она улыбнулась искренней улыбкой, и я не мог не улыбнуться в ответ. Я должен был смаковать эту улыбку, потому что это, скорей всего, последнее, что я от неё получил.

— Эй, Воробей, как ты себя чувствуешь? – тихо спросил я.

— Как будто меня переехал бульдозер, и я попала на небеса. Я всё ещё летаю, – сказала она с ленивой улыбкой и мне захотелось удариться головой об стену; я совсем забыл, что она была под кайфом. Как, чёрт возьми, я собираюсь объяснить это своему отцу? Он устроит истерику.

Дерьмо продолжает усложняться.

— Я... я кое-что сделал, – сказал я, всё ещё тихим голосом, – и ты будешь ненавидеть меня за это.

— Я очень сомневаюсь, – сказала она серьёзно. – Ты на моей стороне, я тебе доверяю.

Да, просто она ещё ничего не знает.

— Я рассказал своему отцу, и...

— Ты что?! – завопила она перепугано. Она так быстро села, что я чуть не упал от удивления. Её лицо исказилось от боли, но это было ничто по сравнению с тем гневом и страхом, вспыхнувшим в её глазах. – Как ты мог это сделать? Ты обещал мне, Эдвард! Ты обещал, что никому не расскажешь!

— Я знаю, знаю, успокойся, – сказал я со вздохом. – Я обещал, что буду держать тебя в безопасности, не так ли? И это именно то, что я делаю. Ты не можешь прятаться здесь вечно, Белла. Ты уже числишься пропавшей без вести.

Она глубоко вздохнула, и я почти видел, как вместе с воздухом гнев оставил её тело. Вместо гнева пришла глубокая печаль. Она посмотрела на меня.

— Так теперь я Белла, да? – спросила она дрожащим голосом.

Я криво улыбнулся и сел рядом с ней. Я обхватил её щёку, и она опёрлась о мою руку. В её глазах стояли слёзы и только и ждали подходящего момента, чтобы пролиться.

— Нет, для меня ты всегда будешь Воробьём.

— Ты обещаешь?

Моя улыбка стала шире, и я положил другую руку на её вторую щёку. Она казалась такой хрупкой в моих руках, и всё, что я должен был сделать, чтобы разрушить её прекрасную душу, просто коснуться её, но ебать, мне просто необходимо было это прикосновение.

Она встретилась со мной взглядом, и я подался вперед.

— Я обещаю тебе, Воробей, ты всегда будешь моей птицей, – прошептал я.

Она облизнула нижнюю губу, затем прикусила её и, увидев это, я не мог не приблизиться к ней еще ближе. Её нижняя губа выглядела просто восхитительно.

Интересно, какая она на вкус...

Подсознательно я ещё больше двинулся вперёд. Я даже не понимал, насколько мы были близко друг от друга, пока нас не прервал стук в дверь.

— Эдвард? Можно мне войти? – я застонал от папиного голоса, и Воробей грустно мне улыбнулась. Я подумал, заметила ли она, как близко я был к тому, чтобы поцеловать её.

Я резко отпрянул и опустил руки на колени.

— Да, хорошо, входи, – буркнул я. Дверь медленно открылась, и папа вошёл внутрь.

Хоть я больше и не касался Воробья, я всё ещё чувствовал её напряжение. Её напряжение было моим напряжением. Я автоматически взял её за руку и сжал её. Папа выглядел смущённым, когда увидел её на моей кровати, в моей одежде, и держащей меня за руку. Он выглядел ещё более недоумевающим, чем Джаспер, когда узнал.

— Привет, Изабелла, – сказал он неуверенно. – Как ты... – он умолк, немного сморщил нос, осмотрелся вокруг, затем посмотрел на меня, и я увидел знакомое раздражение в его глазах. – Травка, Эдвард, в самом деле?

Я фыркнул и закатил глаза.

— Травка чертовски расслабляет, понятно? Она всю ночь мучилась от грёбаной боли, и я хотел хоть как-нибудь ей помочь. Я не хотел брать что-нибудь из твоей чёртовой аптечки, поэтому дал ей единственное, что мог. Разве она жалуется? – отрезал я.

Папа вздохнул, сделал несколько шагов по направлению к кровати, и по какой-то причине меня вывело из себя, что он был так близко от неё.

— Не мог бы ты отойти в сторону, чтобы я смог взглянуть на её ногу? – спросил он меня. Я неохотно отошёл от кровати, и папа занял моё место.

Воробей неохотно откинула в сторону одеяло и задрала штанину. Папа начал осторожно касаться вокруг её колена и нижней части бедра, и это почему-то раздражало меня. Что дало ему право прикасаться к её ноге? Похоже, он был совсем близок к тому, что делал я совсем недавно.

Он доктор, помнишь? Он не мечтает о том, чтобы пальцем трахнуть молодую девушку, ты, идиот.

Я хмыкнул про себя, и, наблюдая, начал пристально всматриваться в лицо своего отца, как будто пытаясь найти хоть какой-нибудь признак того, что он наслаждался тем, что делал. К счастью для него, он не наслаждался. У него было серьёзное лицо и каждый раз, когда он в определённом месте сжимал её ногу, он поднимал взгляд и изучал её лицо.

— Мы должны отвезти тебя в больницу, - сказал он ей. Она стрельнула в меня взглядом и только потом посмотрела на него.

— Почему? - спросила она, несмотря на то, что все мы знали почему.

— Мы должны поменять гипс, и нужно обязательно сделать рентген. Твоё колено оттекло, это может означать, что у тебя была дополнительная травма, – объяснил он. – Я могу спросить... что случилось? – Воробей снова посмотрела на меня, прежде чем посмотреть на своё колено.

— Я не знаю, – тихо сказала она.

— Чего ты не знаешь? – мягко спросил он. Прикусив губу, она старалась не смотреть на него. Она не собиралась отвечать. Она слегка покачала головой, и он вздохнул. – Пожалуйста, Изабелла, расскажи мне... – но она снова покачала головой, на этот раз немного более заметно. – Пожалуйста...

— Ебать, не дави на неё! – огрызнулся я, делая шаг вперёд, чтобы оттащить его от кровати. Он понял, что я собираюсь делать, и встал.

— Я не давлю на неё, – спокойно сказал он, выставив перед собой руки, словно сдаваясь. – Я просто пытаюсь понять.

— Да, как врач или как папа? – отрезал я.

— Успокойся, Эдвард. Ты сам привёл его сюда. Ты ничем не поможешь, если будешь кричать, – сказала Воробей, глубоко вздохнув. Я посмотрел в её усталые глаза, и неохотно попытался сделать так, как она мне сказала. Я знал, что если буду злиться, это никому не поможет, но, чёрт возьми, чего она ожидала от меня? Она смотрела на меня, пока я не перестал трястись от отчаяния, и потом улыбнулась. – Видишь, разве это было так трудно?

— Да пошла ты, – пробормотал я, пытаясь сдержать свою собственную улыбку. Она, должно быть, знала, что делала со мной её грёбаная улыбка, и именно поэтому, конечно, использовала её. Напоминая, что мы не одни, папа прочистил горло. Я вздохнул и обернулся.

— Эдвард, Изабелла... нам нужно поехать в больницу, – сказал папа.

Воробей потянулась к моей руке, и я взял её.

— Что... что будет… мои родители? Будете ли вы... они будут знать? – спросила она, выделяя каждое слово, настолько напугана была. Она не могла даже сформулировать связное предложение.

Папа медленно кивнул.

— Да, мы вызовем их, как только туда доберёмся. Ты числишься пропавшей без вести, и мы обязаны сказать им, – он нахмурился, затем тряхнул головой, как будто пытался избавиться от каких-то мыслей. – У тебя есть костыли? – спросил он вместо этого, но она покачала головой, а я пожал плечами.

— На самом деле у нас не было времени, чтобы взять их, – пробормотал я, встретив взгляд Воробья, и услышав, как заурчало у неё в животе. – Ты всё ещё голодна, не так ли?

— Йогурта и яблока надолго не хватило, – ответила она.

Спрашивая своего отца, я не мог отвести от неё свой взгляд.

— Ты не возражаешь, если мы останемся ненадолго, чтобы она смогла немного поесть?

Я услышал, как он вздохнул.

— Да, это вполне нормально. Позволь мне отнести её, – он сделал шаг ближе, но я фыркнул и посмотрел на него.

— Ебать, ты не будешь касаться её, – сказал я тоном, не терпящим возражений.

— Она не может ходить без костылей, Эдвард. Это слишком большая нагрузка для её ноги, – сказал он с усталым вздохом, как будто я был настолько глуп. Я закатил глаза и встал.

— Кто сказал, что она пойдёт? – спросил я, положив одну руку ей под колени, а другую за спиной. Она обняла меня за шею, и я поднял её. Глядя на отца, я приподнял бровь, и он стал выглядеть ещё более смущённым, чем прежде. – Я просто сказал, что ты, блядь, не будешь касаться её.

Покачав головой, отец вышел из комнаты впереди нас, а Воробей, когда я нёс её, крепко вцепилась в меня.

— И что же теперь будет? – тихо спросила она так, чтобы он её не услышал. – Зачем же ты сказал?

— Я всё испортил, – ответил я со вздохом. – Ебать, я не хотел, клянусь Богом, я не хотел этого делать. Просто... я сидел в его чёртовом кабинете, там, где впервые узнал о твоих сомнительных шрамах... и не смог об этом забыть. Когда я вошел он просматривал твою медицинскую карту, несмотря на то, что он уже не твой врач. Думаю, он хотел сделать кое-какое расследование по своей собственной инициативе.

— Зачем ему это нужно? – спросила она. – Почему он просто не может принять то, что там написано? Почему он вдруг так любопытен и подозрителен?

Я остановился и посмотрел на своего отца, спускающегося вниз по лестнице.

— Я не знаю, Воробей. Может, он просто хочет поступать правильно или ещё какое дерьмо. Может он пытается исправить то, что я сделал с тобой... как Эмметт. Может, он всерьёз думает, что что-то не так. Может, вмешиваясь, он хочет почувствовать себя лучше... попытка самоубийства или насилия... Всё довольно запутанно, и он, вероятно, думает, что в любом случае сможет тебе помочь.

Она нахмурилась, и я посмотрел на неё.

— Как ты к этому относишься? – тихо спросила она, нежно поглаживая мою челюсть своим большим пальцем. Я невесело усмехнулся и покачал головой.

— Если бы ты спросила меня пару недель назад, я бы сказал, что это ужасно бесит меня, что ты не его дочь, и это не должно его волновать, – начал я и она закатила глаза.

— Пару недель назад я уже спрашивала тебя, и именно это ты мне и ответил. Вот почему я спрашиваю сейчас.

— Сейчас? Я не против, – честно ответил я. – Пока ты в безопасности, мне на самом деле похуй, кто будет в этом участвовать. Мне наплевать, даже если моему отцу придётся удочерить тебя и сделать своей дочерью, чтобы решить все проблемы... главное, чтобы ты была в грёбаной безопасности, вот и всё, что имеет значение.

— Но как мы можем быть настолько уверенны, что можем доверять в этом твоему отцу? – затем спросила она. – Ты сказал, что больше не доверяешь ему, так как мы можем доверять ему в этом? Как ты можешь ожидать, что я буду ему доверять?

— Потому что у нас нет другого выбора, Воробей, – сказал я с глубоким вздохом. – Он всё, что у нас есть. Он врач, у него связи... он, вероятно уже сталкивался с этим раньше, и сможет дать показания в суде, или ещё какое дерьмо, так как наверняка у него лечились дети, подвергшиеся насилию... он всё, что у нас есть.

— Мне не хватает этого, – тихо сказала она. – Я скучаю по своей семье... ну, может не по своей, но по семье... просто семье.

Я прижал её ближе к себе, и продолжил спускаться по лестнице. Я немного наклонил голову вперёд, так, что мои губы были рядом с её ухом.

— В семье все защищают друг друга, – прошептал я. – Так что я буду твоей семьёй. Клянусь, я не позволю, чтобы эти сумасшедшие люди снова были рядом с тобой.

— Ты обещаешь? – её голос был настолько тих, что я едва услышал её.

Я спустился до конца лестницы и увидел, что папа ждёт нас у двери на кухню. На мгновение я встретил его взгляд, затем, посмотрев на Воробья, уставился на её губы, и это мгновение длилось слишком долго. Затем, посмотрел ей в глаза и кивнул.

— Я обещаю. Я больше не причиню тебе боль, – твёрдо ответил я тихим голосом. Она грустно улыбнулась и кивнула, приняв моё обещание её гарантированной безопасности.

Мы вошли на кухню, и папа повернулся к холодильнику.

— Что бы ты хотела съесть? – спросил он её, и она пожала плечами. – Куриный сэндвич подойдёт? – она кивнула, и он взял из холодильника всё, что было нужно. Я тем временем подошёл к барной стойке и усадил её на один из высоких табуретов. Я сел рядом с ней, поставив свой стул так близко, что смог положить руку на спинку её стула. Я не знаю, с чем это было связано, я просто нуждался в том, чтобы она была рядом.

Папа положил продукты на стол и начал готовить. Всякий раз, когда он смотрел на нас, особенно когда заметил мою руку на спинке стула, он в замешательстве хмурился.

— Что теперь будет со мной, доктор Каллен? – спросила Воробей, нарушив тишину своим грустным голосом.

Я посмотрел на папу. Он вздохнул и поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Это зависит от того, что с тобой случилось, – ответил он.

— Скажем... хм... кто-то подвергся насилию со стороны одного из родителей... что бы тогда было? – спросил я, чувствуя, как Воробей пнула мою лодыжку своей здоровой ногой. Я одарил её недовольным взглядом, который она вернула мне с удвоенной силой. Прежде чем ответить, папа смотрел на нас долгое время.

— Конечно, будет расследование и если есть явные признаки насилия, то Изабелла... я хочу сказать, тебя изолируют от твоей семьи, – объяснил он, продолжая готовить сэндвич. – Но в случае с Изабеллой...

— Белла, – поправила она его. Я странно на неё посмотрел, а он мягко улыбнулся.

— Но в случае с Беллой, это будет не так просто.

— Ебать, почему нет? Она подверглась насилию, и у неё есть грёбаные шрамы, чтобы доказать это! – начал я громко спорить.

Воробей схватила мою руку, лежащую у меня на коленях, и крепко сжала. Чтобы успокоить меня, ей не нужно было говорить какие-то слова, простое касание сделало за неё это работу.

— Когда три месяца назад она поступила в больницу, о ней было сообщено как о человеке, который пытался покончить жизнь самоубийством, – объяснил папа.

— Да? Ебать, ну и что? – снова спорил я, пытаясь держать себя в руках и не повышать голос.

— Её травмы были зарегистрированы как попытка к самоубийству, Эдвард. Её будут воспринимать как человека, который пытался покончить жизнь самоубийством, и служба защиты детей не проигнорирует это. Совсем не редкость, когда депрессивные подростки набрасываются на своих родителей и родственников, и обвиняют их в жестоком обращении или сексуальном насилии... и служба защиты детей признает это.

— Но ты сам писал, что не думаешь, что она сама так порезала себя, ведь правда? Так почему же ты не можешь им просто этого сказать? Блядь, они должны поверить тебе, разве не так? Ты ведь грёбаный доктор!

— Поскольку ты мой сын, Эдвард. Они не поверят, что моё мнение по этому вопросу объективно. Они могут подумать, что я каким-то образом пытаюсь защитить вас из-за твоего участия в этой истории с Беллой. Я не могу быть уверенным, что они посчитают меня объективным, – объяснил он с усталым вздохом.

— Куда же заберут... меня? – тихо спросила она.

— Как я уже сказал, будет проводиться расследование, так как, если было заявлено о насилии, они просто должны будут сделать это, независимо от того, ложное это заявление или нет. Тебя и твои раны снова осмотрит доктор, – сказал он и нахмурился. – Однако, я не вижу в этом проблемы... – он замолчал и подошёл к ней. Осторожно положив руки ей на подбородок, он приподнял её голову так, что смог увидеть её горло. Он нахмурился ещё больше. – Ни один врач в мире не будет утверждать, что эти синяки были нанесены самому себе или получены случайно. Цвет подсказывает, что это произошло недавно, скорее всего, в течение последних двух дней...

— Вчера, если ты хочешь быть точным, – холодно ответил я.

Папа отпустил её и сделал шаг назад. Он положил руку на стойку и наклонился к своей руке. Он казался расстроенным.

— Я действительно пытаюсь понять, и я действительно пытаюсь быть терпеливым. Но вы должны ответить мне на некоторые вопросы. Эдвард, по какой-то причине, ты попросил моей помощи, и если вам нужна моя помощь, вы должны доверять мне, и подробно рассказать о том, что происходит, – сказал он.

— Это не моя история, чтобы я мог её рассказать, – сказал я и посмотрел на Воробья, которая глубоко вздохнула. – Ты знаешь, он прав... чем больше он будет знать, тем лучше он сможет помочь, – тихо сказал я, сжимая её руку.

Папа придвинул стул и сел рядом с ней.

— Белла, я не знаю, что случилось с тобой, но я знаю, ты считаешь, что из-за этого стоит умереть. Но не обязательно это должно быть так, – тихо пояснил он. – Как много людей знают истинную историю о происхождении твоих шрамов?

Воробей быстро посмотрела на меня, затем опустила взгляд вниз, на стол.

— Только один, только Эдвард... Не считая тех, кто был там, когда это произошло, – тихо призналась она.

— Расскажи ему, Воробей, – сказал я, мягко её подталкивая. – Он поможет.

Она глубоко вздохнула, и когда сделала выдох, я мог увидеть, что её глаза освободились от каких-либо эмоций. Она словно отключила себя. Она собиралась рассказать ему, и я был чертовски горд ею.

— Когда она разбудила меня, я спала. Это была середина ночи...

***

Папа сидел тихо, и смотрел на свои руки на столе, а Воробей взяла бутерброд, который он приготовил для нее, и рассказывала ему свою историю. Я думал, что услышать это во второй раз будет легче, но ебать, не тут то было. Её история всё так же действовала на меня, и мне пришлось выйти из кухни, когда она добралась до той части, где безумная мать начала резать её. Ебать, я не мог слышать её рассказ, потому что он оставлял в моей голове ужасные образы, а я предпочёл бы жить без них.

Худшей частью был её голос; он был такой бесстрастный, и слышать его было ещё более болезненно, чем осознавать то, что она говорила. Когда она закончила, то полностью погрузилась в собственные воспоминания, но эмоции в её глазах по-прежнему отсутствовали. Какое-то время она так и сидела.

— И ты рассказала это только Эдварду? – желая уточнить, тихо спросил он. Она кивнула. – Это было четыре месяца назад, и единственный человек, которому ты рассказала, это мой сын? – она снова кивнула. Он откинулся на спинку стула; когда он смотрел на нас, в его глазах застыла боль. Минуту он молчал, видимо пытаясь найти нужные слова. Я пытался успокоить Воробья, поглаживая её по спине, но она просто отмахнулась. Да, это больно.

— Мне нужно в ванную, – повернув ко мне голову, прошептала Воробей, но по-прежнему опустив глаза вниз.

— Нет проблем, – ответил я с мягкой улыбкой, радуясь возможности помочь ей тем, с чем я мог справиться. Я поднял ее, и она отчаянно в меня вцепилась. Мы даже не успели выйти из кухни, прежде чем её тело начало дрожать от рыданий. Я подошёл к дивану в гостиной, сел на подлокотник и прижал её ближе к себе.

Я ничего не говорил, пытаясь успокоить её, потому что мои слова ничего бы не значили. Слова были не нужны. Слова. Слова ничего не изменят. Слова не заберут всю её боль. Слова не изменят того факта, что её мать чуть не убила её. Слова не изменят того, что я предал её. Слова ничего не сделают.

Вот почему я их не использовал.

Я даже не хотел знать, как должно быть ей было больно переживать эту историю снова, и на этот раз не получив времени на то, чтобы подготовиться. Я просто бросил это дерьмо на неё, практически вынудив всё ему рассказать, и даже не дав ей привыкнуть к этой мысли. По крайней мере, со мной у неё было какое-то время. Она знала, что я хотел знать, и сказала, что расскажет мне, когда будет готова. И именно так она и сделала.

На этот раз она не была готова. Совсем. Она пришла сюда прошлой ночью, думая, что всё кончено, думая, что ей больше никогда не придётся иметь дело с этим дерьмом, и что я буду защищать её от всего этого. Но вместо этого я сделал последнее, что она хотела – я предал её и бросил на съедение волкам.

— Почему ты не мог оставить всё как есть? – спросила она, но я с трудом разобрал слова, так сильно она плакала. Я вздохнул, зажмурился и упёрся лбом ей в волосы.

— Когда я был ребёнком, моя бабушка рассказывала мне истории... и одна из этих историй была о птице. Она летела на зиму на юг, но было так чертовски холодно, что она замёрзла и упала на землю, где-то на большом поле. Пока она там лежала, к ней подошла огромная корова и прямо на неё навалила кучу. Но пока замёрзшая птичка лежала там, в куче дерьма, она почувствовала себя тепло и уютно. Дерьмо согрело её. Когда она поняла, что может снова двигаться в этой куче дерьма, от радости она начала петь. Мимо проходила кошка, услышала птичку и подошла к куче дерьма, чтобы разобраться... кошка увидела птичку и откопала её. Затем она её съела.

Во время моего рассказа дрожь Воробья утихла, она подняла голову и посмотрела на меня. Я мягко ей улыбнулся, но в её глазах читалось лишь недоумение.

— Почему ты рассказываешь мне историю про птицу, на которую нагадили? – спросила она в растерянности, её голос по-прежнему дрожал от рыданий.

— Потому что не каждый, кто сваливает на тебя дерьмо является твоим врагом, и не каждый, кто тебя достаёт оттуда, является твоим другом.

— А когда ты в дерьме, то лучше держать рот на замке, – ответил за меня отец. Я поднял взгляд и увидел его, прислонившегося к косяку кухонной двери. – Но, боюсь, что мораль этой истории, на самом деле, нам сейчас не поможет.

— Вовсе нет, – утверждал я с негодованием. Папа покачал головой, и посмотрел на меня смешно и грустно одновременно. – Конечно, поможет! – снова спорил я.

— Нет, это не так, Эдвард, – тихо сказала Воробей. – Потому что это значит, что ты не мой друг, потому что ты единственный кто вытаскивает меня из этого дерьма, правильно? И поскольку я глубоко в дерьме, мне нужно просто молчать. Никому не рассказывать.

Пытаясь понять её логику, я посмотрел на неё и очень скоро понял, что она была права. Я только что выставил себя плохим парнем. Я застонал и снова уткнулся лбом в её голову. Она слабо улыбнулась и погладила меня по щеке.

— Всё в порядке, – прошептала она. – Считай меня птицей, на которую нагадили... просто старайся не есть меня, и всё будет хорошо.

— Ты уверена, Воробей? – спросил я тихо. – Ебать, я не хотел тебя подталкивать вот так.

— А разве у меня есть выбор? Без тебя у меня никого нет, – сказала она, и вечная грусть вернулась в её голос. – Пожалуйста, можешь отнести меня в ванную?

— Да, конечно, – ответил я, встал и отнёс её в ванную на первом этаже. Я осторожно поставил её на пол и одарил кривоватой улыбкой. – Просто позови меня, когда закончишь.

Я закрыл дверь и вернулся в гостиную, где по-прежнему стоял отец.

— В течение четырёх месяцев Белла пряталась за правду, ей нелегко кому-то довериться, – начал он, и я сузил на него глаза, а он продолжил. – Она пряталась, потому что для неё так было проще, чем бороться, поэтому, когда мы заставляем её действовать, она замыкается в себе. И ты не сможешь помочь кому-то, кто скрывается от своего прошлого. Она прошла через ужасные травмы, и она не знает, как бороться с тем, что она испытала. Нет сомнений, она на самом деле нуждается в нашей помощи, но в то же время она боится, что ей причинят боль... сохраняя спокойствие, в то время как сама находилась в дерьме, как твоя метафорическая птица, ей не было больно, но также и не становилось лучше. Она всё ещё по уши в дерьме, но она так сказать, привыкла к запаху. По ней, так лучше жить с болью, к которой она привыкла, чем рисковать и понимать, что может быть и хуже.

— Думаешь, ты всё о ней знаешь? Только потому, что я заставил её рассказать тебе эту грёбаную историю? Да пошёл ты! Ты ничего о ней не знаешь! – со злостью сплюнул я. – И почему ты пришёл к такому выводу?

— Это типичный случай...

— НО ОНА НЕ ТИПИЧНЫЙ СЛУЧАЙ! – завопил я. – Ебать, она человек, который был в аду, затем вернулся и снова попал в ад. Она не кто-то, по кому ты можешь делать свои дурацкие выводы из-за каких-то глупых примеров в какой-то дурацкой книге! И если именно так ты собираешься решить эту проблему, то мне чертовски жаль, что я подтолкнул её и заставил всё тебе рассказать. Блядь, она не типичный случай, так что не смей так относиться к ней!

Папа даже не вздрогнул, когда я кричал на него, он просто продолжал смотреть на меня своим спокойным и собранным взглядом.

— Ты закончил? – спросил он, и я закатил глаза. – Я знаю, что она не типичный случай, Эдвард. Если бы ты позволил мне закончить, то я бы сказал тебе, что у неё была типичная реакция на травму. Больше ничего.

— Да пошёл ты, – плюнул я.

Он вздохнул и скрестил руки на груди.

— Почему ты называешь её Воробьём? – спросил он, проигнорировав мой комментарий.

— Не твоё собачье дело, – пробормотал я, выходя из гостиной, направляясь к Воробью, чтобы посмотреть как там у неё дела.

— Эдвард, – сказал папа. Что-то в его голосе заставило меня остановиться, повернуть голову и посмотреть на него. Глядя на него, я вскинул бровь, молча давая ему знак продолжать. – Пожалуйста, не разбивай бедной девушке сердце. Она достаточно пережила, тебе не кажется?

Я сузил на него глаза, и почувствовал себя чертовски обиженным на то, что он имел в виду.

— Она – мой друг! – со злостью уточнил я.

Он понимающе улыбнулся и покачал головой.

— Но это всё что она для тебя? – спросил он.

Я даже не стал проводить какие-то параллели с ответом; вместо этого, я, не оглядываясь, вышел из комнаты.

***

Я сидел в кабинете отца в больнице, моя нога беспокойно постукивала по полу. Отец велел мне подождать там, пока он совсем разберётся. Я не хотел оставлять её. Я хотел быть рядом с ней всегда, но он больше не мог сдерживаться. Он сказал, что либо я подожду в его кабинете, либо я могу идти домой. Таким образом, было чертовски легко принять решение.

Прошло больше часа с тех пор, как мы оказались здесь и я в последний раз видел её. Мягко говоря, я начинал становиться параноиком. Я был на грани срыва. Я понимал, что к этому времени здесь уже должны быть её родители. Может, они уже отвезли её домой? А как же служба безопасности детей?

В коридоре я услышал знакомый звук, и мои ноги сразу прекратили подпрыгивать. Хоть это и была проклятая больница, и видимо, здесь было много людей, ходивших на костылях, я всё равно знал, что это была она.

Я знал, что это был её звук.

Как только она толкнула дверь, которая была приоткрыта, я тут же поднял свой взгляд. Не отводя от неё глаз, я медленно встал. Как будто, если я отведу взгляд, она исчезнет. Она толкнула за собой дверь своим костылем, и та захлопнулась.

На её ноге теперь был новый яркий белый гипс.

Новый, чистый холст для меня, чтобы рисовать.

На ней были надеты джинсы моей мамы. Перед тем как мы вышли из дома, их предложил ей мой папа, так как мои спортивные штаны были слишком длинны для неё, и она бы просто упала, если бы пыталась в них ходить. Но она так и не сняла мою рубашку, хоть папа предложил ей кучу одежды из маминого гардероба.

— Как ты себя чувствуешь? – спросил я, подходя ближе к ней.

— Нормально. Доктор Морковка дал мне чудо таблетки, так что теперь со мной всё в порядке... ты ещё не видел моих родителей? – спросила она меня, и я покачал головой. – Хорошо, так что, теперь мы можем идти?

— Мы не можем... мы не можем сбежать, Воробей. Мы должны остаться и бороться, – возразил я неохотно. – Если мы сбежим, всё только осложнится. И не только для нас.

— Но ты обещал мне, Эдвард. Ты обещал, что я больше никогда не вернусь туда... ты обещал, что я буду в безопасности. Ты обещал мне! – сказала она срывающимся голосом, и её видимая внешняя сила снова начала рушиться. Я нахмурился и притянул её к себе. Она уткнулась лицом мне в грудь, а я крепко её обнял, положив подбородок на её голову.

— Ты будешь в безопасности, – прошептал я. – Будет расследование. Люди узнают. Ты будешь в безопасности.

— Но ты обещал, что я никогда туда не вернусь, – всхлипнула она в мою рубашку. – Я умру, если мне придётся вернуться туда. Я не могу... Я не могу вернуться туда, Эдвард... Я не могу так больше жить... я просто не могу...

— Я не знал, – прошептал я. – Я думал... я думал, что всё будет по-другому. Что тебя возьмут под охрану или ещё какое дерьмо. Откуда мне было знать, что они собираются... – я зажмурился, не в силах даже закончить проклятый приговор. – Прости.

Она отстранилась от меня. Я медленно открыл глаза, и увидел, что она в упор смотрит на меня, а её глаза наполнены слезами. Одна слезинка упала, и я вытер её пальцем. Сквозь слёзы она грустно улыбнулась, и мной в очередной раз овладело желание успокоить её.

Утешь её.

Поцелуй её.

Ебать, реальный поцелуй. Хватит уже целовать ей пальцы.

Реальный.

В губы.

В её полные губы.

Настоящий.

Внезапное побуждение напугало меня, учитывая то, что я не целовал девушек в губы. Это было слишком интимно. Слишком лично. Ебать, слишком близко.

Но с Воробьём я не возражал против всего этого дерьма. Я хотел поцеловать её и сказать, что всё будет хорошо, даже если сейчас так и не казалось. Я хотел, чтобы она была чертовски близко. Весь день я был близок к этому желанию – без необходимости – и сейчас это просто требовало своего выхода. Я не знал, что, ебать, это было; несколько недель назад я не мог уйти достаточно далеко от неё, но теперь я нуждался в ней так близко, что было похоже, как будто мы слились вместе. Даже обнимать её мне уже было недостаточно, и я не мог этого понять.

Что же изменилось?

— Прости, – повторил я, но это было не более чем выдох. Я наклонился прежде, чем успел подумать.

Ебать, я должен был сделать это.

Держа глаза открытыми, я пристально смотрел ей в глаза, готовый остановиться, как только она проявит хоть какие-нибудь признаки того, что ей неудобно. Но прямо сейчас, всё, что я мог видеть в её глазах это страх, растерянность и печаль.

Я хотел убрать всё это.

Мои губы робко коснулись её, нижняя губа расположилась между моими как недостающий кусочек головоломки.

Она задрожала в моих руках, и я прижал свои губы ещё плотнее; я видел, что она не дышала. Несмотря на то, что я остро осознавал, как она напряжена и напугана, я всё ещё не мог избавиться от ощущения её мягких губ, прижатых к моим. Я хотел, чтобы она открыла рот, чтобы я мог почувствовать её вкус... хоть немного...

Но у меня не получилось наслаждаться этим ощущение слишком долго, потому что она, задыхаясь, отстранилась. Я нахмурился и сразу почувствовал себя плохо – я знал, что она не готова. Чёрт, и я не готов.

Потом я понял, что она отстранилась не из-за меня. Она повернулась и посмотрела на дверь. Я медленно повернул голову и, проследив за её взглядом, увидел, что привлекло её внимание.

Или кто.

— Белла, твои родители здесь, – сказал папа, его голос был бесстрастен. - Они приехали, чтобы забрать тебя домой.

Я повернул Воробья к себе спиной, вплотную к своей груди и обнял её, как бы защищая. Она вцепилась в мою руку, а я, когда смотрел на отца, сузил глаза.

— Нет, – сказал я твёрдо, не оставляя места для каких-то грёбаных аргументов. До этого я думал, что во всём разобрался. Я думал, что было бы хорошо оставить её с родителями, потому что всё равно она не продержится там достаточно долго, её мама снова причинит ей боль. Расследование придёт к выводу, что её родители не могут, как положено, заботиться о ней, и с ней всё будет хорошо.

Но сейчас, стоя с Воробьём в моих руках, я просто не мог её отпустить. Меня не волновало, что потом будет со мной. Я сам себе рыл яму. Но это не значило, что я мог уничтожить её добровольно. Я не собирался отпускать её.

Я обещал защищать её. Я обещал, что она никогда не вернётся туда.

Ебать, я обещал ей.

— Эдвард, не переживай. С ней всё будет в порядке. Никто не причинит ей никакого вреда. Социальный работник уже в пути. Он едет из Порт-Анджелеса, и скоро будет в Форксе, – сказал отец, потом посмотрел на Воробья. – Тебе нечего волноваться, Белла. Они тебя не тронут.

Воробей повернула голову, и я встретил её испуганный взгляд.

— Не заставляй меня идти, – взмолилась она.

Я уже готов был согласиться с ней, но папа сделал шаг вперёд и коснулся моего плеча.

— Если ты не отпустишь её, то только ещё больше всё усложнишь, – сказал он мне тихо. – Отпусти её, Эдвард. Сейчас это правильное решение, – он глубоко вздохнул и отошёл обратно к двери. – Они в приёмной. Нужно идти.

Воробей освободилась от моих объятий, и мои руки бессильно упали по сторонам. Ебать, у меня больше не было сил. Она опёрлась о свои костыли и прикусила губу.

— Ты обещал мне, Эдвард, – тихо сказала она, её голос был бесстрастным и пустым, как будто её совсем не волновало то, что она говорила. Как будто слова ничего не значили для неё. Как будто я ничего не значил для неё.

Я вышел вслед за ней. Я попытался протянуть руку, чтобы коснуться её, но она просто отпрянула от меня.

И это было больно.

Это было чертовски больно, как в аду.

Мы вышли в приемную, и там были они.

Сама вампирша и её муж идиот. Я чуть не зарычал на них.

Воробей, должно быть, как-то почувствовала это, потому что повернула ко мне голову и молча, не глядя на меня, покачала головой, как бы говоря мне, чтобы я не делал этого, потому что это того не стоило, потому что она того не стоила.

Но конечно, это было не так. Она стоила всего этого.

Я положил руку на плечо Воробья, пытаясь без слов извиниться перед ней. Блядь, я не хотел, чтобы всё так получилось.

— Не трогай мою дочь, если знаешь, что для тебя хорошо, – сказала сумасшедшая сука пугающе спокойным голосом. Она произнесла слово " дочь" так, что это звучало как оскорбление для Воробья. Эта безумная сука ошибалась, если думала, что я позволю Воробью уйти без боя. – Отпусти мою дочь! Это по твоей вине она здесь! – она направилась к нам, но я встал перед Воробьём и закрыл её собой.

— Да пошла ты, сука! – плюнул я. Она остановилась, недоверчиво на меня посмотрела, потом повернулась и посмотрела на своего мужа.

— Ты собираешься ему позволить так разговаривать со мной? – спросила она, и шеф вздохнул и нахмурился. Глядя на него я вскинул бровь, гадая, что же, чёрт возьми, у него на уме. Почему он не сопротивляется? Почему уже не забрал у меня Воробья? Почему он просто стоит там, словно грёбаный аппарат для пончиков?

— Успокойся, Рене, это ничего не решит, – ответил он со вздохом, почти скучающим тоном или ещё какое дерьмо. Он схватил свою безумную жену за руку и потащил её назад, и в этот момент я встретил его взгляд. – Теперь позволь моей дочери идти, нам нужно домой... это был долгий день... и ночь. Я уверен, она тоже устала... Давай, Белла. Всё будет хорошо, – он протянул ей свободную руку, а я смотрел на него и видел, что он выглядел чертовски больным.

Ебать, да так оно и было.

Больной и неспособный должным образом позаботиться о своей дочери.

Я повернул голову и посмотрел на Воробья, которая теперь стояла рядом со мной. Встретившись со мной взглядом, она снова покачала головой. Ещё раз сказав мне, что она того не стоила. Её глаза были пусты...

Что же я должен делать?

Я смотрел на неё так долго, что не заметил, как сдвинулась с места её мать, пока Воробей неожиданно отстранилась. Я смотрел, как её мать оттащила её к шефу. Глаза Воробья, когда она смотрела на меня, были бесстрастными и пустыми. Как будто её там больше и не было.

Ебать, она просто сдалась!

Я не знал, какого чёрта я должен был делать. Я не мог просто схватить её. Или мог? Что бы случилось, если бы я это сделал?

Блядь, меня это не волновало.

Я сделал шаг вперёд, но почувствовал, что меня что-то сдерживает. В замешательстве я повернул голову, и увидел, что ухватившись за моё плечо, меня держал отец.

— Нет никаких причин всё это усложнять, – тихо повторил он. – Отпусти её.

Я посмотрел на Воробья, а она, через плечо, посмотрела на меня. Она пыталась идти и балансировать на своих костылях, так как её мать, крепко взяв за руку, тащила её вперёд. Её мать не обращала внимания на её ногу. Ебать, её мать это просто не волновало.

Судя по взгляду Воробья, было ясно, что это касалось и её. Чёрт, ей уже было всё равно. Я подвёл её, а ведь я обещал ей много раз, что никогда этого не сделаю. Но я это сделал, и теперь она больше не собиралась выполнять свою часть сделки.

Я подвёл её, так что теперь она собиралась подвести меня.

— Прости, – сказал я ей одними губами.

Её глаза были пусты, а лицо не выражало никаких эмоций, когда она одними губами ответила мне.

— Прощай.