Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Консервативные объяснения преступления






Один из взглядов на преступление состоит в том, что преступники — это просто плохие люди; единственный способ, которым с ними можно иметь дело, — это наказывать их. Чем крупнее преступление, тем сильнее мы должны сломить его. Эта позиция удерживалась в течение многих веков, удерживается она и сегодня. Беда только в том, что она реально никогда не работала. В Европе на протяжении 1600-х и 1700-х гг. наказания были настолько жестокими, насколько можно вообразить. Людей вешали за кражу куска хлеба; другим выжигали клеймо или отрезали уши. Некоторых правонарушителей, особенно обвиняемых в религиозных или политических преступлениях, пытали до смерти. Все эти наказания становились публичным спектаклем. Вокруг собирались толпы, чтобы понаблюдать добрую казнь, в то время как вокруг сновали торговцы, предлагая закуску, а люди заключали пари на то, как долго еще будет вопить преступник, поджариваемый на костре. Сегодня людей, которые отстаивают жестокие наказания как средство устрашения преступников, должны восхищать такого рода ситуации.

Однако жестокие наказания не срабатывали. Преступления продолжали удерживаться на высоких уровнях на протяжении сотен лет, несмотря на все эти повешения и увечья. Как же это было возможно, когда люди рисковали подвергнуться столь жестоким наказаниям? Весьма вероятно, что это происходило потому, что сами наказания делали людей бессердечными. Публичные казни создавали барьер для возникновения симпатии между наблюдающей толпой и жертвой на эшафоте. Там, наверху, умирало существо, принадлежавшее в некотором роде к другому племени, в то время как зрители внизу наслаждались этим зрелищем самим по себе. Все это официальное насилие должно было (493:) заставить людей почувствовать, что человеческое страдание стоит очень немногого. Они становились черствыми даже по отношению к себе самим, так что наказания не выглядели для них столь же сильной угрозой, какой они кажутся сегодня. Постепенно крайние меры наказания поощрялись все менее и, наконец, они полностью исчезли.

Подобные ситуации все еще можно обнаружить и сегодня в некоторых уголках мира. В Саудовской Аравии и других мусульманских странах воровство наказывается отрубанием руки, а многие другие правонарушения — смертью. Казни приводятся в исполнение публично, на них требуется присутствие всей общины. Но результаты остаются теми же, что и в средневековой Европе. В этих сельских мусульманских общинах очень высокий показатель убийств. Многие из них, вероятно, обязаны своим происхождением бесчеловечному отношению к человеческой жизни, которое само берет свое начало из системы легального наказания. Более того, значительная доля насилий в этих обществах даже не попадает в статистику убийств, поскольку санкционируется общепринятым обычаем. Многие из жертв — это женщины, убиваемые своими мужьями, братьями или отцами за такое преступление, как «адюльтер», которое подпадает под прямое воздействие традиционной морали, когда правонарушением может стать даже невинный разговор с мужчиной, не являющимся членом семьи. Насильственное наказание за преступление в этих общинах соответствует авторитарной социальной структуре с сильными местными связями и ритуальными барьерами между группами. Это патримониальные общества, организованные вокруг глав семейств; с социологической точки зрения использование ими публичного насилия отражает эту социальную структуру.

Таким образом, у нас могут открыться глаза на то, что наказание преступлений настолько насильственным образом, насколько это возможно, — это в действительности такая политика, которую люди отстаивают не потому, что она доказала свою эффективность. Это скорее политическая позиция или, что то же самое, моральная философия, которая объявляет, что наказание правонарушителей должно быть крутым и даже жестоким или злобным. Сами причины, по которым люди придерживаются такой позиции, (494:) заслуживают объяснения со стороны социологии, поскольку они должны придерживаться его по каким-то иным причинам, нежели его практическое воздействие. Сторонники такой позиции, несомненно, считают ее рациональной, но здесь мы опять видим, что их рациональность имеет нерациональное основание. Они не заботятся о том, чтобы рассмотреть свидетельства того, каким образом работают жестокие сдерживающие средства, они уже заведомо «знают», что их политика правильна. Это чувство правоты есть признак партийной позиции в этой разновидности политического консерватизма.

Несколько более научная версия такой политической позиции предпринимала попытку связать преступление с биологией. И сегодня некоторые исследователи предполагают, что преступники обладают плохими генами; их склонность к совершению преступлений является врожденной и, следовательно, сделать с ними ничего нельзя. Общество может лишь отбирать их в раннем возрасте, подвергая соответствующему тестированию, и впоследствии предположительно избавляться от них тем или иным способом. Как именно это должно делаться — это еще не разработано: будет ли полиция вести полные досье на всех людей с плохой генетикой или такие люди будут подвергаться пожизненному заключению, или подвергаться стерилизации, или даже уничтожению. Обсуждение проблемы даже не доходит до этого пункта, потому что эта ее сторона носит сугубо теоретический характер. Никто не знает, как нужно проводить тест на плохую генетику, и никто не располагает сравнительными свидетельствами того, что такие гены являются причиной преступлений. Современная генетическая теория преступности — это еще одна версия консервативной политической идеологии. В этом нетрудно убедиться, поскольку подобные аргументы относительно преступников применяются к получателям пособий и другим социальным типам, предаваемым анафеме консервативным мышлением.

Биологическая теория преступности не нова. Сто лет назад было популярно говорить, что преступники, равно как и нищие и другие социальные неудачники, просто биологически дефективны. Научное доказательство в то время состояло в измерении величины черепов, которая, как предполагалось, была показателем разума. Спустя какое то (495:) время черепные измерения были отброшены, отчасти вследствие того, что большое число бессловесных людей согласуется со всеми размерами голов, отчасти потому, что различные формы головы больше связаны с различными этническими группами, нежели с преступлением как таковым. Постепенно сильные антипатии к нацистам, которые усердно насаждали биологические теории в практику, оттолкнули большинство людей от такого типа объяснений. Тот факт, что сегодня биологические теории снова стали возвращаться, — это, вероятно, в большей степени показатель того, каким образом переворачиваются политические течения, нежели какого-то продвижения в биологических исследованиях.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.