Иллюзия выбора

В 1893 году Бенджамин Либет, профессор Калифорнийского университета, проводил исследование, от участников которого практически ничего не требовалось. Ученый всего-навсего попросил их свободно согнуть руку в запястье, как будто для того, чтобы посмотреть время на часах. Пока они делали это, Либет исследовал активность их мозга. Он обнаружил, что мозг готовит тело к движению за несколько сотых миллисекунд до того, как человек сознательно решает пошевелиться. То есть сознательное желание проявилось несколько позже, чем стоило ожидать[30].

Мы привыкли считать, что сначала обдумываем свои действия (пусть это и происходит крайне быстро и зачастую неосознанно), а только потом переходим к их осуществлению. Но эксперименты Либета и его последователей показывают, что в большинстве случаев мы сначала делаем что-то и только потом осознанно даем команду к действию.

Другое исследование, более захватывающее, было разработано психологом Дэниелом Вегнером. Представьте, что вы приглашены поучаствовать в эксперименте. Вас знакомят с напарником, который на самом деле является ассистентом исследователя (но вы конечно же даже не догадываетесь об этом). Вас обоих сажают перед компьютером и просят положить руку на специально разработанные «мышки». На экране появляется множество изображений, и исследователь просит выбрать любое из них и навести на него курсор. Конечно, сначала вы мысленно выбираете изображение и только потом двигаете «мышкой». Казалось бы, что может быть проще? Но если ваш напарник двинет «мышку» до того, как вы выбрали изображение и пошевелили рукой, у вас создастся полное ощущение, что это вы начали двигать курсор. То есть вы будете в полной уверенности, что это вы сделали выбор, хотя выбирал за вас совершенно другой человек (эта иллюзия работает только в том случае, если интервал между принятием решения и движением второй «мышки» не превышает одной секунды).

Вегнер убежден, что наше чувство свободного волеизъявления — не более чем перспективная иллюзия, обман, повседневно практикуемый нашим мозгом. По его мнению, сознательное решение — всего лишь сказка, которой мы успокаиваем себя, чтобы хоть как-то объяснить, что с нами происходит. Эта точка зрения, естественно, является спорной, но многие ученые согласны с ней. Различные эксперименты подтверждают, что наш мозг неосознанно направляет и предопределяет значительное количество решений, которые мы привыкли считать осознанными. При выборе марки зубной пасты или отказывая кому-нибудь в работе, вы, вполне вероятно, руководствуетесь причинами, о которых даже не подозреваете. Такой причиной может быть обыкновенная ассоциация, возникающая с названием марки пасты или возрастом работника. Но, тем не менее, какое бы решение вы ни приняли, вы объясните его по-другому, например, подумаете, что паста хорошо защищает от кариеса или что работнику не хватает опыта.

Шведские ученые Ларс Холл и Петер Йохансон проводили эксперимент, основанный на карточном трюке. Представим, что для эксперимента приглашена девушка. Исследователь демонстрирует ей две фотографии, на каждой их которых запечатлен привлекательный мужчина. Девушку просят выбрать того, кто ей больше нравится. Потом исследователь кладет обе фотографии изображением вниз и пододвигает к ней ту, которую она только что выбрала. Все бы ничего, но это другая фотография. Действуя как карточный шулер, исследователь предлагает взять фотографию, которую девушка не выбирала[31].

Вы, наверное, думаете, что девушка, взглянув на фотографию, со смехом отвергнет ее и скажет, что ей понравился совсем другой мужчина. Действительно, в некоторых случаях все именно так и происходит. Но зачастую участницы не замечают, что фотография была подменена. Согласитесь, один этот факт делает эксперимент (который проще показать, чем описать) крайне интересным. Но самый интересный момент наступает, когда невнимательных девушек, согласившихся с «неправильной» фотографией, просят объяснить, что повлияло на их «выбор». Участницы бойко начинают объяснять, что их внимание привлекли глаза, прическа или фигура мужчины.

* * *

Такого рода самообман может затрагивать даже наши интимные предпочтения. В частности, он способен повлиять на сексуальное влечение. Доказать это очень просто. Классический эксперимент по изучению данной темы проводился в одном из многолюдных парков Британской Колумбии. Симпатичная молодая ассистентка гуляла по парку с планшетом в руках, делая вид, что проводит социологический опрос. В основном она подходила к одиноким мужчинам и предлагала пройти тест на креативность. Задав несколько вопросов и тщательно записав ответы, девушка протягивала мужчинам бумажку с номером своего телефона и предлагала встретиться через несколько дней, чтобы обсудить результаты теста.

Главное, что интересовало исследователей, — сколько мужчин перезвонят симпатичной ассистентке просто так, чтобы познакомиться поближе. Тут стоит сказать, что в основе эксперимента лежала небольшая хитрость. Ученые хотели проследить реакцию, отталкиваясь от того, в каком месте проходила беседа.

Часть мужчин девушка интервьюировала на шатком пешеходном мостике, перекинутом через небольшой, но довольно глубокий пруд. Отвечая на вопросы, мужчинам приходилось крепко держаться за перила, так как мостик начинал подрагивать от малейшего дуновения ветерка. Остальные проходили тест сидя на уютной лавочке в глубине парка. Поясню: организаторов эксперимента интересовало, в какой из этих двух групп девушка будет пользоваться большей популярностью.

Вы, наверное, ломаете голову, зачем ученым потребовалось настолько радикально менять обстановку, в которой проходил эксперимент. Какая, в сущности, разница, если это одна и та же девушка? Все, однако, не так просто, как кажется. Вот результат: из тех, кто беседовал с девушкой посреди шаткого мостика, шестьдесят пять процентов перезвонили ей уже на следующей день. А вот из тех, кто сидел на лавочке, — только тридцать процентов.

Удивлены? Такой результат можно объяснить нашей склонностью объяснять все происходящее. Но мы можем и заблуждаться, а если точнее — неправильно считывать информацию, поступающую из мозга. Когда мужчины на мостике брали бумажку с номером телефона, их пульс был учащен, кое-кто обильно потел, а кто-то прерывисто дышал. Если вы еще не поняли, они приняли свое волнение, вызванное неустойчивым положением на мостике, за возбуждение, связанное с привлекательностью девушки. В каком-то смысле можно сказать, что мозг обманул их, выдав банальное объяснение ситуации. К слову, гораздо легче признаться самому себе в том, что тебе понравилась девушка, чем в нежелании свалиться в воду. Именно потому мужчины, поверив в более благородную и романтичную версию, перезванивали молодой привлекательной особе. Так что вот вам хороший совет, девушки: если вы хотите обратить на себя внимание какого-то конкретного человека, просто дождитесь, пока он окажется в неловком положении, и действуйте!

Так же как и в случае с физическим восприятием окружающего мира, наши представления о причинах, по которым мы совершаем те или иные действия, — это всего лишь фантазии, откликающиеся на реальность. Кстати, все это могло бы очень серьезно заинтересовать Зигмунда Фрейда, полагавшего, что мы не в состоянии адекватно и абсолютно точно воспринимать реальность хотя бы потому, что обманываем себя даже в том, кто мы есть на самом деле. Нам кажется, что мы — существа, действующие сознательно, хотя на самом деле нам не чужды и инстинкты. К сожалению, после смерти Фрейда (сентябрь 1939 г.) его идеи на какое-то время утратили популярность. Наверное потому, что аргументы в пользу его теорий были скорее интуитивны, чем научно доказаны, по крайней мере на тот период. Такие представления, как, например, о бессознательном — царстве подавленных сексуальных побуждений, — долгое время вызывали к себе весьма скептическое отношение.

Однако затем ситуация изменилась. Современные неврологи пришли к выводу, что Фрейд оказался прав, самое меньшее, по двум вопросам: во-первых, наше сознание на самом деле разделено на две части и, во-вторых, в своих действиях мы руководствуемся побуждениями, природа которых нам не известна. Иными словами, все мы имеем склонность к самообману, абсолютно необходимому для познания окружающего мира.

Ложь «Я»

В 1960 году молодой студент-выпускник Майкл Газзанига стал сотрудником лаборатории знаменитого на весь мир невролога Роджера Сперри. Майкл был рад работать под началом этого великого человека, которому принадлежит открытие о том, что каждое полушарие мозга по-разному обрабатывает поступающую информацию и отвечает за различные функции организма.

Если вы будете не отрываясь смотреть в одну точку, например на небольшое пятнышко на стене, все предметы, находящиеся слева от этой точки, будут восприниматься правым полушарием вашего мозга, и наоборот. Точно так же каждое полушарие «откликается» на информацию, поступающую от других органов. Правое полушарие обрабатывает сигналы от левой ноги или левого уха, а левое — от правой ноги и правого уха. Более-менее вразумительного научного объяснения данного феномена нет — ученые говорят, что просто таким образом устроен наш организм. Более того, некоторые утверждают, что особой разницы в том, куда поступает информация, по большому счету нет — ведь в любом случае оба полушария связаны между собой[32].

В 1961 году Сперри позвонил его бывший коллега, невролог Джо Боген. Он рассказал ученому, что собирается применить радикально новый метод при оперировании пациента, страдающего эпилепсией. Здесь стоит сказать, что эпилептический очаг (импульсные разряды) всегда возникает в одной части мозга и очень быстро распространяется на все другие его отделы. Даже самый незначительный импульс вполне может распространиться на весь мозг. В этом случае человек теряет сознание, падет и начинает биться в страшных конвульсиях. Чтобы избежать подобного, Боген предложил разделить толстый узел нервных тканей, соединяющих оба полушария. В науке этот узел называется corpus callosum, или мозолистое тело. Заинтересовавшись идеей своего коллеги, Сперри, послал своего протеже Гиззанигу в лабораторию Богена, дав указание провести наблюдения за состоянием пациента до и после операции.

Боген знал, что операция будет сложной и крайне рискованной. Науке не было до конца известно, ни за что именно отвечает corpus callosum, ни как, в сущности, оба полушария взаимодействуют между собой. Но его успокаивало то, что Сперри уже пытался проводить подобные операции на мозге животных, при этом после операций никаких серьезных проблем не наблюдалось. К тому же, рассуждал Боген, если новый метод оправдает себя, он поможет многим пациентам, страдающим от эпилепсии и уже потерявшим всякую надежду на исцеление.

Теперь пора познакомиться с Уильямом Дженкинсом, добродушным мужчиной сорока девяти лет. Он сам вызвался быть первым человеком, которого прооперируют по новой методике. Боген познакомился с Дженкинсом, когда того доставили в больницу после сильнейшего приступа эпилепсии. У Уильяма часто случались судорожные припадки, сопровождавшиеся полной потерей двигательного контроля. Это лишало его возможности жить нормальной, спокойной жизнью. Врачи ставили на нем крест, единодушно заявляя, что, к сожалению, лечения от этого ужасного заболевания пока еще не придумали. Пациент Богена прекрасно понимал, что предстоящая ему операция — скачок в неизвестность. Но и он, и его жена решили: стоит попробовать. «Знаете, — говорил Дженкинс, — даже если эта операция не избавит меня от приступов, ученым, по крайней мере, удастся выяснить что-нибудь значимое, и, возможно, когда-нибудь они найдут средство от эпилепсии. Надеюсь, этот маленький вклад в науку будет гораздо важнее и нужнее, чем любое другое мое достижение».

Итак, в феврале 1962 года, после серии пробных манипуляций в морге, Боген решился прооперировать Дженкинса.

Несмотря на все опасения, операция прошла успешно. Дженкинс быстро пошел на поправку и вскоре смог вздохнуть спокойно: приступы прекратились. Но все ли было безупречно? Думаю, вас интересует, проявились ли какие-нибудь побочные эффекты, ведь все-таки это операция на мозге, а такие операции не всегда проходят бесследно.

Газзанига, тщательно наблюдавший за состоянием пациента, однажды провел небольшой эксперимент. Посадив Дженкинса перед экраном, он попросил его не отрываясь смотреть на точку в центре. Время от времени на экране, поочередно то с левой, то с правой стороны от точки, появлялись примитивные изображения. Картинки задерживались не более чем на доли секунды — с тем расчетом, чтобы Дженкинс не успевал переводить на них взгляд. Тем не менее, когда справа появлялась картинка с изображением шляпы, левое полушарие мозга испытуемого успевало адекватно оценить изображение. Когда Газзанига спрашивал, что Дженкинс видел на экране, тот, естественно, отвечал, что заметил шляпу. Но, как ни странно, когда та же картинка появлялась слева от точки, Уильям терялся, не зная, что сказать. Конечно, его правое полушарие успело воспринять информацию (заметить шляпу), но испытуемый никак не мог объяснить, что видел: его правое полушарие как будто… онемело, но не перестало адекватно воспринимать информацию. Когда Газзанига показал Дженкинсу распечатки с картинками и попросил его левой рукой показать, какую из них он только что видел, Уильям всё сделал правильно. Правое полушарие точно знало ответ на поставленный вопрос, но оно не было готово к вербальной коммуникации. У обычного человека подобных проблем не возникает, так как в аналогичном случае правое полушарие обратилось бы к своему брату-близнецу, чтобы найти верное слово и назвать предмет, и сделало бы это посредством corpus callosum. Но, поскольку подобная связь у Дженкинса отсутствовала, он просто не имел такой возможности и не мог сказать, что видел.

В другом эксперименте заинтригованный Газзанига завязывал Уильяму Дженкинсу глаза и просил подержать в руках какой-нибудь легкоузнаваемый предмет (например, кофейную чашку или расческу). Когда Дженкинс держал этот предмет в правой руке, для него не составляло большой трудности определить, что он держит. Но стоило перенести чашку или расческу в другую руку, он тут же терял дар речи.

Именно тогда Газзанига пришел к теме, которую ему предстояло исследовать и разрабатывать на протяжении всей своей жизни: человек не один, их всегда «двое». И левое и правое полушария нашего мозга функционируют как две независимые друг от друга системы, словно бы они — два человека, заключенных в одно тело. Левая сторона мозга ответственна за логическое и аналитическое мышление, в нем рождаются процессы, руководящие речью и письмом. Правая сторона, в свою очередь, нема и неграмотна, но именно она обладает невероятными возможностями[33]. Именно правое полушарие лучше воспринимает материальные и нематериальные объекты (например, лица и понятия), оно же вдохновляет нас восхищаться музыкой или произведениями искусства. Безусловно, обе эти системы взаимосвязаны между собой. Но, тем не менее, они независимы. Разрыв связующего звена между ними обнаружил разделение сознания на две составляющие. Доктор Генри Джекил чувствовал это.

Газзанига долгое время изучал, могут ли части разделенного мозга каким-то образом связываться между собой. И в результате пришел к выводу, что, даже если между полушариями отсутствует непосредственная связь, они способны найти иные способы взаимодействия друг с другом.

В одном из экспериментов, разработанных Газзанигой, пациента с разделенным мозгом просят левой рукой залезть в плотную сумку и на ощупь определить, что в ней находится. Как правило, там лежит самый обыкновенный предмет, например карандаш. Но не все так просто: несмотря на примитивность задания, испытуемый, а точнее его правое полушарие, не может быстро дать правильный ответ. Тем не менее «немая» часть нашего мозга не сдается, она ищет хоть сколько-нибудь подходящий способ связаться со своим соседом слева. Мы уже знаем, что большая часть осязательных ощущений воспринимается полушариями по отдельности. Но и в этом правиле есть свое исключение: болевой импульс достигает обоих полушарий сразу. Смутно догадывающийся об этом пациент надавливает ладонью на заостренный кончик карандаша. Боль тут же достигает обеих полушарий мозга, так что теперь он, по крайней мере, знает, что в сумке находится что-то острое. Отталкиваясь от этого, мозг начинает угадывать, чем же этот предмет может оказаться. Пациент говорит: «Это булавка… или иголка… а может быть, это карандаш…» Вскоре он уже точно называет предмет, находящийся в сумке.

Согласитесь, этот эксперимент демонстрирует изумительный пример хитрости нашего мозга и нервной системы в целом. Даже если полушария не имеют возможности связаться между собой напрямую, они начинают искать пути к взаимодействию, используя особенности организма и внешние факторы окружающей среды.

* * *

Возможна, однако, и противоположная ситуация, когда полушария отказываются взаимодействовать между собой. Некоторые пациенты с разделенным мозгом начинают страдать от так называемого эффекта «чужой руки». При данном расстройстве одна рука, как правило левая, начинает жить своей собственной «независимой» жизнью. Виктор Марк, невролог из Университета Северной Дакоты, беседовал с пациенткой, у которой наблюдался подобный синдром. Когда он спросил, сколько приступов у нее было в последнее время, женщина неуверенно показала правой рукой два пальца. Но потом ее левая рука стала загибать показанные пальцы и разгибать остальные — создавалось впечатление, что она «хочет» показать другое число. После некоторого затруднения, вызванного стремлением пациентки справиться с этим неприятным казусом, она поняла, что сопротивляться бесполезно, и сдалась, позволяя пальцам действовать самостоятельно. В итоге на правой руке вверх были подняты три пальца, и еще один — на левой. Когда Марк мягко и тактично заметил, что этот результат не сходится с первоначальным, женщина в отчаянии призналась, что ее левая рука «довольно часто перестает слушаться и делает все что ей заблагорассудится». Пока она говорила, битва между пальцами продолжалась, и это привело к тому, что несчастная женщина расплакалась.

На практике зафиксировано множество подобных случаев. «Чужая рука» запросто может схватить телефонную трубку, а потом решительно «откажется» переложить ее в другую руку, или же вытащит из шкафа кофту, но аккуратно положить кофту на место вам ни за что ее не уговорить. Создается ощущение, что «чужая рука» постоянно хочет вмешаться во все сознательные действия человека, выливая воду из стакана в тарелку с хлопьями, расстегивая только что застегнутые пуговицы на рубашке или убирая сигарету изо рта, хотя правая рука только что поместила ее туда. Один мужчина рассказал даже о приступе, во время которого он левой рукой резко схватил свою жену, а правой потянулся к ее горлу. Но и это еще не предел — известны случаи, когда «чужая рука» пыталась задушить собственного хозяина… В это сложно поверить, но это так.

Современные ученые укрепились в мнении, что полушария нашего мозга в каком-то смысле — две независимые личности, существующие в одном теле. Обе сознательны, и у каждой есть свои собственные мысли и настроения[34]. Однако и это деление не является окончательным.

В каждом полушарии находится множество зон, функционирующих независимо друг от друга и в равной степени способных так или иначе повлиять на поведение или эмоции человека. Далеко не все они связаны между собой. Было бы ошибкой утверждать, что мозг создан по какому-то изначально определенному плану. За миллионы лет эволюции он усвоил множество функций, которые постепенно сформировали совершенно уникальную структуру. Этот процесс чем-то напоминает постоянное расширение старинного королевского замка, к которому каждое поколение пристраивает все новые и новые комнаты, залы и галереи. В итоге получается огромное, немного неуклюжее строение, которое, тем не менее, функционирует как единое целое. Неудивительно, что некоторые области мозга являются многозадачными и очень часто связанными напрямую. В любом случае, даже если нормально функционирующий мозг прекрасно справляется со своими обязанностями, заключающимися в поддержании внутренних потоков информации и управлении нашим телом, над ним все равно нет всевластного и всевидящего правителя, управляющего, по выражению доктора Джекила, «уникальными, совершенно независимыми попутчиками огромного государственного строя».

Всем нам хорошо знакомо чувство внутреннего конфликта — каждый человек хоть раз да сталкивался с противоречиями между своими непреодолимыми желаниями и совестью. Медея, персонаж «Метаморфоз» Овидия, говорит, что ее разрывают на части «желания и благоразумие». В романе «Solar» Ян Мак-Эван сравнивает человеческий разум в процессе принятия решения с парламентом, в котором идут ожесточенные дебаты на крайне важную тему. «Всевозможные фракции, ненавидящие оппонентов, яростно отстаивают свои интересы — как долгосрочные, важные, так и краткосрочные, способные принести мелкую выгоду в ближайшее время. Парламентеры предлагают законопроекты и планы развития, дискутируя о каждой статье, выставляют на обсуждения вопросы, связанные с принятием решения, и пытаются замаскировать истинные причины проявляемого интереса. В зависимости от важности вопроса заседания проходят или вяло и долго, или бурно и быстротечно». Но по крайней мере большую часть времени мы не чувствуем, что в нас сосуществуют две личности. У меня не получилось бы это почувствовать, даже если бы я очень захотел. Я чувствую себя как Я, но не как МЫ. То же самое вы можете сказать и о себе. Пациенты с заболеваниями, требующими таких радикальных мер, как разделение мозга, также ощущают себя как единое целое. Даже те, у кого наблюдается синдром «чужой руки», обращают внимание только на производимый эффект, последствия, но не на причину.

Но если наш разум разделен на две части, то почему мы не чувствуем этого? Почему мы ощущаем себя как единое целое? Более чем через десять лет после встречи с Уильямом Дженкинсом Майкл Газзанига сделал открытие, способное дать ключ к пониманию этой проблемы.

* * *

Газзанига постоянно совершенствовал свой эксперимент. А что, если показать испытуемому сразу две картинки, по обе стороны от точки? Какой эффект это произведет на разделенный мозг?

Одному из своих пациентов, пятнадцатилетнему мальчику, слева от точки на экране он показал куриную ножку, а справа — заснеженный домик, рядом с которым стоит машина. После этого, как и в предыдущих экспериментах, он предложил выбрать картинки, которые только что были представлены на экране, из ряда карточек.

Руки мальчика указали на разные картинки — это произошло настолько стремительно, что Газзаниге на мгновение показалось, будто полушария мозга испытуемого устроили что-то вроде соревнования между собой. Левая рука указала на лопату для расчистки снега (что конечно же имеет самое прямое отношение к зимнему пейзажу), в то время как правая потянулась в сторону картинки, на которой была нарисована нахохлившаяся курица (вне всякого сомнения, вызывавшая ассоциацию с куриной ножкой). Майкл поинтересовался у мальчика, что повлияло на его выбор. Естественно, он ожидал самой обыкновенной в таких случаях реакции: то есть был готов услышать взволнованное признание в том, что левая рука «не слушается». Строго говоря, подобную реакцию Газзанига считал единственно возможной. Ведь только левое полушарие способно к вербальной форме общения, а правому, управляющему левой стороной тела, оставались другие доступные формы проявления выбора. В данном случае это выразилось в выборе подходящей картинки.

Но ничего подобного не произошло. Мальчик не стал говорить что-то вроде: «Я понятия не имею, почему левая рука не слушается меня!» Напротив, он тут же ответил:

— Все очень просто. Куриная ножка напоминает о курице, а курица о курятнике. Ну а лопата нужна, чтобы почистить курятник…

Газзанига был в шоке. Он внезапно понял, что все, собственно, шло как обычно. За одним лишь исключением. Левое полушарие, управляющее речью, придумало подходящее объяснение тому, что произошло.

Это дало ему плодородную почву для дальнейших исследований. Стоило ученому показать другому пациенту с разделенным мозгом слово «ИДИ» — так, чтобы его заметило только правое полушарие, — пациент тут же вставал и уходил из комнаты. На вопрос, почему он это делает, Газзанига слышал:

— Что-то пить захотелось. Пойду куплю себе баночку колы…

Еще одному пациенту, а если точнее, его правому полушарию, Газзанига показал слово «СМЕХ». Парень сразу же засмеялся:

— Ну вы, ребята, даете… приходите к нам каждый месяц, проверяете что-то, тестируете. И не лень вам этим заниматься?

* * *

Конечно, эти примеры относятся к людям с редко встречающимися расстройствами мозга и нервной системы. Но именно опираясь на них, Газзанига пришел к выводу, что наш мозг способен очень быстро придумывать всевозможные истории, целью которых является объяснение происходящего. Эти истории он назвал конфабуляцией.

Много страниц назад вы уже познакомились с пациентами, у которых наблюдается хронический конфабулез. Безусловно, проводя параллель между этим расстройством и описываемой способностью человеческого мозга, Газзанига выбрал весьма условное название. Ведь, несмотря на свою схожесть, эти явления отличаются друг от друга. Но, тем не менее, они действуют по одному и тому же принципу. Подобные «конфабуляции» (по выражению Газзаниги) зарождаются в той области мозга, которая ответственна за язык. Ученый смело называет описываемую функцию этой области «режимом мгновенной интерпретации», так как видит в ней исключительно способность к объяснению (интерпретации) действий и эмоций, зарождающихся в совершенно других областях мозга. Этот режим — не менее важный, чем сознательное мышление, — на скорую руку стряпает объяснения для всего, что нас окружает, в том числе для всех наших действий, даже бессознательных. Вспомните мужчин на шатком пешеходном мостике. На самом деле они просто боялись оказаться в воде, но убеждали себя, что им нравится девушка.

Фрейд, предвидевший современный неврологический подход к оценке мозга как источника сложного физиологического самообмана, был, в свою очередь, под влиянием поэтов-романтиков, увлеченных постоянной борьбой разума с холодным и жестоким внешним миром. Ранее я уже приводил слова Сэмюэла Кольриджа, но лишь частично. Вот его полное утверждение:

«Воображение — есть живительная сила и первейший элемент любого восприятия. В центре ограниченного сознания, где непрестанно идет вечный акт творения, находится безграничное Я».

Работы знаменитого философа Артура Шопенгауэра, современника Кольриджа, также оказали значительное влияние на взгляды Фрейда. Мыслитель утверждал, что наше ощущение самих себя — всего лишь искусная выдумка:

«Конечно, о себе и своей жизни мы можем рассказать больше, чем о событиях какого-нибудь романа. Но лишь немногим больше. Мы способны припомнить главные события или интересные моменты, глубоко запавшие нам в память. Но в то же время множество мелких происшествий со временем стираются из памяти.

В отношениях с внешним миром мы привыкли обращать самое пристальное внимание на субъект знания — Я, то есть на наше ощущения самих себя. Но это, тем не менее, не более чем функция нашего мозга. Настоящее Я, ядро нашей внутренней природы, находится вне подобных пределов, и ему известно лишь желаемое и не желаемое».

Современный философ Дэниел Деннет, многие идеи которого были частично подтверждены открытиями когнитивной неврологии, является продолжателем идей Шопенгауэра. Так же, как и его духовный наставник, он утверждает, что мы сознательно думаем о себе и о событиях, происходящих с нами, подобно виртуозному писателю, постоянно переписывающему историю, в которой мы сами являемся протагонистами, то есть ключевыми персонажами.

«Роман», который мы пишем о самих себе, непременно содержит драматический конфликт. Ведь наша задача часто заключается в том, чтобы прийти к одной точке зрения по вопросу, вокруг которого в нашем умственном «парламенте» (точно описанном Мак-Эваном) идут самые горячие споры. Боюсь, это не так-то легко. Но самые сильные эмоции рождаются именно на основе таких противоречий, поскольку они заставляют нас переживать, делая выбор между «желаниями» и «благоразумием». Кстати, и Фрейд видел драму нашей души в постоянной работе эго, связанной с подавлением желаний и воспоминаний бессознательного.

Качественно новую теорию о границах человеческого самообмана (во второй половине ХХ века она стала настолько же влиятельной, насколько влиятельными были теории Фрейда в начале века) разработал американский психолог Леон Фестингер. Ключевым элементом нашей внутренней драмы он назвал постоянное самоубеждение в собственной правоте и непогрешимости.