Черный Принц

Он приехал домой! Он приехал, маленький мой пес, мой Черный Принц, мой Солнечный Зайчик! Место для него уже приготовлено, по всем правилам, не в прихожей и не в кухне. В тихом углу нашей светлой большой комнаты, подальше от сквозняков и батарей, постелен мягкий матрасик от детской кроватки, служившей когда-то Юрке.

Я с нежностью вспоминаю сейчас Ирину (вот ей, в отместку!), стоявшую на коленях рядом с уснувшим на матрасике малышом и едва прикасаясь, чтобы не разбудить, целовавшую его в голенький животик. А знаете, ведь мы до сих пор ходим друг к другу нюхать щенков, когда рожают наши девчонки. Не удивляйтесь — собачьи дети пахнут так особенно, так сладко!

Нам повезло еще раз — детеныш довольно легко перенес смену обстановки. Теперь я профессионал, я знаю, что это — свидетельство хорошего развития щенка. Имея возможность сравнить разных щенков, своих и чужих, попавших к новым хозяевам, с теми, кто остался в родном доме, я поняла, как глубоко затрагивает эта перемена неокрепшую психику малыша. Однако Черненькому взгрустнулось всего разок, по-моему, на третий день. Сел он посреди нашего небольшого коридорчика, поднял к потолку круглую детскую мордочку и завыл натуральным волчьим воем. Я вмиг поверила в рассказы о его дядьке Рэйпе, вот таким же воем заставившем замолчать всю шумную собачью выставку. Я кинулась к малышу, обняла, прижала к себе, спасая от горючей тоски, и это было лучшее, что я могла для него сделать. Да и для себя тоже. В тяжелую минуту ему пришла на помощь его новая «мама». Да так Мамой и осталась — с того мгновения и на всю жизнь. И не только для него.

Прошло несколько дней. Мне позвонила Ирина, не оставлявшая нас своими заботами:

— Как дела, как малыш?

— Все в порядке. Только вот паразит мой ленится с ребенком гулять.

— Кто это паразит? Юрка? А я тебе что говорила? — И в смех.

А я-то и позабыла тот мимолетный разговор за несколько дней до появления в нашей жизни Рольфа.

Первое знакомство Рольфушки с кошкой состоялось через полчаса после приезда домой. Тогдашней нашей кошке было месяцев восемь-девять, точнее я сказать затрудняюсь, поскольку подобрали мы ее морозным зимним вечером на помойке, вынув из банки из-под краски, в которую она залезла почему-то без документов. Пока ребятеныш знакомился с квартирой, обнюхивался, присматривался к новому миру, Фенька была заперта в комнате сына. Потом я вынесла ее оттуда на руках, крепко зажав на всякий случай передние лапы, твердо полагаясь на собственную способность предугадать и предотвратить боевые действия с ее стороны, бдительно следя за выражением кошачьей морды. Муж поднял щенка, представил его кошке. Обнюхались. И чувствую: Феня моя полностью расслабилась, обмякла. Какое там цапнуть! При виде маленького она вся разомлела. И сделалась для него добровольной нянькой. Нынче он нянчит малышей так, как научила его Фенька. Несколько дней и ночей она отходила от воспитанника только тогда, когда он, наевшись и наигравшись, сладко засыпал. Тогда она вспрыгивала ко мне на колени и, довольная собой, заглядывала мне в глаза: дескать, правда же, я славно поработала?

Она скидывала ему со стола и с холодильника вкусненькое, она учила его всяким мелким безобразиям и проказам. Муж, например, рассказывал:

— Чувствую я, тянут с меня ночью простыню. — Лето стояло жаркое, одеялами не накрывались. — Глянул вниз, а там четыре глаза, два кошачьих и два щенячьих — и все одинаково наглые. И держат всеми зубами за край простыни.

Мы накрепко усвоили Иринин завет: ко всему, что предстоит собаке во взрослой жизни, щенка надо приучать как можно раньше. На шумный и людный Невский он вышел со мной в пятинедельном возрасте, до этого с недельку погуляв во дворе. Еще парой дней раньше он съездил с нами на машине в гости к тете Райфи. Та отнеслась к нему в целом благосклонно, только раз чуть рыкнула в воспитательных целях, когда несмышленыш полез некстати целоваться.

Щенку не было еще и двух месяцев, когда мы увезли его на дачу, которую снимали тогда в Песочном, в обильно населенном дачниками очень большом и очень старом доме. У хозяев была своя кошка, но за щенка мы не волновались, сообразив, что наша диковатая и драчливая, до сих пор не вполне одомашненная Фенька в обиду его не даст. Да мне, впрочем, почему-то казалось, что все обойдется без драк. Так оно и вышло.

За городом наш младенец просто расцвел. Впервые в жизни собака очутилась в мире, искони принадлежавшем ее предкам: в мире трав, деревьев, насекомых, птиц… В мире красок и запахов. В мире шероховатого песка и струящихся под лапками трав. Щенку ведь нужнее всего не смотреть и, тем более, не слушать. Нет, в этом возрасте они воспринимают мир в первую очередь через осязание и обоняние. Вошедшие нынче в моду, с легкой руки докторов-ветеринаров, «прогулки за пазухой» приводят к переразвитию слуха (в ущерб другим органам чувств) и, как следствие, к боязни громкого звука, которой страдает множество собак. А Рольфик гулял, сколько хотел.

Я с удовольствием наблюдала за щенком, ощущая силу его эмоций, хотя и не понимая их в точности. А он вовсю осваивался с новым окружением.

Вот он впервые открыл для себя существование муравьев. Вот вырвал с корнем кустик полыни и треплет его в самозабвенном восторге. А первая встреча с лягушкой! Отпрянув от непонятного, скользкого и прыгучего существа, ребятенок наблюдает за ним с таким безграничным изумлением, что невозможно удержаться от умиленного смеха. Я ловлю себя на том, что и я, в свои тридцать девять, заново открываю вместе с ним прелести жизни. Пожалуй, с давних уже детских лет моего сына я не разглядывала так ни кузнечика, ни цветок «куриной слепоты». Да только теперь на привычные мне вещи я смотрела новыми глазами — не человечьими, а собачьими. Знала ли я, что именно благодаря этому мне вскоре откроется новый мир?

Не знаю, как для других, а для меня воспитание моего собачьего мальчишки мало чем отличалось по своим принципам от воспитания собственного сына. Разве что потребность в познании мира, как вскоре выяснилось, у собаки намного превосходит человеческую. Я думаю, это связано с краткой их жизнью, с темпами взросления. Ведь первый собачий год равноценен, ни много ни мало, шестнадцати человеческим. Не много времени отпущено им Добрым Боженькой на то, чтоб обнюхать, рассмотреть, потрогать, узнать, понять и больше не ошибаться. Успеть, не опоздать.

Я всегда очень много разговариваю с собаками, и вовсе не при помощи пресловутого «командного языка». Больше того, команд я и с Рольфом-то по большей части избегала, а девочкам-фоксам я подаю их только тогда, когда мне нужно продемонстрировать их выполнение своим подопечным. Нет, я говорю с ними так, как говорила бы с детьми, чуть ли не сказки рассказываю. И уж во всяком случае подробно объясняю им все, что может им пригодиться. Разумеется, читать собакам лекции по высшей математике бесполезно, их это совершенно не волнует. Но рассказать им о нашей жизни, о нашем общем быте мы обязаны. Потому мы с ними и стали позже понимать друг друга без слов.

Спасибо моим мужу и отцу, внушившим мне в свое время незыблемое уважение к мальчишеской активности и самостоятельности. Лезет мой Юрка на высокий забор, у меня сердце в пятки уходит, а я молчу. Так и со щенком — его право в том числе и шишки набивать!

Думаю, прежде всего этому я обязана тем, что теперь у меня есть та собака, о какой я всю жизнь мечтала, — спокойная, уравновешенная, совершенно не склонная к дракам и нервозности, все понимающая и не робеющая ни при каких обстоятельствах, напротив — всегда готовая прийти на помощь мне. Рольф легко находит общий язык и с собакой, и с человеком. Он — мой самый надежный помощник в работе с чужими собаками. С ним мне спокойно и в хорошей компании, и в плохой. Он невероятно активен, энергичен и бдителен, не упустит никаких, даже малозначительных происшествий, и отреагирует на любую угрозу мне, ему, младшим собакам, от кого бы она ни исходила. Потому-то я и рассказываю вам о нем. Ведь это он первым научил меня тому, что я знаю теперь о собаках.

Отношения между двумя кошками и щенком на даче складывались самым неожиданным образом. При первом знакомстве хозяйская Мурка, дама крайне неуживчивая и властная, попыталась в резких до неприличия тонах объяснить нашей Феньке, кто здесь главный. Феня было сникла, пообещала не лезть не в свои дела, обходить хозяйку стороной и вообще появляться в поле зрения только при крайней необходимости. О существовании щенка Мурка пока не подозревала.

Однако на второй или третий день случилось неизбежное: Мурка королевой прошествовала во двор именно в тот момент, когда там прогуливался на летнем солнышке малюсенький Рольф. Фенька, верная своему долгу няньки и опекунши, расхаживала в двух шагах от младенца. Надо было видеть, каким тигриным прыжком обрушилась она на госпожу и повелительницу!

Мурка, моментально оробев, и думать позабыла о своем королевском достоинстве, метнулась под крыльцо и носа не показывала, пока малыша не унесли со двора. Кажется, всего только один раз и понадобилось ее вздуть. С этого момента власть переменилась. Даже в отсутствие собаки Фенька держала себя с Муркой горделиво-небрежно, едва удостаивая законную хозяйку взглядом. Та и гулять-то по собственному участку не смела, лишь проскальзывала вдоль забора на большую поляну, спускавшуюся к речке. И только иногда Феня милостиво позволяла Мурке посидеть, как та любила, на перилах крыльца — разумеется, когда щенка не было поблизости! — но, Боже упаси, не развалиться, как прежде, на ступеньках, греясь на утреннем солнышке. Там, где может пройти наша собака, чужим кошкам делать нечего!

А больше всего тогда поразило меня то, что и дачные наши хозяева, люди строгие и безмерно обожавшие свою Мурочку, совсем не обиделись на сложившееся положение вещей.

Впрочем, к этому времени мы уже знали об удивительной способности Рольфа располагать к себе людей и животных.

В первые же дни его жизни у нас муж гулял с ним во дворе Дома Актера, соседнем с нашим. Там, в отличие от нашего веселенького двора, не сиживали вечерами компании, забредавшие из расположенного у самых ворот, где сейчас ресторан «Афродита», винного магазинчика. После того в траве палисадника то и дело обнаруживались не только целые и битые стаканы, но и рыбьи скелеты, полуобглоданные куриные ноги и прочая закуска, не предусмотренная рационом щенка, но от этого не менее соблазнительная.

Итак, во внутреннем дворике Дома Актера, где нынче летом привольно раскидывается на свежем воздухе пивное заведение для иностранцев, сидела на парапетике фонтана, низко опустив голову, актриса, как видно, только что вышедшая из поликлиники. Муж, узнав ее, отошел со щенком в сторону, чтобы не смущать. Какое-то время спустя она подняла заплаканные глаза, посматривая на возившегося в травке малыша, затем стала смотреть уже не отрываясь. Когда муж собрался уходить, она встала и, подойдя к нему, горячо заговорила:

— Пожалуйста, берегите эту собаку! У него необычайная, редкостная аура. — И, смутившись, тихонько добавила: — Он мне сегодня жизнь спас.

Когда муж рассказал мне об этом, я только хмыкнула:

— Ну, аура там или не аура, а расставаться с ним я все равно не собираюсь!

Кто была эта женщина, муж даже мне не сказал, а что у нее случилось, он и сам не ведал. Но насчет ауры она, похоже, была права, каким бы пустым звуком ни было для нас тогда это слово. Кстати, встретив Рольфа уже взрослым, она, как говорил муж, узнала его сразу, подошла поздороваться — не с мужем моим, а с собакой!

А уж если наш несмышленыш ухитрился тронуть сердце симпатичной, но строгой дачной хозяйки, да к тому же — в ущерб интересам обожаемой Мурочки, то, как видно, неспроста.

Мы собирались в первое Рольфушкино большое автомобильное путешествие. Нам не привыкать проводить отпуск на колесах, но собачонок-то ехал за тыщу верст впервые в недолгой пока своей жизни. В месячном возрасте, когда щенку, слава тебе, Господи, в значительной степени наплевать на то, что происходит за окнами консервной банки на колесах, именуемой автомобилем, он приехал домой от заводчиков. Как только малыш освоился с нами достаточно, чтобы поверить, что мы гарантируем его безопасность в любой жизненной ситуации, мы снова взяли его в машину. В коротких поездках по городу и в ближайшие пригороды я никаких неприятностей не помню. Но теперь ему предстоит проводить во чреве грохочущей железяки даже не часы, а дни. Как-то оно будет?

По боевому расписанию муж — за рулем, я — справа, на «штурманском» месте, двое мальчишек, собачий и человечий — сзади, в кубрике. Свою боевую задачу собаченыш усвоил сразу же и накрепко. Как только машина «встала на шоссе», он сладко уснул на мягком сиденье, застеленном спальными мешками.

Какое же замечательное получилось путешествие! Позади сопят мальчишки, негромко играет магнитофон, мы с мужем лениво переговариваемся, следя за дорогой, и мчимся, мчимся вперед.

В Луге сделали первую остановку. Купили на рынке сочных груш, отнесли их в машину, где сидел взаперти уже выгулянный щенок, и пошли побродить. А когда вернулись, нашли на сиденье рядом со щенком только невкусные грушевые «хвостики». Счет сошелся: было четыре груши, стало четыре «хвостика». Молодец малыш — все несъедобное выплюнул!

С тех пор в каждой поездке к югу от Питера, вот уже много лет, мы всякий раз останавливаемся в Луге и покупаем на рынке ровно четыре груши. И съедаем их — обязательно поровну с собаками!

Дорогу и новые места собачий ребенок переносил прекрасно. На ночь мы остановились на турбазе в Пушкинских Горах, контрабандой протащив собаку в стоящий на отшибе коттедж. Сосед по двухкомнатному домику, симпатичный турист из Прибалтики, отнесся к нарушению «Правил проживания» с пониманием и, плененный обаянием Рольфа, угощал его (и нас за компанию) всякими вкусностями. Ах, вы тоже вспомнили тогдашнюю прибалтийскую «Коровку»? Она досталась нам — собакам сладкого нельзя.

Так наш малыш узнавал мир далеко за стенами городской квартиры.

В Смоленске мы остановились у родных мужа. Ох, спасибо моей многострадальной свекрови! В каком только причудливом составе не обрушивалось ей на голову наше беспокойное семейство! Пару лет назад мы напугали ее, прибыв около полуночи в составе троих человек, трех собак и кота, не предупредив ни звонком, ни телеграммой, промчавшись от Москвы до Смоленска под страшным дождем, во тьме кромешной, за четыре часа. Мы по-честному собирались переночевать где-нибудь в лесу, чтобы не беспокоить трех женщин среди ночи, да только из-за ливня встать на стоянку было совершенно невозможно. И — ни слова упрека! Только захлопотала, чтобы накормить поскорее да положить спать.

А тогда, в Рольфином детстве, моя свекровь терпела трехмесячного овчаренка со всеми вытекающими (не только в переносном, но и в совершенно буквальном смысле) последствиями, только-только постелив к приезду любимого сына новехонький палас. Бесчувственный сын хвалил: «Хороший ты цвет выбрала, мама, как раз желтенький с разводами». Свекровь улыбалась в ответ, и не сомневаюсь, что искренне. Нет, все-таки везет мне на друзей и родственников!

Мы считаем туристскую биографию своих зверей по тем рекам, которые они пересекали (помните: «Бродяга Байкал переехал…»). За третий месяц своей жизни Рольфушка переехал, надо думать, пару десятков разнообразных водных артерий, и это ничуть ему не повредило. Я даже подозреваю, что бродяжья жизнь в раннем детстве идет собакам на пользу, и в этом убеждает меня история не только Черного принца, но гораздо позже — и Джинечки с Кайсой. Бамби нашей повезло меньше — в ее первое лето машина была в ремонте.

Да и возвращение наше оказалось весьма поучительным. В тот раз Феня с нами не ездила, оставшись на даче под присмотром милых наших друзей-соседей и хозяев. Когда мы вошли во дворик дачи, соседи и хозяева, чувствуя свою страшную и неизбывную вину за Фенины несчастья, наперебой принялись мне докладывать:

— Феня-то ваша совсем как потерянная. Мурка бьет ее по-страшному, во двор не пускает. Фенечка, бедная, только разве ночью из дома выходит.

Услышав мой голос во дворе (она всегда выходила на мой голос, даже когда удирала побродяжить в городе), кошка наша спустилась по лесенке со второго этажа, где было наше жилье. Шмыгнув, как только могла, незаметно, до самой «финишной прямой», она заметила наконец нас — и Рольфа. И вдруг…

Она менялась на глазах. Полосатое тельце, еще недавно жалко поджатое, распрямлялось, обретая прежнюю горделивую осанку, изящная головка поднималась все выше. Сидевшая на излюбленном своем месте, на перилах крыльца, Мура напряглась и зашипела. Феня, не удостаивая соперницу ни единым взглядом, королевски-вальяжно спускалась с последних ступенек. Она снова сделалась Кошкой, У Которой Есть Своя Собака. И что с того, что собака эта совсем еще маленькая, что ее еще защищать и защищать?!

После возвращения с дачи Рольф был впервые представлен собачьему обществу, собиравшемуся на вечерние прогулки в Итальянском садике, за зданием «Академкниги» на Литейном. Здесь впечатлений хватало… и у меня тоже. Пятимесячный дожонок Алмаз, налетевший на него с разгону в первый же вечер, стал закадычным приятелем. Вместе бегали, играли, вместе раскапывали клумбы и газоны. С догиней Лорой, оказавшейся двумя днями младше него, Рольф, как истинный мужчина, сразу принял несколько покровительственный тон и выдерживал его почти два года — столько, сколько мы встречались на прогулках. Но в один из первых же вечеров произошел эпизод, вроде бы и незначительный, но оставивший, как мы догадались позже, неизгладимый след в душе нашего дитяти.

В тот раз мы играли на спортивной площадочке, отгороженной от садика сеткой. Туда не слишком часто заглядывали большие собаки, там можно было спокойно побаловаться с малышом. Я и не заметила, как с другой стороны площадки появились два взрослых ротвейлера, сука и кобель, по всей видимости, жившие у одних хозяев. Это — стая!

Они надвигались плечо к плечу. Мой малыш, застыв у моих ног, как будто и не дрогнул, не оробел. А я замерла, оценивая расстояние до собак, которых и сама испугалась, прикидывая, как мне подхватить на руки щенка, чтобы не напугать его своей реакцией. Подойдя метра на полтора, ротвейлеры рыкнули, слаженно выполнили разворот и ушли к хозяйке. Больше они к нам не вернулись. Но Рольф на всю жизнь затаил недоверие и неприязнь ко всем гладкошерстным собакам черно-подпалого окраса — ротвейлерам, доберманам и даже таксам.

Там же, в Итальянском садике, он впервые в жизни подрался. Правда, произошло это позже, когда ему было уже месяцев семь.

С нами вместе частенько гулял солидный, почти трехлетний овчар, которого звали, помнится, Блэком, хоть был он вовсе не черным. Тогда Рольф уже пытался выяснять свое положение по отношению к знакомым собакам. А что подходит для этого лучше, чем так называемые «трофейные игры», цель которых — завладеть, скажем, палочкой, держать и не пущать? Вот он и схватил палочку, дразня ею Блэка. Но не удержал палочка закатилась под садовую скамейку.

Доставая палку из-под скамейки, Рольфушка крепко стукнулся головой о металлический брус под сиденьем и, не сообразив, что произошло, решил, что обидел его Блэк. Мы вмешаться не успели. Он выскочил из-под скамейки с белыми от ярости глазами и с грозным рыком двинулся на Блэка. Мало того, он и впрямь схватил оторопевшего Блэка за плечо. Тот — я думаю, просто от неожиданности — попятился, а потом неуверенно оглянулся на своего хозяина и ретировался к его ногам. Победа! Первая победа, на всю жизнь определившая самое положительное мнение Рольфа о собственных силах.

Все его детство проходило в интересных играх. Мячики, резиновые зверюшки, специальная брезентовая «колбасина», набитая тряпками такая, чтоб на задние зубы ложилась. Овчарке надо вырабатывать правильную хватку, отвыкая виснуть на предмете на передних зубах.

Мы подарили малышу резинового совенка с пищалкой, да с непростой, на два голоса. Щенок принял его за живое существо! Он разговаривал с ним самым милым и нежным своим голосом, он тоненько лаял, призывая поиграть, припадал грудью к полу. Жалел совенка изо всех своих детских силенок, когда мы сжимали его руками, заставляя «плакать». Трепать нервы собаке было грешно, и мы почти не брали совенка, дожидаясь, чем кончится эта забавная дружба живого щенка с резиновой игрушкой. Рольф носил приятеля с собой, аккуратненько беря зубами, чтобы не раздался жалобный писк, укладывал спать на своем матрасике… Пройдет время, и он, повзрослевший, станет точно так же возиться со своими и чужими щенками.

Играли мы и в игры, как потом выяснилось, очень полезные. Любимой из них были «пряталки». Мы раскладывали по квартире что-нибудь интересное для собаки. Поначалу это были пахучие кусочки безмерно любимого им сыра или яблока, потом игрушки, а то и наши вещи. По команде «ищи», освоенной еще в трехмесячном возрасте (хотя теория дрессировки такой возможности не признает), Рольф обыскивал комнаты, собирая лакомство или принося нам предметы в обмен на кусочки того же сыра. До сих пор помню смешную его ошибку, когда я, спрятав кусочек, попросила его найти мясо, а он, ослышавшись, притащил мне… мячик. Чем и показал мне, профессиональному лингвисту, что собака чувствительна к звуковому составу слова. Бывают же случаи, когда ошибка еще информативнее, чем безошибочность!

Малыш наш много гулял, благо погода позволяла, играл на детских площадках (разумеется, в отсутствие детей и предварительно тщательно выгулянный, чтоб конфуза не вышло). Научился он и лазать, и прыгать, и пробираться в самые невероятные места, причем делал все это с необычайной радостью. Ему, совсем как человеческим мальчишкам, собственная ловкость доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие. Маленькая мордочка светилась торжеством: смотри, мол, как я здорово умею!

Феня не оставляла его своими воспитательскими заботами, обучая лучшему, что умела сама, — всяческим чисто кошачьим штукам. Очень они оба любили, скажем, подглядывать за хозяевами из-за угла. Но там, где короткая кошачья мордочка действительно пряталась за косяком двери, вытянувшийся уже овчарочий нос торчал вовсю. Что, впрочем, не мешало песику считать, будто спрятался он превосходно.

Именно благодаря играм с кошкой он так хорошо владеет передними лапами. Ими он достает закатившийся под диван мячик, придерживает, как руками, щенка, которого нужно умыть получше, пододвигает к себе миску, чтоб друзья не покусились.

В те же времена произошел еще один эпизод, сыгравший впоследствии весьма значительную роль в моей собственной жизни.

Раннее утро. Рольфушка уже выгулян, накормлен и, всем довольный, возится в комнате с кошкой. Оба совершенно счастливы. Я на кухне и, собираясь на работу, достаю из плетеной корзинки-хлебницы батон, чтобы сделать себе бутерброд. Сонно, тягуче, лениво думаю о том, что в холодильнике у меня есть яблоки, не мешало бы дать кусочек щенку. Не то, чтоб у нас так было заведено, но можно и побаловать зверюшку. Мысли у меня в седьмом часу утра отличаются неповоротливостью и массой повторов, чтоб не забыть. Вот сейчас разберусь со своими бутербродами, потом достану яблочко, позову из комнаты малыша и мы съедим его пополам.

Твердо знаю, что не произнесла ни звука, но зато упорно представляла себе, как окликну собаку. Глянь — через пару секунд щенок у моих ног! Я ведь не сдвинулась с места, не подошла к холодильнику, не издала ни единого звука, который он мог бы связать с лакомством. А он, поглядывая на меня, топает вразвалочку к холодильнику: ты что-то хотела мне дать? Оно здесь?

Тогда этот случай был для меня курьезным совпадением, не больше…

…Теперь, правда, он может настоять на покупке яблока и отказаться от него в мою пользу. Просто потому, что мне захотелось. Подводит меня к уличному фруктовому «развалу» и тычет носом в сочный, желтый, любимый мой «гольден»…