Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
У последней двери. Тайна железного фургона
Проснулся Бим еще до рассвета. Не хотелось уходить от теплого, такогогостеприимного места, где никто не потревожил его сон. Ему показалось, чтоу него прибавилось сил, - попробовал встать на ноги, но сразу это неполучилось. Тогда он сел. Это удалось, однако закружилась голова (так же, как тогда в поле после удара в грудь): стены покачнулись в одну сторону, перила лестницы задрожали, а пороги ее слились в сплошную горку изаколебались гармошкой, лампочка закачалась вместе с потолком. Бим сидел иждал, что же с ним будет дальше, сидел теперь, опустив голову. Кружение остановилось так же внезапно, как и началось. И Бим поползна животе по порогам вниз. Дверь подъезда оказалась открытой, Бим выполз, полежал немного на освежающем холоде и все-таки поднялся на ноги. Находясьгде-то на грани полной потери сознания и почти не чувствуя боли, он, повинуясь неведомой людям внутренней собачьей воле, пошел, качаясь, какчумной. Вряд ли дошел бы он до своего дома, если бы не наткнулся на помойку, где копалась маленькая собачонка. Бим подошел и сел. Собачонка, шерстистаяи неряшливая, обнюхала его, помахала хвостом. " Ты куда? " - спросила таким образом Лохматка. Бим сразу узнал Лохматку - с нею он познакомился в лугах в тот день, когда она грызла корешок камыша. Потому ответил доверительно и грустно, одними глазами: " Плохо мне, подружка". Собачка вернулась к помойке, как бы приглашая гостя, там повернулаголову в сторону Бима и завиляла хвостом, что и означало: " Тут кое-чтоесть. Иди-ка". и что же вы думаете? Того-сего, по кусочку, по корочке, по селедочнойголовке - Бим наелся все-таки. Силы помаленьку возвращались, а вскоре, облизавшись и поблагодарив Лохматку, пошел дальше, пошел намного прочнее. Нет, помойка в трудную минуту жизни - великое дело! С этого часа Бимстал бы относиться с уважением к таким местам, если бы... Трудно об этом рассказать. Серым предрассветным утром, когда остатки вчерашнего смога осели кземле легкой прозрачно-синей дымкой, Бим наконец добрался до своегодома... Вот он! Вон и окно, из которого вместе с Иваном Иванычем, бывало, они смотрели на восходящее солнце. Не выйдет ли он к окну и сейчас? Бимсел с противоположной стороны улицы и смотрел, смотрел, смотрел теперь срадостью и надеждой. Ему стало хорошо. Пошел через улицу, хоть и не спеша, но уже подняв голову, будто улыбаясь, будто вот-вот встретит незабвенногодруга. Это была минута ожидания счастья. Да и кто из живых существ не былболее счастлив в минуты ожидания, чем в минуты самого счастья? Так, на середине улицы, перед родным домом, уже недалеко от той самойдвери, Бим был счастлив от возникшей вновь надежды. Но вдруг он увидел страшное: из арки дома вышла тетка! Бим сел, расширив глаза от ужаса и дрожа всем телом. Тетка бросила в него кирпичом.Бим спешно отошел обратно на противоположный тротуар. Людей на улице в такую рань не было, даже дворники еще не выходили сметлами. Только одна тетка да Бим смотрели друг на друга. Она явно решила- стоять и не пропускать, она даже поставила ноги пошире, для прочности, иутвердилась изваянием в середине арки, упершись кулаками в бока. На Бимаона смотрела надменно, презрительно, уничтожающе и гордо, с сознаниемчувства собственного достоинства, превосходства и правоты. Бим же былбеспомощен, но у него оставались вполне надежными только одни зубы, тожестрашные - если в предсмертной схватке придется пустить их в ход. Он этознал, он этого не забыл, потому даже чуть пригнулся и приподнял верхнююгубу, обнажив передние зубы. Человек и собака смотрели друг на друганеотрывно. Минуты казались Биму долгими....Пока человек и животное, не спуская взора, следили за малейшимдвижением друг друга, обратимся к самой тетке, хотя отчасти мы ее ужезнаем из предыдущих историй с Бимом. Тетка была совершенно свободнаяженщина: свободна от эксплуатации капиталиста, от какого-либо отдаленногопонятия о долге перед социализмом, свободна от труда. Но она все-такиоставалась рабой желудка, не замечая ярма этого рабства. Кроме того, у неевсе-же были обязанности. Она поднималась, например, раньше всех жителеймноголюдного дома, еще до рассвета. Своей первейшей обязанностью онасчитала нижеследующее: проследить, кто из чужих вышел на заре из того илидругого подъезда у кого горит свет в окне в то время, когда все спяткрепким зоревым сном, кто поехал на рыбалку или на охоту и - с кем. Ктопервый, еще в темноте, пронесет что-то на помойку. Потом она посмотрит иопределит, что произошло, судя по помойке: бутылки если - значит, от женыпрятал. Старое пальто негодное - значит, скупец хранил дома ненужнуютряпку. Тухлое мясо выброшено - значит, хозяйка растяпа, и так далее. Еслиже девушка придет домой перед рассветом, то это для тетки было уже верхомторжества. Собак и их владельцев она ненавидела, потому наблюдение за нимисоставляло, пожалуй, одно из самых важных мероприятий тетки, при этом онапосылала им вслед непотребные слова, запас которых был у нее неистощим, что свидетельствовало о большой памяти и эрудиции. все это было существенно необходимо для ежедневной информации, когдаона вместе с несколькими свободными женщинами будет долго сидеть назаботливо выкрашенных скамейках и докладывать о том, кто есть, и тут ужникто не будет забыт и ничего не будет забыто. Талант! Подобный непечатныйбюллетень она выпускала регулярно. И это она считала своей второйобязанностью перед обществом. Такая осведомленность касалась даже имеждународных событий (сама слыхала: война - вот-вот, крупы надо запасать, соли) слух шел дальше при участливом содействии подобных ей, но уже соссылкой на " такого-то", а он - доцент, брехать не будет, сам " слухал". При всем при том, как уже известно, тетка называла себя не иначе как" советская женщина", гордилась этим в полной уверенности, что это так, чтоее дремучая совесть есть не что иное, как образец для подражания. Будь унее ребенок - какой бы вышел человечище! Но два дня в неделю у нее были выходными: в воскресенье она что-топокупала на базаре у колхозников, а в понедельник продавала-то же самое.Поэтому, не имея кур, огорода, сетей для рыбной ловли, она продавала яйца, самих кур, помидоры, свежую рыбу и все прочее, необходимое для жизничеловека. Благодаря такой, третьей обязанности (в выходные дни!) теткаимела сберегательную книжку и жила безбедно, отчего никогда и нигде неработала. Существовала же она в квартире с удобствами, соответствующими еевысокой культуре (два шифоньера, три зеркала, картина с базара " Девушка илебедь", большой глиняный орел и вечные цветы из стружек, холодильник, телевизор). Все у нее было, что надо, и ничего не было, чего не надо... Итак, тетка стояла в центре арки, и миновать ее Бим не мог. Уходитьбы ему надо, уходить, но он не в силах уйти от родного дома. Он теперьбудет ждать с оскаленными зубами, пока не уйдет враг, ждать, сколько бывремени на это ни потребовалось. Кто - кого! Но вот в сероватой холодной мгле появился одинокий автофургон инеожиданно остановился между теткой и Бимом. Фургон был темно серый, обитый жестью, без окон. Из него вышли двое и направились к тетке. Бимвнимательно наблюдал, не сходя с места. - Чья собака? - спросил усатый, указывая на Бима. - Моя, - надменно ответила тетка, не задумываясь. - А чего не уберешь? - спросил второй, молодой парень. - Попробуй убери. Видишь, конец веревки на шее - перегрызла. И кусаеткаждого. Сбесилась, сволочь. Обязательно сбесилась. - Привяжи, - сказал усатый, - заберем ведь. - Я сама писала заявление. И ходила, и просила - заберите. Что та-ам! Бюрократ на бюрократе! - Она уже кричала: - Душу вымотали бюрократы! - Давай, - обратился усатый к безусому. Тот взял из автомобиля малокалиберку, а усатый вытащил из держателя, сбоку фургона, длинный шест с обручем на конце и сеткой, будто сачок дляловли бабочек величиной с овцу. Первым подошел тот, что с ружьем, а за нимвторой, изготовив сачок. Бим увидел ружье. Бим завилял хвостом, говоря этим жестом: " Ружье! Ружье! Знаю ружье! " - Ласкается, - сказала парень. - Никакой он не бешеный. Заходи. Усатый вышел вперед. Бим почуял, что он него пахнет собакой. " Ну, конечно же, вы - хорошие люди! " - Говорил он всем видом. Но вдруг внутри фургона тоскливо проскулила собака, безнадежно игорестно. Бим все понял: обман! Даже ружье - обман. Все - обман! Оншарахнулся было в сторону, но... Поздно: обруч сачка накрыл его. Бимпрыгнул вверх и оказался в сетке, теперь перекинутой им самим через крайобруча... Бим грыз веревки, скрежетал зубами, неистово хрипел и бился, билсясудорожно, будто в припадке. Он быстро истратил на это последние силы ивскоре затих. Собаколовы просунули сачок в дверь автофургона и вытряхнулиБима на пол. Дверь захлопнулась. Усатый обратился к неожиданно повеселевшей тетке: - Чего осклабилась? Не умеешь собак держать, так и не мучила бы. Саманаела лягушкино рыло, а собаку довела - жутко смотреть: на собаку непохожая. (Он оказался наблюдательным: опущенные уголки больших губ, плоскийнос и вытаращенные очи тетки напоминали действительно " лягушкино рыло".) - Меня, советскую женщину, ты, вонючий собашник, оскорбляешь, гад! -И пошла, и пошла, не стесняясь в выборе выражений, как и всегда. Слова, какие нельзя писать на бумаге, выскакивали из нее легко и свободно, как-тодаже плавно и широко, ибо они, по всей видимости, были запрограммированы: нажми кнопку, и вот они, тут как тут. - Ты не безобразь! - крикнул ей парень. - А то вот накрою подсаком дав железный ящик. Таких, как ты, надо бы, хоть на недельку в году, сажать втакой вот фургон. - Он и правда схватил шест с обручем и решительнозашагал к ней. Тетка побежала писать жалобу за оскорбление. И написала ее на имяпредседателя горсовета, при этом обвиняла его ничуть не меньше, чемсобаколовов. Она ни за что не несла ответственности, ни за что не отвечалаперед обществом, но зато со всех требовала ответственности. Последнее тожебыло частью ее обязанностей, как и любого паразита общества....Солнце всходило в то утро большое и желтое, по предзимнемухолодное и невеселое. Оно отмахнулось от утренней дымки так неохотно и таквяло, что местами сизоватый туманчик так и остался над городом рванойкисеей: на одной улице светло, на другой - мутно и серо. Темно-серый, обшитый жестью автофургон выехал за город и завернул водвор одиноко стоящего дома, обнесенного высоким забором. Над воротамивывеска: " Вход посторонним воспрещен - опасно для здоровья". То былкарантин, куда привозили бешеных собак и сжигали дотла, сюда же попадали иотловленные бродячие псы, как возможные разносчики эпидемий, - этих несжигали, а отправляли для науки или снимали шкуры. Других животных синфекционными болезнями тут же и лечили, если они того заслуживали.Лошади, например, давали лекарства до последнего часа жизни, а уничтожалиее только при одном единственном условии - при заболевании сапом. Оченьредкая теперь это болезнь, потому что лошадей осталось единицы, болетьсапом некому. Те два человека, изловившие Бима, были простыми разнорабочими этогодвора. И вовсе они не плохие люди. Больше того, они всегда подвергали себяопасности заразиться тяжелым недугом или быть укушенными бешеной собакой.Они же время от времени очищали город от бродячих псов или забирали собакупо личному заявлению владельца. Эту обязанность они считали неприятной итяжелой, хотя за каждую отловленную собаку получали кроме основногозаработка дополнительную плату. Бим не слышал, как приехал железный фургон во двор, как вышли те двоеиз кабины и ушли куда-то: он был без сознания. Очнулся наш Бим через два-три часа. Около него сидела та самая, давнознакомая, Лохматка, с какой он встретился на рассвете у помойки. Сейчасона лизала Биму нос и уши... Удивительное существо собака! Вот у матери умирает один из щенков, аона лижет ему носик, лижет ушки, лижет, лижет без конца, долго долго, массирует животик. Бывает, щенок возвращается к жизни. А массаж-то ивообще считается у собак непременным условием ухода за новорожденнымищенятами. Дивно это и удивительно. Лохматка облизывала Бима тоже по неведомому для нас наитию природы.Видимо, она была искушенной в своих скитаниях, а возможно, не впервыепопала и сюда. Неизвестно. Тонкий-тонкий лучик солнца прорвался в щелочку двери и упал на Бима.Он приподнял голову. В железной тюрьме их было только двое: он и Лохматка.Превозмогая боль в груди, Бим попробовал изменить положение тела, но спервой попытки не получилось. Однако во второй раз он подвернул под себявсе четыре лапы, освободив бок от холодного железа, на котором лежал.Лохматка, тоже продрогшая, пристроилась вплотную к нему и свернуласькалачиком. Вдвоем стало чуть теплее. Две собаки, лежа в железной тюрьме, ждали своей участи. Бим все время смотрел и смотрел на дверь, на тонюсенький лучиксолнца, единственный вестник из светлого. Но вот где-то неподалекураздался резкий выстрел. Бим встрепенулся. О, как знаком ему этот звук! Оннапомнил о хозяине, Иване Иваныче, это - охота, это - лес, это - воля, это- призыв, если собака заблудилась или чрезмерно увлеклась следом птицы илизайца. Где взялись силы у Бима после выстрела, когда он встал и, качаясь, подошел к двери, приложил нос к щелке и втягивал воздух свободы? Но он ужестоял на ногах, казалось, он воскрес. И начал медленно ходить маятником пофургону из угла в угол. Потом снова к двери, снова нюхал через щель инаконец установил по запахам: во дворе что-то тревожное. И вновь ходил, ходил, чиркая когтями по жести, разогреваясь и будто готовясь к чему-то, разминаясь. Сколько так прошло времени, сказать трудно. Но Бим... Началцарапаться в дверь. Эта дверь никак не походила на другие, что знавал Бим: она обитажестью, местами уже с острыми рваными пятнами. Но это была дверь, теперьединственная дверь, через которую можно было взывать о помощи исочувствии. Наступила ночь. Холодная, морозная. Лохматка завыла. А Бим царапался. Он грыз зубами клоки жести и вновь царапался, ужележа. Звал. Просил. К утру в фургоне стало тихо: Лохматка не выла, Бим тоже притих, развечто изредка нет-нет да и скребнет лапой по железу. Изнемог ли он дополного бессилия или смирился, потеряв надежду и ожидая своей участибезропотно, - мы не знаем. Пока это оставалось тайной железного фургона.
Данная страница нарушает авторские права?