Я люблю животных

Ее зовут Бим. Она белая с черным ухом. Уши вислые. Хвост настоящий.

Порода охотничья, не овчарка. Ласковая. Играл один раз, но какой-то

дядька-зуда увел, дурной старикан и неподобный ни на что. Не кусается.

Мама и папа ее любить не могут, она чужая, с желтой табличкой на шее. За

что люблю, не знаю, просто так. Кур, гусей, овцы, олени, мыши люблю, но

мышей боюсь. Лося пока не видел, они в городе не живут. Корову доят, чтобы

было молоко в магазинах и чтобы выполнялся план. (" А ведь он дефективный! "

- Подумала Анна Павловна.) Лося не доят потому, что в магазинах не бывает

лосинового молока и оно никому не нужно. Животных любить надо, а собака -

лучший друг человека. Я сочинил песенку сейчас:

И лось хорошо,

И олень хорошо,

И мышь хорошо,

А собака лучше.

Еще я заводил морских свинок, но мама сказала, они очень пахучие в

квартире, нос зажимай, и отдала их чужой девочке. А Бима я все равно

найду, пусть даже вы меня и не отпустите. Все равно найду, сказал найду и

найду. Хоть вы Анна Павловна, мне все равно".

У Анны Павловны глаза на лоб полезли: " Он же из рамок вон выскочил!

Он же черт-те о чем думает. В тихом омуте..." Последнюю мысль она не стала

додумывать дальше, так-как была педагогом, а просто, с сознанием долга,

поставила двойку.

Вот ведь как оно выходит. Анна Павловна была на хорошем счету, дети

ее, похоже, любили и слушались, за исключением некоторых, без каковых,

впрочем, не обходится ни в одном классе. Воспитание - штука сложная,

сложнейшая, скажу я вам, потому, видно, Толик и написал такое, одно из

первых своих, сочинение: просто-напросто от необъяснимой обиды и, конечно,

несознательно, если иметь в виду, что о морских свинках и об Анне Павловне

никаких вопросов в теме не было. Может быть, с возрастом он и поймет свою

ошибку детства, но пока ему этого не сообразить. Он даже не пришел в класс

после перемены. А это уже - ЧП!

Толик поехал из своего нового района в другой, старый, в ту школу...

И допытался таки у ребят обо всем: когда они видели Бима и где он живет. К

радости своей, он узнал также, что нога вовсе не оторвана, а только висит.

И пошел с ребятами в тот дом, к Биму.

Он нажал кнопку звонка. Бим ответил вопросом: " Гав! (Кто там?)"

- Это я - Толик! - крикнул гость. Потом услышал, как Бим, прислонив

нос к щели, фыркал и втягивал воздух. - Бим, это я - Толик.

Бим взвизгнул, залаял. Так он кричал: " Здравствуй, Толик! "

И мальчик его понял, впервые понял фразу из собачьего языка.

Степановна, услышав лай и разговор человека с собакой, вышла:

- Ты чего, мальчик?

- Я - к Биму.

Выяснилось все без труда. Они вошли вдвоем.

Толик не узнал Бима: поджарый, без живота, свалявшаяся шерсть,

кособокая походка, выпирающие наружу ребра - нет, это не Бим. Но глаза,

умные и полные ласки, сказали: " Я - Бим".

Толик присел на корточки и дал волю собаке. Бим, обнюхивая его, лизал

пиджачок, подбородок, руки и наконец положил мордаху на носок ботинка

Толика. Казалось, он успокоился.

Все рассказала Степановна Толику, незнакомому мальчику, все, что

знала о Биме и об Иване Иваныче, но не могла только объяснить, где и кто

раздавил лапу.

- Судьба, - определила она. - И у каждой собаки - своя судьба.

Говорила она с мальчиком спокойно, хоть и с горечью, не кичась своей

старостью и не подозревая своего большого жизненного опыта, на равных.

- А где табличка? - спросил Толик. - Была же. Я читал.

- Была. Тебя как звать-то?

- Толик.

- Толик - это хорошо... Была. Кто-то снял, стало быть.

Толик подумал: " Он снял, серый дядька". Но все-таки вслух не

произнес, поскольку не был еще уверен в этом.

- И что я с ним буду делать, господи? - спросила Степановна, глядя на

Бима. - И жалко-то, и что делать - не знаю. Витинара бы ему.

- Ветеринара, - поправил Толик, тоже не ощущая своего превосходства,

и ответил на вопрос " что делать": я буду приходить каждый день после

школы, буду его водить. Можно?

Так нашелся у Бима новый маленький друг. Он ежедневно, после обеда,

ехал через весь город к Биму, ходил с ним по двору, по улицам, по парку и,

к удовольствию всех ребят, говорил гордо:

- Собака - лучший друг человека.

Смысл в этих словах был совсем иным, чем в сочинении, написанном от

обиды.

Но твердо решил Толик: найти того серого дядьку и поговорить

начистоту. В своем новом районе он стал его подкарауливать. И так-таки

встретил лицом к лицу.

- Дяденька, - спросил он, приподняв козырек фуражки и заложив руки за

спину, - зачем вы сняли табличку с Бима?

- Ты что, очумел, мальчик? - ответил тот вопросом на вопрос.

- Вы же его увели с табличкой. Я видел не один.

- И отпустил с табличкой. Он же меня укусил! Небось отпустишь, если

кусается, как волк.

- Вы, дяденька, врете: Бим ласковый пес.

- Я? Я вру, щенок?.. Где твои родители? Где твои родители? Говори! -

присучился он.

Отчасти серый был прав. Именно отчасти: он не врал, что был укушен

Бимом, и имел полное право возмущаться, но он врал, что будто бы не снимал

табличку с ошейника. Первопричиной происшедшего он считал укус Бима, но не

снятие таблички, а перестановка местами причины и следствия всегда очень

выгодный прием доказательства. Он был глубоко убежден, что говорит правду,

но то, что он говорил н_е в_с_ю п_р_а_в_д_у, - это его уже не касалось. А

кто знает, где она, причина, и где следствие: собака укусила сначала или

табличка снята сперва? Это так и останется тайной для всех. Но Толик был

глубоко убежден в том, что Бим укусить серого не мог, потому что он -

человек, а не заяц какой-нибудь или лисица. Потому он и повторил еще раз:

- Бы обманываете меня, дяденька. Это - стыдно.

- Бр-рысь! - гавкнул дядька. И ушел, прихрамывая и отставляя зад в

сторону (видимо, здорово тяпнул его Бим).

Удивительно, как бывают правы обе стороны, когда один говорит

полуправду, а другой не знает второй половины правды.

Серый же шел и думал: " Пойдет с теми сопляками в милицию, доложит,

они придут, увидят коллекцию... Нет, юбилейный, пятисотый, не отдам. За

него можно дать двадцать знаков любых". И он решил: " Лучший вид обороны -

нападение".

Дома он написал заявление, а затем отнес его в ветеринарный пункт.

Там прочитали:

"...Бежала собака (беспородный сеттер с черным ухом), с разлету

укусила, вырвала из соответствующего места моего организма кусок мяса и

убежала дальше... Бежала она как бешеная, опустивши хвост, и голову к

земле, глаза были налиты кровью... Либо ее изловить и уничтожить, на что

дать распоряжение бригаде ловцов бродячих собак, либо я буду жаловаться

выше на ваш бюрократизм и бездушие в деятельности..." И т. Д.

Ветврач заволновался:

- Куда укусила? Когда? Где? При каких обстоятельствах?

Серый врал, как заправский сочинитель, только без малейшего

воображения. Для врача же все было ясно из личного документа укушенного, а

именно: укушен бродячей собакой на улице! Он снял трубку телефона и вызвал

дежурного пастеровского пункта.

Вскоре, буквально через несколько минут, приехала на автомобиле

женщина врач, спустила брюки серого, глянула, спросила:

- Сколько дней прошло?

- Дней десять, - ответил невольный пациент.

- Через четыре дня сбеситесь, - категорически утвердила врач. Но так

как пациент ничуть не заволновался от такого приговора, у нее возникли,

видимо, какие-то сомнения, что ли, и она спросила: - А сколько месяцев вы

не купались?

- Что же вы наделали! - воскликнула женщина, еще раз присмотревшись к

ране. - На пункт, на пункт, на пункт! Немедленно уколы против бешенства...

В живот... В течение шести месяцев.

- Да вы что, очертенели! - взревел серый дядька.

- Ничего не очертенели, - спокойно обрезал его ветврач, - не

подчинитесь - будем силой действовать, через милицию, дома вас возьмут,

если вы такой темный человек.

- Я? Темный человек?! - вскричал серый. - Да вы знаете, где я в свое

время работал?!

- Меня это не касается, - ответила врач. - На пункт! - добавила она

еще строже, чем прежде.

Теперь доносчик регулярно должен был ходить на уколы в определенные

дни и часы. Мало приятно, попал как кур во щи: кобель - за задницу, а

доктора - в живот.

А дальше было так.

Как уж они сошлись с теткой той - неизвестно, но как-то сошлись.

Может быть, они были знакомы давно (пожалуй, так оно и было), но в тот

день они встретились на улице. Такие чуют друг друга так же, как рыбак

рыбака, дурак дурака, а клеветник клеветника. Сошлись, значит, и

разговорились. Выяснилось, что он кособочится от укуса собаки с черным

ухом.

- Да я же ее знаю! Ей богу, знаю! - всхрапнула тетка. - И меня

кусала.

Серый-то знал, что она врет, однако же сказал так:

- Я лично написал заявление, чтобы ее изловили и уничтожили. Так

подсказывает мне совесть.

- И правильно подсказывает! - с воодушевлением поддержала тетка.

- А вы тоже напишите... Если, конечно, вы честный человек.

- Я? Я не отступлю!

И она в тот же день отнесла заявление туда же в ветеринарный пункт. В

глубине души серый думал (про себя думал): " Раз соврала, то пусть ка тебя

доктора - в животик". Он не любил, когда е_м_у говорили неправду, и

гордился этим. Ну, тетка и попала тоже как кур во щи: вопила, ругалась,

врала по мере надобности, в частности про то, что ранка была небольшая и

уже зажила, тыкала пальцем в старый шрамчик на руке и еще кричала, что

она, как честная советская женщина, написала для пользы дела, а ее за то

наказывают в живот.

Странно, но почему-то ее отпустили, записав адрес, и сказали: мол,

заедем завтра на дом для выяснения. Как бы там ни было, но тетка

возненавидела Бима лютой ненавистью, серого - тоже, но несколько меньше,

хотя он и подвел ее под монастырь.

В связи с такими двумя заявлениями через два дня в областной газете

появилось объявление:

" Есть основание полагать: собака, беспородный сеттер, ухо черное,

кусает прохожих. Знающих местопребывание таковой, а также укушенных просим

сообщить по адресу... На предмет изловления для анализа и ликвидации

возможных последствий. Граждане! Берегите свое здоровье и здоровье других

- не молчите"... И т. п.

В ближайшие дни немедленно посыпались письма читателей. В одном из

них сообщалось:

"...(Такого-то числа и месяца сего года)... Бежала собака в

направлении к вокзалу (беспородный сеттер, ухо черное), она не разбирала

ничего и перла напрямую, так здоровые духом собаки не бегают - напрямую

или наискосок через площадь, а обходя препятствия или предметы,

встречающиеся на пути следования. Хвост был опущен вниз, и морда была

действительно опущена вниз. Вышеупомянутая собака (беспородный сеттер,

черное ухо) вполне опасна, может укусить любого гражданина советского

союза и даже иностранного туриста, каковые есть, а потому ее следует

ловить и ликвидировать без никаких исследований, о каковых упомянуто в

объявлении вашей уважаемой нами газете".

Под петицией стояло двенадцать подписей.

Были и другие письма (всех не упомянешь). Ну, например, такое:

"...Точно такая же собака, но без черного уха, бежала тоже напрямую"...

Или: " Город забит собаками, а которая из них бешеная, понять невозможно

никак". Или: " И вовсе та собака не бешеная, сами вы бешеные, витинары".

Или: " Если облисполком не может поставить на широкую ногу организацию

планомерного, рассчитанного на год, уничтожения собак, то куда мы идем,

товарищ редактор? Где план? Где действенная критика и почему вы к ней не

прислушиваетесь? Хлебы-то мы умеем печь, а вот охранить здоровье

трудящегося гражданина - кишка тонка. Я - честный человек и говорю всегда

в глаза одну матку-правду. И не боюсь я никого, кстати. А вы подумайте над

теми моими словами. Мне уже терпеть нету мочи: пишешь, пишешь, а толку

ноль".

в общем, писем было так много, что развернулась дискуссия, следствием

чего явилась редакционная статья " Том в квартире", где приводились

выдержки из письма доцента пединститута. Тот доцент был явным

собаконенавистником. Почему это так, трудно догадаться, но воспитательное

значение для детей и юношества его высказывание имело огромное: если они

его поймут правильно, то с малых лет будут душить собак, заботясь о

здоровье трудящихся, а на человека, содержащего дома собаку, будут

коллективно и дружно кричать на улице: " Бездельник! " (таким словом доцент

обозвал людей, любящих собак), " грязнуля! " (тоже творчество того доцента).

Как уже сказано выше, всех писем перечислить не представляется

возможным, но одно приведем все таки, последнее. Оно было из двух строк.

Читатель просто задал вопрос: " А на обоих ухах по черному если - бить? " То

был читатель практик, далекий от абстрактного восприятия мира. Но тем не

менее это письмо не попало ни в статью, ни вообще на страницы печати и

даже осталось без ответа. Только подумать! Какое неуважение к запросам

человека, предлагающего свои услуги.

Есть, есть еще читатель отзывчивый, не перевелся, слава богу. Такой

читатель не пропустит возможности высказаться и заклеймить. Так вот и в

нашей истории: Бима искали уже по всему городу, опорочили добрую собаку. А

за что? Ладно: путь он укусил, скажем, - это правда, а обстоятельства при

укушении и то, что он бешеный, - это сущая неправда. Заботливый читатель

смешал все это вместе не по своей вине: он не подозревал клеветы, а у нее

хоть и короткие, но зато прочные ноги.

Но редактор вовремя заметил, что дискуссия эта - стихийная,

вызванная, видимо, укушенным человеком, дискуссия вовсе не организованная,

а самотечная. И он поступил мудро - дал объявление нонпарелью (тем

шрифтом, какой никогда не пропустит устойчивый читатель): " Собака Черное

Ухо - поймана. Редакция прекращает дискуссию на эту тему. Рукописи не

возвращаются".

Редактор тот был юморист, чего " читатель-борец" терпеть не может.

Но то была неправда: Бима никто не изловил. Просто-напросто Толик,

узнав в школе про объявление, нашел перед вечером квартиру ветврача,

позвонил, а когда ему открыли, сказал:

- Я - от Черного Уха, от Бима.

Выяснился вопрос незамедлительно: на следующий день Толик поехал к

Биму и отвел его, трехногого, на ветеринарный пункт к врачу. Тот осмотрел,

сказал:

- Враки вся эта дискуссия. Собака не бешеная, а больная. Избитая и

изуродованная. Эх, люди! - Зато осмотрел больную лапу, послушал

внутренности, выписал мазь для ноги, дал микстуру для внутренностей и,

провожая друзей - мальчика и собаку, спросил на прощание:

- Тебя как же зовут, герой?

- Толик.

- Ты хороший мужик, Толик. Молодец!

Бим, уходя, тоже поблагодарил врача. От него пахло лекарствами, но он

вовсе не был больной, а, наоборот, высокий, мужественный человек с добрыми

глазами.

" Хороший человек, - сказал ему Бим хвостом и взглядом. - Очень

хороший человек! "

...Читатель друг! Не тот читатель, что мнит, будто без его клеймящих

писем собаки поедят всех граждан и гражданок, нет - не тот. Другой - мой

читатель, к тебе обращаюсь. Прости, что в лирическо-оптимистической

повести о собаке я иногда напишу одну две сатирические картины. Не обвиняй

в нарушении законов творчества, ибо у каждого писателя свои " законы". Не

обвиняй, дорогой, и в смешении жанров, ибо сама жизнь - смешение: добро и

зло, счастье и несчастье, смех и горе, правда и ложь живут рядом, и так

близко друг к другу, что иногда трудно отличить одно от другого. Хуже мне

было бы, если б вдруг ты заметил у меня полуправду. Она похожа на

полупустую бочку. А ведь разницу между полупустой и полуполной бочкой

доказывать нет смысла.

Главное, я за то, чтобы писать обо всем, а не об одном и том же.

Последнее вредно. Ты подумай! Если писать только о добре, то для зла - это

находка, блеск; если писать только о счастье, то люди перестанут видеть

несчастных и в конце концов не будут их замечать, если писать только о

серьезно-прекрасном, то люди перестанут смеяться над безобразным.

Впрочем сказать, я ведь и пишу только о собаке. В подтверждение чему

следуют дальнейшие главы занимательных и, замечу кстати, не всегда веселых

историй с нашим добрым Бимом.