Надпись на скале

К давно забытому причалу

меня дорога привела.

Над ним, безлюдным, нависала

почти отвесная скала.

Обожжены огнём тротила

скалы подножие и грудь.

И что-то вроде побудило

меня в лицо ей заглянуть.

И я глаза невольно поднял:

белели буквы на стене:

«Ушёл эсминец «ЭН» сегодня

фашистов бить!» – открылось мне.

Эсминец «ЭН»…

О нём историк

писал в учебнике для нас,

что в роковом квадрате моря

его настиг взрывной фугас.

Ушёл эсминец, и растаял

последний дым его во мгле.

Ушёл в бессмертье.

И оставил

автограф белый на скале.

А я читал его и чётко

увидел вдруг за синевой,

как бьёт врага прямой наводкой

эсминец, продолжая бой.

Не веря в дьявола и в бога,

я верил – жив эсминец тот,

и нет конца его тревогам,

поскольку он фашистов бьёт.

Нет, не голландец он летучий –

его не встретить никому,

не разглядит локатор лучший

в пороховом его дыму.

Но до сих пор в дали рассветной

навеки юный лейтенант

стоит над картой совсекретной,

из рук не выпустив секстан.

Он мог бы стать отцом и дедом,

но вот уже который год

ему земной покой неведом –

он до сих пор фашистов бьёт…

…Был вечер будничным и серым.

Безлюдным старый был причал.

Разволновавшимся не в меру

я от него домой шагал.

А буквы белые слепили

мои глаза в дорожной мгле:

я видел огненные мили,

я видел надпись на скале.

Орудия Малахова кургана

Навеки меченный

всемирным боем,

с младенчества забыв о тишине,

сегодня удивительно спокоен

миндаль на Корабельной стороне.

Своё сказав

решающее слово,

безмолвны рядом

пушки двух веков.

…Вы не забыли, пушки,

дым багровый

и в том дыму своих фронтовиков?

Орудия Малахова кургана,

всех ваших залпов праведных

не счесть.

Всё реже к вам

приходят ветераны,

всё больше улиц,

названных в их честь.

Военное детство

Ковали вместе мы Победу –

отцы и дети, в этом суть.

И презирать умели беды –

то никому не зачеркнуть.

Тушить умели зажигалки,

стирать бинты кровавых ран,

и жребий тяжкий, но не жалкий

нам, севастопольцам, был дан.

Траншеи рыли и окопы

под завывание тревог,

чтоб непокорный Севастополь

войти в легенды с нами мог.

Куда ж от памяти нам деться?

В ней не исчезнут, не умрут

и фронтовое наше детство,

и матерей победный труд.

Сегодня я, пацан блокадный,

как вы, отмечен сединой.

Нам надо, если всё неладно

семьёю снова встать одной.

Семьёй – чтоб новые невзгоды

не одолели нас нигде.

Мы – севастопольской породы,

мы несгибаемы в беде.