Я всё вынесу!

(глава из повести «Дети Севастополя»)

Свете шёл пятнадцатый год, но она уже давно считала себя взрослой. Высокая, с пышной копной русых волос, де­вочка выглядела старше своих лет. В играх всегда верхово­дила ребятами. Даже мальчишки-одноклассники подчиня­лись ей. Подчинялись не потому, что любому из них Светлана могла дать «сдачи». Вовсе нет! По всеобщему мнению, Светлана Густылёва была человек, «способный к педагогике», умела поладить с девчонками и мальчишками, с малышами и со сверстниками.

В мечтах она всегда видела себя учительницей. Часто комнатка Густылёвых превращалась в класс. Детвора боль­шого дома на проспекте Фрунзе прилежно исполняла роль учеников. Интересная, никогда не надоедавшая игра...

...Большой севастопольский вокзал переполнен. В при­вычную размеренную жизнь его вошла тревога. Груды уз­лов, чемоданов, баулов... Плач детей, скорбные лица жен­щин, стариков... Эвакуация... Чужое, тоскливое слово...

Светлана осталась с родителями в Севастополе. Вместе с активистами, вместе с другими ребятами девочка помогает семейным грузиться в вагоны. Вот она держит на руках ма­ленького Толика, пока его мать бегает в кубовую за кипят­ком, потом помогает им отыскать место в вагоне... И всё но­сит и носит тяжёлые тюки и чемоданы к поезду. От непри­вычной работы болят плечи, ладони покрылись водяными мозолями.

Но это не мешает Светлане на следующее утро выйти на строительство укреплений.

– А ну-ка, дочка, что у тебя с руками? Дай перевяжу! – это говорит пожилой рабочий в тельняшке. В паре с ним девочка роет траншею.

Строятся укрепления повсюду: за Малаховым курганом и у Английского кладбища, за Куликовым полем и у Стре­лецкой бухты, на Северной стороне. Они опоясывают город.

Грунт каменистый, тяжёлый. Жарко. Светлана, не разги­баясь, откидывает мокрую прядь со лба и продолжает тру­диться.

– Вот что значит физкультурница, – подбадривает Све­ту соседка, пожилая женщина.

– А патриотизм? – добавляет девушка-комсомолка.

– Ну, а характер наш русский разве ни при чём? – рабочий, перевязавший Светлане руку своим носовым плат­ком, заговорщицки подмигнул девочке. – Нет, брат, такой характер немцу не одолеть!

Наступает желанный перерыв. Люди располагаются на отдых тут же, на грудах каменистой земли.

Долбить эту землю ломами и кирками разрешается толь­ко старшеклассникам. Младшие в перерыв бегают к роднику за водой, выступают с художественной самодеятельностью, читают вслух газеты. Но Светлана так уверенно-спокойно взя­лась за кирку, так решительно заняла место в строю взрос­лых, что ни у кого не хватило духу запретить ей работать.

А Света не могла иначе. Ведь с фронта вести идут плохие. Враг движется вперёд. Красная Армия с тяжёлыми боями отходит. Так неужели ей, сильной, крепкой, молодой, в такое трудное для Родины время искать что полегче?..

В город строители возвращаются поздно. Светлана забе­гает домой помочь маме по хозяйству, а потом по поручению Марии Савельевны Мелконовой, коменданта убежища, опо­вещает очередную группу жильцов о работах на завтра.

...В кабинет секретаря Севастопольского горкома комсо­мола Саши Багрия постучали. Саша отозвался, и в комнату один за другим вошли несколько мальчиков и девочек в пио­нерских галстуках.

– Нам нужно товарища Багрия, – заявила бойко черно­глазая, лет десяти, девочка.

– Я товарищ Багрий, – ответил Саша. Он был немного удивлён появлением такой делегации.

– Мы к вам.

– Садитесь, рассказывайте, что у вас такое.

– Взрослые идут на войну, в народное ополчение, ра­ботают на заводах, строят доты и дзоты, копают противотан­ковые рвы, – быстро, обиженно заговорила черноглазая де­вочка. – Много всего разрешают и пионерам из шестых и седьмых классов, а нам, – развела она руками, – ничего...

– За младенцев считают, – не выдержал один из маль­чиков.

– Как будто мы ничего не можем, – сердито произ­нёс другой. – Даже на крыши дежурить не пускают.

– А мы и разведчиками могли бы!

– Могли бы и за ранеными ухаживать...

– На заводах работать!

Перебивая друг друга, ребята выкладывали свои обиды.

– Подождите, подождите, – остановил их Багрий. – По скольку же вам лет?

– Кому десять, кому одиннадцать, – ответила за всех черноглазая пионерка. – Мы учились в третьем, четвёртом, а то и в пятом.

– А что сейчас делаете? – спросил Багрий.

– Когда взрослые уходят на работу и на укрепления, нянчим малышей. Смотрим за порядком в убежище... Вот вместе с Лизой, – показала девочка на свою маленькую подружку.

– А мы с Витей Королёвым, – говорит невысокий крепыш, – собираем металлолом, роем щели. За светомаски­ровкой следим.

– А я с подругами собираю для фронтовиков подарки. Шьём кисеты, вышиваем их, – перебивает крепыша худень­кая русая пионерка.

– Настоящие тимуровцы, – вполголоса говорит Багрий своей соседке, секретарю Северного райкома комсомола На­де Краевой. – На днях писали в «Комсомольской правде» о таких... Вы что это, сами всё придумали? – спрашивает он у ребят.

– Нет. Это нам сказали комсомольцы... Которые с нами в убежище... И учительница.

– А кто из вас старший?

– Галя Шевченко, – ответил один из мальчиков, пока­зывая на черноглазую девочку.

– Это комсомольцы и учительница подсказали вам и в горком идти?

– Не-ет, – мотнула головой Галя. – Это мы сами. Они не пускают нас на укрепления, на крыши, в партизаны-раз­ведчики.... Вот мы и пошли к вам... жаловаться.

– Они правильно поступают. Это дело старших ре­бят, комсомольцев. Вы и так настоящие тимуровцы... Мы по всему городу создадим такие команды. А вам, инициаторам, большое спасибо. Мы расскажем о вас всем ребятам горо­да, напишем в газете, передадим по радио...

Засветились глазёнки у ребят, загорелись щеки.

– А вот вашей команде и ещё работа, – продолжал Багрий. – Собирайте по городу лопаты, ломы, кирки для по­стройки укреплений. И ещё бутылки для зажигательной сме­си. Немецкие танки поджигать. Договорились?

– Договорились, – дружно ответили ребятишки.

...Смеркается быстро. Предметы, деревья, здания, как промокательная бумага, впитывают в себя сумерки, их очер­тания становятся расплывчатыми, фантастическими.

Светлана, Лина Родзюк и «пара Володей» – Кузнецов и Гончаров – ждут полной темноты. С крыши, где они сидят, тогда хорошо видно будет, не оставил ли кто из жильцов незашторенным окно, не вырывается ли откуда из затемне­ния полоска света. Коротая время, Вова Кузнецов развлека­ет друзей: он мастер сочинять байки.

– Да тише ты, Жюль Верн, слышишь, зовут! – преры­вает его рассказы Лина.

Стоящих внизу, во дворе, разглядеть трудно. Ребята сле­зают с крыши.

– Вот познакомься, Надя! Наша детвора не хуже ва­ших инициаторов! Тоже и лом собирают, и за светомаски­ровкой следят, и с малышами, когда надо, нянчатся...

Мария Савельевна, комендант убежища, подталкивает ре­бят к Наде Краевой. Она только что рассказала Марии Са­вельевне о пионерах, которые пришли в горком комсомола жаловаться, что им не дают «воевать».

– Вот мне и поручили теперь организовать тимуровские команды. Вы ведь, наверно, все читали книгу Аркадия Гай­дара «Тимур и его команда»? – говорит Надя и объясняет, что, по её мнению, может сейчас делать такая команда в Се­вастополе, и как нужно поставить её работу.

– Запомните, главное – это помощь фронту, помощь семьям фронтовиков, – повторяет девушка на прощанье.

Не дожидаясь утра, в углу убежища, где не так часто осыпался свод во время стрельбы зениток, то и дело сотрясающей здание, собрались тимуровцы. Они прикидывали, за что взяться, с чего начать. Капитаном команды единогласно избрали Светлану Густылёву.

Спустя несколько дней жильцы дома с удивлением увиде­ли во дворе штабеля пустых бутылок, груды металлолома. Пришли машины и увезли всё на завод. Тимуровская коман­да дома по улице Фрунзе получила первую благодарность.

У ребят словно силенки и энергии прибавилось, когда они увидели, что их помощь фронту, Родине принимается всерьёз. Они искали и находили всё новые тимуровские дела.

По-прежнему каждый день тысячи севастопольцев вы­ходили за город копать противотанковые рвы. Каждый чело­век, каждая пара рабочих рук была на учёте. И как их не хватало! А многие женщины не могли работать потому, что не с кем было оставить малышей.

Светлана назначила для присмотра за маленькими ре­бятишками трёх девочек. В первый день дежурства тимуров­цев женщины уходили на работы тревожась, справятся ли девочки с малышами – ведь сами дети ещё... Ни сноровки, ни уменья... А если на сердце у матери неспокойно, то и ра­бота не спорится. Но вечером, вернувшись домой, мамы убе­дились, что сомнения их напрасны. Малыши, чистенькие, на­кормленные, аккуратно запелёнатые, сладко посапывали в своих кроватках.

...В убежище жила старушка Елена Николаевна. Кроме сына Коли, ушедшего на фронт, родных у неё не было. А сердце нет-нет да и пошаливало: ныло, колотилось неров­но. Дряблое стало, износилось раньше времени, – нелёгкую жизнь прожила Николаевна. Вот и опять слегла. Соседи в свободную минуту ухаживали за старушкой. Предлагали Николаевне эвакуироваться, но она отказалась: «Здесь ро­дилась, здесь и умру». А силы таяли...

Тимуровцы взяли над Еленой Николаевной шефство. Ли­на Родзюк бегала в магазин за продуктами, готовила скром­ный обед, приглашала врача, приносила лекарство, писала Коле на фронт письма.

И вот после долгой болезни Николаевна, поддерживае­мая Линой, сделала первый шаг... А вскоре и сама принялась помогать фронту: вязала варежки, носки, нянчила малень­ких детей.

...Дедушка Антонов до войны работал в горторге архи­вариусом. Теперь, вырезая из старых конторских книг чистые листы, Антонов клеит конверты и пачками отсылает ихна фронт. Тимуровцы помогают ему. Дедушка – большой за­тейник. В награду за труд дарит ребятам то великолепного змея, то быстроходную лёгкую яхточку.

От взрослых ребята уже слышали историю старика, но сейчас, в его собственном исполнении, ещё раз слушают её с удовольствием.

В первый день войны Антонов пришёл в военкомат и, убавив себе добрых два десятка лет, записался доброволь­цем в истребительный батальон.

– В горячке никто и не посмотрел на мою лысину, – со­щурил свои, с хитринкой, глаза дед.

Но не прошло и месяца, Антонова из батальона списа­ли – здоровье подкачало. Старик возражал, но можно об­мануть в суете военкома, сказав, что тебе сорок пять, а не шестьдесят пять, а ведь здоровье-то не обманешь! Здоровье, будь оно неладно, подвело деда и второй раз, когда началь­ство уважило его настойчивую просьбу, отправило на строи­тельство оборонительных рубежей. Пришлось и оттуда уйти. Врачи настояли.

– Н-да! – причмокнул дед с сожалением. Шелестит бу­мага, ловко разрезают, складывают её крючковатые пальцы Антонова. Ребятам трудно угнаться за дедом.

– Дедушка! – вдруг вскочил с табурета Вова. – Почта! – и стремглав выбежал из-за стола. Перехватив стопку писем у почтальона, мальчик подбежал к старику:

– Пляшите, дедушка!

– Да погоди, пострел, сядь, спляшу ужо! – дед излов­чился, схватил Вовку за чуб и забрал письма. – С фронта, от них, – благодарно улыбнулся старик.

Антонова сразу же окружили ребята. Нацепив очки на нос, дед осторожно надрезал его же руками склеенные кон­верты. Бойцы благодарили Антонова за конверты. Боец Па­вел Панченко прислал свои стихи.

Свобода всего нам дороже на свете,

Мы ею живем, за неё мы в ответе,

Желанье у всех черноморцев одно:

Захватчиков жги пулемётной расплатой,

Снарядом и бомбой, штыком и гранатой, –

Врагов ненавистных – в могилу, на дно!..

– Так, сынок, правильно. Хорошо сказал. Надо стих-то в редакцию отнести. Пусть все прочитают...

...Душная августовская жара спадает. Близится первое сентября. Сколько радостного связано с этой датой у лю­бого школьника! И особенно у первоклассников. Первый школьный звонок. Первый урок, первые слова, читаемые по слогам, первая учительница, благодарные воспоминания о которой хранишь потом всю жизнь...

Но теперь никто из севастопольцев не помышляет об от­крытии школ:

– Вон как бомбят. Долго ли до беды!

А Мария Савельевна не может угомониться.

– Не терять же нашим первоклассникам учебный год! Надо что-то придумать... – говорит она соседям по убежищу. С ней соглашаются, но разводят руками: нет помещения, пе­дагога, учебников....

За помощью Мария Савельевна обратилась к тимуровцам.

В одном из отсеков бомбоубежища они оборудовали классную комнату. Освободили от разной домашней утвари, принесли столы, стулья, повесили керосиновую лампу. В уце­левших квартирах разыскали буквари, старые тетради, ка­рандаши. И уроки начались! Чтение, арифметика, рисова­ние – всё как следует.

Первый урок у первоклассников ведёт Светлана Густылёва.

– Да ты настоящий педагог, – восхищается Мария Са­вельевна терпеливой настойчивостью, с которой Света объяс­няет малышам правила счёта и чтения. – Тебе обязательно надо быть учительницей.

– Я и хочу стать учительницей. И стану, – уверенно говорит ей Светлана.

...Улицы города запружены народом. У края дороги стоят жители, молча, с тревогой вглядываются в лица красно­флотцев, которые проходят мимо Малахова кургана, по Ко­рабельному спуску, к Лабораторному шоссе, переправляются через Северную бухту и идут к Мамашаю, Любимовке, Каче...

– Что случилось? – спрашивает Света Вову Кузнецова.

– Говорят, немцы прорвались в Крым, – испуганно от­вечает Вова. – Моряки уходят на оборонительные рубежи.

– Ты, Вовка, что-то путаешь. Как всегда, – сердито оборвала его Светлана.

– Да честное слово! Не веришь? – вскипел Вовка. – Говорят даже, что немцы могут к Севастополю подойти... Почитай вон приказ!

Протиснувшись сквозь толпу, Светлана прочла на листке, прикреплённом к столбу:

ПРИКАЗ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА ГОРОДА СЕВАСТОПОЛЯ

В связи с объявлением Крыма на осадном положении приказываю:

Ввести в действие следующие правила поведения населения, дви­жения автотранспорта, обеспечения светомаскировки и распорядка жизни города Севастополя...

...Прорвав на севере Крыма Ишуньские позиции, гитле­ровские войска устремились к Севастополю. Они намерева­лись захватить его с ходу; немецкое командование знало, что в городе сравнительно немного войска.

Военный Совет флота и городские организации делали всё, чтобы не допустить врага в Севастополь. Город посуро­вел, построжал. Моряки занимали оборонительные рубежи. Скоро на подступах к Севастополю завязались жестокие бои. Госпитали переполнились ранеными.

Врачи, медицинские сестры, санитары по суткам не выхо­дили из стен госпиталей, с трудом выкраивали время для сна.

Не хватало доноров. А многих раненых только живая кровь могла поднять на ноги.

Мария Савельевна собрала женщин своего убежища, предложила им стать донорами. Конечно, они согласились: у каждой на фронте муж, сын, брат, любимый… Хочется верить, что именно твоя кровь может принести им исцеление.

На другой день в ближайшем донорском пункте вы­строилась очередь. Среди женщин оказалась и Света Густылёва.

– А ты зачем здесь? – увидев девочку, спросила Мария Савельевна. – Иди-ка домой!

– Вы боитесь за меня? Думаете, донорство повредит здоровью? Да я всё вынесу!.. – у Светы задрожали губы. – Я взрослая, – еле сдерживая слёзы, добавила она. Мария Савельевна притянула Свету к себе.

– Знаешь что, Светик, организуй-ка лучше девочек, да помогите в госпитале. Санитарки не справляются. Они меня об этом просили.

– Правда? – обрадовалась Света. – Мы сегодня же пойдём...

Не обращая внимания на бомбежку, Светлана и Лина Родзюк явились в госпиталь. Им выдали халаты и косын­ки, рассказали, как ухаживать за больными.

Светлане досталась палата тяжелораненых. Боец, возле которого ей нужно было дежурить, оказался совсем моло­деньким. Два часа тому назад пареньку сделали операцию. Кусок разрывной пули застрял у него в лёгких. Михаил бре­дил: то шептал что-то бессвязное, то кричал, порывался встать, звал кого-то, то лежал без всяких признаков жизни.

В палате был ещё один раненый. За ним ухаживала не­молодая женщина. Света внимательно присматривалась, как ловко она поддерживает раненого, подавая ему питьё, как душевно успокаивает.

– Пить, – вдруг услышала она шёпот «своего» раненого. Света осторожно приподняла его голову, поднесла к пересох­шим губам стакан с водой. Миша смотрел на девочку удив­лённо и радостно – сам, видно, был недавно школьником. Он отпил глоток и, засыпая, улыбнулся благодарно карими, с тёплыми жёлтыми проталинками глазами. А у Светланы хорошо стало на душе: хоть немного полегче Мише от её за­боты. Она то и дело поправляла на койке подушку, сбив­шееся одеяло, простыню.

– Вот вам и смена, – главный врач госпиталя Степан Степанович стоял со сменной сиделкой в дверях палаты.

– Так скоро... – удивилась Светлана.

– Шесть часов прошло, – Степан Степанович подал де­вочке руку. – Ждём вас завтра.

Света заметила, что лицо у Степана Степановича было при этом доброе-доб­рое.

На следующий день она дежурила у того же бойца. Ми­хаил чувствовал себя лучше. Увидев девочку, обрадованно засмеялся.

– А я уж думал – это сон! – тихо сказал он.

– О чём вы?

– Это я тебя видел вчера? Ты не уйдёшь? Легче болеется, когда ты рядом.

Шли дни, Михаил медленно поправлялся. Света читала ему книги, газеты, писала письма его матери в Сибирь. Ми­ша стал для неё близким, родным человеком.

И сколько таких благодарных друзей появилось у Светы за долгие часы, дни и ночи бессонных дежурств у больнич­ных коек. Сколько ласковых солдатских писем шло в адрес пионерки Светланы Густылёвой...

Скоро у вожака тимуровской команды дома по улице Фрунзе появились новые «подшефные» – девочки из других команд. Степан Степанович поручил Свете научить их уходу за ранеными.

Для начала новичков направили в палату выздоравли­вающих. Под диктовку они писали письма родным и близ­ким фронтовиков, читали газеты. Особенно полюбилась всем Валя Колышкина, шустренькая девчушка с льняными косич­ками. Валя училась во втором классе. Хорошо, выразительно читала и писала без ошибок.

Глядя на то, как ухаживает за ранеными Светлана, Валя поняла главное: нельзя это делать равнодушно, без любви.

Она стала внимательной, терпеливой сиделкой.

Вот Валя старается облегчить страдания пожилого сол­дата, который уже несколько суток не может заснуть от сильных болей в позвоночнике.

– Можно, я вам что-нибудь почитаю? – мягко предла­гает девочка.

Еле заметным движением ресниц раненый показывает: со­гласен. Валя садится около него и на память начинает не­громко:

«Три девицы под окном

Пряли поздно вечерком»...

Губы мужчины морщатся в ласковой улыбке. Незаметно для него музыка пушкинских строк убаюкивает, притупляет боль. Голос Вали он слышит уже сквозь дрёму. Дыхание становится ровнее, глубже.

А Валя находит себе новое дело. Садится писать письмо на фронт лучшему бойцу. «Дорогой боец! – старательно вы­водит девчушка. – Желаю вам здоровья, счастья и нанести сокрушительный удар врагам советского народа. Еще желаю вам быть награждённым. И когда вы, дорогой боец, вернё­тесь с победой, я забросаю вас цветами. Вы, дорогой боец, знаете, что мы, ребята, вас горячо любим... Если вы когда-нибудь будете в Севастополе, очень прошу, зайдите к нам. Я и мама будем очень рады. Мой адрес: Севастополь, Кер­ченская, 95, Валя Колышкина. И когда выберете свободную минутку, напишите мне хоть два слова. Желаю счастья, Валя».

Обходя палаты, Степан Степанович обязательно оцени­вает работу юных помощников – тимуровцев. Подшефные Светланы Густылёвой получают только «пятёрки». А ведь ребята свой нелёгкий труд в госпитале совмещают с учёбой. Давно уже в немногих уцелевших подвалах больших домов открыты школы. И одна из первых заповедей пионеров-ти­муровцев – учиться, учиться и учиться, несмотря ни на что.

...Как-то в марте в тринадцатую школу, которая разме­стилась в одном из подвалов на улице Ленина, пришла Надя Краевая. Она побывала во всех старших классах, толковала о чём-то с комсоргами, с пионервожатыми, потом с директором и завучем, с секретарём комитета ВЛКСМ школы. На одной из переменок подошла к Свете Густылёвой.

– Света! Ты не думала о вступлении в Ленинский ком­сомол? – спросила Надя девочку.

– Я давно об этом мечтаю... Но мне ещё только четыр­надцать...

– Годы не помешают тебе и многим другим ребятам быть настоящими комсомольцами. Вы уже доказали это. Я дам ре­комендации.

Через несколько дней Свету, Шуру Горелова, Инессу Шуманову, Женю Дунканову и ещё нескольких школьников при­нимали в Коммунистический союз молодежи. Вторую реко­мендацию Свете Густылёвой дала старшая пионервожатая Тамара Галанцева. Вручая Светлане и её товарищам член­ские билеты, Надя Краевая знала: эта молодежь достойна высокого звания комсомольцев.

Став комсомолкой, Светлана Густылёва с ещё большей энергией помогает фронту.

– Нужны продовольствие, вода, – передаёт в разгар тре­тьего штурма Мария Савельевна просьбу главного врача госпиталя.

И ночью, обернувшись мокрыми простынями, чтобы не обгореть, женщины и дети, среди них и Света, перебегают улицы, перелезают через завалы, пробираются по краю ог­ромных воронок. От дыма и гари дышать нечем, кругом по­лыхает пламя пожара, рвутся снаряды, ноничто не может остановить севастопольцев. Вот и склад... Забрав муку, су­хари, начерпав из колодца воды, смельчаки двигаются об­ратно.

– Все живы? – с тревогой спрашивает Мария Савельев­на. Пересчитав пришед-ших, облегчённо говорит: – Все.

В убежище вбегает Надя Краевая:

– Товарищи! С Север­ной стороны эвакуируют население и раненых. Нужна помощь, человек двадцать. Будем пере­носить их в госпиталь.

– Что ж. Раз надо, значит, надо.

Комендант посмотре­ла на женщин, на детей, задумалась: «Уж тут, верно, без жертв не обой­дётся». А идти необходимо. Раненые лежат под открытым небом, под обстрелом и бомбежкой.

Добровольцев набралось тридцать человек. И снова в их числе Света Густылёва…