Теперь я каждую минуту думал о ней

Однако, когда Тургай-бей отвернулся, вместо того чтобы, по обыкновению, вежливо и церемонно улыбнуться, это неожиданно задело меня. С одной стороны, я знал причину его обиды — он не получил приглашения на нашу помолвку. С другой, рассудок помрачила более тягостная мысль: Фюсун, желая отомстить мне, вернулась к Тургаю. Мне захотелось в лоб спросить его, почему он отворачивается. Кто знает, не встречался ли он сегодня с Фюсун на какой-нибудь тайной квартире в Шишли? Я выходил из себя только потому, что он просто-напросто видел Фюсун и разговаривал с ней. То, что он был влюблен в нее задолго до меня, то, что когда-то пережил из-за нее такую же боль, от какой сейчас изнывала моя душа, и смягчало гнев, и усиливало его. В баре я изрядно выпил. Потом, обняв Сибель, которая с каждым днем проявляла все больше терпения и нежности, потанцевал под песню Пеппино ди Капри «Печаль».

Проснувшись на следующее утро с головой, налитой свинцом, я понял, что ревность, которую накануне мне удалось несколько усмирить с помощью алкоголя, накатывает опять, и с тревогой осознал, что боль не думает отступать, а гнетущее ощущение безысходности лишь нарастает. Шагая тем утром к «Сат-Сату» (Инге все так же игриво улыбалась мне со стены), пытаясь закопаться в дела, я в итоге был вынужден признать, что за прошедшие дни боль даже усилилась и, вместо того чтобы забыть Фюсун, я думаю о ней все чаще и дольше.

Время не стирало моих воспоминаний, как я молил о том Аллаха, не делало боль терпимее. Каждый день я надеялся, что завтра мне станет лучше, что удастся забыть ее хоть ненадолго, но боль в груди не ослабевала и продолжала наполнять мраком мою душу, точно зажигалась какая-то черная лампа. Как бы мне хотелось верить, что со временем я смогу забыть Фюсун! Но пока я думал о ней почти каждую минуту, точнее—постоянно. Лишь в редкие мгновения мне удавалось забыть о ней. Да и то после секундного забвения черная лампа опять наполняла меня своим мрачным светом. Боль отравляла, мешала дышать, превращала мою жизнь в кошмар.

В самые трудные минуты мне хотелось пойти куда-нибудь, разыскать Фюсун и поговорить с ней или поругаться с теми, к кому я так яростно ее ревновал. Всякий раз при виде Кенана меня охватывал шквал ярости. Я понимал, что Фюсун не встречается с Кенаном, но, чтобы возненавидеть его, мне хватало того, что он ухаживал за ней на помолвке, а Фюсун, наверное, это бьшо приятно—лишь бы заставить меня ревновать. Как-то раз я поймал себя на том, что ищу предлог уволить его.

Теперь было ясно, какой пронырливый и коварный этот Кенан. Мне удалось успокоиться, только когда я подумал, что во время обеденного перерыва опять пойду в «Дом милосердия» и, пусть со слабой надеждой, буду ждать там Фюсун. Она не пришла и в тот день, и мне вдруг стало ясно, что больше терпеть боль я не могу; она ведь и завтра тоже не появится, а мне будет еще хуже. Еще одна губительная мысль не давала мне покоя: как сама Фюсун терпит боль, что мучила меня, пусть хотя бы и немного меньшую? Наверняка она тут же нашла себе другого. Иначе бы не вынесла. Должно быть, сейчас она испытывает с другим мужчиной наслаждение, о котором узнала всего семьдесят четыре дня назад. А я, как дурак, каждый день жду ее в нашей кровати, полумертвый от горя. Нет, не как дурак: ведь это она меня обманула. Когда мы были счастливы и, обнявшись, танцевали на моей помолвке, хотя это, наверное, выглядело со стороны странным, именно она сказала, что придет ко мне на следующий день после экзамена. Если она обиделась на меня за помолвку и решила со мной расстаться, тогда почему обманывала меня? Боль превращалась в острое желание высказать ей все. Или хотя бы то, что она ошиблась. Я опять собрался мысленно поругаться с Фюсун, как делал, забывшись, уже не раз. К этому спору, словно картинка утраченного рая, примешались бы воспоминания о незабвенных минутах, проведенных с ней. От этого мне снова станет легче, а потом появятся новые доводы и я опять буду спорить с ней. Почему она не сказала мне в лицо, что бросает меня? Если плохо сдала экзамен, я в этом не виноват! Если собиралась меня бросить, я должен был об этом знать! Разве она не говорила, что будет всегда, всю жизнь, встречаться со мной? Почему не дала мне последний шанс?! Мне следовало немедленно найти и вернуть ей сережку. Неужели она думает, что кто-то другой сможет любить ее так, как я? Я вскочил с кровати и выбежал на улицу, полный решимости немедленно поговорить с ней.