Глава 25. На следующий день, вечером

На следующий день, вечером

– В восточное крыло поступили еще два пациента с этой горячкой, – сообщил Себастьян.

– С какой? – спросил Пирс.

– С той, которую ты считаешь сыпным тифом, а я нет. Я не мог найти тебя утром, чтобы ты осмотрел больных.

После завтрака Пирс втащил Линнет в пустую спальню и, когда она заснула, целый час лежал рядом с ней на постели, обессиленный и насытившийся, поглаживая ее плечи. Он слышал, что его зовут, но не стал откликаться.

Он думал о своем отце. А также о Линнет, Прафроке, своей матери и Себастьяне. А потом снова об отце. И Линнет.

– Я взгляну на них после еды, – пообещал он, когда они вошли в гостиную. Кибблс и Пендере расположились у серванта, где стоял поднос с напитками. Линнет сидела рядом с его матерью, а его отец расположился напротив, с уже ставшим привычным голодным выражением в глазах.

– Где Биттс?

– Он неважно выглядел и признался, что плохо себя чувствует. Я отправил его наверх.

Пирс встретился взглядом с Себастьяном.

– Заболел?

– Болит голова, но жара нет. – Себастьян пожал плечами. – Надеюсь, это не больничная горячка. Но лучше подержать его в западном крыле, пока мы не будем уверены. Подальше от твоей семьи.

Его семьи. Пирса бросило в дрожь.

– Я уже видел это выражение раньше, – насмешливо произнес Себастьян. – Да, пожалуй, я выпью, спасибо, Прафрок.

– Какое выражение? – поинтересовался Пирс.

– Сердитую гримасу, – ответил Себастьян, явно наслаждаясь, – словно ты не можешь придумать, как бы наказать себя побольнее, чтобы страдать как можно дольше. Я видел ее раньше и вижу сейчас.

– Ты возомнил, будто обрел вдруг способность ставить мне диагноз? С чего бы это? Ты не способен распознать даже простую горячку.

– Тебе хочется чувствовать себя несчастным, – невозмутимо продолжил Себастьян, поднеся бокал к губам. – Точнее, ты не чувствуешь себя по‑ настоящему счастливым, если ты не несчастен. Простейший способ добиться этого – оттолкнуть людей, которым небезразлична твоя шкура. Например, меня, но поскольку это невозможно, ты, похоже, отказался от попыток. Твоих родителей. – Он повернулся, подняв свой бокал в сторону Линнет. – Твою на редкость красивую невесту.

– Красота – это еще не все, – буркнул Пирс.

– У Линнет есть и все остальное, чего мужчина может только пожелать, – возразил Себастьян, поставив свой бокал на сервант. – Мы с тобой всегда были заодно.

– И что это должно означать? Ты решил сбежать с молочницей?

– Нет, что ты.

Пирс проследил за его взглядом.

– О, ты решил сбежать с Линнет. – Каждый нерв в его теле напрягся. Она принадлежит ему. Ему и никому другому.

– Я бы сбежал, если бы она согласилась, – хмыкнул Себастьян, повернувшись к Пирсу. – Я всегда бегал быстрее тебя, Пирс. И я лучше оперирую. И лучший любовник, если уж на то пошло.

– Я никогда не утруждался подобной чепухой, – заявил Пирс.

Линнет смеялась, сверкая бриллиантовыми сережками. Она выглядела как сказочная принцесса.

– Верно. Ты никогда не утруждался. И не утруждаешься сейчас, не так ли? Пусть бы даже твой отец перевязал ее бантиком и преподнес тебе как подарок.

Пирс вздрогнул, и Себастьян усмехнулся:

– Так вот в чем дело. Ты не желаешь рассматривать Линнет как невесту, потому что ее выбрал твой отец. И ты слишком занят, ненавидя собственного отца за его прошлые грехи, чтобы признать, что он нашел для тебя подходящую женщину.

Пирс схватил кузена за галстук и притянул к себе.

– У меня дьявольски болит нога, – процедил он сквозь зубы.

Себастьян не шелохнулся, глядя ему в глаза.

– В таком случае пусть твоя нога составляет тебе компанию по ночам. И никаких женщин, учитывая твое увечье.

Пирс отпустил галстук кузена. Себастьян прав, несмотря на его сарказм.

Он должен перестать заниматься с ней любовью. Не откладывая. В его жизни нет места для Линнет. Особенно когда он знает, что будут дни, даже недели, когда он не сможет думать ни о чем, кроме мучительной боли в ноге.

В такие моменты достаточно было любого пустяка, чтобы он вспылил, набрасываясь на Прафрока и остальных слуг с криками и бранью. Когда боль в бедре распространялась до головы, он уединялся в затененной комнате, не желая никого ни видеть, ни слышать.

– Ты прав, – сказал он. – Конечно, ты прав.

Себастьян, все еще злясь, прищурился.

– Сдаваться не в твоем духе. Если ты понимаешь, как глупо отвергать Линнет, почему бы тебе не подойти к ней и не начать ухаживать?

– Мне казалось, что ты сам не прочь поухаживать за ней.

Себастьян крякнул.

– Ты не ошибся.

– В таком случае действуй, – устало произнес Пирс. Пожалуй, сегодня вечером он выпьет два стаканчика бренди вместо одного.

– Нет смысла.

– Только потому, что мой отец привез ее сюда из Англии для меня? Чепуха! Ей нужно выйти замуж, а из тебя получится неплохой муж. – При мысли о Линнет замужем его внутренности мучительно сжались. Другой мужчина. Себастьян? Невероятно. – Впрочем, ты не можешь жить здесь.

Себастьян откинулся на подлокотник дивана, подняв бокал с бренди к свету.

– Почему? Мне здесь удобно. Видит Бог, замок достаточно велик. И потом, нравится тебе это или нет, ты нуждаешься в моих хирургических талантах.

Пирс бросил на него свирепый взгляд.

– Я не женюсь на ней, – сказал он таким тоном, чтобы даже его романтически настроенный кузен мог понять. – Она свободна… И пока ты не начал скулить насчет моего отца, – продолжил он, – ты ошибаешься. Я понял – не без помощи Линнет, – что веду себя как осел по отношению к нему. Прафрок – король дворецких, а Линнет…

– Королева женщин, – тихо произнес Себастьян.

– Но я слишком изранен для такой женщины, как она. Да и для любой другой. Во мне слишком много от зверя. Ты это знаешь не хуже меня.

Себастьян пожал плечами:

– Мне лично ты нравишься, даже когда выходишь из себя.

– Ты вырос вместе со мной. Я не могу притворяться перед самим собой, что я не такой законченный ублюдок, каким являюсь. Будь я другим, будь у меня лучший характер, если бы…

– Если бы ты не позволял себе срываться по любому поводу, – сухо сказал Себастьян.

– Ты не понимаешь. – Словно в подтверждение, его изувеченная мышца сократилась, отозвавшись мучительной болью в ноге.

– Ни один мужчина в здравом уме, – сказал Себастьян, – не поймет. Будь у меня шанс получить Линнет, я бы не стал предаваться мыслям о том, что и как у меня болит. Я бы схватил ее и надел кольцо ей на палец, отложив все сомнения на потом.

– Вот почему ты слабоват в диагностике, – отозвался Пирс, вытянув ногу в попытке расслабить мышцу.

– Почему?

– Ты не способен сопоставить симптомы и сделать выводы. С одной стороны, терзаемый болью калека с язвительным языком…

Он поднял руку, когда Себастьян открыл рот, явно собираясь возразить.

– Ты очень точно описал меня, и тебе это хорошо известно. В любом случае кто‑ нибудь, подобный мне, рядом с женщиной, подобной Линнет, в сумме дает только одно.

– Что?

– Несчастье, – решительно произнес Пирс, поставив ногу на пол.

– Совсем необязательно…

– Несчастье для нее. – Пирс глотнул бренди.

Себастьян выдержал паузу.

– Разве это не в твоей власти?

– Я тот, кто я есть. Я не хочу видеть, как она увядает, когда я буду сходить с ума от боли. Или боится меня, как это случилось с моей матерью, если я стану прибегать к лаудануму, чтобы облегчить страдания.

– Проклятие, да ты влюблен в нее, – заметил Себастьян.

На другом конце комнаты Линнет хмыкнула, постучав Пендерса по плечу сложенным веером. Тот чуть ли не ползал у ее ног.

– А кто бы не влюбился? – сказал Пирс.

В комнату вошел Прафрок и быстро направился к ним двоим.

– Санитару в восточном крыле показалось, что пациенту с горячкой, поступившему вчера, стало хуже.

– Пойду посмотрю, – сказал Пирс, поставив свой бокал так, что тот звякнул. – Все равно мне здесь нечего делать.

– Тебе… – начал Себастьян, но Пирс уже направился к двери, стуча тростью. Дверь захлопнулась за ним.

Оказавшись в коридоре, он устало помедлил, глядя на лестницу. Позади него оставался мир изящных женщин и золотистого бренди. Но наверху располагался его настоящий мир. Мир умирающих пациентов, с напряженными лицами и испуганными глазами.

Он стал подниматься по лестнице.

На лестничной площадке его поджидал санитар.

– У больного три дня назад выступила сыпь, – сообщил он. – Через пару дней после появления первых симптомов.

– Каких именно?

Санитар придержал дверь в восточное крыло, пропуская Пирса.

– Началось с онемения шеи и плеч, но поскольку он мельник, то решил, что просто перенапряг мышцы, перетаскивая мешки с мукой. Ночью начался озноб, сменяющийся жаром. За несколько дней он побагровел, по его словам, как вареный рак.

– А сейчас?

– Он ничего не ел со вчерашнего дня, и его несколько раз вырвало после попыток выпить бульон. Его лихорадит, он жалуется на затрудненное дыхание. И у него почернели губы.

– Ад и проклятие! – с чувством выругался Пирс.

И верно, осмотрев больного, он обнаружил, что внутренняя сторона его горла покрыта коричневыми крапинками, а за ушами образовались припухлости.

– Вот черт! С кем он общался? Кто был в палате вместе с ним?

– Доктор Биттс, когда принял его вчера, – сказал санитар. – И я, конечно. – Он выглядел несколько встревоженным, но держался. – Потом пришел его милость и сказал, что его следует перевести в отдельную палату. Доктор Биттс велел мне положить его вместе с больными сыпным тифом.

– Это не сыпной тиф, – сказал Пирс, закрыв за ними дверь. – Это скарлатина. Алая горячка, в самой тяжелой форме. Это означает, что у нас серьезные проблемы. Где остальные двое, поступившие сегодня?

– Дальше по коридору, – отозвался санитар. – Их поместили в одну палату, они сапожники, владеющие одной мастерской, и заболели одновременно.

– Откуда они?

– Из Литтл‑ Миллоу.

– Около двух миль отсюда.

– Первый пациент из Эйфербига.

– Это в одной миле отсюда. Сапожники не говорили, кто‑ нибудь из их знакомых заболел?

– Я спрашивал всех троих. Мельник развозил муку в течение двух дней, прежде чем окончательно свалился. Он думал, что у него кашель, который пройдет.

– Развозил муку… видимо, по окрестностям Эйфербига.

Они направились в палату сапожников. У обоих была сыпь, которая шелушилась, и воспаленные язвы в горле. Пять дней назад к ним заезжал мельник, чтобы починить сапоги.

– Чем дальше, тем хуже. Весьма возможно, что это эпидемия, – мрачно произнес Пирс. – Прежде всего нам надо позаботиться о тех в замке. – Он дернул за звонок, затем вышел на лестничную площадку и выставил перед собой руку, остановив дворецкого на полпути.

– Помнишь планы, которые мы составили в прошлом году на случай эпидемии?

Прафрок кивнул.

– Пора приводить их в действие. Пусть все, кто не имеет прямого отношения к заботе о пациентах, покинут замок. Все больные, кроме умирающих, должны отправиться домой – при условии, что у них нет воспаления в горле, онемения членов и других симптомов. Отправьте лакеев по окрестностям, пусть наймут все экипажи, какие только можно, чтобы вывезти их из замка. Остальные пусть разъезжаются сами. Включая моих родителей. И конечно, мисс Тринн.

Глаза Прафрока округлились, и он стал быстро спускаться с лестницы.

При мысли, что он никогда больше не увидит Линнет, Пирс ощутил укол где‑ то в области сердца.

Но в следующее мгновение он повернулся и двинулся назад, в восточное крыло. Скарлатина – безжалостный убийца, и, похоже, у мельника было время и возможность заразить ею немало людей. Но Пирс был известен тем, что не терял пациентов от воспалений горла, даже больных скарлатиной, и он собирался сражаться с болезнью всеми средствами, имевшимися в его распоряжении. Выступая в «Королевском научном обществе», он утверждал, что ангина не всегда превращается в свою убийственную кузину, и пора доказать это делом.

Спустя час с подъездной аллеи донесся шум экипажей, увозивших пациентов, которых можно было отослать домой. Тем временем Пирс с Себастьяном занялись тщательным осмотром больных, обнаружив, к собственному огорчению, что болезнь уже распространилась среди их пациентов, серьезно осложнив дело.

– Главный разносчик – кашель, – сказал Пирс. – Но, думаю, болезнь может распространяться и через прикосновения тоже. – Он велел санитару поставить ведра с раствором спирта в воде и жидкое мыло возле каждой палаты. – Не забывайте мыть руки.

Некоторые из его пациентов, уже ослабленные, могли умереть, но не так быстро, как умерли бы, оказавшись в руках эскулапов, которые пускали бы им кровь и поили рвотным.

– Никакой еды, кроме жидкого чая и бульона, – сказал он. – Будем сбивать жар, охлаждая пациентов водой, насколько это возможно. Откроем все окна и будем заливать жидкость в их горло. Я распоряжусь, чтобы во все церкви на расстоянии пяти миль от Эйфербига отправили сообщение, чтобы каждый, у кого появятся признаки горячки или ангины, был немедленно изолирован.

– Нужно убедиться, что Пендере и Кибблс не пропустили ни одного случая заболевания в западном крыле, – сказал Пирс спустя некоторое время. – Пока у нас шесть случаев, но я надеюсь, что эпидемия не перекинулась на другое крыло.

Увы, он ошибся.

– Как это случилось? – спросил он несколькими часами позже с досадой. В западном крыле обнаружилось пять случаев, все в ранней стадии скарлатины.

Себастьян покачал головой:

– Мы единственные, кто ходит туда и обратно. Как ты себя чувствуешь?

– Это Биттс! – воскликнул Пирс. – Великий Боже, это Биттс. Интересно, кто‑ нибудь навещал его?

Не прошло и пары минут, как они оказались на втором этаже, в одной из гостевых спален. Биттс пылал.

– Меня всего корежит, – просипел он. Его слуга суетился поблизости.

– Теперь главное охлаждать его и давать ему воду, – сказал Пирс. – Биттс!

Молодой доктор открыл глаза.

– Ты выкарабкаешься. У тебя белые крапинки на миндалинах, а не коричневые. И побольше пей. Бог свидетель, я сто раз говорил вам, что больные нуждаются в жидкости, так что воспользуйся моей наукой для собственного блага.

На губах Биттса мелькнула улыбка.

– Он поправится, – сказал Себастьян, шагая впереди Пирса. – Почему бы тебе не поспать, пока я подежурю?

На лестнице их ждал Прафрок.

– Его светлость и леди Бернис отказываются уезжать, – сообщил он.

– Не заламывай руки, Прафрок, – сказал Пирс. – Я поговорю с ними.

– Я не могу насильно усадить их в карету. С ними мисс Тринн.

Пирс вздохнул.

– Я позабочусь об этом, – обратился он к Себастьяну. – Помнишь лекцию, которую мы слышали, где рекомендовалось применять пену перебродившего солода для полоскания горла больных скарлатиной?

Себастьян покачал головой:

– Подобные детали никогда не увлекали меня.

– Пусть сестра Матильда займется этим, – распорядился Пирс. – Почему бы не попробовать?

Они принялись обсуждать методы лечения, когда раздался стук в парадную дверь. Лакей распахнул дверь, и внутрь проследовали четверо, нет, восемь пациентов. Двое на своих ногах, остальных вели или несли.

– Я займусь ими, – сказал Себастьян. – А ты поговори со своими родителями, а потом ложись и поспи. Нам придется дежурить по очереди.

Пирс кивнул:

– Постарайся разместить легкобольных в восточном крыле, а тяжелобольных в западном. – Он спустился с лестницы и, обойдя толпу пациентов, направился в гостиную.

Его мать, отец и Линнет являли собой очаровательную семейную сценку. От одного взгляда на них Пирса охватила глубокая усталость. Они говорили о Микеланджело, расположившись вокруг столика, сервированного для чая с пирожными. Казалось, они существуют в другом мире, мире фарфора, итальянских художников, французских духов и утонченных манер.

Увидев его, леди Бернис вскочила на ноги.

– Я не уеду, Пирс. Во всяком случае, без тебя.

– Ты сошла с ума? – требовательно спросил он, стоя на пороге. – Мы посреди серьезной эпидемии скарлатины, maman. Вы можете подхватить ее, если останетесь здесь.

Она откинула голову назад.

– Плевать мне на скарлатину, – заявила она с чисто французским пренебрежением. – Кто будет ухаживать за тобой, если ты заболеешь? Разумеется, я.

– И ты готова приговорить свою горничную к смерти ради тебя? У людей помоложе обычно развивается более тяжелая форма болезни.

– Мы сразу же отослали наших личных слуг, – вмешался его отец. – Они ждут в гостинице на некотором удалении отсюда.

– Вы не можете оставаться здесь, – упрямо заявил Пирс. – У меня слишком много хлопот, чтобы беспокоиться еще и о вас.

– А я без тебя не уеду, – сказала леди Бернис.

– Сторожка, – сказала Линнет.

Он повернулся к ней в замешательстве.

– При чем здесь это?

– Леди Бернис могла бы пожить в сторожке, а слуги оставляли бы еду за дверью. Это недалеко, если идти по тропе, ведущей к морю, – объяснила она его матери. – Там вы будете в безопасности, но достаточно близко, чтобы ухаживать за Пирсом, если он заболеет.

– Будь я проклят, если разрешу это, – заявил Пирс.

Но его мать уже поднялась на ноги.

– Решено, я буду в сторожке.

– Не подходите ко мне, – сказал Пирс, сдаваясь. Ему надо было сберечь силы для других схваток, куда более важных. – И не выходите через парадную дверь. Коридоры полны пациентов, и все они кашляют, вне всякого сомнения. Вам придется вылезти через окно.

Он повернулся к Линнет. Она была так же прелестна, как далека от него, подобно сказочной принцессе. Глупо, но он попытался запечатлеть ее образ в памяти: милый носик, упрямый подбородок, загибающиеся ресницы и безупречная кожа. Что лишний раз напомнило ему о последствиях скарлатины.

– Вы должны уехать, – сказал он. – Сейчас же.

– Хорошо. – Она сцепила руки перед собой. – Пирс… – Она шагнула к нему.

– Стойте. Вы должны немедленно уехать. Я не могу позволить себе думать о вас, беспокоиться о вас.

Она кивнула.

– Навсегда, – продолжил он. – Возвращайтесь в Лондон или уезжайте во Францию, в общем, куда пожелаете.

– Нет! – выдохнула она.

– Между нами все кончено, – сказал Пирс, испытывая странное чувство. Наверху умирали его пациенты, и, несмотря на это, его сердце сжималось, а вид слез, блеснувших в ее глазах, казался невыносимым. – Вы всегда знали, что так будет, – добавил он мягче. – У нас нет будущего.

Ее челюсти сжались, и внезапно она напомнила ему его мать.

Пирс посмотрел на отца.

– Откройте, пожалуйста, окно и проводите мою мать в сторожку. Это дальше по тропе, ведущей к морю. У Линнет будет пара минут, чтобы подготовиться к отъезду с вами.

Они с Линнет стояли, как мраморные статуи, пока герцог возился с оконной рамой.

– Береги себя, Пирс, – сказала его мать, когда герцог протянул ей руку, чтобы помочь выбраться наружу. – Будь осторожен, дорогой.

– Меня не берет никакая зараза, maman, – отозвался он, что было чистой правдой. Пирс всегда думал, что это компенсация за увечье.

Наконец они ушли.

– Вы не можете быть уверены, что не заразитесь, – сказала Линнет. В ее глазах блестели слезы.

Он пожал плечами:

– Если я заражусь, то позабочусь о себе. Обычно мои потери от этой болезни весьма незначительны, при условии, что больные успевают добраться до меня вовремя.

– Я не хочу покидать вас.

– А я не хочу жениться на вас.

Ну вот, правда высказана, коротко и ясно.

– Вам придется подождать моего отца снаружи, – сказал Пирс. – Держитесь подальше от всех, кого встретите, включая Прафрока. Поняли? Пожалуй, вам лучше подождать сбоку от здания. Думаю, болезнь распространяется через кашель. – Он тяжело опирался на трость.

Линнет сделала глубокий вздох.

– Я не хочу покидать вас, – повторила она.

– У вас нет выбора, – сказал он. – Господи Боже, Линнет, что еще я должен сказать, чтобы вы поняли? Я не хочу жениться на вас!

– Я еще не решила, хочу ли выйти за вас замуж, – отозвалась она, пытаясь шутить. – Но склоняюсь к этой мысли.

– Этот вопрос не стоит. И никогда не стоял.

Глядя на его осунувшееся лицо с темной щетиной и тенями под глазами, Линнет вдруг отчетливо поняла, что любит этого мужчину. И никогда не полюбит другого. Ее привлекали его ум, юмор, яростный темперамент, но покорило его страстное сердце.

– Идите, – нетерпеливо произнес он. – Я не женюсь на вас. Неужели я недостаточно ясно выразился?

– Нет. – Она видела боль в его глазах и понимала, чем она вызвана. – Мы принадлежим друг другу, – сказала она, ощутив момент истины. – Вы никогда никого не полюбите, кроме меня.

– Вы слишком уверены в собственной неотразимости, – отозвался Пирс, не желая вникать в ее слова. – Не могли бы вы уйти, пока я не сказал что‑ нибудь, о чем пожалею?

Но сердце Линнет парило на крыльях страсти и любви.

– Я люблю вас! – сказала она. – И вы любите меня.

– Мне плевать на это, – заявил Пирс.

Она нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– То, что я сказал. Меня не интересует, что вы чувствуете ко мне. Или думаете, что чувствуете ко мне.

– Почему вы так жестоки?

– Я не жесток. Просто сейчас неподходящий момент для любезностей. В отличие от честности.

Она подбежала к нему и схватила за лацканы камзола. Пирс резко отпрянул.

– Я могу быть заразным. Отойдите!

– Вы не больны. Вы никогда не болеете. Я вам верю.

– В таком случае поверьте мне, когда я говорю: Линнет, я не хочу жениться на вас. Не хочу, понятно?! – выкрикнул он.

– Хотите, – возразила она, обхватив его лицо ладонями и притянув к себе. Ее губы нашли его губы, жадные, нетерпеливые, обожающие.

– Я не хочу жениться ради секса, – заявил он, оттолкнув ее.

Линнет схватила его за рукав, когда он повернулся, собираясь уйти.

– Ради Бога, где ваше достоинство? Я трахнул вас, и нам было хорошо вместе. Но вы не первая и не последняя в моей жизни.

Линнет судорожно сглотнула.

– Почему вы говорите со мной в таком тоне?

– Потому что иначе вы не станете слушать меня, – отозвался он с досадой. – Вы знаете, что я за человек, Линнет. Мы неплохо проводили время, трахаясь, валяясь на простынях, называйте это, как пожелаете. Но я никогда не притворялся, что это закончится свадьбой.

– Да, – прошептала Линнет, – я знаю.

– Наверное, мне следовало отвергнуть вас, – сказал он. – Но вы были рядом, и вам не терпелось.

– Мне не терпелось? – Похоже, она такая же, как ее мать, по крайней мере в глазах Пирса. – Значит, в этом все дело?

– И вы чертовски красивы, – сказал он, откинув со лба волосы. – Но да, вам не терпелось. Вам придется проявить больше сдержанности, если вы снова окажетесь в подобной ситуации.

Ее сердце окаменело.

– Послушайте, вам придется уехать. Мне нужно поспать. У нас с Себастьяном полный замок больных. Биттс уже слег, что означает, что двое других могут также заболеть.

– Я могла бы… – начала она, но слова замерли у нее на губах.

– Уезжайте, – сказал он. – Вы ничем не можете помочь. Вам нечего здесь делать.

– И вы не хотите меня, – сказала она, испытывая потребность произнести это вслух.

– Если вы имеете в виду, хочу ли я вас в сексуальном смысле, то хочу. Что неудивительно, учитывая вашу красоту и темперамент. Каждый мужчина желает этого в постели.

Но хочу ли я жениться на вас и жить с вами, пока смерть не разлучит нас? Нет. И никогда не захочу.

В его глазах мелькнуло сочувствие. Это сочувствие показалось ей еще более ужасным, чем его жестокость.

– Вы не желаете признавать, что любите меня, потому что это означает, что вам придется взять на себя ответственность за собственное счастье или несчастье, – заявила она, вздернув подбородок и устремив на него вызывающий взгляд.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что сказала, – резко отозвалась Линнет. – Если бы вы женились на мне, если бы признались мне в своих чувствах, это означало бы, что несчастье не данность, а выбор.

– Чушь!

– Я люблю вас, – сказала она. – И не боюсь сказать об этом вслух. В отличие от вас.

– Я не…

– Вижу, – перебила она его, направившись к окну. – Надеюсь, в замке все будет в порядке.

– Непременно, – отозвался Пирс. Теперь, когда Линнет стояла к нему спиной, ей показалось, что в его голосе послышалась боль. Но когда она обернулась, его челюсти были решительно сжаты, лицо выражало неколебимость.

Линнет помедлила еще один, последний раз, потому что была упрямой женщиной.

– Я подожду вас в Лондоне – сказала она. – Некоторое время. На тот случай, если вы передумаете.

– Неужели здесь ни у кого нет достоинства? – вскричал он. – Вы ведете себя так же позорно, как мой отец!

– Я не против того, чтобы выглядеть дурочкой из‑ за вас, – отозвалась она. – Потому что люблю вас.

Ответа не последовало, и Линнет подумала, что, возможно, его никогда не будет. Она вскарабкалась на подоконник.

– Садитесь в карету герцога, – произнес Пирс за ее спиной, кивнув в сторону большой кареты, запряженной лошадьми, которые нетерпеливо ржали, перебирая копытами. – Ту, что с гербом.

– До свидания, – сказала Линнет. – Храни вас Бог. – И выпрыгнула из окна прежде, чем он успел что‑ либо сказать, потому что знала, что это будет совсем не то, что ей хотелось бы услышать.

Линнет не сдержала слез.