VII. НКВД создает «националистический центр» Чечни

Почти с предначертанной аккуратностью в горах Чеч­ни происходили каждой весною крестьянские восстания, а партизанское движение было явлением перманентным. На эти восстания народ толкался не только постоянной волею к национальной свободе, но и чисто провокационными трюками самих чекистов. К старой царской системе брать «аманатов» (заложников) для принуждения «бандитов» к сдаче чекисты прибегали постоянно, и в более широком масштабе. Но старая кавказская администрация «аманатов» отпускала на волю, как только являлся преследуемый «бандит». Однако в истории советской Чечено-Ингушетии не было ни одного случая, чтобы при явке «бандита» были бы освобождены «аманаты». Добровольно явившийся «бандит» вопреки торжествен­ному обещанию сохранить ему жизнь расстреливался, а «аманаты» ссылались в Сибирь, в том числе женщины и дети. Обман был правилом, благородство — исключением во всех действиях чекистских вершителей судеб чечено-ингушского народа. Поэтому Советской власти просто перестали верить. «Брешет, как Советская власть» — так приблизительно гласит в переводе одна из чеченских по­говорок. Но обман, давно превратившийся было во «вто­рую натуру» советского режима, подрывал лишь дове­рие: к этому режиму и потому был куда более терпимым злом, чем сознательная система провокации чекистов, которой легко поддавались чеченцы и ингуши в силу ряда специфических национально-бытовых и религиоз­ных условий. Постановлением областного комитета пар­тии, во главе которого стоял москвич Егоров, было реше­но организовать свиноводческую ферму в горном ауле Дарго. Настойчивые советы его чечено-ингушских кол­лег не делать этого, ибо это вызовет возмущение фана­тичных чеченцев (чеченцы и ингуши, как магометане, не едят свинины), не возымели действия — Егоров, на­оборот, обвинил своих коллег в националистических предрассудках. «Если чеченцы не едят свинины, тем луч­ше для самих свиней — не будут красть», — пояснил Его­ров своим коллегам по областному комитету. Свиновод­ческая ферма была организована, и она просуществова­ла ровно один день: днем привезли свиней, ночью чечен­цы их закололи. Конечно, при этом не украли ни одной свиньи. Психологически действия этих чеченцев были легко объяснимы. Завозом свиней в магометанское село, жители которого никогда их не видели раньше, власть совершила, по их мнению, величайшее святотатство.

Больше свиней в горы не завозили, но зато вместо за­колотых что-то около десяти свиноматок из Дарго НКВД вывез до 30 «бандитов» для отправки в Сибирь. Подоб­ных случаев тупоумной провокации советская действи­тельность в Чечено-Ингушетии знает сотни и тысячи. Но жертвой мелкой и крупной провокации НКВД до сих пор становился только аул. Правда, многие из интеллигентов старой школы, которые могли оказаться опасными для Советской власти в Чечне, были давно высланы с Кав­каза — бывший член Государственной думы Т. Э. Эльдарханов, член Московской коллегии защитников А.Мутушев, инженер М. Курумов, братья Мациевы. Другая часть чечено-ингушской интеллигенции, потерпев пора­жение в открытой войне с Советской властью, уехала за границу в эмиграцию — бывший президент республики горцев Кавказа Тапа Чермоев, бывший председатель парламента Вассан-Гирей Джабаги, председатель Чечен­ского национального совета Ибрагим Чуликов, генерал Сафарби Мальсагов, командир ингушской части ротмистр Созырко Мальсаго и другие. Но остались еще дру­гие, которые хотя и признали Советскую власть, а некоторые даже имели и коммунистические партийные билеты, но не пользовались доверием власти, т. е. НКВД. Логика чекистов подсказывала, что виновников и организаторов всех антисоветских восстаний надо искать в каком-то едином «националистическом центре», куда, несомненно, должны входить, по той же логике, представители внутренней и заграничной чеченской эмигра­ции. Эта идея выявления такого, по существу мифиче­ского, центра была для чекистских ищеек настолько соблазнительной, что за нее взялись со всей энергией и рвением Севеpo-Кавказское ПП ОГПУ под личным ру­ководством Курского (потом «застрелился» на посту за­местителя НКВД СССР Н. Ежова) и Федотова, Чечен­ский областной отдел ОГПУ под руководством его на­чальника Г. Крафта. Они так искусно и правдоподобно создали этот «контрреволюционный националистический центр», что в его существование поверили даже многие из чеченцев. Но создан он был следующим образом. Це­лая сеть агентов имела задание взять под постоянное наблюдение следующих лиц из чеченцев: управляющего краевой конторой снабжения (Севкавснаб) члена ВКП(б) Магомета Мациева (во время гражданской вой­ны М. Мациев — командующий чеченской Красной Армией, но происходил из купеческой семьи), юрисконсуль­та Чеченского областного исполнительного комитета Ма­гомета Абдулкадирова (беспартийный, бывший царский чиновник, выдающийся юрист), инженера Ису Курбанова, заведующего учебной частью и профессора по кафед­ре теоретической механики Грозненского нефтяного ин­ститута Халида Батукаева (этому профессору, блестяще окончившему МВТУ, было всего 25 лет), его отца, Ахмата Батукаева (беспартийный, как и сын, но бывший красный партизан), Эдиль Султана Беймурзаева (беспартий­ный, бывший царский чиновник), его двух сыновей в возрасте — одного 14 лет, другого 18 лет, Хадида Шамилева, начальника финансового отдела (беспартийный, бывший белый офицер), Магомета Сатаева (партийный работник), Юсуфа Чермоева (беспартийный, сын бывше­го нефтепромышленника), инженера Мустафа Домбаева (член комсомола). Некоторые агенты имели специаль­ное задание сводить между собою вышеназванных лиц на квартирах друг у друга и организовывать «приезды» к ним «подозрительных лиц» из разных аулов. Даже больше. Некоторых из названных лиц, например М. Мациева и инженера Курбанова, по официальному поруче­нию заместителя начальника краевого НКВД посылали на «мирные переговоры» к известному тогда руководителю антисоветского партизанского отряда Макалу Газгирееву с предложением от имени НКВД о доброволь­ной явке Газгиреева, гарантируя ему в этом случае со­хранение жизни. Газгиреев, хотя и был в прошлом большим другом Мациева и Курбанова, но предусмотритель­но отказался воспользоваться великодушием ГПУ и со­ветом бывших друзей. Как выяснилось потом, и эта по­ездка Мациева и Курбанова оказалась организованной Курским, чтобы обвинить их обоих в «связи» с «руководителем бандитов».

Одновременно ГПУ дал задание и своим загранич­ным агентам установить слежку за горской эмиграцией, в частности за окружением Чермоева, Специально для этой же цели был дважды командирован за границу быв­ший белый офицер Виса Харачоев, разумеется под чужим именем. С кем встречался здесь и как вообще выполнил свое задание Харачоев, все еще неизвестно. Но зато точно известно, что из-за границы начали приходить пись­ма — из Стамбула, Парижа и Лондона, адресованные разным лицам из вышеперечисленной группы. Письма эти приходили в Грозный (столица Чечни) не на адрес прямых получателей, а на имя подставных лиц, для пе­редачи такому-то. Одним из таких подставных лиц в Грозном был X. М. X. М. был, в свою очередь, предуп­режден ГПУ, что он будет получать «заграничные» пись­ма для других, но что он обязан доставлять их немедлен­но в ГПУ. X. М., конечно, под страхом ареста немедлен­но доставлял их туда. Письма были написаны Мациеву, Курбанову, Беймурзаеву и другим. Автором большинства писем был Тапа Чермоев, который писал их то из Стам­була, то из Парижа и Лондона.

Осенью 1932 года была арестована вся эта группа. Вслед за арестом этой группы были произведены массо­вые аресты по Гудермесскому и Ножай-Юртовскому рай­онам. В общей сложности по этому делу «Чеченского на­ционалистического центра» было арестовано до 3 тысяч человек. Арестованным было предъявлено обвинение в создании «контрреволюционного националистического центра Чечни для подготовки и проведения вооруженно­го восстания». В связи с этим, выступая на краевой пар­тийной конференции в 1934 году, секретарь краевого ко­митета Евдокимов цитировал упомянутые «письма миллионера Чермоева» из-за границы к чеченскому народу. Евдокимов рассказывал, что Чермоев призывал в этих письмах своих единомышленников подготовиться к всеобщему вооруженному восстанию чеченского народа, ко­торое будет поддержано средствами и оружием западных держав, в первую очередь Англии (У чеченцев сказание о том, что англичане придут для осво­бождения Кавказа, настолько распространено и вкоренялось деся­тилетиями в сознание народа, что его вам расскажет любой чеченец со ссылкой на ряд своих выдающихся духовных авторитетов еще царского времени. Последний раз я слышал обоснование этого ска­зания из уст чеченцев при горячих спорах между ними в 1942 году, летом. «Даем головы на отсечение, если придет «герман», — придет только «энглис», и не с запада, а с востока!» — так доказывало боль­шинство. И в эти дни «герман» стоял в 500 метрах от Чечни — на западном берегу Терека! Я не знаю происхождения этого сказания, но чекисты верили ему не меньше, чем сами сочинившие его чеченцы, и поэтому каждый чеченский «бандит» и каждое национальное вос­стание заносились заранее на конто Интеллидженс сервис. Однако какая ирония судьбы: на протяжении 85 лет (со времени Шамиля) и царисты и чекисты с одинаковым рвением обвиняли чеченцев в англофильстве, а на 86-м году сослали за германофильство! – прим. автора).

Только сейчас, за границей, мы окончательно убеди­лись, что версия о письмах Чермоева была ложью, а сами письма — фальшивками ОГПУ. Но как раз эти пись­ма и служили «вещественными доказательствами» про­тив «националистического центра». Почти все арестован­ные были осуждены через коллегию ГПУ. Из членов «центра» Абдулкадиров, Шамилев, Курбанов, Моца-Хаджи Сотаев, Беймурзаев были расстреляны. Другие получили по 10 лет. Сколько расстреляно рядовых, устано­вить невозможно.

За раскрытие этого мнимого «контрреволюционного националистического центра Чечни» были награждены орденами Красного Знамени Курский, Федотов из краевого ОГПУ, Павлов, Крафт, Миркин, Васильев, Трегубов из Чеченского областного ОГПУ. Отныне восторжествовала «теория», что «бандитов» надо искать в Чеч­не не только в горах и лесах, но и за столом ученого, в заводских цехах и лабораториях, в кабинетах чиновни­ков и даже в составе партийных комитетов. Это, пожа­луй, и было началом конца самой Чечено-Ингушской республики.

Былая слава «героических чеченцев» и «храбрых ингу­шей», как льстиво выражался Чичерин во время своего приезда в Грозный, в глазах Москвы потухла, там ве­рили фантастическим «сводкам» чекистов, что чеченцы и ингуши только тем и заняты, что замышляют каждый день чуть ли не «освободительный поход» по всему Кав­казу. Чтобы обосновать это свое утверждение, а главное, доказать Москве «бдительность и преданность», чекисты сами организовывали мнимые заговоры чеченцев и ин­гушей против Советской власти или своей вызывающей провокационной политикой сознательно толкали их на вооруженное выступление против нее. Это входило и в карьеристские расчеты чекистов. Мы категорически ут­верждаем, что при всем том, что Советская власть отка­залась в конце концов от многих своих «суверенных» принципов по национальному вопросу и при всей строго­сти советских законов и жестокости их применения, че­ченцы и ингуши примирились бы со своей судьбой, если бы не вся эта, преднамеренная, порою чудовищная систе­ма провокации НКВД. Мы утверждаем так же категори­чески, что в СССР нет ни одного маленького народа, с которым так легко можно было бы договориться и под­чинить его власти, если апеллировать к его рассудку, не оскорбляя его национальную честь, религиозное чув­ство и личное достоинство.

Рыцарство, благородство, гостеприимство, честь и сво­бодолюбие, почтение к старшим и верность в дружбе и жертвенность для общего блага, храбрость в бою и скром­ность в общежитии и, только один раз, жестокая мсти­тельность до бесчеловечности, если речь идет о веролом­ном враге, — вот черты кавказских горцев, о которых сви­детельствуют и которыми вдохновлялись классики рус­ской литературы для написания многих своих бессмерт­ных творений (Пушкин, Лермонтов, Толстой). Многими из этих качеств были наделены сами старые завоеватели горцев — русские князья и дворяне, но не одним из них не были наделены новые — русские и интернациональные чекисты. Конфликт между чечено-ингушским народом и Советской властью является в этом смысле конфликтом между совестью и бессовестностью, моралью и амораль­ностью, между обычным правом чеченцев и «советским правом» чекистов. Возьмите самый безобидный пример. Рядовой русский человек злосчастную мать своего про­тивника пропустит через все падежи при сочных прила­гательных, в ответ на это он услышит такую же брань от своего противника, и этим дело кончается. Но чеченец, оскорбивший словом своего противника, должен обна­жить кинжал для обороны. Ругань карается у чеченцев и ингушей смертью — так велит обычное право. «Рану кинжалом залечит медик, но рану словом залечит лишь кинжал» — так гласит чеченская поговорка.

Все эти качества горцев были теперь объявлены бур­жуазно-националистическими предрассудками. Им была объявлена в порядке «коммунистического перевоспита­ния» самая ожесточенная война. Но эту войну вели не столько устами пропагандистов, но пулями чекистов. Да­же тот же знаменитый кинжал — исконная и неотъем­лемая принадлежность кавказского национального костюма — был запрещен и объявлен «вне закона», под строгую уголовную ответственность.

VIII. НКВД создает «бандитов»

Совершенно смело можно утверждать, что ни в од­ном из уголков Советского Союза, ни в одной из авто­номных советских республик НКВД не вел политики со­знательной провокации народа против власти в таких гнусных формах, как на Северном Кавказе, и особенно в Чечено-Ингушетии. При этом во главе Чечено-Ингуш­ского отделения всесоюзного ГПУ — НКВД назначались люди на редкость бездарные, на подбор безнравственные и, как все чекисты, бесчеловечные. Ни один из шефов Чечено-Ингушского ГПУ — НКВД, как правило, не на­значался из чеченцев. Все они были людьми, назначен­ными из Москвы, и знали о народе, судьбу которого они должны решить, только то, что написано в «справочни­ках» и «руководствах» царских властей о горцах. Пол­ное невежество в знании психологии, традиций и истории народа дополнялось личными аморальными и просто преступными качествами самих московских шефов Че­чено-Ингушского ГПУ (Дейч, Абульян, Павлов, Крафт, Раев, Дементьев, Иванов, Рязанов). Получить побольше орденов — такова была нескрываемая цель каждого нового шефа Чечено-Ингушского НКВД. Поэтому эти шефы были заинтересованы не в «умиротворении» Чечено-Ингушетии, а в продолжении войны чечено-ингушского народа против Советской власти. Искренние от природы чеченцы и ингуши являются вместе с тем до болезненности чувствительными, когда дело касается их личной или национальной чести. Вот этой природной чертой этого народа пользовались чекисты, провоцируя не только убийство своих же собственных агентов, но даже искус­ственно организуя сами восстания чеченцев против Со­ветской власти. Мы уже видели, как был создан «на­ционалистический центр Чечни». Посмотрим, как созда­вались и отдельные «бандиты».

Осень 1933 года. Гельдеген Шалинского района. Кре­стьянин, уже довольно пожилых лет, Ибрагим Гельдегенский давно числится в «черном списке» подозритель­ных лиц у районного НКВД. Подозревают его, собственно, в «бандопособничестве», но лично о нем и НКВД и народу было известно, что он человек безупречного поведения, добросовестный колхозник, во время граждан­ской войны даже был красным партизаном у самого Серго Орджоникидзе. Когда Серго Орджоникидзе во время белых скрывался в горах Чечни и Ингушетии, Ибрагим Гельдегенский служил в личной охране Орджоникидзе. За свою храбрость и смелые налеты в стан белых в Грозном и Владикавказе сам Орджоникидзе наградил его кличкой «Зелимхан Гельдегенский» (Зелимхан — известный абрек-чеченец, который прогремел на всю Россию до первой мировой войны). По поручению того же Орджоникидзе он несколько раз пробирался с сек­ретными поручениями от Орджоникидзе через фронт бе­лых (1919 г.) в Астрахань к командующему 11-й Красной Армией Шляпникову. За выполнение этих важных поручений Ибрагим был награжден именными часами от Шляпникова и почетным оружием от Орджоникидзе (маузер с именной надписью). Когда война кончилась, Орджоникидзе уехал в Москву и стал членом Политбю­ро, а Ибрагим вернулся в свой родной аул и записался в колхоз. Время шло и менялось, именные часы перестали ходить, а почетное оружие от Орджоникидзе отобрал областной НКВД. Ибрагим был возмущен. Он поехал в Ростов-на-Дону в краевой НКВД к самому Евдокимо­ву с жалобой на действия областного НКВД. Ибрагим предъявил Почетную грамоту, подписанную самим Орд­жоникидзе, в которой последний удостоверяет, что Ибрагим награжден им персональным почетным оружием и имеет право его носить «на всей территории РСФСР». В краевом НКВД у Ибрагима отняли саму грамоту. «У вас нет оружия, а без оружия вам и грамота не нуж­на», — вежливо объяснили там Ибрагиму.

Окончательно разочарованный в успехе, Ибрагим пригрозил краевым чекистам Москвой и Орджоникидзе. Но на это чекисты грубо отрезали Ибрагиму: «Ска­тертью дорога, но шляться с жалобами на НКВД разум­ным людям не рекомендуется», — заявили в краевом НКВД.

Ибрагим поехал в Москву.

В комендатуре Кремля Ибрагим зарегистрировался как «Зелимхан Гельдегенский» и «друг Орджоникидзе». У Орджоникидзе оказалась не только хорошая память, но, видно, сохранилось и кавказское гостеприимство. Ибрагим был доставлен немедленно на квартиру Орджоникидзе. Жена Орджоникидзе — Зина встретила с не­поддельной приветливостью старого «кунака» и повела его сейчас же к мужу. Орджоникидзе принял Ибрагима так же просто и дружески, как, бывало, принимал его самого Ибрагим 12 лет тому назад в горах Чечни. Ибра­гим рассказал Орджоникидзе суть дела, Орджоникидзе обещал принять меры. Ибрагим уехал в Чечню. Через несколько дней ему доставили на квартиру его именной маузер с грамотой из Ростова. Но тогда только, собст­венно, и началась трагедия Ибрагима.

Победа Ибрагима была бомбой по авторитету всего Чеченского НКВД, и НКВД сделал свои выводы.

За каждым шагом Ибрагима установили слежку. Во­круг Ибрагима чекисты плетут сеть интриг и провока­ций. К нему подсылают агентов с предложением убить шефа районного НКВД Славина, но Ибрагим отказывается от всего. Через некоторое время к нему приезжа­ет человек, назвавшийся дагестанским муллой. Мулла говорит, что он совершает паломничество в святые места Арти-Корт (около Ведено) и что еще перед отъездом из Дагестана его друзья назвали ему Ибрагима Гельдегенского как верного человека и набожного мусульманина. Мулла сослался на ряд знакомых Ибрагиму по граждан­ской войне дагестанских имен. Мулла производил впе­чатление весьма ученого арабиста и глубоко религиоз­ного человека. То и другое очень импонировало Ибраги­му. При мулле была целая кипа богословских книг. Про­щаясь на третий день с Ибрагимом, мулла подарил Ибрагиму за его щедрое гостеприимство магометанскую священную книгу — Коран. Мулла уехал, но на другой день приехали чекисты с обыском. При обыске нашли тот самый Коран, а в переплетах Корана нашли и по­дозрительное письмо на арабском языке. НКВД забрал Ибрагима вместе с этим письмом и Кораном. На следствии Ибрагим объяснил, как и кто ему дал Коран, а о записке сказал, что ему ничего о ней не известно. Но че­кисты заявили ему, что приезжавший к нему человек во­все не был дагестанцем, а был англо-турецким шпионом и что в письме, доставленном этим шпионом, англо-турки обещали Ибрагиму помощь, когда тот поднимет вос­стание чеченцев. Так чекисты через собственного шпиона, выданного ими за англо-турецкого, произвели Ибраги­ма в вожди «повстанцев» и предъявили ему обвинение в организации «контрреволюционной подпольной орга­низации» для проведения вооруженного восстания против Советской власти (ст. 58, п. 2, II, УК РСФСР). Как чле­ны его «контрреволюционной организации» были арес­тованы несколько односельчан и все его ближайшие родственники. Во время допросов и ночных пыток в каби­нете следователя НКВД в Грозном Ибрагим прыгнул со второго этажа в реку Сунжу и спасся. Через год, осенью 1934 года, жители Гельдегена были свидетелями следую­щего зрелища: уполномоченные НКВД Славин и Ушаев облили керосином тяжело раненного в бою Ибрагима и тут же на глазах народа сожгли его дотла. Такая пуб­личная казнь вызвала глубокое возмущение не только в простой массе, но и в самом автономном правительст­ве. Председатель Чеченского областного исполнительно­го комитета и одновременно член ЦИК СССР X. Мамаев, председатель областного совета профсоюзов Гроза (русский) и секретарь Шалинского районного комитета Я.Эдиев подали письменный протест против подобного поведения НКВД на имя секретаря Северо-Кавказского комитета ВКП(б) и председателя крайисполкома. В от­вет на этот протест все три названных лица были сняты со своих должностей — Мамаев и Эдиев как национали­сты, а русский Гроза как правый оппортунист. Славин и Ушаев были переведены на время на работу в НКВД в Среднюю Азию. В Средней Азии оба эти чекиста полу­чили орден Красного Знамени за свою предыдущую ра­боту в Чечне. В 1937 году Ушаев был возвращен в Чеч­ню и назначен председателем Верховного суда Чечено-Ингушской республики. В том же году он был отравлен ядом, поданным ему в пище одним из его близких род­ственников.