Между Харибдой и Сциллой

Любая цивилизация, если рассматривать ее не в статике, а в динамике, может быть представлена как совокупность физических (производящих) и гуманитарных (управляющих) технологий [4].

Физические технологии оперируют с физическим пространством-временем, материей и объективными смыслами. В совокупности с вещественными результатами производства они образуют материальное пространство цивилизации – техносферу.

Гуманитарные технологии работают с информационными сущностями, внутренним временем и субъективными смыслами. Они образуют информационное пространство цивилизации – инфосферу.

Специфика объединения инфосферы и техносферы, осуществляемое человеком (который, заметим, является одновременно и субъектом, и объектом обеих технологических оболочек), синтезирует социосферу, то есть порождает атрибутивные, характерологические признаки как каждой цивилизации, так и каждой фазы ее развития.

Немного поясним сказанное.

Способ издания книги является физической технологией. Он может быть описан в виде совокупности последовательных физических операций: набора, макетирования, корректуры, изготовления пленок, печати в типографии, брошюровки. Причем, результат этих процессов, собственно книга, не зависит от личности/коллектива изготовителей. Он может быть получен любым человеком или группой людей, владеющих материалами, оборудованием и определенными техническими навыками.

Напротив, технология перевода на русский язык книги Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» – это технология гуманитарная. Она сопряжена с бесконечностью языкового континуума, который к тому же непрерывно меняется, и потому не может быть описана в виде последовательности рациональных процессов. Результат здесь всегда будет авторским: перевод, сделанный Н. Демуровой, отличается от переводов, сделанных Б. Заходером, А. Щербаковым или В. Орлом, хотя в основе их всех – один и тот же английский текст.

Конечно, издание книги в известной мере субъективизировано: вид ее будет зависеть от способностей художника, дизайнера, изготавливающего макет, выбора издательского формата, шрифтов, бумаги, материала обложки, точно так же, как в известной мере объективизирован перевод: несмотря на все различия в изложении, его внутреннее содержание – сюжет, антураж, герои – останется неизменным.

И вместе с тем, разница очевидна. Физические технологии зависят от фундаментальных свойств материи, гуманитарные – от свойств сознания. Они всегда таковы, каков человек.

Авторский характер гуманитарных технологий наглядно иллюстрируется отличиями мировых религий. Будучи глобальными, фактически, матричными технологиями, о чем мы подробней скажем несколько позже, онтологизируя, то есть переводя в социальные императивы, одну и ту же предельную трансценденцию, все они, тем не менее, несут отпечаток личности своих создателей: Моисея, Будды, Конфуция, Христа, Мухаммеда, что, в свою очередь, приводит к возникновению в потоке истории разных цивилизаций.

Особенно хорошо это видно на примере протестантизма, где в отличие от католической версии трансцендирования, навязывающей верующему единый смысловой и обрядовый механизм общения с богом, траффик осуществляется напрямую, минуя какие-либо промежуточные инстанции. Любой протестант может толковать слово божье так, как он его понимает, основывать собственную конфессию, становясь таким образом главой новой церкви, делать «перевод» с небесного языка на земной в соответствие со своими представлениями о боге. Отсюда – лютеранство, кальвинизм, цвинглианство, евангелизм, баптизм, адвентизм и великое множество иных конфессиональных ветвлений.

Так же разведены и назначения обеих цивилизационных механик. Главной функцией физических технологий является согласование человека и мира. Создавая вещественную, материальную оболочку цивилизации, своего рода демпфер, амортизирующий интервал между безличным и личностным бытием, эти технологии обеспечивают выживание человека в меняющейся природной среде, продвигая ее по пути все большей и большей антропоморфности. В свою очередь, гуманитарные технологии отвечают за согласование человека и техносферы, мира искусственного и его творца, обеспечивая их взаимную адаптацию.

Иными словами, физические технологии заключают в себе объективные возможности природы/истории и, формируя пространство тенденций, отвечают за то, что происходит (не может не произойти), в то время как гуманитарные технологии, заключая в себе субъективный/человеческий фактор, образуют пространство решений и управляют реализацией конкретных тенденций. Они отвечают за то, как это все происходит.

Физические технологии устанавливают диапазон возможного будущего. Гуманитарные технологии отвечают за то, какая из версий в этом диапазоне будет реализована.

В норме физические и гуманитарные технологии сбалансированы: возможности формировать историообразующие тенденции и управлять реализацией этих тенденций взаимно сопряжены. Цивилизация движется в интервале динамического равновесия. Ее внутренние колебания не выходят за границы устойчивости. Однако из-за неравномерности развития культуры и техносферы, из-за нарастания диспропорций, вызванных, в свою очередь, накоплением флуктуаций, неизбежно образуется расхождение обеих составляющих цивилизации. Причем, расхождение это может проявлять себя как в хронической, так и в острой форме.

Хронический дисбаланс между физическим и гуманитарным потенциалами обычно преодолевается за счет развития новой управляющей или производственной технологии. Такой дисбаланс, конечно, снижает эффективность цивилизации: в богатых обществах он оказывается одним из источников чрезмерной инфляции, в бедных, как правило, повышает социальную энтропию, однако самому существованию цивилизации не угрожает. Так, например, энергетический кризис конца 1970-х годов вызвал к жизни концепции Римского клуба, названные «пределами роста», а они – индуктивно – породили комплекс ресурсосберегающих технологий, предоставивших западной индустриальной цивилизации дополнительное пространство развития.

В свою очередь, острый дисбаланс внутренних компонентов цивилизации приводит ее к неразрешимому системному кризису. Зазор между гуманитарной и технической сферами оказывается слишком велик, и напряженность противоречий начинает превосходить устойчивость текущей исторической фазы. На практике это означает обреченность базисных жизнеобеспечивающих структур, а в перспективе предвещает их масштабную деконструкцию.

Данный процесс можно интерпретировать как пересечение цивилизацией своих функциональных границ: предела сложности и предела простоты.

Предел сложности, как мы уже говорили, возникает при дефиците принципиально необходимой на данном технологическом уровне гуманитарной (управляющей) технологии и представляет собой ту степень структурной переизбыточности цивилизации, при которой ее целостность (связность) резко ослабевает, а совокупность физических технологий теряет системные свойства. Это приводит к рассогласованию человека как с техносферой, так и с социосферой, результатом чего является нарастание динамики катастроф.

Можно предполагать, что демонтаж Римского мира в конце античной эпохи был вызван прежде всего потерей такой технологической связности: христианство как гуманитарная технология, которая могла бы вывести Древний Рим на новый системный уровень, то есть в индустриальную фазу, возникло на пятьсот – семьсот лет позднее, чем аналогичные мировые религии, индустриальный барьер, препятствовавший восхождению, не был преодолен, произошло катастрофической обрушение всей громоздкой цивилизационной структуры.

И точно так же, катастрофическим образом, был размонтирован в конце Средних веков Католический мир, переусложненный религиозными паттернами, социальными иерархиями и цеховой организацией экономики. Новая гуманитарная технология, выраженная европейской наукой, не сумела осуществить его плавную постепенную переналадку.

Предел простоты, в свою очередь, возникает при отсутствии или недостаточной развитости необходимой на данном уровне физической технологии. При этом также теряет связность вся цивилизационная матрица, но в первую очередь – совокупность гуманитарных (управляющих) технологий.

В частности, после очередной «революции городов», на этот раз имевшей место в Средневековье, когда опять возникли крупные агломераты людей, тесно взаимодействующих между собой и обитающих на ограниченной площади, оказалось, что для подобных объединений нет поддерживающего медицинского обеспечения. В городах отсутствовали элементарные санитарно-гигиенические процедуры, кстати, известные человечеству еще со времен Древнего Рима, результатом чего явились колоссальные эпидемии чумы и холеры, опустошавшие целые регионы Средневековой Европы.

Оба цивилизационных предела могут наличествовать одновременно. Так, например, для Римской империи пределом простоты, пересечение которого способствовало ее катастрофическому демонтажу, являлся дефицит соответствующих коммуникаций. Скорость передвижения, а значит и скорость передачи любой информации была ограничена скоростью бега лошади. Это приводило к нарастающей фрагментации политической, экономической и культурной жизни, которую невозможно было реинтегрировать никакими военными или административными средствами.

Обращаясь к более общим координатам, можно сказать, что баланс технологий представляет собой универсальный баланс развития: скорость накопления изменений в сложной системе должна быть уравновешена скоростью их адаптации. Это баланс между свободной экономикой и экономикой регламентированной, между либерализмом и тоталитарными методами управления, между инновациями и традицией, наконец – между подсознанием и сознанием. Смещение в одну сторону приводит систему в состояние хаоса, смещение в другую – к застою (который из-за накопления флуктуаций все равно заканчивается демонтажом стационарных структур). Устойчивое развитие возможно лишь в интервале между этими двумя крайними состояниями, и задачей гуманитарных (управляющих) технологий является удержание развивающейся системы внутри данных границ.

Сейчас дисбаланс технологий вновь достиг критической величины. В течение индустриальной (машинной) фазы развития способности человечества манипулировать силами, механизмами и энергиями возросли в несколько раз, а гуманитарные, в частности социальные, технологии остались на прежнем уровне. В организации общества по-прежнему используется представительная демократия (механизм конца XVIII столетия), система разделения властей (восходит еще к Аристотелю), классические принципы международного права (намеченные Гуго Гроцием в XVII веке).

Отставание гуманитарных технологий приводит ко множеству неразрешимых коллизий. Вступают в противоречие принцип нерушимости государственных границ и право наций на самоопределение, принцип суверенитета, невмешательства во внутренние дела государства, и необходимость соблюдения им общепризнанных правовых международных стандартов. Решаются такие противоречия, как правило, силовым, волюнтаристским путем, и это возвращение к варварским, нелегитимным, «имперским» технологиям управления – характерный признак распада гуманитарной сферы.

Еще хуже обстоит дело в области гносеологии, являющейся источником всех гуманитарных стратегий. Мы по-прежнему для реконструкции бытия пользуемся тремя разобщенными формами знаний – научной, художественной и трансцендентной. Они, конечно, комплементарны, но не сводимы друг к другу. И по-прежнему характерные скорость и точность мышления остаются у нас, в лучшем случае, на уровне Средневековья. Установлено, например, что большинство студентов физических факультетов руководствуются в обыденной жизни «методом тыка», то есть пребывают на архаической, «первобытной» ступени сознания. И закладывается эта архаика, вероятно, еще в детские годы. Школьное образование, если рассматривать его как приоритетную гуманитарную технологию, ориентировано, как и во времена Яна Амоса Коменского, исключительно на воспроизводство знаний. Современный школьник нагружен таким количеством самых разнообразных сведений, большинство из которых ему никогда не будут нужны (тригонометрия, закон Ома, реакция замещения и т.д.), что среди них безнадежно теряются немногие действительно полезные знания. В результате отмечается тревожный симптом: даже в развитых странах, где в образование вкладываются вполне приличные средства, растет количество взрослых людей, не способных прочесть и понять смысл простейшего текста. С другой стороны, можно ли считать это необразованностью? Ведь с точки зрения кроманьонца, современный человек также не умеет делать многих элементарных вещей: дубить шкуры, изготавливать тетиву из жил, оббивать кремни для наконечников стрел и копий. Возможно, что в эпоху визуальной культуры умение работать с текстом, на чем до сих пор основывалось европейское знание, становится реликтовым навыком. «Человеку компьютерному» оно больше не требуется. Однако это вновь ставит вопрос о принципиально иной форме образования.

В общем, гуманитарные технологии, если рассматривать их в совокупности, рассинхронизированы с физическими технологиями минимум на двести лет. Они более не способны поддерживать динамическое равновесие цивилизации. Громоздкая асимметрия, переизбыточествующая структурность, накопленная как техносферой, так и социосферой, оползает ныне целыми глыбами, превращая наш мир в развалины.

Стремясь избежать Харибды, наращивая индустриальную мощь, дарующую иллюзию безопасности, мы неумолимо приближаемся к Сцилле, стерегущей нас по другому борту. Времени уже почти не осталось. Технологические пределы сближаются. Скоро они превратятся в «воронку», не имеющую удовлетворительного решения.

Особенно опасно это отставание в сфере матричных технологий, создающих согласованную, устойчивую реальность.