В) Психологическое направление.

В середине XIX столетия ни логическое, ни натуралистичес­кое объяснение языковых фактов в силу своей одно­сторонности не удовлетворяло большую часть лингвистов. Логическое направление было излишне формализованным. Биологическая кон­цепция языка отталкивала лингвистов своей прямолинейностью и некоторой вульгаризацией лингвис­тических проблем. Лингвисты стали меньше интересоваться универсальными свойствами языков, они стали уделять больше внимания причинам изменчивости языков, их вариант­ности. Стремление исследовать язык в его функционировании как индивидуальную речевую деятельность, без натурализма и без формализма привело лингвистов в развивающуюся в XIX в. психологию. Язык начинает рассматри­ваться как результат психической деятельности индивида. Психологическое направление основывалось на учении о языке и духе В.фон Гумбольдта и на психологии Иоганна Фридриха Гербарта (1776— 1841). К нему относились Гейман Штейнталь, А.А. Потебня, Вильгельм Вунд, Иосиф Мрозинский, Якобус Гиннекен, И.А. Бодуэн де Куртенэ, Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский.

Основоположником психологического направления стал немецкий учёный Гейман (Хейман) Штейнталь (1823-1899). Он прославился как крупный теоретик компаративизма, систематизатор и классификатор знаний о языках мира, как популяризатор и последователь идей В. фон Гумбольдта, как непримиримый оппонент А. Шлейхера и К.Беккера. Свои взгляды Г. Штейнталь изложил в работах «Произведения В.Гумбольдта по философии языка» (1848), «Классификация языков как раз­витие языковой идеи» (1850), «Грамматика, логика и психоло­гия, их принципы и взаимоотношения» (1855), «Характеристи­ка важнейших типов строя языка» (1860), «Происхождение языка» (1880), «Введение в психологию и в языкознание».

Штейнталь был убеждён, что слово и понятие, предложение и суждение, грамматические и логические категории не тожде­ственны и мало соотносительны друг с другом, примерно так же, как понятие круга и красного. По его мнению, существует несколько типов мышления, и у каждого типа есть своя логика. Язык не идентичен ни мышлению вообще, ни отдельному его типу: «В теле языка обитает душа языковая, и никакая логическая в него вселиться не может». Язык - это «значащее звучание со своеобразными понятиями и соединени­ями последних». Язык является совер­шенно своеобразным мышлением, и развивается он по извест­ным, присущим только этому мышлению законам. Именно благодаря Штейнталю в языкознании появляется учение об особом «языковом мышлении», о языковом сознании, отличном от логического.

Поскольку язык равен языковому мышлению, языкознание имеет дело только с языковым сознанием, и при исследовании языкового сознания должно опираться на психологию, а не на логику.

Психологи­ческие воззрения Штейнталя сформировались под воздействи­ем философа-идеалиста, создателя механистической ас­социативной психологии Иоганна Фридриха Гербарта. Гербарт утверждал, что психическая жизнь есть механичес­кая борьба представлений. Она управляется тремя психическими законами: законом ассимиляции (от лат. assimilatio 'уподобле­ние'); законом апперцеп­ции (от лат. Ap + perceptio 'восприятие'); законом ассоциации (от лат. associatio 'соединение').

Штейнталь считает, что языкознание – это психологическая дисципли­на. О чём бы ни писал лингвист: о возникновении языка, его сущности, о различии языков, - он должен, по мнению Штей­нталя, находиться «в границах психологии».

Вслед за Гербартом, Штейнталь различает индивидуальную психологию и психологию народов, или этнопсихологию. Этнопсихология должна изучать нравы, традиции, легенды наро­дов, так как в них отражается народная психология, дух народа. Язык – это важнейший продукт народного духа. Языкознание - наилучшее введение в психологию народа. Центральное место в этнопсихологии Штейнталя занимало, как и у Гумбольдта, учение о «духе народа». Штейнталь основал журнал «Этничес­кая психология и языкознание». Однако со­здать этнопсихологию как науку со своим объектом и предме­том исследования, со своим методом анализа ему не удалось. Проблемы, обозначенные Штейнталем в психологии народов, в XX - XXI вв. решают этнолингвистика и коллективная психология.

Штейнталь пытался углубить понятие «внутренней формы» Гумбольдта. Он писал, что в пред­метном мышлении мы оперируем не предметами, а их представ­лениями, которые базируются лишь на некоторых признаках предметов. В языковом мышлении мы оперируем представления­ми представлений предметов мышления. Эти вторичные представления и есть внутренняя форма, устанавливающая связь между первыми представлениями и членораздельными звуками. И если первые представления субъективны, то вторые субъективны вдвойне. Штейнталь считал, что нет слов без внутренней формы и ввёл понятие нулевой внутренней формы.

Внутренняя форма языка, по словам Штейнталя, истори­чески изменчива и пережила в своём развитии три этапа:

1) Древнейший этап, когда нет слов-названий, а есть лишь междометия и звукоподражательные слова;

2) Расцвет внутренней языковой фор­мы, когда появляются мотивированные слова типа «снегирь», «подсолнечник»;

3) Исторический этап, когда звук и значение соединяются без посредника, внутренняя форма исчезает из созна­ния. Учение о внутренней форме Штейнталя отражает моменты отсутствия внут­ренней формы, её зарождения и «угасания».

В целом фило­софия языка Штейнталя была подчинена индивидуальному пси­хологизму. Если Гумбольдт говорил о первичности народа перед индивидуумом в речевой деятельности, Штейнталь расценивал язык как индивидуальный продукт деятельности духа. Его тео­рии носили умозрительный характер и не согласовывались с ре­альными языковыми фактами.

В России наиболее ярким представителем психологи­ческого направления был русский и украинский учёный Александр Афанасьевич Потебня (1835 - 1891). Он был философом и лингвистом, историком литературы и фольклористом, этнографом и диалектологом. Потебня занимался философией языка, синтаксисом, морфологией, фонетикой, семасиологией, сравнительно-исторической грамматикой, языком художе­ственных произведений. Потебня знал старославянский, латинский язы­ки, сан­скрит, немецкий, польский, литовский, латышский, чешский и сербскохорватский языки.

Долгие годы А.А. Потебня был про­фессором Харьковского университета и воспитал множество учеников. Его взгляды формировались под влиянием революционных де­мократов Н.Г. Чернышеского, Н.А.Добролюбова, В.Г.Белин­ского. В философских вопросах он был материалистом. В лингвистике Потебня опирался на немецкий классический идеализм Канта и Гегеля. Важ­нейшие труды А.А. Потебни - «Мысль и язык» (1862) и «Из записок по русской грамматике» в четырех томах (1888), над которыми он работал много лет. При жизни учёного были опубликованы лишь два первых тома.

Уже в ранних своих работах Потебня становится на сторону Гумбольдта и Штейнталя. Он пы­тался решать важнейшие проблемы языкознания комплексно, в тесной свя­зи с культурой народа, его поэзией, легендами, верованиями, преданиями. Потебня изучал фор­мы словесного творчества творящей индивидуальности и тво­рящего народа. Характерной чертой лингвистических исследований Потебни было гармоничное сочетание теоретических установок с практичес­ким анализом языкового материала. В грамматике он всегда видел сложное взаимодействие содержания и формы.

Важней­шими лингвистическими идеями По­тебни являются учение о слове, учение о грамматической форме и учение о росте глагольности в предложении.

1) Учение о слове.

В учении о слове у Потебни много нового, необычного.

1. Поскольку язык - это «энергейя», деятельность, о слове надо судить не по словарю, а по действительной жизни его в речи. По­тебня отрицает полисемию. У слова несколько значе­ний бывает только в словарях, а в речи каждый раз, как слово произносится или понимается, оно имеет не более одного зна­чения, так как в речи слово соответствует одному акту мысли. Реальна не многозначность, а «однозвучность различ­ных слов». В выражениях «пять вёрст, от млады версты» разные слова: «верста» - '500 саженей', «вер­ста» - 'возраст'. Более того, даже разные формы одного и того же слова (верста, версты, версте) он считает разными словами.

При таком подходе лексика превращается в «океан омонимов». Не случайно Потебня обходит про­блему омонимии и синонимии, а при описании реальной истории слов показывает, как они «обрастают» всё новыми и новыми значениями и оттенка­ми значений, становясь полисемичными или рождая омонимы.

2. Потебня предложил различать ближайшее и дальнейшее значение сло­ва, а также социальное и индивидуальное в языке. Ближайшее значение народно, так как оно включает лишь самое общее, то, что позволяет говорящему и слушающему понимать друг друга. Ближайшее значение общеизвестно. Даль­нейшее значение лично, так как оно различно по качеству и по количеству элементов. Дальнейшее значение может быть либо индивидуаль­но-субъективным (у поэтов, писателей, людей искусства), либо индивидуально-объективным (в науке).

В по­вседневной жизни используется лишь ближайшее значение слова. Отсюда и возможно взаимопонимание между говорящими. Язы­кознание занимается как раз ближайшим значением слова. Даль­нейшее значение слова - предмет других наук.

3. Потебня конкретизировал учение Гумбольдта о внутренней форме слова. Он отвергает учение Штейнталя о трёх периодах в развитии внутренней формы. Образование слов не может прекратиться, а в этом процессе важнейшую роль играет внутренняя форма.

В слове Потебня выделял три элемента: звук, знак, то есть внутренняя форма, и значение.

Внутренняя форма относится к значению, как знак к обо­значаемому. Когда мы говорим, что А означает Б, то мы познаём Б посредством А. Например, видя издали дым, мы заключаем, что там горит огонь. А есть знак Б, как дым - знак огня. Б есть означаемое этим знаком, или его зна­чение. Знак важен не сам по себе. Он просто доступнее означаемого и может приблизить скрытое, отдалённое, трудно позна­ваемое обозначаемое. Так как любое слово имеет значение, то оно должно иметь и знак. И в качестве знака выступает внут­ренняя форма слова. Значение слова и знак (внутренняя форма) не тождествен­ны. Значение - это сложная совокупность познанных челове­ком признаков. Внутренняя форма - лишь один из всех признаков. Внутренняя форма всегда связана со значением предшеству­ющего слова (бел - белок). Но внутренняя форма может забываться, например, в словах «рыба, окно, дым». Потебня предложил закон, действующий и в современном языкознании: «Значение нового слова всегда заключает в себе один признак, общий со значением, ему предшествовавшим». Например, при сравнении слов «учить, учёба, учебник» видно, что пред­ставление о процессе учения вошло в значение производных слов «учёба, учебник».

В словах обычно заключены значения двоякого рода: лексические и грамматические. Так, «верста» - 'мера длины', но «верста» - это и сущ. ж.р. ед.ч. им.падежа. Первое значение Потебня называл цветным и лек­сическим, второе значение - общим и грамматическим. В соответствии с этими видами значений все слова в языке де­лятся на две группы: 1) слова вещественные и лексические (су­ществительные, глаголы); 2) слова формальные и граммати­ческие (предлоги и союзы).

Понятие о слове и его значении носит у Потебни субъек­тивно-идеалистический характер. Определяя слово и его значе­ние, он намеренно игнорирует социальный характер языка и слова с его значением, которое передаётся от поколения к поколению.

2) Учение о грамматической форме слова.

Учение о грамматической форме слова у Потебни сложно и противоречиво. Он отказывался понимать грамматические формы как звуковое выражение грамматического значения. Высту­пал против отождествления формы с аффиксами, выражающими определенные грамматические значения. Потебня считал, что грамматическая форма и грамматическое зна­чение - это одно и то же. Грамматическая форма, по его мнению, есть элемент зна­чения слова. Она однородна с его вещественным значением. Кроме того, грамматическая форма может и не иметь материального выражения. Напри­мер, вид глаголов «женить» и «атаковать» никак материально не выражен. Формы в языке определяются также по смыслу.

Потебня отрицал грамматическую многозначность. На­пример, он считал, что всякое новое употребление падежа есть новый падеж: «пишет пером» - орудийный; «смотрит волком» - сравнительный, «идёт лесом» - пространствен­ный.

На основании своего учения о грамматической форме Потеб­ня критикует учение о двух периодах в развитии языка, которое разрабатывали В.Гумбольдт, Я.Гримм, А.Шлейхер, Ф.И.Бусла­ев. Так как для этих компаративистов грамматическая форма равна окончанию слова, то уменьшение числа флексий рассматрива­лось ими как старение, порча языка, упадок форм. Потеб­ня отмечает, что в германских языках число падежных окончаний становится всё меньше, в английском оно сведено фактически к нулю. Но это не значит, что германские языки хиреют и не способны передавать всё разнообразие грамматических значений. Потебня настаивал на том, что языки развиваются, а не стареют.

3) Теория роста глагольности.

Говоря о значении слова, о его грамматической форме, Потебня всегда стоял на синтаксических позициях. Он считал, что изолированного слова в действительности не бывает, а вырванное из речи слово мертво, не функционирует, не обна­руживает ни своих лексических, ни тем более формальных свойств, потому что их не имеет.

Потебня сомневался в возможности универсального определения предложения для всех языков и для всех эпох. Отказавшись от собственного определе­ния предложения, он называет два существенных признака ин­доевропейского предложения: 1) наличие частей речи вообще, 2) наличие спрягаемого глагола. В настоящее время эта точка зрения не может быть признана истинной. Есть нечленимые, номинатив­ные, генитивные, междометные предложения, которые не имеют этих признаков.

Оба признака индоевропейского предложения, по мнению Потебни, появились в результате длительного развития. Члены предложе­ния развивались параллельно с частями речи. Они взаимно влияли друг на друга: чёткая дифференциация одних вела к совершен­ствованию других.

Потебня разработал теорию роста глагольности в индо­европейских предложениях: «В русском языке по направлению к нашему времени увеличивается противоположность имени и глагола. В древних языках употребляются причастия, которые были промежуточными формами между именем и глаголом». Их употребление было гораздо обширней, чем в новых языках. Причастия имели высокую степень относительной самостоятельности и предикатив­ности, сравнимую с современным личным глаголом. Постепенно предикативность в глаголе возрастала, а предикативность имени и причастия уменьшалась.

В предложении как в основной языковой единице происходят семантические сдвиги и формируются все смысловые категории языка. Первоначальное древнее предложение представляло собою два существительных, из ко­торых одно воспринималось как определение: «Трава - зелень, Вода - свет». Потом постепенно существительное «зелень, свет» внедряется в существительное «трава, вода». Двой­ственность субстанции устраняется: «Трава как зелень, Вода как свет» → «Трава зелена, Вода светла».

С ростом глагольности в предложении укрепились катего­рии процесса, действия, силы, энергии, поэтому стали воз­можны безличные предложения: «Как рукой сняло, Меня так и тянет». То есть процесс начался с ограничения роли существительного как автономного сказуемого, а кончи­лось тем, что существительное вытесняется и с роли подлежа­щего.

В последние годы становятся всё более актуальными рассуждения Потебни о взаимоотношении языка и искусства: и слово, и искусство он рассматривал как акт творчества. В работе «Мысль и язык» он писал: «Сим­волизм языка, по-видимому, может быть назван его поэтичностью; наоборот, забвение внутренней формы кажется нам прозаичностью слова. Поэзия есть одно из искусств, а потому связь её со сло­вом должна указывать на общие стороны языка и искусства». Если бы в языке русского народа не было поэтических элементов, откуда бы взялось их сосредоточие у Пушкина, Гоголя и др. Предложение - не воплощение готовой идеи, иначе не было бы стимула для творчества, для создания образа.

Потебня оказал огромное влияние на развитие русской лин­гвистики и филологии. При его деятельном участии сложилась Харьковская лингвистическая школа, представите­ли которой занимались разработкой проблем истории языка на широком культурно-этнографическом фоне. Они создали труды по лингвостилистике, лингвопоэтике, историческому синтак­сису, диалектологии, исторической морфологии, семасиоло­гии.

К психологическому направлению принадлежал Вильгельм Вундт (1832—1920), врач по образованию, зна­менитый немецкий психолог, философ, автор работ по медицине, физиологии, логике, этике. Лингвисти­кой он стал заниматься только потому, что язык для него был средством познания психологии народов. Вильгельм Вундт создал особую психоло­гическую школу в языкознании XIX в., которую принято на­зывать «психологией народов». В программной работе «История языка и психология языка» он пишет, что центром отношений между историей языка и психологией должно стать «извлечение психологических знаний из фактов языка».

В 1878 г. Вундт основал в Германии первый институт экспери­ментальной психологии. Он развивал идеи Штейнталя и Лацаруса о психологии народов. В 1900 г. в Лейпциге вышел его много­томный труд «Психология народов, исследование законов раз­вития языка, мифов и обычаев». Два первых тома имели общий подзаголовок «Язык». В первом томе рассматривались «выражающие движения» язык жестов, звуки языка, звуко­вые изменения, словообразование. Во втором томе описывались формы слов, предложения; ставились вопросы изменения зна­чений слов и происхождения языка.

Вундт считал, что психология народов должна стать но­вой наукой. Вундт исключал из психологии народов всё сугубо индивидуальное. Младограмматики считали, что каждое новообразо­вание в языке имеет автора, а затем оно распространяется в силу подражания, моды. В противовес им Вундт писал о том, что индивидуум не только принимает участие в деятельности общества, но в ещё большей степени зависит от той среды, к которой он принадлежит. Его интересовала психология первобытных народов, так как у цивилизован­ных народов больше ощущается роль учёных, деятелей искус­ства. Психология народов должна основываться на языке, мифах, обычаях. Рассуждения Вундта опираются на дос­тижения экспериментальной психологии и во многом являются спорными. По мнению Вундта, все психические процессы связаны с физическими (физиологическими) движениями. Физиологические движения выражают психические процессы. Так, волнение вызывает учащённое сердцебиение, расширение зрачков, дрожь в конечностях. Это свойствен­но и человеку, и животным, то есть всем «выражающим движение». Подлинным первобытным языком Вундт считал язык жестов. Жесты бывают указательные и подражательные. В жестовом языке возможны свои диалекты, свой синтаксис, своя этимоло­гия, своя полисемия, свои простые предложения с главными и второстепенными членами, свой порядок следова­ния компонентов. Язык жестов универсален. Же­сты повлияли на первые формы письма: пиктографию, идеогра­фию. Так, в одном из африканских языков символ ≠, означаю­щий 'дитя, ребёнок', возник как отражение жеста. Палец, приложенный к губам, имел значение 'не умеющий говорить, молчащий'. Обычная человеческая речь, по мнению Вундта, - это тоже система жестов, только звуковых. Между языком жестов и языком звуковым нет чёткой границы.

Во втором томе «Психологии народов» Вундт рассматривает вопросы традиционного синтаксиса с психологической точки зрения. Он понимает предложение не как соединение слов, а наоборот - как разложение на части находящегося в сознании цельного психического комплекса. Так, идущего человека мы воспринимаем цельно, но, сообщая об увиденном, разлагаем это цельное представление на две части и по­лучаем предложение: «Человек идёт». Предложение, по мнению Вундта, всегда бинарно. Оно является результатом произвольного расчле­нения общего представления на составные части, поставленные в логические отношения друг с другом. Слово возникло в предложении. Древней­шее предложение было именным, но с течением времени оно заменяется глагольным. Каждое предложение интонационно оформ­лено. Изучению интонации Вундт придавал огромное значение и экспериментально исследовал различные типы интонации.

Как и Штейнталь, Вундт видел в языке психическое явление и стоял на идеалистических по­зициях. Но если Штейнталь использовал психологию как сред­ство познания языка, то Вундт использовал язык как средство познания психологии народа.