Мировое государство и наднациональный порядок

Национальным государствам на первой стадии глобализации мира предлагается превратиться в обычную службу безопасности мегапредприятий, а на последующих стадиях надлежит отмереть вовсе. Приватизация государственных финансов почти повсеместно привела к приватизации самого государства группой частных финансистов. Национальные государства при этом теряют значительную часть своего суверенитета, применительно ко всем своим неотъемлемым функциям, являясь при этом " не более чем инструментами для продвижения глобализма" [498]. На национальные государства ложатся «издержки» глобализации, которая заведомо имеет асимметричный характер, когда богатство в невиданной степени концентрируется на одном полюсе, а бедность – на другом. В Докладе ООН о развитии человека за 1999 г. говорится, что глобальное неравенство в доходах и уровне жизни достигло " гротескных пропорций". Например, совокупный доход трех самых богатых семей мира (примерно 135 млрд долларов) больше, чем годовой доход 600 млн человек в наименее развитых странах. Во многом такого рода поляризация в доходах связана с ускоряющимся процессом глобализации: тридцать лет назад разрыв между наиболее богатой одной пятой населения мира и остальной частью составлял 30: 1, к 1990 году стал 60: 1, и в 1999 составил 74: 1[499]. Данное положение сложилось не на началах добровольности и предполагает деятельность вполне сформировавшихся, но не формальных структур " глобальной власти", " глобального управления" (global governance).

Критически отзываясь о теории мирового государства, Г.И. Тункин еще во второй половине ХХ века отмечал, что «эта абстрактная, оторванная от реальной действительности схема настойчиво выдвигается в буржуазной международно-правовой литературе как наиболее прогрессивное течение современной политической и юридической мысли, а противники ее изображаются отставшими от жизни реакционерами»[500]. Л.С. Явич, например, весьма прогрессивен: «Можно утверждать, что формирование единого правопорядка, охраняемого единой государственностью, – писал он в статье программного характера в 2000 г., – оказывается неким реальным средством демократического упорядочения общественных отношений на международном уровне на стадии глобализации жизнедеятельности народов. Это средство обеспечит выживание и дальнейшее развитие человеческого правового и общего осознания новой действительности»[501].

Если оставаться честными, надо признать – в современных государствах президенты, правительства и парламенты зачастую не играют определяющей роли. Они – лишь легитимные проводники интересов очень узкой, анонимной группы лиц, которая контролирует власть и собственность большого количества стран.

В мире осуществляется переход от межгосударственных отношений к надгосударственным, где решения принимают не государства, а наднациональные организации. Международными организациями оказывается давление на государства с помощью экономических, идеологических, юридических и военно-политических рычагов с целью ослабления национальных государств и распространения в глобальном масштабе глобалистских установок.

Вот что писал А.С. Пиголкин по поводу создания Мирового правительства: «Однако постепенно, шаг за шагом необходимо приближаться к идеалу мирового государства, которое послужит прочной базой установления прочного мира и безопасности на всей планете, господства подлинной демократии, заботы о личности, обеспечения и охраны ее прав и интересов, защиты природной сферы. Такое государство будет знаменовать собой новый этап мировой цивилизации...В результате будут в принципе ликвидированы международные конфликты, войны, ликвидируется потребность в армиях, гонка вооружений и необходимости тратить огромные средства, истощающие национальные бюджеты на их содержание и оснащение. Люди не будут думать об угрозе войны, испытывать страх перед возможной ядерной катастрофой и займутся вплотную мирным созидательным трудом. Ослабнут международные конфликты, укрепятся экономические, культурные и иные связи между континентами и регионами, личные контакты людей. Более эффективно будут решаться экологические проблемы, практически общие для всей планеты, усовершенствуется порядок рационального использования природных ресурсов»[502]. Это суждение А.С. Пиголкиным было высказано незадолго до смерти. Он не успел объяснить, как мировые хищники, питающиеся от геноцида и мародерства в странах третьего и четвертого мира, выстроив режим общепланетарного тоталитаризма, вдруг превратятся в «голубей мира»?

Миру назойливо рекламируются наднациональные институты Мирового правительства, обслуживающего интересы отдельных олигархических групп. Наднациональная власть навязывает большинству стран мира свою политику во вред их собственным интересам. Выработка важнейших решений ведется тайно, а легальные структуры только оформляют волю Мирового Правительства в декорациях демократии и юридических процедур. Под Мировым правительством можно понимать международную транснациональную организацию тоталитарной власти, представленную формальными и неформальными институтами олигархических кланов.

Для обозначения Мирового правительства разработан и введен в мировой оборот термин «Governance». Впервые он был упомянут в книге «Governance without Government: Order and Change in World Politics», изданной под редакцией Д. Розенау в Кембриджском университете в 1992 г. Термин «global governance» по своему смыслу близок к понятиям «мировой порядок» и «режим всемирного управления».

Л.С. Явич давал следующий прогноз: «Вопрос о формах интеграции государств, их объединениях и союзах требует дальнейшей научно-практической разработки, однако, скорее всего, речь будет идти об образовании конфедеративных объединений (типа ЕС) и в итоге в обозримом будущем – Всемирной конфедерации государств (ВКГ) на основе реорганизации ООН в государственное образование или действующей в согласии с ООН, в которую будут входить страны ВКГ и те государства, которые в ВКГ не вступили»[503]. Эта идея вовсе не нова. Еще в середине ХХ в. глобалисты рассматривали ООН в качестве организационной предтечи Мирового правительства[504]. Но ни ООН, ни ВТО, ни скандально известная Трехсторонняя комиссия далеко не Мировое правительство. Соответствующие глобалистские установки содержатся и в программах закрытых масонских лож по всему миру, но и масонские ложи – всего лишь сборища для посвященных низких степеней. Главных лидеров и идеологов глобализма нужно искать не там.

Мировое правительство предполагает безусловный приоритет наднациональных норм поведения над национальными; вытеснение национальных ценностей и интересов виртуальными; формирование «мирового сообщества» космополитов-гедонистов, свободных от чувства Родины, национальной и культурной идентичности; полный отказ от государственного суверенитета как исчерпавшего себя явления. При утрате суверенитета обессмыслится государственная власть и сам институт государства утратит реальность.

В структурах Мирового правительства нет никаких политических партий, разделения властей и публичности. Здесь преобладает принцип секретности, кастовости, личных контактов и сговоров. Вся деятельность Мирового правительства строится на личных связях, лоббировании, манипулировании финансами и средствами массовой информации, шантаже и подкупе, проведении своих людей на ответственные должности, оккультных церемониях и мракобесии.

Актуальный научный характер приобретает проблема: как структурирована на сегодняшний момент глобальная мировая власть, вытесняющая собой национальную государственность? Именно эта научная проблема свидетельствует о присутствии замалчиваемых тем в современной науке. Наступает эра надгосударственных образований – политических образований больших как по своим территориальным размерам, так и по потенциалу. Значительную роль в их создании будут играть наднациональные начала идеологического характера. Поэтому способность современных народов объединяться в полиэтнические комплексы – нации – является, по сути, проверкой на их цивилизационную зрелость, демонстрацией базовых признаков надгосударственности. Такие государства будут образовываться с помощью наднациональных идеологий и экономических потребностей.

Члены пока еще теневого Мирового правительства действуют сообща, согласно тайным соглашениям, достигаемым во время частных личных встреч и совещаний. В большинстве стран мира к власти не в состоянии прийти человек, находящийся вне закрытых элитарных клубов, кланов черной аристократии и тайных парамасонских организаций.

К структурам глобальной власти (Мирового правительства) относятся:

– Соединенные Штаты Америки как империя однополярного мира;

– правящие компрадорские элиты тех государств мира, которые контролируются глобалистами;

– Организация Объединенных Наций и другие международные организации глобалистской ориентации (ВТО, МВФ, Всемирный банк, Организация экономического сотрудничества и развития и т.п.);

– Фонды Карнеги, Форда, Сороса, Макартуров, Горбачева и им подобные;

– Бильдербергский клуб, Трехсторонняя комиссия, Совет трехсот и т.п. неправительственные организации закрытого, элитарного, клубного типа;

–тайные общества масонского и парамасонского типа;

–псевдорелигиозные тоталитарные секты;

–транснациональные банки и корпорации;

– НАТО как военно-пролитический блок глобалистов всего мира;

– Международный суд и др.

Можно заметить, что структуры Мирового правительства имеют частичную легальность, клубковую разветвленность, дублирование путем участия одних и тех же лиц в разных организациях, строгую иерархичность. Глобальная власть не спешит пройти институционализацию до наступления общемирового катаклизма, после которого народы мира сами запросят мирового диктатора с его тайными пока «приводными ремнями».

Структура государств Запада усложнена. Она предусматривает обслуживание созданной паразитической надстройки – Мирового правительства. Ресурсы, отвлекаемые в каждой стране Запада на содержание аппарата управления в связи с увеличением его численности, постоянно растут, хотя значительная часть этого аппарата вынуждена обслуживать задачи Мирового правительства. При такой ситуации государства должны полностью утратить независимость, потерять свою субъектность, став объектами директивного управления Мирового правительства.

В политико-правовой сфере существует два параллельных мира. Мир открытый и мир скрытый. В первом есть государства, границы, нормативно-правовые акты, во втором ничего этого нет. В одном действуют конституции, устраиваются всенародные выборы. В другом – все важнейшие решения принимаются кулуарно узким закрытым кругом.

На первых этапах глобализации мира глобализаторы действуют как подпольщики, разлагающие все формы сложившейся национальной самоорганизации, для того чтобы на подготовленной почве выстроить новый мировой порядок. Они потрясают основы из-за кулис, развязывают мировой хаос, находясь в тени, действуют исподтишка. Тем не менее структура Мирового правительства должна включать в себя определенное количество организаций и служащих там лиц. Но организации, обслуживающие заказ Мирового правительства, пока не имеют к нему формальной приписки. Свою политику Мировое правительство осуществляет с помощью отдельных государств Запада, которые первыми в мире пошли на утрату своего суверена и суверенитета. Странами Запада глобализаторы прикрываются, используют их прямо и косвенно, манипулируют ими, обращают на народы Запада месть новоприобретенных колоний. В обмен на это народам Запада дозволено иметь массу преимуществ над другими порабощенными странами. Возможность вести паразитический образ жизни воспринимается многими представителями Запада как показатель высочайшей цивилизации. Вместе с тем народы Запада становятся такими же рабами глобализма, однако рабами более высокого уровня, а страны Запада превращаются в такие же колонии, как и все остальные. Глобалисты, в свою очередь, используются глобализаторами мира «втемную». Как только глобализаторы будут вынуждены сменить свою штаб-квартиру, они используют государства Запада (прежде всего США и Великобританию) для прикрытия своего отхода на Ближний Восток, а Запад претерпит главный удар ядерного возмездия.

Проект глобализации мира не предусматривает сдержек и противовесов для Мирового правительства. Ни одному лидеру западных государств уже давно не дозволяется проводить самостоятельную политику в своих странах. В случае неповиновения безжалостно применяются террор и/или «бархатные революции». Стоило президенту Франции де Голлю вывести свою страну из «долларовой зоны» и из НАТО, как в Париже были инспирированы волнения студентов и де Голль был вынужден уйти в отставку. Служащими Мирового правительства являются руководители целого ряда государств и индивидуально подобранные глобалисты из госаппаратов разных стран, бизнеса, учреждений науки, культуры и т.д. Мировое правительство не имеет разделения властей и признаков публичности и открытости. Оно тоталитарно и обещает быть самой деспотичной властью в истории человечества. Тактически все это прикрывается идеями глобализации и мировой интеграции – якобы закономерным этапом в развитии человеческого сообщества, необходимостью борьбы с международным терроризмом, совместного предотвращения глобальных природных катаклизмов. Мировые СМИ и Голливуд уже давно подготовили сознание народов к необходимости концентрации всех усилий для отражения какого-нибудь мирового бедствия – от нового ледникового периода до нашествия инопланетян.

На первых этапах глобализации власть Мирового правительства уже ощутима, но еще не легитимна. Проект Мирового правительства полностью отходит от концептов свободы, демократии, многопартийности, разделения властей и т.п. Мировое правительство есть сверхгосударство с тоталитарным режимом, олицетворяющим диктатуру не западных народов, а избранной кучки лиц, исторических выходцев зачастую не самих стран Запада. Основными средствами осуществления власти Мирового правительства выступают международное право, средства массовой инфорсации, Интернет, гедонистическая идеология и культура. Над всем этим довлеет строгая конфиденциальность и секретность. Постепенно, скрыто, незаметно и безнаказанно Мировое правительство программирует многие мировые процессы, политику и внутреннюю жизнь стран мира, народов и их лидеров, инспирирует конфликты и кризисы, контролирует мировой оборот наркотиков и организованную преступность, заказывает политические убийства и перевороты. У мирового государства нет и не предполагается института гражданства, поэтому в нем не будет функции социальной защиты населения. А пока национальным государствам рекомендовано сокращать эту функцию. Пусть–де народ приобретает навыки самолечения, самообучения и самообеспечения.

Традиционный образ национального государства с его публично-властными полномочиями подвергается истеричному остракизму. Отказываясь употреблять само понятие народа, современная общественная наука и идеология размывают социальные основы государственности и создают предпосылки для формирования социальной базы транснационального Мирового правительства. В политической и юридической журналистике муссируются мифы о том, что национальное государство не способно своими силами поддерживать в обществе экономический, экологический, гражданский и духовный порядок.

Концепция так называемого гражданского общества (часто воспринимаемого как нечто противоположное государственной власти) стала центральным пунктом при формировании политики противопоставления общества и государства. Гражданское общество объявляют центром оппозиции, а то и вовсе альтернативой государству.

В рамках идеологии и установок нового мирового порядка используются концепции приоритета прав личности перед суверенитетом государства. Развитие международного публичного права свидетельствует о всевозрастающем и всестороннем международном регулировании прав человека. В условиях складывания мирового правопорядка принцип охраны и обеспечения прав личности, гарантированности ее свободы звучит не только в национально-государствен­ном аспекте, но и на глобальном, общепланетарном уровне. Однако не всем очевидно, что данные тенденции активно используются для эрозии суверенитета национальных государств. Права и свободы человека перестали быть только внутренним делом государства, они постепенно выходят на международ­ную арену. Ныне вполне возможно утверждать, что в целях защиты прав человека оправдана и юридически допустима возможность вмешательства «мирового сообщества» во внутренние дела государства, где такие права не гарантируются и нарушаются. Деятельность Европейского суда по правам человека – один из примеров юридических основ такого вмешательства. Его решения являются обязательными в нашей стране после того, как Россия 30 марта 1998 г. ратифицировала Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод.

В социальном плане наиболее красноречивым и радикальным выражением этого процесса можно считать сращивание крупного спекулятивного капитала с преступностью – как организованной, так и «молекулярной». Точнее, в настоящее время произошла глобальная структуризация преступного мира как второй ипостаси глобального капитализма, проникающей во все общества и культуры и служащей очень важным инструментом явной глобализации. В процессе, который шел в течение всего ХХ века, произошла модернизация и обретение системной целостности национальных преступных миров – «молекулярная» преступность была подчинена и структурирована преступ­ностью организованной, которая к тому же укрепила свои связи с властными структурами и интеллектуальной элитой. А в последние десятилетия произошла интернационализация национальных преступных систем.

При этом оказалось, что эти разного рода «черные интернационалы» могут выполнять в программе глобализации важные политические функции. Прежде всего, они подрывают структуры национальных государств, организуя мятежи и войны с самыми разными идеологическими прикрытиями (чаще всего псевдоэтническими и псевдорелигиозными). Иногда поддержка, оказываемая этим «странным» движениям со стороны глобальных теневых сил, столь велика, что внутри государств образуются преступные анклавы, приобретающие признаки государственности. Этот вирус начинает быстро разрушать государство. Что касается преступной ипостаси глобализма, то в создаваемых в разных зонах мира «серых» и «черных» анклавах ликвидируются единство правовой системы страны и законной государственной власти, становится невозможным ведение нор­мального хозяйства, население в массовом масштабе мигрирует в другие регионы страны, разнося по всей ее территории тлеющие микроочаги войны. Эти анклавы становятся узаконенными де-факто «дырами» в границе страны, не прикрытыми таможней. Через эти дыры может в неконтролируемых масштабах вестись вывоз денег, контрабанда наркотиков, оружия и «живого» товара. Эти анклавы становятся «свободными территориями» для размещения центров политического терроризма, ведущегося на рыночной основе – на заказ.

Эта технология была исключительно эффективно использована для разрушения СССР. На его территории было лабораторным способом создано несколько войн, разожженных союзами политических и преступных группировок. Эти войны были тесно скоординированы с политическими центрами в Москве, получали из центра щедрое финансирование и оружие, а информационное прикрытие носило международный характер. Насколько эффективна эта идеологическая поддержка центральных СМИ Запада, говорит тот факт, что даже многие левые политики верят, например, что на Кавказе в Чечне ведется партизанская борьба за свободу чеченского народа. В советское время Чечня была процветающей автономной республикой с настолько устойчивой советской государственностью, что режиму Ельцина пришлось сформировать из уголовников и вооружить банды, которые развязали террор против законных органов власти, а затем с большим трудом разжечь в этой зоне мятеж, который привел к трагедии всех народов региона и прежде всего чеченского. Похожие процессы мы наблюдаем во многих частях света. Их стандарт­ным результатом является устранение норм международного права, внушение стереотипного мнения о том, что национальные государства, как форма политического устройства, неспособны к поддержанию порядка и должны отказаться от суверенитета, уступив свою монополию на легитимное насилие «мировому жандарму». С такой аргументацией США получили согласие мирового «среднего класса» на массированные бомбардировки и военную оккупацию Югославии и Афганистана, на введение своих военных сил в бывшие республики СССР в Средней Азии и Грузии. Это пока что лишь прецеденты, но они важны, поскольку ломают стереотипы и создают «эффект привыкания».

Совершенно новое качество приобретает вследствие интернационализа­ции преступности вечная болезнь государства – коррупция. Располагая огромными финансовыми возможностями, международными связями и средствами шантажа и террора, глобальная мафия легко взламывает системы контроля над аппаратом государства. Мощное воздействие неолиберальной идеологии, которая моделирует все отношения людей как отношения купли-продажи, устраняет в государстве традиционные нравственные (идеокра­тические) нормы и запреты типа чести и совести. В результате глобализаторы «верхнего» эшелона легко подавляют слабое сопротивление национальных государственных аппаратов.

Перечисление структур жизни народов, которые испытывают эрозию под воздействием альянса видимого и «черного» глобализма, можно продолжить – практически по всем главным срезам жизнеустройства. И разрушение института государственности в этом процессе имеет ключевое значение.

Господство всемирного финансового капитала и транснациональных корпораций не могли не привести к ограничению суверенитета национальных государств. Глобализм позволяет управлять Украиной, Грузией или Соединенными Штатами Америки так же, как управляют простым предприятием. Широко распространена мысль о том, что государство экономически неэффективно в современном мире. Но мировой финансовый кризис, начавшийся в 2008 г., свидетельствует об обратном – в основе кризиса лежат поспешное финансовое дерегулирование и нежелание и/или неспособность государств создать адекватную систему контроля над незаконными и спекулятивными финансовыми операциями.

Одним из аспектов потери современными государствами части своего суверенитета является размывание национальной юрисдикции над собственной территорией, утрата монопольного контроля над правовой системой. В качестве явных юрисдикционных «отступлений» государства можно рассматривать принцип примата международного законодательства над внутренним (фактически речь идет о конвенциональном, добровольном ограничении суверенитета со стороны государств–участников международных договоров) и предоставление наднациональным правоохранительным органам полномочий на осуществление функций правосудия по вопросам, традиционно считавшимся привилегией суверенных государств.

Все чаще в международной практике наблюдается чрезмерное использование тем или иным государством (социальной группой) механизма и идеологии демократических институций (прав человека, свободных выборов, норм о национальном самоопределении) для достижения недекларируемых политических интересов, осуществления активной экспансии и непредсказуемой внешней политики в целях искусственного стимулирования темпов унификации политической системы мира.

Особенности стратегии государств последнего времени и стилистика их внешнеполитической деятельности, заключающиеся в «нецелевом» применении демократических институтов, уже сейчас необратимо подрывают цивилизационный статус и легитимность последних, наносят существенный и невосполнимый вред как базовым принципам международного права, так и всей структуре межгосударственных отношений.

Поэтому явления современной эпохи предъявляют повышенные требования к публично-властным институтам, изменяя их функции и содержание, корректируя сферу, характер и объем полномочий. Хотя по словам А.М. Салмина, многочисленные изменения в структуре и функциях современного государства не обязательно вызваны глобализацией, но происходят на ее фоне и почти всегда, по крайней мере отчасти, ею стимулируются или сдерживаются[505].

В теории под функциями государства понимаются такие основные направления деятельности, в которых выражаются его социальное назначение, роль, цели и задачи по руководству обществом. Через функции (в процессе их осуществления) не только происходит реализация свойств государства, но и конкретизация его сущности – это предметно-политическая, динамическая характеристика данного политико-правового института. Поэтому осуществление функций предстает как проявление закономерных тенденций развития государственности. Справедливо это замечание и в отношении национального государства. На связь функций государства и его национального измерения указывает Л.А. Морозова (отождествляя нацию и этнос, но в то же время признавая полиэтничность современных государств) и объясняет это целями сохранения и развития культуры, традиций, самобытности нации, основ ее существования и воспроизводства[506]. Вместе с тем в качестве отдельной функции или подфункции это важное для государства направление деятельности ею не выделено.

С позиции функционального анализа к данной проблеме подходит и М.В. Ильин, считая главным в кризисе современного государства (отождествляемого с кризисом его суверенитета), в первую очередь, кризис «особых разновидностей государств», характеризуемых как «избыточные, перегруженные социальными, экономическими, культурными и прочими функциями, не свойственными государству по природе, а главное – как интегрировавшие не только граждан в виде подданных, но и домохозяйства, корпорации, локальные и региональные политии и т.п.»[507]. Основываясь на концепции государственного строительства С. Роккана, Ч. Тилли, Х. Спрюйта и Дж. Томаса, он предлагает схему государственно-политического развития, в которой показывает, как происходило фактическое низведение государством (на основе государственного суверенитета) многих «политий-конкурентов» (корпораций, городских и территориальных самоуправлений, религиозных общин), результатом чего стало перерождение собственно государств в сверхгромоздкие структуры, отягощенные разного рода дисфункциями[508]. Поэтому в качестве одного из положительных проявлений глобализации М.В. Ильин называет «разгрузку», «возращение» государств, «переход от избыточности к их нормальному функционированию», государств, ограниченных ролью поддержания правопорядка как в рамках собственной юрисдикции, так и вне ее пределов.

Национальные государства явно утрачивают свою значимость, теряют свою власть в экономической, социальной, политической и культурной сферах. На первом этапе глобализации число государств множится, они минимизируются в своих притязаниях на национальную истину и превращаются в комитеты по управлению местными проблемами под эгидой Мирового правительства. В обслуживании локальных уровней глобального управления как раз и состоит их новая миссия.

В своих истоках понятие национального государства предполагало продвижение национальной идеи как части общечеловеческого стремления к саморазвитию, самосовершенствованию. Создать национальное государство – означало усилить культуру, народ, дать новые возможности обществу. Первое современное национальное государство было установлено во Франции Людовиком ХI и в Англии королем Генрихом VII. Нужно также заметить, что начиная с 1500 г. и до гражданской войны в США 1861–65 гг., фактически все войны в Европе были развязаны феодальными кругами, такими как Венецианская финансовая олигархия, которая искала путь обратно к форме преднационального государства и глобализированного общества, которое существовало до XV века, до эпохи Ренессанса (таковыми были, например, религиозные войны XVI и XVII века, оформившие Священный Союз Меттерниха). Окончательное формирование понятия национального государства в ХIХ веке привело к тому, что данное понятие в ХХ веке рассматривалось как некая данность, доминирующая категория при изучении политической жизни. Таким образом, сам этот феномен имеет историческое происхождение, окончательно формируется лишь к началу ХХ века и уже в 1944 г. начинает подвергаться пересмотру.

To, что рассматривалось как тенденция в период окончания второй мировой войны, выступает как свершившийся факт в начале XXI века и именно как следствие процессов глобализации, когда констатируется уже не просто необходимость реформирования государства, но его «упадок». Жизнедеятельность граждан более не замкнута в границах территории государства, «когда мобильность населения и экономики делает нонсенсом любые географические демаркации». Пространственная солидарность, как основной признак современного национального государства, заменяется постепенно солидарностью временных групп интересов. В первую очередь, естественно, речь идет об экономических интересах ТНК, которые рассматриваются как возможный преемник государства. При этом особенностью данного этапа развития ТНК является их стремление организовать свою деятельность в сфере мировой политики аналогично деятельности внутри корпорации.

Однако существуют и другие варианты трансформации государств. В частности, Омаэ К. вместо понятия «nation-state» предлагает использовать понятие «region-state» или «государство-регион», которое связано с возникновением единых экономических единиц в рамках определенного региона[509]. Он может включать в себя как трансграничные региональные образования, так и просто кварталы города, динамично развивающиеся и определяющие уровень экономического развития государства в целом. В результате это выводит нас на новый уровень политической активности, где основную роль начинает играть отдельный индивид. Это проявляется в двух плоскостях: с одной стороны, из-за наличия множества конкурирующих регионов жизнь выступает как «…универсум возможностей, в ней все зависит от индивидуальных решений». То есть в экономике, как и в политике, мы имеем дело с игрой, с незапрограммированным результатом. А с другой стороны, мы сталкиваемся с феноменом индивидуального потребителя, который получив больший доступ к информации, сам определяет свой выбор в покупке любого товара, в том числе и политического, причем кто является страной-производителем уже не играет такой роли, как раньше.

Аналогично, губернатор префектуры Осака Ота Фусаэ утверждает, что: «с началом нового века мир вступает в эру всемирного взаимообмена и конкуренции между нациями и предприятиями. Я буду стремиться, чтобы Осака стала мировой ареной, на которой люди и предприятия смогли бы самореализовываться в масштабах всего мира, не ограничивая себя только Японией»[510]. Аналогичные ноты мы видим и в высказываниях экс-премьер министра Японии Рютаро Хасимото: говоря о проблемах мировой политики и сложностях во взаимоотношениях Японии и России, он указывает, что «…мы вступили в эпоху, не признающую границ», и хотя отношения между Японией и Россией анализируются в его докладе на уровне дипломатических контактов, предполагается, что «в условиях таких взаимоотношений обмены на негосударственном уровне являются исключительно важными»[511]. Подобное утверждение странно, если мы вспомним наше стереотипное восприятие Японии, как цивилизации, у которой все «четыре угла мира» сосредоточены под одной крышей, страны изначально закрытой. В приведенной цитате фиксируется такой момент как выход локального сообщества за пределы национального государства, а именно желание превратить Осака в мировой центр. По сути дела уже здесь мы выходим на проблему снижения роли государства, поскольку в речи усматривается прямой призыв к тому, чтобы организовать деятельность префектуры, не ограничиваясь Японией.

Именно проблема изменения роли государства становится одной из основных тем выступлений глобалистов, которые утверждает о необходимости не только сузить сферу деятельности государства, но и качественно изменить характер его деятельности, а именно «перестроить государство из модели, направленной «вовнутрь» к другой, в рамках которой экономика интегрируется в мировые потоки товаров и инвестиций»[512], что по сути дела означает превращение государства в институт социализации, посредством которого происходило бы встраивание бывших национальных государств в низовые звенья Мирового правительства. Для достижения этой цели глобализаторами мира предлагается произвести следующие трансформации – создать такие условия для деятельности государства, что его функции были бы ограничены, а деятельность регулировалась бы следующими принципами: а) «…прибегать к регулированию реже и эффективнее»; б) государство должно быть способным «…мобилизовать ограниченные ресурсы для достижения поставленной цели»; в) «…направлять инвестиции в области, ключевые для повышения конкурентноспособности экономики и на основные общественные услуги»; г) быть готовым «…передать в частный сектор предприятия, которыми он способен лучше руководить»; д) укреплять гражданское общество[513].

Становится все более ограниченным и иллюзорным контроль современного государства и над собственной территорией за счет юридического, экономического, военного, политического и информационного проникновения других государств (прежде всего мировых и региональных сверхдержав), развития интеграционных процессов и образования различного рода межгосударственных объединений и блоков[514]. Еще большим фактором воздействия на государство, чем конкуренция между ними, является подчинение государств интересам ТНК и других транснациональных организаций, которые также располагают средствами контроля над территорией (например правом на использование недр, ресурсов морского шельфа и пр.). Это очень важный момент, связанный как с глобализацией, так и со снижением способности государства конкурировать, выполнять свои функции на надлежащем уровне.

В. Дзодзиев считает интеграцию и демократизацию как внутри государства, так и в межгосударственных отношениях, с одной стороны, важнейшими потребностями стран и народов в экономической и политической областях, но с другой – причиной постепенного и противоречивого изживания государственного суверенитета, который утрачивает такие «классические» свойства, как абсолютность, неделимость и неограниченность. По его словам, это происходит в виду следующих обстоятельств[515]:

1. снижения способности традиционных национальных государств самостоятельно обеспечивать безопасность и хозяйственное благополучие граждан;

2. появления и обострения глобальных общечеловеческих проблем, требующих коллективного общепланетарного решения;

3. повышения политической значимости экономических и информационных властей, во многом неподконтрольных государству и выходящих за пределы его юрисдикции;

4. роста численности и политического влияния международных организаций и ТНК, ограничивающих суверенитет, особенно в сфере экономики и прав человека, информации и культуры;

5. расширения и приоритета прав человека над законами государств;

6. плюрализации государственной и в целом политической власти, по принципу ее вертикального и горизонтального разделения;

7. развития форм политико-административной территориальной организации (федерализма и регионализма), ведущих к децентрализации и автономизации власти в государстве.

По линии «национальное государство – глобализация мира» образовалось фундаментальное противоречие в виду того, что эти явления находятся в определенном антагонизме из-за разнонаправленности определяющих их суть процессов, векторов развития – центробежных и центростремительных начал. Нивелирование указанного противоречия глобалистам видится не через усовершенствование публично-властной организации современного общества, а через выстраивание глобальной иерархии (в этом случае должно произойти своеобразное «перетекание» суверенитета от национальных государств к Мировому правительству).

В 1980-е гг. в США и Великобритании доминировала концепция “минимизации” государства. Данная концепция управления появилась как выражение политического процесса, в котором власть уже не концентрируется в централизаванной и сильной государственной машине, а распределяется в широком институциональном веере от правительственных и субнациональных структур (локальных и региональных) до многочисленных групп частного сектора экономики, а также гражданского общества с его неправительственными организациями и собственно гражданами. В этом интерактивном процессе (то есть процессе, осуществляемом совместно с другими акторами) исполнения властью своих обязательств границы между государственным и частным сектором менялись. Государственную власть вынуждали действовать, только разделяя свои прерогативы с другими «участниками диалога» (так называемыми интерлокуторами), и поддерживать свою центральную позицию лишь для координации действий различных акторов, между которыми постоянно происходит динамическое распределение обязанностей и осуществляются взаимные влияния посредством создания гибридных и подвижных сетей, в которых комбинируются элементы государственные, негосударственные, национальные и глобальные. В результате государство освобождалось от социальной, экономической, экологической и других своих неотъемлемых функций, а центр принятия стратегических общегосударственных решений переместился в негосударственный сектор[516].

Государство отстраняется, отказывается от своей власти и действует в сетях со своими партнерами. Движение от “государства-опекуна” к “государству-партнеру” воспринималось научным сообществом и так называемом общественным мнением как эволюция, продиктованная необходимостью выработки новых публичных действий. Эта эволюция позволила осуществить путь от “иерархического” государства, представленного некогда в классической модели, присущей большинству государств Европы, к так называемой “рецептивной” модели государства, являющейся плодом разработок начала 1980-х гг. Действительная задача “рецептивной” модели состоит в том, чтобы нейтрализовать государство перед лицом влиятельных финансово-распорядительных группировок. Поэтому базовый организационный принцип обозначается как “bottom-up”, то есть “неисчерпаемость, бесконечность преобразований”. В результате и представители государственной власти и граждане государства привыкают жить в динамике перемен, превратившись в сторонних наблюдателей распада государственности.

По мнению идеологов глобализма, в “рецептивном” государстве публичная администрация не рассматривает граждан только как избирателей, налогоплательщиков и потребителей, которые выбирают для себя те или иные службы на основе предоставляемой информации. В таком государстве граждане не являются и клиентами, на которых можно оказывать влияние через каналы коммуникации. В “рецептивном” государстве граждане рассматриваются как активные члены общества, обладающие правами и обязанностями, которым открыта администрация, прежде всего для того, чтобы дать возможность войти в процесс выработки публичной политики через усиление средств воздействий, которые превращают простых граждан в уполномоченных, благодаря чему они могут принять участие в процессе производства как со-производители[517]. В действительности же происходит целенаправленное отчуждение человека и от результатов своего труда, а также от каналов управления и от себя самого.

Для западных обществ крайне важно сочетание механизмов работы рынка с идеологемой гражданского общества. Государственная организация в западных демократиях традиционно была такова, что публичное администрирование обыкновенно подчинялось политической власти. Вопрос отношений между государственной администрацией и политическими силами всегда был достаточно сложен, с ХХ века он к тому же затушевывался информационно-коммуникативными технологиямии. Трансформации в структуре государства, призванные заместить формы классического управления регулятивными функциями, а также диверсификация традиционных форм публичных действий и в конечном счете, децентрализация государственной власти, наложили отпечаток на все ранее известные способы действия администрации и привели ее к демонтажу многих организационных инструментов и схем, составляющих основу традиционного администрирования, а также к актуальной дискуссии по поводу функций государства и средств их реализации.

В результате процессов глобализации целенаправленно происходит трансформация государственной власти, смещение центров принятия решений с уровня государственных структур до уровня местных общин, а процессы мировой политики становятся похожими на административные меры по принятию политических решений, обеспечивающих успешное функционирование международных экономических организаций. Люди и предприятия стремятся самореализоваться в масштабах всего мира, не ограничивая себя одной страной, а локальные территории стараются стать узлами мировой сети. Как говорил Жан Монне по поводу европейского единства: «Мы объединяем не государства, мы объединяем людей». Чем более прогрессивен современный человек, тем менее он нуждается в государстве, которое объявляется архаическим элементом в мире без границ. Рамки участия людей в истории и мировой политике неизмеримо расширяются. Возникают новые идентичности и сообщества, выходящие за пределы государства и претендующие на выполнение его функций.

Под напором общественного давления, инициированного клубом влиятельных кукловодов государственная власть вынуждена была отказаться от традиционного иерархического администрирования. Власть государства была децентрализована, а власть Мирового правительства обрела шанс на сверхцентрализацию. Проводимые реформы были мотивированы следующими структурными причинами:

– тяжестью социальных расходов государства и последующим увеличением издержек в общественном секторе;

– бюрократизмом и громоздкостью функционирования административной машины;

– изменением ожиданий и ростом требований граждан;

– новыми тенденциями, обусловливающими трансформацию структуры государства, менее централизованного, с более подвижной и прозрачной структурой власти.

В результате государство оказывалось все более прозрачным и слабым институтом, а клуб незримых властителей, оставаясь в тени, укреплялся.

Исследование реформ современных государств показывает наличие трех взаимодополняемых подходов:

1) правительства ищут пути освобождения от своих обязательств по услугам населению, переводя их в третичный сектор с ресурсом приватизации;

2) правительства ищут возможность осуществить “политику рационализации”, которая приведет к увеличению продуктивности публичной бюрократической администрации (в большей или меньшей степени);

3) правительства делают упор на инновации, ищут пути для реализации новых методов руководства общественными делами.

Но во всех перечисленных вариантах ослабленные реформами государства поставлены в положение виновной и постоянно оправдывающейся стороны. Государство как один из последних бастионов слабых посредством глобализации обращается в руины. А глобализм как идеология сильных и богатых готовит почву для легализации Мирового правительства. Дилемма «государства-глобализация» означает не что иное как острое противостояние слабых и сильных. Только государства по своему природному назначению должны и способны оказывать защиту слабым. Дискредитирировав институт государства во мнении слабых, глобализаторы оставили слабых наедине с грядущей жесточайшей диктатурой Мирового правительства.

Во многих европейских странах реформы представляли и представляют определенную конвергенцию принципов: так, все реформы в той или иной степени предполагают децентрализацию, внедрение инновационных моделей теории управления; все реформы приветствуют гражданское общество, основываются на таких принципах, как контроль за общественными расходами, прозрачность, рост демократического участия граждан. Прежние структуры публичного администрирования в настоящее время изменяются под сильным влиянием, прежде всего, технологической компоненты. Административная модернизация находится под сильным воздействием информационно-коммуникативных технологий. В результате “бюрократическая организационная парадигма” постепенно ведет к новой “постбюрократической” организационной парадигме, адаптированной к “третьей волне” А. Тоффлера, в которой так важна подвижность и маневр. Вот только задачей этого изощренного маневра является демонтаж государственности и переход к Мировому правительству.

Общая тенденция изменений направлена на рождение новых организационных моделей с непостоянными структурами, постоянно адаптирующимися к новым ситуациям, новаторскими, чувствительными к изменениям, в которых принимаются децентрализованные, но в то же время сообщающиеся решения. Одновременно звучат призывы ко все большей автономии и ответственности всех взаимодействующих субъектов. Указанные процессы предполагают изменение информационных систем, систем контроля и наблюдения, а также распределение объема власти и полномочий между руководителями и подчиненными. Иерархический принцип, связанный с концентрацией власти на самом верху бюрократической пирамиды, теряет свое значение. Одним из механизмов, обеспечивающих и гарантирующих стабильность международной системы, являются международные организации. По оценке Г.В. Мальцева, «наступила эра организаций и организационной власти с ее изощренным рациональным инструментарием управления в условиях массового индустриального и постиндустриального общества»[518]. Как раз в рациональном начале заложен главный смысл создания и функционирования различных международных объединений, способных с помощью единых процедур и добровольного членства выработать тактику и стратегию совместного поведения. На то же указывает И.И. Лукашук, считающий, что «действующие на постоянной основе организации доказали свою позитивную роль в урегулировании разногласий государств», т.к. «конфликты между членами одной и той же организации реже, чем с неучаствующими государствами» и «чем в большем числе организаций государство участвует, тем шире его возможности в урегулировании расхождений»[519].

Однако не у всех организационных структур деятельность носит позитивный характер. Например, И. Дезалэ обращает внимание на такие транснациональные корпорации, которые специализируются в области юридической экспертизы, аудита. Называя их «торговцами права», он указывает на двойственность вмешательства таких экспертных корпораций: «они показывают, как обойти – вполне законными способами – национальные нормативные акты и они же одновременно активно участвуют в создании новых законодательных положений»[520]. Та же оценка применима и к Всемирной торговой организации (ВТО), превратившейся в институт власти, который не только наделен наднациональными полномочиями и выведен за пределы какого бы то ни было демократического парламентского контроля, но и может объявить национальное законодательство того или иного государства «противоречащим свободе торговли» и потребовать его отмены[521].

Следующим фактором легализации Мирового правительства можно назвать расширение горизонтальных контактов и непосредственного взаимодействия между структурами гражданского общества разных государств, неподконтрольных национальным правительствам, но в то же время довольно влиятельными и массовыми. Ряд ученых считает, что это связано с еще одной новой тенденцией современного мира и прямым следствием глобализации – построением сетевых структур, что позволило уже сейчас говорить о сетевом характере мировой власти, особенно в информационной сфере.

По алгоритму сетевых структур сегодня выстраивается не только взаимодействие между структурами гражданского общества, направленного на развитие начал самоуправления, но и функционирование структур криминальных, террористических, способных подорвать международную стабильность, нести глобальную угрозу планетарной безопасности, а также функционирование транснациональных корпораций, бросающих вызов национальным государствам. Вместе с тем, несмотря на сетевую структуру, транснациональные корпорации имеют национальное базирование и защищают интересы определенного государства[522].

По словам А.И. Агеева, теория сетей на сегодняшний день является самой современной и серьезной находкой в сфере управления. Но анализируя феномен сетевого менеджмента, он полагает, что сети существовали всегда, только сейчас они стали главной коллизией в области мирового управления. А.И. Агеев выделяет следующие признаки сетей: многозначность контекста, в котором они функционируют (по сравнению с жесткой государственной иерархией, работающей по принципу «да – нет», «свой – чужой», «истина – ложь»); живучесть (например демонстрация успеха партизанских отрядов перед регулярными войсками); наличие особых правил построения; анонимность действующих лиц. Он приходит к неутешительному для традиционной системы управления выводу, формулируя общее правило: «в борьбе сети и иерархии всегда побеждает сеть, в борьбе между сетями побеждает более дальновидная, многогранная и универсальная»[523].

На эту же проблему современного политического развития (противоречие между двумя системами управления) обращает внимание и А.И. Нексесса, предполагая, что основное противоречие возникло как раз между «существующей, старой, системой управления – иерархизированной и институциональной, и новой – сетевой»[524]. Он выделяет два этапа формирования старой системы управления: период национального государства и период наднациональной, глобальной системы, институциализированной в транснациональных корпорациях и международных организациях, которые, в свою очередь, лишены глубокого противоречия между собой ввиду общей «административной» природы. А.И. Неклесса считает, что хотя сетевая система также имеет западные цивилизационные корни (ценности свободы, индивидуального социального действия), но из-за своей крайней радикальности несет большую угрозу существующему общественному укладу. По сути, это форма легализации нового проектного мировоззрения, лишенная институциональных ограничивающих начал, в отличие от существующей традиционной управленческой культуры, сковывающей инициативу и инновации. Высокая эффективность сетевых структур в достижении поставленных целей происходит за счет «создания временных виртуальных институтов для решения конкретной задачи» и отсутствия каких-либо ограничений социально-нормативного порядка[525].

Структуры, построенные на основе системы сетевого управления, могут быть как общественно полезными, так и несущими немалую опасность, угрозу для существующей социальной стабильности и безопасности. К последним можно отнести различные каналы наркоторговли (наркотрафик) и практику функционирования так называемых тоталитарных религиозных сект, закрытые неформальные общества (преследующие деструктивные цели) и международные террористические организации (в том числе анонимные), ячейки эксполярной (теневой) экономики и коммуникационные площадки экстремистских идеологий. Именно поэтому поиск и выяснение институционально-нормативного измерения сетевых структур представляет такой высокий интерес для современных исследователей.

Сетевые структуры Мирового правительства можно обозначить как «внесистемные силы» (элементы), гибкое встраивание и легализация которых для государства становится условием самосохранения. До завершения процесса глобализации в мире будут сосуществовать и бюрократические иерархические и новые сетевые структуры. Для сетевых организаций характерны манипуляция информацией, монополизация информационно-коммуникативных технологий, замкнутость на социальный заказ пока теневого Мирового правительства. Очевидно и то, что традиционная иерархическая логика будет подчинена в скором будущем горизонтальной коммуникации, которая находится в непосредственной связи с рынком и идеологией потребительского общества.

Можно сделать вывод о том, что происходящие трансформации не столько изменяют облик бюрократического государства в направлении его демократизации, сколько создают “сетевое правительство” или e-government как прототип Мирового правительства. Повсеместно происходит модернизация (или реформа) государственной власти и ее институционального аппарата, нацеленная на демонтаж института государства.

В процессах реформирования государств глобализаторами мира была искусно запущена логика рынка. Такие ценности рынка, как либерализация и приватизация в экономической и социальной деятельности, делегирование и передача полномочий, особая философия администрации, основанная главным образом на коррупции. В результате «обратного отбора» эшелоны государственного аппарата заполняются лицами с низким нравственным статусом – таких легко использовать в любой деструктивной деятельности, в том числе для компрометации государства.

Новый публичный менеджмент, являясь неолиберальным инструментом, предлагает переход административной деятельности в частный сектор через механизм приватизации. Быстро распространившийся в 1980–90-х гг. новый публичный менеджмент был внедрен в практику в целом ряде стран: Новой Зеландии, Австралии, Великобритании, многих европейских странах, включая скандинавские страны. Новый публичный менеджмент представляет собой комбинацию механизмов рынка, а также идей и технологий управления частным сектором. Новый публичный менеджмент не позиционируется как временное средство глобализма и применяется и в институциональной реформе (через внедрение механизмов рынка) в различные сферы жизни общества. Энтузиазм, с которым была встречена концепция нового публичного менеджмента, поубавился к концу 1990-х гг. В это же время родилась идея обновленного управления. С концепцией “обновленного управления” – на первый взгляд, менее либеральной – мы встречаемся впервые в процессе реформы государственного аппарата в США в начале 1990-х годов. Предлагаемая модель наметила реформу, связанную с новой ролью государства. Движение за “обновление” стремилось покончить с “государством-администратором” и бюрократической администрацией для того, чтобы создать “предпринимательскую администрацию”. В концепции рассматривалась некая эклектическая перспектива, которая соединяла ряд управленческих понятий в целях обретения ими нового качества, в частности, получила иную трактовку идея приватизации, разработанная в новом публичном менеджменте, которая отныне не предполагала приватизацию служб и функций государства. Это и должно было стать принципиальным мотором реформ наряду с усилением предпринимательской активности административного аппарата. Характерно, что такой дифференциации между “новым менеджментом” и “обновленным управлением” не проводят американские авторы, для которых с публикации в 1992 г. работы Д. Осборна и Т. Габлера, собственно, и начинается развитие нового менеджмента.

Базовые управленческие подходы, сложившиеся в “новом менеджменте” и в “обновленном управлении”, нашли свое продолжение в концепциях“руководящего менеджмента” и “участвующего менеджмента”. “Руководящий менеджмент” ищет сегодня способы трансформации общественных организаций в организации подобные частным структурам (так, например, вузам, техникумам и школам Российской Федерации в 2006 г. было предложено перейти в статус автономных образовательных учреждений – фактически коммерческих предприятий для зарабатывания прибыли в пользу учредителей–собственников).

“Участвующий менеджмент” подчеркивает, что общественные организации действуют в политической среде и отвечают перед гражданами, а не перед клиентами. Согласно этой точке зрения качество ассоциированного гражданства является фундаментальной характеристикой для отношений человека с политической общностью. Понятие “клиент” – в сущности которого заложена покупательная способность индивида, а не его легальные права – открывает, по мнению приверженцев данной позиции, дверь неравенству между индивидами. В результате мы встречаемся с феноменом “исключения” индивида из такой общности, как государство. Модели “участвующего менеджмента” стали развиваться в Европе в 1990-х гг. – в период, когда правительства испытали серьезные трудности в процессе легитимации своих действий без опоры на развитие публичной активности. Именно в этот период прозвучали предложения провести модернизацию административного аппарата таким образом, чтобы организации стали иметь более горизонтальную структуру в целях улучшения контактов между функционерами и гражданами в процессе принятия решений.

В первое десятилетие XXI в. возрос интерес и к другому типу административного управления, так называемому “рецептивному управлению”, обогащенному теориями демократического гражданства, которые трансформируют многие представления “руководящего менеджмента”. Администрация должна быть рецептивной, восприимчивой к интересам и потребностям гражданского общества. Такая администрация должна мыслить стратегически, но действовать демократически, признавая значимость и ценность гражданского общества и общественных услуг. Администрация должна быть “понимающей”, “рецептивной”, желающей служить обществу и, прежде всего, гражданам, которых она всегда имеет в виду и с которыми ведет прямой диалог. Акцентация “участвующей”, “чувствующей”, или “рецептивной” компоненты управления предполагает, что новая трансформация публичного администрирования знаменует важный шаг к открытости публичной администрации для граждан. Общественные организации поставлены перед вызовом: сформировать собственные ориентиры развития, которые отвечали бы требованиям их членов и продолжали бы тенденцию демонтажа сильного национального государства.

Очевидно, что в результате многочисленных административных реформ конца ХХ-начала ХХI вв. государственный, и в целом публичный сектор превратился в фасад частного сектора. Проблема отношений бизнеса, власти и общества всегда была одной из наиболее актуальных тем как в отечественной, так и в зарубежной науке и практике. К началу XXI в. стало очевидно, что сферы и интересы бизнеса и политики, политики и общества, рынка и общества слились в неразрывное единство под влиянием культивируемого потребительского образа жизни. Государственный сектор современных стран трансформировался в гибкую сетевую структуру, в которой центр принятия важнейших решений переместился из государственного аппарата к клубам крупных собственников и жрецов идеологии глобализма.

Так называемый новый публичный менеджмент в дальнейшем стал в большей мере ориентироваться на законы рынка, нежели социальной сферы и нравственности общества. Вызвав стихию обнищания народов, дефицита демократии и нравственного распада личности, идеологи глобализма все активнее ратуют за создание мировой, универсальной системы принятия политических решений в противовес ими же созданному “рыночному фундаментализму”. Выстраивание многоуровневых систем управления, формирование “транснационального гражданского общества”, основанного на создании сетей между людьми и неправительственными организациями обеспечивают интенсивный демонтаж института государства. Поиски эффективного управления на наднациональном уровне – прямой путь к ликвидации национальных государств.

По мнению пропагандистов глобализма, национальные государства не способны гарантировать права и свободы человека в новых условиях; государства не отвечают стандартам демократии. Нужно заметить, что именно глобалисты Запада непрерывно создают условия для нестабильности в мире – провокацией военных и национальных конфликтов, финансированием «оранжевых» революций, коррумпированием государственных руководителей. Осуществляя деструкцию мира, глобалисты раскручивают истерию по поводу демократии и прав человека в качестве прямого вызова национальным государствам.

Главной особенностью предполагаемого будущего управления прогнозируется “управление без управляющих”. В пользу этого утверждения ученые приводят следующие доводы. Две мировые войны поставили государства перед необходимостью безотлагательно создать наднациональные, надрегиональные и надблоковые системы управления, каковыми сначала была Лига Наций, а затем ООН. Неспособность этих организаций обеспечить международную безопасность в разделенном мире постоянно подталкивала социальную и политическую мысль к поиску принципов и формул более совершенного мирового порядка. После Второй мировой войны многие ученые полагали, что для решения этой проблемы необходимо прежде всего усовершенствовать деятельность ООН как органа, “правящего” наподобие некого “Мирового правительства”.

Со временем становилось все яснее, что подобное “правление”, одновременно централизованное и консенсусное, воплотить в жизнь невозможно. Проблему начали формулировать иначе: как необходимость создать систему “управления” отдельными сферами международной жизни в качестве более мягкой формы принятия решений, взаимоприемлемых для национальных государств. Так возможно ли управление без управляющих? В таком случае было бы бесполезно действовать только через правительственные органы, обязанные стоять на страже официально декларируемых национальных интересов. В действительности современному миру свойственна множественность уровней и типов управления, которая отлична и от моделей принятия решений международными организациями, и от диктата мирового рынка. В этом мире, по мнению П. Херста и Г. Томпсона[526], управление вбирает в себя все имеющиеся институты и практические функции: общественные и частные, государственные и негосударственные, национальные и интернациональные; но при этом национальное государство по-прежнему играет постоянную и важную роль связующего звена между действующими лицами мировой политики. Оно устраняет расхождения между ними, ибо вправе делегировать часть своих функций как международному сообществу (вверх), так и субнациональным структурам (вниз). По мысли П. Херста и Г. Томпсона, управление возможно на пяти уровнях – от международного до локально-регионального – посредством: соблюдения межгосударственных соглашений, особенно между странами Европы, Северной Америки и Японией; усилий значительного числа государств, создающих международные регулирующие организации типа ВТО или ГАТТ; региональных торгово-экономических ассоциаций и союзов вроде ЕС и НАФТА; использования национальных рычагов и институтов типа Ассоциации Рэнд (Research and Development – REND) в США; проведения внутригосударственной региональной политики для развития местных промышленных центров. Такая система управления, подчеркивают П. Херст и Г. Томпсон, отвечает интересам большого и малого бизнеса, активно внедряющегося на мировые рынки, где им больше всего нужны стабильность и безопасность.

Сочленить все эти уровни способно только национальное государство, ибо лишь оно в той или иной форме присутствует на каждом из них. Поэтому некоторые авторы (например, руководитель Института развития и мира при Дуйсбургском университете Д. Месснер[527]) ставят национальное государство в центр мировых связей. Д. Месснер видит в нем средоточие отношений между всеми политическими акторами международного сообщества: ООН и ее различными учреждениями, региональными союзами, субнациональными (локальными) органами, многонациональными концернами, банками, неправительственными организациями, средствами массовой информации, различными группами интересов, научными центрами и т. д. Их скоординированные усилия следует направлять на решение четырех главных задач управления в процессе глобализации: определение рамок мирового порядка, в котором международный бизнес не “приватизировал” бы политику; более эффективное, чем прежде, реагирование на глобальные вызовы (загрязнение окружающей среды, массовые миграции, торговля оружием и др.); формирование “глобальной правовой государственности” на основе западных традиций правового государства; использование принципов управления при решении национальными государствами региональных и локальных проблем. В данном случае Д. Месснером предлагается выхолащивание сущности и содержания национальных государств с тем, чтобы, с одной стороны, встроить их в Мировое правительство в качестве структурных подразделений, с другой стороны – успокоить патриотов национальных государств по поводу формального сохранения государственности.

На вызовы глобализации необходимо осуществить восстановление роли национального государства. Государство может и должно играть существенную роль, не только корректируя провалы рынка, но и обеспечивая социальную справедливость. Рыночный механизм, предоставленный самому себе оставляет большому числу людей слишком мало ресурсов для выживания. В наиболее успешных с рыночных позиций странах, в Соединенных Штатах в частности, государство играло эту роль, и играло ее достаточно хорошо. Государство обеспечивало всеобщее образование и создавало большую часть инфраструктуры, в том числе и институциональной, такой, как правоохранительная система, без которой эффективная работа рыночного механизма невозможна. Государство регулирует финансовый секто