Теории глобализма

Идеология глобализма такими учеными как А. Панарин, О. Платонов, А. Уткин считается восприемницей сионизма – эзотерической доктрины, повествующей о закрытом для профанного большинства человечества господстве «избранного народа» в истории[199]. По замечанию А.Н. Севостьянова, «глобализация есть мобилизация сионизма под «крышей» США»[200]. С.Г. Кара-Мурза, исследуя причины возникновения глобализма, характеризует его как глобальный фашизм. «Новизна в том, – пишет он, – что это не привычный нацизм-фашизм одного государства-нации. Это – сплочение «золотого миллиарда» как новой глобальной расы господ, предупреждающих угрозу «революции бедных»[201]. Теория марксизма с ее установкой на отмирание государственности, мировую революцию и переход человечества к коммунизму, образ которого так и не получил ясного очертания, тоже олицетворяла собой западничество и также способствовала глобализации. Империализм не стал конечной стадией капитализма, действительной конечной остановкой капиталистов стал коммунизм для своих – все же остальные должны обеспечивать коммунистическое существование господ по их потребностям. Истинная цель глобализаторов мира – восстановление рая на земле для самых порочных и гордых. Вот почему идея глобализма – это, в первую очередь, идея религиозная.

В теории конвергенции как разбыла подмечена органичная духовная связьмежду моделями капитализма и социализма, дающая основание на их сближение в рамках единой новой цивилизации. Создатели и сторонники этой теории – П.А. Сорокин, Дж. Гэлбрейт, Д. Белл, У. Растоу, Р. Арон, Я. Тинберген, А.Д. Сахаров – объединяли вокруг себя дессидентствующих интеллектуалов. Согласно теории конвергенции в мире происходит сближение, взаимопроникновение и постепенное слияние капитализма и социализма в единую общественно-политическую систему. Это представление приобрело настолько важное значение в рамках теории глобализации, что само ее развитие подразделяется на несколько этапов, в значительной мере воспроизводящих периоды укоренения данных представлений. На первом этапе, охватывающем 1960-е и 1970-е годы, исследовались возможности распространения западной модели за пределы тех регионов, где она исторически возникла. Этим исследованиям имплицитно был присущ европоцентризм, обосновывавшийся большинством западных социологов – от М. Вебера до А.Тойнби. Методологической основой такого подхода в более или менее явной форме выступала теория единого индустриального общества с ее положениями об исключительной значимости технологического прогресса. В результате возникло понятие вестернизации, быстро ставшее популярным в то время. «Вестернизация, – отмечал С. Латуш, – явление универсальное по своему временному и географическому охвату. Первой на этот путь в XVIII веке встала Англия, за которой последовало большинство европейских стран. Соединенные Штаты и другие белые доминионы быстро догнали и обогнали своих бывших хозяев»[202]. В данном случае " вестернизация" мира понималась идентичной становлению единого технологического способа производства в различных регионах земного шара.

С 1980-х гг. в научный оборот вошло понятие вестернизации (в буквальном переводе – западнизации), предназначенное прежде всего для обозначения заимствований незападными цивилизациями ценностей Запада. Этот термин также нес в себе свидетельство расизма западной цивилизации, поскольку само его применение сопряжено с утверждением о превосходстве стран Запада над остальными. Теория вестернизации делала акцент именно на экспансионизме и основывалась на такой оценке современного периода, согласно которой в настоящее время получает наибольшее признание и распространение либеральная модель экономического и политического устройства, происходит активная западнизация мира. Понятно, что в условиях усиливающейся взаимозависимости регионов планеты и ускоряющегося научно-технического прогресса эта доктрина стала претендовать на всеобъемлющий характер и оказалась исключительно популярной. Однако становится все более очевидным, что она рассматривает весьма поверхностные явления и процессы, а ее широкое применение затушевывает разделяющие современный мир барьеры, создавая иллюзию его единства и целостности. Очевидно, что те страны, которые стремятся сегодня использовать плоды стратегии " догоняющего" развития, по самой логике глобализма не могут рассчитывать на равноправие с ведущими странами Запада. Применительно к современной ситуации Д. Гэлбрейт отмечал, что " умение хорошо работать здесь ни при чем: число выигравших в лотерее, в которой победитель получает все призы, неизбежно составляет лишь ничтожную долю тех, кто вступает в игру. " Технологическая революция" – это игра, в которой могут победить лишь немногие" [203], и такое утверждение вполне справедливо применительно не только к отдельным работникам, но также и к нациям, и государствам.

В теории вестернизации западная культура претендует на то, чтобы монополизировать современность, отлучив от нее всех тех, кто не соответствует известным эталонам западнизма – это вытеснение естественной среды технической средой и вытеснение традиционных культур культурой постмодерна.

Несколько позже акцент был смещен в сторону идей модернити и модернизации. Анализ существующих концепций современного общества приводит к выводу, что общепринятой моделью модернизированного социального порядка служит модель массового общества. За многочисленными определениями современного общества как " постиндустриального", " благоденствующего", " демократического", " открытого" и т.п. угадывается один и тот же набор атрибутов. В качестве таковых выступают экономика массового производства и потребления, государство массовой демократии и массовых партий, массовая культура – наука и искусство, культивируемые для масс и потребляемыми в массовом порядке.

К 1969 г. численность западных публикаций по обоснованию модернизации достигла 2, 5 тыс. названий[204]. Идея «модернизации» бедных стран путем использования помощи капиталистически развитых держав и достижений научно-технической революции высказывалась Г. Канном, Д. Беллом, С. Липсетом, Т. Парсонсом, Р. Бендиксом, Д. Эптером, С. Хантингтоном, С. Финером, В. Цапфом и многими другими. Проект модернизации предполагал демонтаж традиционных обществ и навязывание странами Востока установок Запада о том, что производить, что потреблять, чему учиться, в каких объемах воспроизводить себя. Профессор Калифорнийского университета Р. Бендикс отмечал, что процесс модернизации охватывает преодоление традиционализма, трибализма, стагнации;, предусматривает мобилизацию всех внутренних ресурсов, решение проблем просвещения и повышения жизненного уровня, формирование новых ценностей и современного образа мышления, перестройку экономической и политической структуры общества и государства[205]. При этом эталоном всего современного и прогрессивного мыслится опять-таки Запад, для остальных же импорт новых ценностей сулит закабаление и рабство. Тот же Р. Бендикс утверждал, что модернизация представляет собой социальное изменение, начавшееся в XVIII в. с продвижения вперед общества-пионера. Под таковым имелись в виду, конечно, США. Идея общества-пионера пропагандировалась и З. Бжезинским, заявлявшим, что США призваны быть чуть ли не единственной приемлемой моделью модернизации для всего остального мира[206]. Таким образом, теория модернизации служила обоснованием лидерства и приоритета США во всем мире.

Инструментами глобализма выступали модернистские и постмодернистские течения, которые редуцируются к двум идеям: идеям Свободы и Прогресса. Эти ценности в культуре Модерн – конечные цели и, следовательно, задают способ формулировки и решения всех проблем. Свобода и Прогресс устанавливают ценностные ориентиры характеристики не только общественного устройства, но и научного и художественного творчества, технических и экономических достижений, моральных качеств, условий жизни человека и даже окружающих его вещей. В дискурсе модерна и постмодерна опорными становятся такие концепты, как " научно-технический прогресс" и " экономический рост"; " свободный мир" и " прогрессивное человечество"; " свобода творчества", " рост мастерства", " свободное владение техникой" и " прогрессивные методы"; " свобода слова" и " прогрессивные взгляды"; " свободное время" и " рост уровня жизни"; " свободный стиль" и " улучшенный дизайн" и др.

Прогресс и Свобода – референты в одинаковой степени и для элиты нового мира и для оппозиции в любой сфере культуры и в любой момент. Это идолы, служению которым посвящены все усилия и достижением которых оправдываются любые действия в современной истории. Свобода и Прогресс вне дискуссий даже для критиков постмодернистской культуры. Практическое опровержение традиционной культуры, провозглашенное большевиками и нацистами, также велось под лозунгами освобождения (класса, нации, человечества) и во имя прогресса (технического, экономического, социального).

Теории модернизации и постмодернизма имеют ярко выраженный спекулятивный оттенок и не только не принесли существенного теоретического прорыва, но породили множество дополнительных противоречий. Достаточно сказать, что терминологический и понятийный аппарат теории постмодернизма не позволяет даже определить доминирующее начало современной цивилизации. С одной стороны, как известно, постмодернисты полагают модернити европейским проектом и указывают, что оно, " будучи порождено Европой, в то же самое время само породило Европу" как социальную систему, способную к быстрому и динамичному развитию[207]. Учитывая, что " модернити и индустриализм представляются тесно, если не сказать – неразрывно, связанными", идея модернизации " призвана оправдать распространение западной культуры и капитализма тем, что якобы есть силы, которые преобразуют мир, действуя вне условий человеческого существования" [208]. Глобализация трактуется как распространение модернизации. Напрашивается вывод о возможности идентификации эры глобализма и постмодернизма, при условии, что постмодернизм будет рассматриваться в качестве одного из идейных течений глобализма.

С конца 1970-х гг. начался активный поиск критериев некоей достаточности прогресса, позволяющей поддерживать стабильное хозяйственное развитие на основе оптимизации использования ресурсов и сокращения негативного воздействия человека на окружающую среду. В середине 1980-х гг. этот поиск привел к появлению концепции, вышедшей далеко за рамки ее экологической первоосновы; к этому времени сам термин " устойчивое", или " достаточное" (sustainable), развитие получил широкое распространение, появившись даже в заглавиях ряда научных работ. В 1987 г. это понятие заняло центральное место в докладе " Наше общее будущее", подготовленном Всемирной комиссией ООН по окружающей среде и развитию, более известной как «Комиссия Брундтланда». Будучи определенным в докладе в предельно широком смысле, как " развитие, отвечающее потребностям нынешнего дня и не лишающее будущие поколения возможности удовлетворять свои собственные нужды", понятие устойчивого развития получило впоследствии вполне конкретное содержание, отражаемое противопоставлением развития (development) и роста (growth). Концепт " устойчивого развития", получивший мировой резонанс после Конференции ООН по окружающей среде и развитию (Рио-де-Жанейро, 1992 г.) сегодня обнаруживает неожиданный аспект. Оказалось, что один из главных факторов глобальной неустойчивости связан с возрастающей " дистанцированностью" центров международных решений от всего того, что называются сегодня " молчаливым большинством". Чем смелее экспериментируют " отстраненные" от туземного большинства, его чаяний и интересов новые международные элиты в различных областях современной жизни, тем выше нестабильность современного мира. «Устойчивость» идеологами этой теории трактуется как глобальное свойство, которым в полной мере может обладать только мировая цивилизация в целом, ибо устойчивое развитие одной страны невозможно в неустойчивом мире.

В результате концепция достаточного развития приобрела к сегодняшнему дню черты теории, обосновывающей интересы «сильных мира сего» в ходе их общепланетарной экспансии. В контексте глобализации концепция достаточного (устойчивого) развития интересна прежде всего как научное обоснование способности вырождающегося постмодернистского социума к дальнейшему прогрессу на основе процветания закрытого клуба стран Запада за счет ресурсов остального мира, безграничной экспансии и сугубо хищнической колонизации. Немаловажно, что сам этот подход не только не отрицает того, что однажды начавшись, подобное развитие может охватить весь мир, но даже предполагает это в достаточно явной форме. Таким образом, теория достаточности развития стала первой комплексной реакцией западных ученых на социальный заказ архитекторов нового мирового порядка.

В последние годы идея глобализации стала усиленно идентифицироваться с идеей так называемого " открытого общества". В изданиях глобалистов неустанно пропагандируются преимущества открытых рынков, свободной торговли, либерализации, доказывается вред государственного протекционизма. Идеологи " открытого" общества совершенно безосновательно утверждают, что оно может быть построено только во всемирном масштабе. Характерно, что подобная иллюзия получила широкое распространение около восьмидесяти лет назад, когда по окончании Первой Мировой войны (с того времени мир не видел ни одного года синхронизированного экономического роста) президент США В. Вильсон выдвинул свой проект всемирной демократии, призванный объединить человечество в единое целое на основе гуманистических принципов. Альтернативой этому проекту стала, как известно, не менее знаменитая идея мировой революции, и прекращение начавшегося противостояния относится лишь к концу 1980-х гг. Сегодня универсальные принципы социального общежития, сформулированные еще в эпоху Просвещения, все чаще провозглашаются основополагающими для нового мирового порядка, который с легкой руки К. Поппера и его современного ученика и последователя Дж. Сороса называют " открытым обществом". Дж. Сорос называет в качестве характеристик открытого общества терпимость, торжество рыночных принципов, представительную демократию, наличие механизма контроля над решениями правительства[209], а также целый ряд других критериев, позволяющих фактически отождествлять эту модель с утопией В. Вильсона. При этом Дж. Сорос жестко заявляет, что современное положение вещей не соответствует идеалам " открытого общества" и является потому неприемлемым. В действительности нужно противопоставлять не столько периоды " открытости" и " закрытости" социальных систем, сколько периоды относительной стабильности и нестабильности, причем первые, как правило, больше обусловлены установившейся гегемонией определенной страны, чем режимом прочного международного мира. Ускоренное развитие России в конце XIX в., революция Мэйдзи в Японии и, наконец, прорыв США на место первой мировой державы в начале нашего столетия – все эти гигантские трансформации произошли фактически в полной изоляции от внешнего мира, в условиях, когда нации были озабочены внутренними проблемами гораздо больше, нежели судьбами абстрактной цивилизации.

Понятие открытого общества широко используется в современных учениях о праве и государстве, утверждающих плюрализм в правопонимании, правосознании, юридической культуре. А. Бергсон противопоставлял «открытое общество» тому, которое выходит из лона природы и развивается на основе принуждения с целью сохранения целостности и устойчивости культуры. Таковым является, по его мнению, «замкнутое общество», которое «обеспечивает связность группы, склоняя все индивидуальные воли к одной цели»[210]. Не трудно заметить, что А. Бергсон искал обоснование для разрушения традиционных обществ с его верой и общенациональным единством. Открытое общество, по мысли А. Бергсона, должно объединять все человечество и утвердить культ свободы личности и предприимчивости. Если «закрытое общество», согласно Бергсону представляет собой тупиковую линию социальной эволюции и обречено на вечное вращение по кругу, то «открытое общество» ведет к дальнейшей эволюции человечества и развертыванию жизненного порыва. В данном случае перемены приветствуются ради самих перемен, а стабильность правопорядка и вечность нравственных абсолютов отвергаются во имя непрекращающихся, стремительных преобразований. Идеализация «открытого общества» вызвана тем, что оно открыто для модернизации, а потому готово принести свои исторические ценности, традиции, идеалы в жертву сомнительным новациям. Тем самым в теории «открытого общества» содержится недобросовестное идеологическое обоснование унификации в соответствии с единым стандартом нового мирового порядка. Теория открытого общества ратует за такие общества, которые снимают барьеры против проникновения на свой ареал товарной, финансовой, культурной и идеологической экспансии. Образцом служит общество, «открытое» для восприятия навязываемых ему ценностей и стандартов Запада.

Еще вчера понятие " открытое общество" включало весь набор либеральной благонамеренности – от пацифистского неприятия конфронтации до отказа от цензуры и любых государственных и сословных тайн. Сегодня оно обретает явный социал-дарвинистский оттенок, свидетельствуя о решительном разрыве с наследием христианского и просвещенческого гуманизма, о выборе в пользу сильных и приспособленных против слабых и " нищих духом". Но эта ревизия гуманистических принципов создает только общую предпосылку милитаризации сознания победившего Запада и усвоения языка расы господ представителями " золотого миллиарда". Стратегический отказ от просвещенческого наследия – фактор долговременного порядка. Однако победители в холодной войне хотели бы сполна использовать и тактические преимущества, связанные с ослаблением России и общей деморализацией главных мировых оппонентов Запада.

Глубоко вскрыл пагубные последствия для Польши теории открытого общества Б. Тейковский. По его словам, «суть навязанного Польше плана модернизации стоит в том, чтобы США и страны Евросоюза стали владельцами большей доли польской экономики. Уже сейчас значительная ее часть является собственностью иностранных капиталистов. Согласно законам Европейского союза, немцы станут владельцами всего имущества на польских западных и северных землях, как его прежние хозяева до 1945 г. и смогут поселяться в Польше. Страна будет базой сырья и дешевой рабочей силы, а также рынком сбыта западных товаров. Уже теперь Евросоюз не разрешает повышать зарплату в Польше, ограничивает сельскохозяйственное производство и промышленное производство в электронике, судостроении, в области вооружений, в металлургической и горнодобывающей промышленности, ограничивает польский экспорт. Польша будет оторвана от наиболее рентабельного восточного рынка и не получит значительных экспортных возможностей на Западе»[211].

Таким образом, и теория устойчивого развития, и теория вестернизации, и теория модернизации, и теория открытого общества, и теория глобализма вызваны к жизни одними и теми же процессами, воплощенными в развитии апостасийного мира. Общественному мнению разных народов нужно было объяснить, почему столь необходимы пересмотр традиционных представлений о государстве и установление новых образцов поведения. Доказывалось, что экспансия Запада, предполагающая распространение созданной им социально-экономической модели в мировом масштабе, нужна самим жертвам колонизации[212]. Якобы беднеющее и развращающееся на глазах большинство человечества объективно нуждается в заимствовании у Запада хозяйственной практики, политической модели, юридических регуляторов, иначе не будет прогресса и демократии.

Глобализация – вовсе не ожидаемый результат развития тех структур капитализма, которые созрели в ходе «второй волны» цивилизации. Это – именно разрыв непрерывности, изменение всей траектории индустриальной цивилизации в ее ядре, Западе. Еще в начале 1970-х гг. мыслители индустриа­лизма предвидели приход «третьей волны» – постиндустриализма – как преодоление отчуждения человека от предмета труда и преодоление рынка вследствие научно-технической революции и превращения науки в непосредственную производительную силу. Концепция постиндустриализма была развитием универсалистской утопии Просвещения. Человек, согласно установкам этой концепции, освобождался от цепей отчуждающего кон­вейерного труда фабрики. Ведущим институтом постиндустриальной циви­лизации становился, в широком смысле слова, Университет. Вышло иначе, возможностями новых технологий на Западе овладел не ученый и организатор производства нового типа, а совершенно иной социаль­ный тип – финансист-спекулянт. Он подавил и Фабрику, и Университет, и Государство. Институтами, определяющими судьбу человечества, должны стать, по его проекту, Банк и Биржа. Мы еще не осознали в полной мере мировоззренческий и культурный смысл этой претензии, глубину и радикальность проекта.

Д. Белл выпустил книгу «Грядущее постиндустриальное общество», в которой попытался доказать, что и капиталистическое и социалистическое государства в сущности развиваются по одному и тому же сценарию. Более того, их отличия второстепенны, а основа – едина и базируется на логике развития техники и технологий, организации производства и труда, формах и методах систем управления[213]. Д. Белл хотел доказать общее у двух противоборствующих систем – капитализма и социализма. В 1970-е гг. при помощи концепции постиндустриализма пытались обеспечить примирение советской и западной систем, а затем их слияние, по возможности – бесконфликтное. Постиндустриализм неотделим от глобализации. Однако, если ранее цивилизация развивалась на основе наук и технологий в разных областях знаний, теперь выходит на первый план информатика и связь. Создание систем хранения, передачи и обработки имеющейся информации явно преобладает над системами получения новых знаний. Общество приобрело не информационное, а коммуникативное и манипулятивное качество. Современное общество все силы бросило на создание каналов передачи данных.

Современный Запад возник в результате культурной мутации, которая разделила человека и природу, субъекта и объект, слово и вещь. Бумажные деньги отделились от золотого эквивалента вещи, материальной ценности. Они стали жить своей жизнью, как Тень, освободившаяся от своего Хозяина. Возник финансовый капитал, деньги «по природе своей стали плодоносны». Сегодня «электронные деньги» оторвались от бумажных, и этот разрыв глубже прежнего – теперь уже знак оторвался от слова и потерял всякую связь со смыслом. Произошел, как говорят, разрыв между семиотикой и семантикой.

Деньги, освобожденные, согласно постулатам монетаризма, от «архаич­ной» связи с натуральными экономиче­скими показателями, наращиваются и «сгорают» вне всякой связи с состоянием реального хозяйства. Финансовые игроки имеют дело с семиотической сутью новых денег, позволяющей создавать виртуальные финансовые пирамиды. Но, выступая как потребитель богатства и заказчик дорогостоящих реальных войн и политических прово­ка­ций, нео-буржуазия требует за свои виртуальные деньги твердой наличности – и получает ее за счет ограбления человечества. Причем ограбле­ния вовсе не равномерного – государства метрополии позаботились о том, чтобы юридическими, информационными, а кое-где военными средствами, установить такие правила игры в мировой экономике, что бедные всегда оказываются в проигры­ше. Изложенные в последнее десятилетие доктрины разделения чело­вечества на «расы» победителей и проигравших, поражают своей откровен­ностью и жестокостью. Отказ от норм Просвещения является демонстра­тив­ным и фундаментальным.

Подчеркнем еще раз, что эта новая реальность вовсе не «выросла» из индустриального производственного капитализма, цикл воспроизводства которого обозначается формулой Д-Т-Д. На арену вырвались парий капита­лизма – авантюрный спекулятивный капитал. Мы видим не просто страсть к наживе, а страсть социального реванша со стороны предельно асоциаль­ных групп-изгоев, которые целую историческую эпоху ощущали себя предельно униженными и маргинальными. Мы втягиваемся в мировую монетаристскую революцию отщепенцев. «Деньги – родина безродных», – писал С. Московичи[214].

Краткосрочный спекулятивный капитал дает такие доходы, что центром общества стал именно банк, а не предприятие. И буржуа предпочитают вкладывать деньги не в местную социальную среду, улучшая ее и становясь ее патриотами, а в спекуляции – в той точке мира, где прибыль максимальна. Свою «местную» среду спекулянты предпочитают покидать – чаще всего прихватив при этом «мобилизованные», ставшие «летучими» ресурсы, столь необходимые для развития этой среды. Буржуазия стала осо­бой финансовой кастой, а население Земли – тем туземным населением, кото­рое надо обирать. И эта каста назвала себя глобалистами, чтобы под­черкнуть свою автономию и отстраненность от национальных норм и интересов.

Теоретик постиндустриализма Д. Белл заметил, что термин «постиндустриальное общество» уместен не потому, что является определением новой социальной формы, а потому, что означает переход»[215]. Главным объектом исследования выступает, таким образом, сам по себе процесс общественных перемен, а не содержательная сторона постиндустриализма, обретающего глобальные очертания. При этом важно отметить, что если идеологическим выражением индустриализма являлась деидеологизация, ограниченность которой нашла выражение в попытках создания некоей позитивной идеологии, претендующей на созидание глобального мировоззрения, то на смену деидеологизации приходит реидеологизация, то есть глобальное мировоззрение, в контексте которого получила утверждение концепция нового мирового порядка. Эта концепция выступает в настоящее время основой утверждения глобализма по-американски, или однополярного глобализма. Бывший глава Международного валютного фонда М. Камдессю заявил: «Возможно, глобализация не является судьбой всего человечества, но в конечном счете главная мировая тенденция состоит в унификации всего мира. Это вовсе не пункт моей религиозной веры, это историческое наблюдение, которое заставляет серьезно относиться к этому феномену»[216].

Значительная роль на первых этапах глобализации отводится либеральной доктрине. Глобализация в либеральной форме разворачивается под знаменем потребительского общества, состоящего из изолированных друг от друга эгоистических индивидуумов, ведущих беспрестанную конкурентную борьбу друг с другом. Человечество превращается в однородную массу потребителей с одинаковыми вкусами: происходит унификация потребления – напитки, гамбургеры, американская и английская поп-музыка, кинофильмы и телепрограммы. Это глобализация на уровне желудков. Речь идет о глобальном потреблении. США хотят превратить всю планету в территорию для Макдональдсов и Кока-Колы.

Постулаты либерализма известны:

– свободные рынки, не контролируемые правительством;

– приватизация, которая передает функции и активы от правительства в частный сектор;

– обязанностью государства является охрана права собственности и сложившейся рыночной инфраструктуры.

Эти постулаты основаны на неких предположениях, прочно вошедших в теорию либерализма:

– людьми движет личный интерес, который выражается преимущественно в поиске удовольствий и финансовых выгод;

– то, что приносит прибыль частному лицу или компании, одновременно приносит пользу и обществу;

– конкурентное поведение более оптимально для индивида, чем отношение взаимопомощи;

– мерой прогресса выступают расходы людей на потребление.

Если выразить это прозрачнее, получится что теория либерализма презюмирует:

– людьми по их природе движет преимущественно жадность;

– стремление к приобретениям материальных благ и наслаждениям есть наивысшее выражение человеческой сущности;

– неослабевающая жажда наживы ведет к прогрессу общества;

– в интересах общества следует почитать и вознаграждать эгоцентризм.

Таким образом, низшие стороны человеческой натуры либерализм возводит в самооправдательный идеал. Так называемые общечеловеческие ценности скрывают новый расизм тех преуспевших, которые строят свою цивилизацию для избранных. Либеральная теория отказалась мыслить в классовых терминах, чтобы мыслить в терминах социал-дарвинизма. В представлениях либерализма благонадежны те, кто поддерживает примат отдельного над общим, низшего над высшим.

Пора признать, что вся либеральность либерализма заключается в преодолении религиозных, моральных и правовых ограничений. Буржуа не согласны, чтобы национальное государство стало еще и социальным, когда им нужно нести расходы на систему социального страхования и считаться с социальными правами масс. Фактический идеал либерализма – прямая диктатура пиночетовского типа.

Д. Харви предложил следующее определение неолиберализма, характерного для XXI в.: “это теория, согласно которой рыночный обмен является основой системы этических норм, достаточной для регулирования всех человеческих действий”[217]. Более того: любые проявления человеческой деятельности могут быть вовлечены в рыночные отношения. Для вступления в такие притягательные организации как МВФ и ВТО государство-кандидат должно открыть внутренний финансовый рынок для доступа иностранным компаниям. В этом случае национальные государства втягиваются в либеральные правила игры.

Либеральный принцип незыблемости частной собственности консервирует и освящает недобросовестные доходы и имущественное неравенство. Согласно формуле одного из столпов либерализма Л. Фон Мизеса: “Если сконденсировать всю программу либерализма в одно слово, то им будет частная собственность. Все другие требования либерализма вытекают из этого фундаментального требования”[218]. Эта формула, дающая ключ к уяснению основного закона и главной цели мира капитала – обеспечение нивысших прибылей транснациональным монополистам, – оказалась целиком вписывающейся в идеологию глобализма.

Либералы утверждают, что человеческое достоинство и индивидуальная свобода – это фундаментальные ценности, которые ставятся под угрозу фашизмом, коммунизмом и любым вмешательством государства в экономическую жизнь. На современном Западе понятие либерализма стало синонимом терпимости, доводящей до всеядности и попустительства. Постулат либерализма, восходящий еще к А. Смиту, ориентировал государственные власти на полное невмешательство в деловую жизнь общества. Требуя полной свободы предпринимательства, либеральные мыслители дают в руки глобализаторам мощное средство утверждения в мире не только экономического, но и политического всевластия транснациональных корпораций. Еще в большей мере эта тенденция прослеживается в насаждении ценностей индивидуальной свободы или индивидуализма. С этим сообразуется требование приоритета интересов личности, ее прав и свобод перед общественными интересами.

По меткому замечанию А.С. Панарина, “либерализм в России работает не как идеология гражданской самодеятельности, а как принцип попустительства силе, подавляющей, разрушающей и разлагающей общество”[219]. Неадаптируемость России к современной технической-потребительской цивилизации обусловлена живучестью морали на российской земле. А вот адаптация народов Запада к культам потребления и наживы не может не настораживать – тем более, что именно Запад позиционирует себя глашатаем глобализма.

Интеллектуальное убожество доктрины либерализма компенсируется тем, что она обслуживает интересы наиболее “успешных” участников рыночной конкуренции. Либерализм выражает интересы и жизненную позицию крупного капитала. Поэтому глобальный мир – это мир элитарный, в котором шансы на благополучную жизнь изначально имеют лишь олигархи и ересиархи. Либерализм отвечает склонности людей к эгоизму, немилосердию и материльному богатству. Причем немалая часть человечества согласна сносить произвол капиталистов-олигархов только ради надежды, что когда-нибудь сами прорвутся на их место по головам сограждан. Но линия бриллиантового горизонта для алчущих богатства отодвигается все дальше и дальше, а мир бедных по-прежнему поклоняется маммоне на радость богатым.

Либерально-капиталистическая глобализация стремится унифицировать мир, построить его по одному – американскому (западному) – стандарту. Человечеству навязывается единообразная культура, в которой доминируют западные ценности и вкусы. Глобальный Запад во главе с США стремится к переустройству всего мира на либерально-демократических принципах, то есть так, как это выгодно в первую очередь западным странам. Их не беспокоит, нужны ли эти либеральные ценности другим народам. Все это вызывает законное и вполне понятное возмущение и недовольство огромных масс людей в разных странах мира, ибо этнокультурное и цивилизационное многообразие мира является богатством человечества, служит источником его духовного развития. “Абстрактные либеральные идеи, – заметил Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II, ­– не могут устранить противоречия между интересами «золотого миллиарда», пользующегося львиной долей мировых ресурсов, и несчастьями множества людей, выброшенных на обочину жизни»[220].

Начало XXI в. характеризуется исчерпанностью ценностей либеральной доктрины – абсолютизации свободы, прогресса и богатства. Институты, сложившиеся в качестве форм реализации либеральных ценностей (парламенты, партии, банки, биржи и т.д.), пользуются презрением народов. Следствием неактуальности либеральных ценностей становится упадок мобилизующей и организующей силы современного западного, либерального общества как системы институтов. Симптомами упадка либеральных институтов можно считать снижение доверия к корпорациям и демократии, снижение членства в партиях и профсоюзах, активизацию так называемых новых социальных движений на фоне инертности масс и фрагментацию правопорядка.

В доктринальном плане происходит мгновенное сращивание всех структурных единиц многообразных деструктивных идеологий, что позволяет глобализму успешно внедряться и быть предельно эффективным. Этому способствует и особый род пространственно-временного континуума, благодаря которому фрагментарность глобализма реализуется как целостная картина в рамках ограниченного пространства и времени, при этом влияя на глобальную историю мировой политики. Поэтому качественная характеристика глобализма чрезвычайна важна для понимания сущности роли идеологии. Еще одним признаком глобализма является эрозия цели, которая подстраивается под любую из существующих идеологий. Для этого глобализм применяет метод переформатирования идеологем, что является следствием высокого уровня действия постмодернистского дискурса. В итоге отличить ценность либерализма или социализма от более обобщенной ценности глобализма практически нельзя. Такая интеграция позволяет видеть в глобализме не столько эклектический характер, сколько серьезную претензию на обладание монополией на аксиологию в глобальном – историческом и философском – измерении. Примерами могут служить ряд государственных переворотов в странах бывшего соцлагеря: Грузии, Украине, Киргизии. Там происходило внедрение постулата о сохранении жизни индивидов, ратующих за «демократические ценности» против «авторитарной власти», затем вносились ценности «торжества свободы», прогресса и неизбежности глобализации (то есть десуверенизации), затем возникала краткосрочная цель – свержение «авторитарного» режима. Далее глобализм просто становился идеологией нового правящего класса.

Чтобы не допустить экономического развития и роста могущества неугодных стран, их отсталость искусственно консервируется. С помощью мошеннических финансовых механизмов и монополистического ценового диктата наращивается задолженность этих стран. Только за период 1998-2008 гг. внешняя задолженность стран латинской Америки возросла с 443 до 735 млрд долларов[221]. С начала 1980-х гг. искусственно остановлено развитие космонавтики; при этом гипертрофированно развивается компьютерная техника и телекоммуникации. Индустрия удовольствий и азартных игр получает больше финансирования, чем фундаментальная наука.

Либеральная идея общечеловеческих ценностей не столь безобидна как может показаться. С ее помощью уничтожают патриотизм, чувство любви человека к своей Родине и делают из граждан космополитов. Кампания деидеологизации государства и общества на самом деле призвана закамуфлировать замену государственной системообразующей идеологии деструктивными установками глобализма.

Роль идеологии в современном мире несмотря ни на что постоянно возрастает. Периодически возникающие сомнения в этом и тезисы о «конце идеологии» верны лишь отчасти, так как апеллируют к отдельным структурным элементам идеологии, которые в результате эволюции претерпевают изменения, сохраняя свои функции. При этом, в результате развития появляются новые идеологии. На смену классическим идеологиям – либерализму, социализму, консерватизму – пришли постклассические: неолиберализм, социал-консерватизм, неоконсерватизм и др. В условиях глобализации возник новый тип идеологии, представленный глобализмом.

Идеологической базой глобально-имперских притязаний Америки служит мессианская идея об исключительной демократическо-цивилизаторской миссии США, подразумевающей построение Pax Americana. С 1990-х гг. администрация Соединенных Штатов взяла открытый курс на глобальное военно-стратегическое доминирование.

Неустойчивость нынешней ситуации не может не быть прелюдией к формированию нового стабильного мирового порядка, новой цивилизации, важнейшие принципы которой по-прежнему остаются для нас неизвестными. И мы полагаем, что уже в ближайшее десятилетие будут заложены основы новой теории, ориентированной в будущее. Один из видных деятелей глобализма, член Бильдербергского клуба, бывший долгие годы личным советником президента Франции Ф. Миттерана, а также некоторое время директором Европейского Банка реконструкции и развития, Жак Аттали написал программную для мондиализма книгу “Линии горизонта”. В ней Аттали утверждает, что в настоящий момент наступает третья эра – “эра денег”. Они являются универсальным эквивалентом всех ценностей, в том числе и духовных. Возникает единый мир, основанный на принципах “геоэкономики”. Для “геоэкономики” совершенно не важно, какой народ проживает там-то и там-то, какова его история, культура, религия, традиции. Все сводится к тому, где располагаются центры мировых бирж, полезные ископаемые, информационные центры, крупные производства. “Геоэкономика” оценивает политическую реальность с позиции существования Мирового Правительства[222].

В модели Ж. Аттали нашли свое законченное выражение идеи управления Мирового Правительства. “Новый мировой порядок” должен стать универсальным к началу третьего тысячелетия. Ж. Аттали раскрывает три уровня попыток Мирового Правительства господствовать над человечеством и называет три типа порядка, “три способа организации насилия”: “сакральный мировой порядок, мировой порядок силы, мировой порядок денег”.

Либерализм как идеология финансовой олигархии содержит ряд откровенно неофашистских установок под прикрытием «общечеловеческих ценностей»:

– дезинформация, фальсификация, ложь о регулирующей роли либеральной рыночной экономики;

– подкуп и склонение национальных лидеров к измене Родине;

– зоологический индивидуализм;

– растление общества пропагандой сексуальных извращений и патологий;

– культ насилия и жестокости;

– военный террор в отношении неугодных государств и народов;

– объявление высшей расой, призванной к господству над остальными, расы белых господ Запада.

Космополитизация человечества – одна из главных задач глобализаторов мира. Согласно Ж. Аттали, кочевничество будет высшей формой нового глобального общества, определит образ жизни, культурный стиль, форму потребления. Каждый будет носить с собой свою собственную идентичность. Под кочевничеством Аттали понимает общество людей, лишенных чувства Родины, почвы, веры предков, живущих интересами потребления и зрелищ, которые несет им теле- и видеоэкран. “Кочевники будут регулироваться через компьютерные сети в глобальном масштабе. Каждый кочевник будет иметь специальную магнитную карточку со всеми данными о нем, и, прежде всего, о наличии у него денег. И горе тому, кто окажется лишенным денег и кто угрожает мировому порядку! ” По мнению Аттали, давление над человеком будет таковым, что у него останется только один выбор: “либо конформироваться с обществом, либо быть из него исключенным... Ритмом закона будет эфемерность, высшим истоком желания будет нарциссизм”[223].

З. Бжезинский в своей книге “Технотронная эра” так же откровенно пишет: “В то же время возрастут возможности социального и политического контроля над личностью. Скоро станет возможно осуществлять почти непрерывный контроль за каждым гражданином и вести постоянно обновляемые компьютерные файлы-досье, содержащие помимо обычной информации самые конфиденциальные подробности о состоянии здоровья и поведения каждого человека. Соответствующие государственные органы будут иметь мгновенный доступ к этим файлам. Власть будет сосредоточена в руках тех, кто контролирует информацию”. Далее З. Бжезинский отмечает, что наступающая технотронная эра приведет к диктатуре, при которой почти полностью будут упразднены существующие ныне политические процедуры”. Другими словами, будет упразднена всякая государственная, суверенная власть. Практически станет возможным, по рассуждению З. Бжезинского, биохимический контроль над сознанием и генетическая манипуляция с людьми, “включая создание существ, которые будут не только действовать, но и рассуждать как люди[225]. Итак, каждому человеку планеты навязываемый “новый мировой порядок” определяет не только утрату всякой духовности, но и индивидуальности.

Для вхождения России во всемирный процесс глобализации наряду с такими мерами, как создание глобальных виртуальных рынков – финансового, валютного, фондового; торгово-экономических объединений, союзов, национальных корпораций; перевод всех национальных и международных финансовых и валютных трансакций, а также страховых и торговых услуг в глобальную сеть, создание глобальных систем управления бизнесом, производственными процессами на базе информационно-коммуникационных комплексов, указываются также и иные меры:

1) создание единой универсальной религиина базе традиционных вероисповеданий Православия и ислама;

2) формирование единой потребительской «сверхкультуры» на основе сетевой кибер-культуры;

3) включение России в единую цивилизацию без деления на государства;

4) создание единого планетарного этноса;

5) создание глобальной торгово-финансовой системы через компьютерный учет людей и товаров.

В результате человек будет “некто” или “нечто” – без рода, без племени, без веры отцов, без Родины и без своей культуры, т.к. человек будет лишен самого себя, своей индивидуальности, того, что делает его богоподобным. И это творцами глобализма ставится в необходимое условие признания и подчинения Мировому правительству. Даже в Декларации Всемирной организации здравоохранения при ООН говорится прямо: “чтобы прийти к созданию единого Мирового правительства, необходимо освободить людей от их индивидуальности, от привязанности к семье, национального патриотизма и религии, которую они исповедуют”[228].

Становится очевидным, что глобализация нужна Мировому правительству не только для концентрации мировых богатств в руках меньшинства. Глобализацию следовало бы придумать силам зла, чтобы идеологически оправдать разрушение традиционных общественных структур, а с ними и традицию и культуру.

В конце Второй Мировой войны один из главных деятелей “Совета по международным отношениям” основатель ЦРУ и его первый директор Аллен Даллес заявил: “Мы бросим все, что имеем, все золото, всю материальную помощь и ресурсы на оболванивание и одурачивание людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим им ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Так мы найдем своих единомышленников, своих помощников и союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на Земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания... Литература, театр, кино – все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху...

Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство, наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов – все это мы будем насаждать ловко и незаметно. Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением. Мы будем браться за людей с детских, юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодежь, станем разлагать, растлевать, развращать ее. Мы сделаем из них шпионов, космополитов. Вот так мы это сделаем”[229].

Таким образом, теории, востребованные глобализмом, одинаково исповедуют расизм, необходимость мировой диктатуры, космополитизм, человеконенавистничество, экуменизм, богоборчество. Все теории, востребованные глобализаторами мира и положенные в основание глобализма, отличаются эклектичностью и спекулятивностью. Можно заметить, что смена доктрин во времени осуществляется для последовательного обнажения тайного плана порабощения и погубления человечества.

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Назовите идейные истоки идеологии глобализма.

2. Охарактеризуйте постулаты либерализма, марксизма и мондиализма

с точки зрения их использования в идеологии глобализма.

3. Каковы закономерности смены теорий в глобализме?

4. Найдите общие черты у всех известных Вам теорий глобализма.

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––