Постмодернистская юриспруденция как игра

Начало использованию термина " постмодернизм" было положено в 1960-х гг., когда поборники нового направления в архитектуре отказались следовать принципу рационализации конструкций зданий, и на смену стилевому единообразию в духе функционализма пришла " игровая" архитектура намеренно вычурных и запросто совмещаемых стилизаций. К концу 1970-х гг. эклектичность уже предстала как общая характеристика, а коллаж как универсальная эстетическая форма новой культурной эпохи – Постмодерна. Отвечая на вопрос, что такое постмодернизм, французский философ Ж.-Ф. Лиотар констатировал: " Эклектизм есть отправная точка современной культуры в целом: человек слушает реггей, смотрит вестерн, ест пищу от McDonald's за ланчем и блюда местной кухни за ужином, пользуется парижской парфюмерией в Токио и носит одежду в стиле " ретро" в Гонконге; знание – это материал для телевизионных игр" [67].

Игра представляет собой замену подлинной жизни, другой, неподлинной. Аристотель говорил об игре, как о «несерьезном моделировании серьезной жизни»[68]. В понятиях Святой Руси слова «игрок» и «игрун» применительно ко взрослому человеку всегда имели неодобрительный оттенок одержимости, безумства. Известны русские народные пословицы: «Игра не доведет до добра», «Играй, да не заигрывайся», свидетельствующие о бытовавшем в русском народе пренебрежительном отношении к играм взрослых как к чему-то пустому, неважному и даже опасному. Игроков наряду с лицедеями в древности даже хоронили вне церковной ограды, как самоубийц. Представление о том, что играть – это хорошо, появляется в России только в XIX веке. По мнению русского философа В. Зеньковского, «игра – свободное творчество, важнейшее проявление эстетического начала в человеке»[69], средство проникновения в сферу смыслов, постижения единства мира и его Творца. Посредством игры в особой свернутой форме передается направление развития общества: к процветанию либо деградации, к жизни или смерти.

Игра находится под значительным влиянием культуры общества. Какова культура, таковы и игры. По играм можно судить об эпохе, народе, особенностях его духовного образа, психологии, миропонимания, социализации. Игры позволяют уточнить тенденции развития культуры, ее ценностные ориентиры. Так, например, языческая культура Древнего Рима отмечена расцветом Олимпийских игр, в которых поддерживался культ человеческого тела, а впоследствии кровавыми зрелищами с участием диких животных и рабов-гладиаторов. Правопреемница Рима и новая носительница культуры Запада – Западная Европа породила игры инквизиции, абсолютных монархий, а впоследствии – буржуазных революций, парламентаризма, конституционализма, выборов и многопартийности.

Развитие общества в эпоху так называемого постмодерна характеризуется тем, что игра окончательно становится не только образом жизни детей, но и взрослых. Взрослые играют в бизнес на курсах валют и на биржах, играют во власть путем политических гонок, играют в юриспруденцию. Взрослые, подобно детям, очень серьезны в своих забавах, а игра для них – инструмент, с помощью которого они осваивают огромный и сложный мир, пытаются постичь либо произвольно выстроить законы человеческих взаимоотношений и вечные истины. К сожалению, современные люди оформляют свою жизнь в виде игры, чтобы уйти от действительности либо скрыть истинный смысл происходящего. Из способа оформления жизни игра становится самой жизнью. Пространство не-игры (серьезность) качественно сужается и с каждым годом все быстрее.

Разница между взрослым и ребенком в постмодернистском обществе заключается в цене игрушек. Но те и другие играют в них со всей силой страсти. Игры в юридической сфере фиксируют все основные тенденции воздействия на сознание и поведение человека, способы и средства формирования людей нового типа. Зафиксированные в ряде юридических игр архетипы потребительского бытия создают новый мировой порядок. Активные потребители таких образов юриспруденции, как «брачный контракт», «эмансипация несовершеннолетних», «равенство прав и возможностей работников» и др., способны переживать собственную жизнь как игру.

Игра воспринимается постмодернистским обществом, стоящим на пороге всемирной глобализации, как один из путей обретения свободы. Игра для постмодернизма стала определенным метапринципом, не допускающим возможности окончательной идентификации общественно-политического строя, окончательного толкования права, формулирования окончательных идеалов развития общества.

Цивилизация Игры сориентировна на виртуальное восприятие действительности. Окружающая жизнь кажется игровикам-глобалистам лишь иллюзией, виртуальным пространством компьютера. Здесь не страшно ошибиться, проиграть войну или вызвать катастрофу. С детских лет в человеке уничтожается не столько инстинкт самосохранения, сколько всякое чувство ответственности. Игровой стиль правотворчества и правореализации направлен именно на избегание ответственности и какого-либо напряжения.

В мире в сферах политики, культуры, экономики и юриспруденции функционирует игровая цивилизация – современная версия неоязычества, в центре которого стоит обожение всяческих идолов, страстей человеческих под конституционным благословлением: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью» (ст. Конституции Российской Федерации).

Игры в юридической сфере программируют особым образом поведение человека (заметим, в отечественной юриспруденции уже не принято употреблять категорию «человек», используются такие эквиваленты как «лицо», «субъект», «гражданин»). Важно понимать, как воздействует та или иная юридизованная игра на людей и что за программу она в себе несет.

Примерами юридизованных игр постмодернистского общества являются политические выборы, законодательный процесс в парламентских органах, фракционная борьба политических партий, прохождение службы в аппарате государства. Критериями игрища в данном случае выступают: 1) организуемая публичность происходящего; 2) отсутствие духовно и социально оправданного результата; 3) использование амбиций, азарта и прочих человеческих страстей, не всегда осознаваемых самими участниками; 4) наличие правил игры, отвечающих масштабу личности участников и учитывающих их запросы.

Одна из самых распространенных юридических игр современности – игра выбора, когда изощренными средствами манипулирования навязывается вполне определенный вариант поведения, а субъект «добросовестно» думает, что выбор сделан им вполне самостоятельно и добровольно. В данном случае эксплуатируются мотивы конформизма, на основе которых личность охотно растворяется в толпе и действует «как все». Комформистское поведение чрезвычайно распространено в либеральном обществе, несмотря на общую приверженность к свободе. Этот парадокс объясняется тем, что человеческую личность, освобожденную от нравственных заповедей и правовых ограничений, довольно легко подчинить порочным страстям, включая стадные чувства.

Постмодернизм удовлетворен тем обстоятельством, что юридическая игра рождается в процессе диалога. Игра проникает в правотворчество, правореализацию, правосознание, нормативно-правовой массив, помогая преодолеть действительность и нравственные абсолюты. В диалоге участников правоотношений приветствуется притворное (игровое) поведение внешнего законопослушания при внутреннем правовом негативизме. Люди в бесконечном диалоге играют со смыслами права, но и сами смыслы являются продуктами и компонентами игры. Непрерывное рождение многочисленных смыслов и интерпретаций обусловливает игровой характер юридического процесса.

Юридическая игра всегда процессуальна. Именно это ее свойство чрезвычайно привлекательно для постмодернизма. В этой игре важен не результат – защита прав и законных интересов субъектов права, сколько процесс, наполненный острыми ощущениями, азартом, движением, сменой декораций и удовольствием. Игры в равноправие работодателя и работника, общие собрания акционеров, многочисленные выборы, референдумы, голосования, угадывание кандидатур победителей дает возможность рядовому обывателю почувствовать себя творцом. При этом процесс юридической игры предполагает отложенность смысла, движение от одной интерпретации закона к другой и так до бесконечности. Состояние непрекращающейся процессуальности делает юриспруденцию чрезвычайно динамичным и непредсказуемым явлением.

Юридический процесс, превращенный в игру, воплощается в эстетике эмоциональности, экстаза, конфликтности, азарта. Эмоциональная напряженность современного юридического процесса вызывает чувства потерянности, беззащитности, дискомфорта пострадавших лиц, расшатывает исторические, культурные, психологические устои всех участников. Воспоминание о пройденном юридическом процессе вызывает кризис уважения к законам и правоохранительной системе.

Сводить право к конкуренции и состязательности, как это предложил, в частности, Н.Н. Тарасов [70], к интерпретационным и языковым играм нельзя. Интерпретационные игры помимо выдвигаемой цели процессуальности ради процессуальности, направлены на сокрытие и девальвацию истины. После введения в отечественный гражданский процесс института мирового соглашения отступление от истины по делу стали оправдывать соображениями ускорения судебной процедуры. В юридических играх эпохи постмодерна ценятся кратковременные межличностные отношения: они дают ощущение свободы, поскольку ты ни перед кем не обязан. Стремительность отношений помогает снять духовное напряжение, снять противоречие между образом комфортной жизни элиты и собственным дискомфортом, между духовной пустотой и жаждой справедливости.

Юридические игры проходят в присутствии многочисленных зрителей для обеспечения легитимности происходящего, то есть придания действу законного, поддержанного обществом характера. Выразитель маргинального типа поведения играет роль законопослушного гражданина лишь из страха перед репрессией государства. Даже когда ему совсем не хочется сдерживать себя от краж чужого имущества или насилия, маргинал вынужден вести себя так, как от него ожидают, то есть изображать несуществующее, играть. В игре «Выборы» одна группа участников играет в заботников и представителей народа, а другая – подыгрывает, выполняет ритуал голосования. Многие избиратели даже получают удовлетворение, играя в игру «Выборы», неизменно впоследствии покрывая презрением своих избранников. Избиратели интуитивно и сознательно понимают обман выборных технологий, но продолжают следовать какой-то бессознательной программе. Интеллект людей в данном случае замещается установками ролевой игры. «Все пошли, и я пошел», – по такому мотиву совершаются многие поступки современного человека. Игра в выборы немедленно обессмыслится, если избиратели убедятся в факте обмана и перестанут являться на выборы депутатов парламента. Игра в многопартийность прекратится, если народ поймет, что данный институт не призван выражать их сокровенные чаяния, а скрывает цель дезориентации и раскола общества[71].

Судебные процессы, принятые в англо-саксонской правовой семье, наглядно демонстрируют открытую, динамичную технологию, готовую к добавлению новых элементов, свободной интерпретации и является плодом сотворчества спикера-судьи и зрителей-участников. Особенности этого юрисдикционного процесса, предлагаемого остальному миру в качестве эталона, следующие: наличие игрового компонента, ирония, пародия, апелляция к различным течениям юридической мысли, историческим эпохам, театральность и тесное взаимодействие со средствами масс-медиа.

В условиях глобализации мира широко распространяется виртуальная – игровая, симуляционная культура. В юридические тексты широко проникли разного рода симулякры, которые выступают в виде копий никогда не существовавших оригиналов и не имеют никаких оснований в мире реальности. Собственно сама правовая реальность становится симулятивной. Спекулятивность таких новомодных юридических категорий как «права человека», «эмансипация несовершеннолетних» очевидна для всех, но существующая конъюнктура, или «правила игры» вынуждают оперировать ими.

Постмодернистская юриспруденция предлагает вариант бегства от реальности бытия – в замену реальности симулятивностью. «Симулякр» (от французского «подобие», «видимость») символизирует иронию «вещи над собой» в стихии игры. По мнению Ж. Бодрийяра, который и ввел понятие симулякра в научный оборот в 1980-е гг., симуляция отрицает знак как ценность[72]. Сама реальность как нечто объективное, отличное от иллюзий и выдумки, в конце ХХ в. из сознания исчезает. Симуляция права, будучи порождением моделей нормопорядка без реальности, предполагает подмену всего истинно правового эрзац-юриспруденцией [73].

Такие свойства постмодернизма как деконструкция, ризома и дифферанс наполняют юридические тексты бесконечной игрой значений, переходов и комбинаций, обилием пограничных правовых институтов и переходных правовых режимов, порождают множество интерпретаций. Юридические тексты составляются без готовых, однозначных решений принципиального характера, словно для игры в кошки-мышки или разгадывания головоломок. Архитектура постмодернистской юриспруденции – это своего рода юридический текст в движении значений и смыслов. Эта множественность смыслов воспроизводится в режиме дифферанса (бесконечного различия) для поиска коммуникативных контекстов. В этой игре главное не установление истины по делу, а процесс спора, выброс адреналина в конфликте, актуализация гордости и азарта.

Констатация мозаичности и коллажности правосознания в эпоху постмодерна обусловливает тотальную зависимость людей перед многочисленными юридизованными дискурсами и идеологемами. Выход из предзаданной матрицы современным юристам видится в смешении, смещении, сдвиге реальности и нереальности, в игре.

Создается впечатление, что в данном случае используется энергия недоигравших в детстве взрослых людей. Они безответственно творят свои шалости, как бы поменявшись с детьми местами, и не проявляют желания взрослеть даже в весьма почтенном возрасте. Понятие взрослости нивелируется. У многих членов постмодернистского общества во взрослом возрасте реализуется неосознаваемая, но запрограммированная с детства компьютерными играми, телевидением, неискренностью отношений родителей, потребность в принятии роли. Взрослые играют, а не живут, подчиняя Богом данные таланты и трудоспособность низким целям самообеспечения и достижения положения в обществе. Взрослые, по сути, отнимают у детей игровое пространство, заполняют его своими играми, придумывают теории, как будто оправдывающие их несерьезное поведение. Если отец семейства захочет откровенно рассказать своим детям, что во имя кресла руководителя подразделения он вынужден делать нечто, противное его душе, унижаться перед начальством, требовать подарков, дети не поймут своего отца. Если отец другого семейства с той же откровенностью расскажет своим чадам, что ради депутатского мандата он вынужден обманывать многих людей, заигрывать перед общественным мнением, исповедовать программу, с которой он внутреннее не согласен, чада с детской наивностью спросят отца: «Зачем все это?» Даже ребенку известно, что невозможно делать хорошее, поступая плохо. Во взрослых играх эта истина игнорируется.

Взрослый инфантилизм приводит, в частности, к разработке, принятию и одобрению нормативно-правовых актов, обращенных против коренных интересов собственного народа. В качестве примера можно привести 131 Закон Российской Федерации, переложивший бремя ответственности за общественные нужды с федеральных органов государства на муниципалитеты[74].

Как компенсация недоигранности, у взрослого человека может обнаруживаться тенденция оценивать любую вещь, любой процесс вне зависимости от того, важен или не важен он в духовном и культурном отношении, обладает ли он или не обладает социальной ценностью. Зачастую законы и выборы «взрослые дети» используют в качестве возможности манипулирования окружающими. Игра во власть над людьми, обставленная видимостью законности, становится принципом, организующим все поведение человека.

Нормотворец нередко умышленно допускает элемент игры в своей деятельности, принимая нормы-фикции и отсылочные нормы. Тем самым потребители норм провоцируются на поиск спрятанных смыслов и значений, которых в действительности нет. Еще Ф. Ницше сетовал на то, что человек засорил и перенасытил мир идолами, создав языковую завесу, за которой уже не видна суть[75]. Слово в современной юриспруденции используется для игры смыслами и не совпадает ни с одним из них. Слово свободно парит над сущностью споров о праве[76], блуждает над реальностью и от этого даже может показаться прекрасным. В юридическом процессе допускаются слова и выражения, изначальный и сокровенный смысл которых давно утрачен, а нынешние значения не «работают» на правовую защиту пострадавших людей.

Благодаря осуществленному сдвигу потребностей человека на низший уровень пирамиды потребностей и искажению ценностно-смысловой сферы личности, формируются поколения людей, зависимые от игры как способа жизни. Игровая мотивация у них носит соревновательный характер. В результате изменяется психика человека, он отрывается от социума, уходит «в себя». В созданном для своих мелкомасштабных запросов виртуальном мире современный человек добровольно доводит себя до психопатических и соматических нарушений. Возрастание игровой зависимости наблюдается в современном обществе вследствие появления новых интересных игр (организации финансовых пирамид, новых форм бизнеса и политических движений, распространения новых идеологических и псевдо-религиозных учений). Механизм формирования игровой зависимости основан на частично неосознаваемых стремлениях: ухода от реальности и принятия навязываемой игровой роли. Игрой вытесняются подлинные человеческие качества: любовь, дружба, взаимопомощь.

Было время, когда в театрах детские роли разрешалось исполнять только взрослым. Детей щадили, зная, что на сцене актер не просто надевает маску, но и впускает в себя ту или иную роль, жизнь определенного персонажа. В ряде стран среди актеров не было женщин, потому что ничто так не разрушает душу женщины, как актерство, сцена, игра. Сегодня мы наблюдаем массу женщин-политиков и подростков-политиков, которые, не имея необходимых мужских качеств для осуществления власти всеми силами держатся за публичную власть. Ради актерской, по сути, игры на публичной сцене женщины-политики готовы отказаться от полноценной семьи и, как правило, ведут одинокий образ жизни, обретая мужеподобные черты.

Взрослое человечество играет самозабвенно и азартно. Взрослые люди играют предвыборными обещаниями, принципами, надеждами избирателей. Потребность в игровом содержании жизни проявляется уже не только в политике, но и в правосудии (когда сложная процедура используется для сокрытия предрешенного неправосудного вердикта), в юридической науке (когда солидные люди чутко следуют за конъюнктурой, изменяя истине в угоду мотиву конформизма). С начала 1990-х гг. в России написано столько «научных» работ о суверенитете и автономии личности, верховенстве закона над моралью и нравственностью, войне гражданского общества с государством, что увлечение этой небезопасной игрой охватило тысячи ученых по всей стране. Пионерам этого движения еще придется пережить стыд за обвал государственности и падение правопорядка в обществе, отягощенный растлением умов многих и многих студентов и аспирантов, которые вступают в профессиональную жизнь с искривленным правосознанием.

В сакральном смысле извечная цель темных сил поменять добро на зло и сеять разделение и вражду теперь достигается в том числе с помощью игр, в которых задействованы миллиарды взрослых. Актуальны слова апостола Павла: «Не будьте также идолопоклонниками, как некоторые из них, о которых написано: народ сел есть и пить, и встал играть» (1 Кор. 10, 7).

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Приведите примеры игрового стиля современной юриспруденции.

2. Каковы причины использования игровых форм

в постмодернистской юриспруденции?

3. Найдите примеры симулякров в действующем законодательстве

России и иностранных государств.

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––