Политика. Краткое изложение чьих-либо взглядов и политической платформы влечет за собой целую кучу проблем

Краткое изложение чьих-либо взглядов и политической платформы влечет за собой целую кучу проблем. Определения «реформист», «радикал», «сторонник жесткого курса», «реакционер», «умеренный» и «экстремист» используются постоянно, словно это такие же неизменные ссылочные категории, как и названия партий. Но это не так. Эти понятия постоянно находятся в движении, и многое зависит от того, на какой позиции стоите вы сами, оперируя ими. К тому же почти все эти термины носят уничижительный оттенок. Не согласный с вами или с основным курсом — «экстремист», а это слово несет в себе все те оттенки «крайности», что обретают слова за свою долгую жизнь.

Никогда не забывайте про старую мудрость: кто для одних — борец за свободу, для других — террорист. Это значит, что там, откуда пришли эти два понятия, еще много окрашенных слов. Использование их зачастую зависит от ваших предубеждений, сознательных или нет. Действия властей по отношению к некой группе людей, в зависимости от вашей точки зрения, будут либо «крестовым походом», либо «охотой на ведьм». Те, кого вы поддерживаете, делают «промашки», а те, кого вы не одобряете, — «преступления». Если вы против демонстрации, тогда это «толпа», если «за» — это «народные массы». И так далее.

Мораль такова, что слова следует выбирать очень осторожно, постоянно помня об их коннотации. Даже самый невинный выбор лексики может оставить неверное представление. В Соединенных Штатах, и не только там, к примеру, право на аборт остро дебатировалось в течение многих лет. Назовите то, что зреет в лоне женщины «нерожденным ребенком», причем на любой стадии беременности, и вы неосознанно пополните ряды противников абортов. Назовите сторонников аборта «борцами за аборты» — и. они оскорбятся. (Для справки: «зародыш» и «борцы за право выбора» — слова более нейтральные).

Большое «я»

Личное местоимение — одна из величайших проблем во всех языках. Некоторые журналисты изощряются до крайности, дабы избежать его: пишут «автор статьи», «ваш корреспондент», «представитель газеты» и т. д. Другие же пользуются им при всякой возможности, в каждой своей статье упражняясь в информационном тщеславии. Должен быть средний путь, предпочтительно тот, что тяготеет к скромности.

Но достичь этого не всегда просто. Когда президент Джон Ф. Кеннеди составлял свою инаугурационную речь, одно из самых памятных выступлений нынешнего века, он велел своим помощникам избавиться от личного местоимения. Лучшие умы Америки трудились над речью, но «я» все же четырежды проникло туда.

Репортеры, пишущие о «крупных событиях», особенно подвержены соблазну повествовать от первого лица, вероятно, полагая, что важность сюжета придают важности и им. Есть и другие — эти считают, что их реакция на события, переживания, их действия настолько замечательны, что об этом надо прокричать. Персонаж из пьесы английского драматурга Тома Стоппарда говорит об этом так: «Журналист-международник — это человек, который мотается по свету из одной гостиницы в другую и считает, что самое интересное в истории — это то, что именно он прибыл написать о ней».

Разумеется, как журналист вы что-то видите, встречаетесь с людьми, что-то с вами происходит — все это, безусловно, интересно. В конце концов, вы бы не оказались на месте события, не будь оно новостью. Но читатель желает знать, что вы увидели и что обнаружили, а не как вы это увидели, обнаружили, и уж конечно, не то, что вы ели, пили и чувствовали, пока разбирались со всей этой историей. Насколько можно говорить о правилах в журналистике — это одно из них, если только вы не гениальный журналист «с именем», которого читают, о чем бы он ни написал.

Будем считать, что вы таковым не являетесь, так что приберегите авторскую манеру письма до тех пор, когда у вас появится опыт, достойный изложения (интересный для читателей, а не только для вас и вашей семьи). Обычно в карьере журналиста такие случаи редки, их мало. Приведу в пример статью, написанную Джорджем Оруэллом, освещавшим ход гражданской войны в Испании. Личный подход здесь оправдан, поскольку Оруэлл обрел опыт не слишком ординарный и такой, который заинтересует многих: он был ранен. Вот где надо учиться сдержанности:

«Я пробыл на фронте уже дней десять, когда это случилось. Ощущения, когда в тебя вонзается пуля, очень интересны и, полагаю, заслуживают подробного описания.

…Грубо говоря, чувство было такое, словно ты оказался в самом центре взрыва. Страшно громыхнуло, вокруг все ярко вспыхнуло, и я испытал потрясение — не боль, меня тряхнуло, как при ударе током и тут же пришло ощущение полнейшей слабости, словно, томясь, умаляешься в ничто. Мешки с песком передо мной невероятно отдалились. Полагаю, вы чувствовали бы себя очень похоже, ударь в вас молния. Я сразу понял, что ранен, но оглушивший меня грохот и вспышка заставили подумать, что рядом случайно разрядилась винтовка, и пуля попала в меня. Все это произошло меньше чем за секунду. В следующий момент ноги подогнулись, я упал, гулко ударившись головой, но, к немалому облегчению, не чувствуя боли. Было чувство отупения и изумления, сознание того, что я тяжело ранен, но боли в привычном смысле не было».