Год, когда я умер

Зимнее утро. Март 2004-го года. Я обшариваю интернет. Паника нарастает, и голову, точно сжимают гигантскими тисками. Я в отчаянии. Я обзваниваю несколько мест, но помощи не получаю. Паника усиливается. Это не какая-то тревога или как там ее называют. Это результат жизни, прожитой во лжи. Она хочет раздавить меня. И у нее это получается.

В тот момент я в течение 7 лет как мог посещал сеансы психотерапии. Чего я не понимал, так это того, что именно терапия привела меня к истокам моей боли. Шлюзы открыли, и ворвавшийся поток не остановить. И чтобы выжить, мне пришлось умереть.

Наконец, меня доставили в частную клинику, но перед этим я проторчал полчаса в приемной с какими-то людьми. Это был один из самых ужасных моментов моей жизни. Я едва мог сдерживать наводнивший меня ужас, пока доктор не принял меня. Наконец, доктор вызвал меня и спросил, чем может быть полезен. Я сказал, что не знаю. Меня пронизывало такое гнетущее отчаяние и паника, что я думал, будто схожу с ума. Я испытывал неописуемую эмоциональную боль, охватившую меня с головы до ног. Ощущение страха. Уголком глаза я заметил, как он выписывает в своем блокноте: «Музыкант из знаменитой рок-группы». Ледяным тоном он изрек:

- Пожалуй, мне следует направить вас в Государственную Психиатрическую клинику.

Я слышал об этом месте. Слышал, потому что моего друга туда положили. Позже он покончил жизнь самоубийством. Это было последнее пристанище для безнадежных. Там никого не лечили… вы оттуда попросту не возвращались. Я спросил доктора, не могу ли я остаться здесь. В его глазах заплясал огонек.

- Разумеется, можете, - был его ответ. – Что же вы молчали? Я вас провожу сию минуту. – Правда, он умолчал, что стоить мне это будет 1000 евро в день. Но, быть может, это спасло меня.

Мне выделили собственную палату. Впервые в жизни я принял транквилизатор. Я начал испытывать страшную тяжесть и пустоту. Будто я и не существовал вовсе. Я лежал в постели в своей белой палате. И все, что я видел из окна, - дерево. Лекарства отняли у меня чувства. Я не понимал, что со мною творилось. Меня сковал страх.

Доктор пришел навестить меня. Добрая женщина, которая, казалось, очень счастлива. Меня, помню, все съедало любопытство, как кто-то мог быть настолько счастливым. Она задала мне несколько вопросов, а затем мне предстоял тест на депрессию, который, по сути, являет собой опросник. Как и большинство докторов, она попыталась выяснить механически, что со мной не так. Но я это уже делал. Помню, рассказывал ей, что меня переполняют все эти эмоции и что неожиданно я стал их все разом ощущать. Она сказала, что психиатрия – не ее профиль и что на следующий день мне назначат консультацию. Я объяснил ей, что 7 лет посещал сеансы психотерапии с небольшими перерывами. Она промолчала.

Остаток дня я провел, как зомби. Ничего не чувствуя, не видя и не слыша. Просто смотря на дерево. И надеясь, что когда-нибудь, как и оно, я обрету жизнь.

На следующий день я встретился с психиатром. Это был пожилой мужчина 60 лет. Он провел ряд опросников, заваливая меня вопросами. Я поведал ему о своей жизни и заметил, как по его щеке скатилось несколько слез. Он мне поставил диагноз – биполярное расстройство. Я сидел в недоумении, пока он мне не разъяснил, что это такое. И тут в голове у меня прояснилось. Я вспомнил, что жил с этими симптомами почти 10 лет. Он не удивился, ведь за 10 лет эту болезнь не излечить. «А как же терапия», - думал я. Неужели все коту под хвост? Теперь я знаю, что нет.

Что же в итоге? Лечение. На протяжении последующих недель меня пичкали уймой лекарств. Большинство из них имело страшные побочные действия, а некоторые так и вовсе прошли впустую.

Наконец, мне выписали один из современных и очень дорогих антидепрессантов и транквилизаторов. Мало кто знает, что прописывать антидепрессанты людям с биполярным расстройством, все равно, что подкинуть бомбу замедленного действия. Они могут вызвать очень бурный маниакальный эпизод или, как вариант, погрузить вас в депрессию. Следующие полгода я провел в постели в палате с задернутыми шторами. Иногда шторы приоткрывали на 10 см, но по большей части они всегда были задернуты. В течение полугода я плакал каждый Божий день. Я не понимал, откуда это, но что-то внутри меня осознавало, что это долго дремало во мне. Это был отчаянный плач и глубокая боль. Он исходил из недр меня самого. Он не имел отношения к биполярному расстройству. Это было нечто, скрытое во мне. Жуткий пережиток прошлого и всей моей жизни.

Я никогда не скорбел по отцу и своему разбитому детству. И тут вдруг начал.

Когда меня выпустили, я часто посещал места моего детства. Я помнил все, даже мельчайшие подробности. Проказы, которые я с друзьями чинил людям. Места, где мы играли в футбол. От всех этих воспоминаний эмоции хлынули на поверхность. Представить, что я чувствовал невозможно, если вам неведома эмоциональная боль. Она обжигает. Это физическая боль. Только очень сильная, хотя люди, как правило, не понимают, что это такое на самом деле, физическая боль. Понять это невозможно, если ваша жизнь не была ею пропитана.

Я часто сидел у моря, в местечке, где я рыбачил, когда мне было 11. Я сидел на скале и наслаждался пейзажем. Снег растаял, но добрая половина моря, равно как и Финского залива, все еще была охвачена льдом. Внезапно начал падать снег. В радиусе 100 метров я видел только летящие белые хлопья. Я все сидел, созерцая восхитительную картину, пока снег ложился на меня. Я почувствовал, что вся моя жизнь была напрасна. Моя боль казалась настолько сильной, что я просто не мог больше ее терпеть. Я как-то не подумал, что я находился всего лишь в 3 км от места, где мой отец совершил самоубийство.

При мне была бутылочка с лекарством, чтобы в случае чего заглушить боль. Я долго сидел и смотрел вдаль под падающим снегом. Я спрашивал себя, не потерян ли для меня смысл этой жизни и стоила ли она всей этой боли и безнадежия. Было бы легко просто исчезнуть. Но что-то внутри меня противилось этому. И все же в том году я умер. Это проявилось во всем. Медленная смерть. Из постели было вылезти нереально, не говоря уж о том, чтобы музыку писать.

Каждое утро было отвратительным. Первое, что я ощущал, была безысходность. Так я и жил 6 месяцев. И в том году я действительно умер. Для того чтобы жить дальше.

Я частенько слышал, что суицид – «легкий выход». Как человек, переживший смерть родного отца, скажу, что данное утверждение не более, чем клише. Решиться на суицид далеко не просто. Требуется мужество, чтобы отнять у себя жизнь, поскольку это последний отрезок жизни, который вы помните. Вот почему зачастую это побег от нестерпимой боли или безысходной ситуации… или от того и другого. Но это нелегко. Вы можете попытаться представить, если в вас осталась хоть капля сострадания, что мог чувствовать человек, который ушел подобным образом из жизни. За миг до этого и пока все это происходило. Попытайтесь представить, что чувствовал переживший это человек. И все же я знаю, что лишь, если вы оказывались на волосок от гибели, только тогда вы отчасти сможете понять решение того человека, который решил поставить на своей жизни крест. Как мой отец. Как один финский писатель, который лег добровольно в психушку. Как-то утром он отправился погулять. Он добрался до ближайшей станции метро и начал ждать поезд. Когда тот показался, он выпрыгнул и встал, как статуя, лицом к составу. Страха не было. Поезд попытался затормозить, но 40 км для этого явно было маловато. Через 40 км писатель оказался «в объятиях поезда». Он не шелохнулся. Или как мой лучший друг Микка, который сиганул с четвертого этажа родительской квартиры, разбившись насмерть после долгой борьбы с депрессией и чувством беспомощности.

Пожалуйста, не подумайте, что я пишу эти строки, как какой-то приверженец суицида. Просто я отлично понимаю людей, которые решили «завязать» с жизнью. Скорее всего, вы считаете, что суицид - один из греховных табу в обществе. Что до меня, я не верю ни в одно из них. Ни в табу, ни в общество. Просто многие близкие мне люди погибали от своей собственной руки, поэтому я так интенсивно размышлял над этой темой. Вдобавок моя личная боль и страдание, и мне гораздо легче понять это решение. Решения, которые зачастую кажутся бредовыми людям, которые живут счастливой жизнью и которые никогда не сталкивались с понятием настоящей депрессии.

Итак, я продолжил жить с болью и страхом. День за днем. Год за годом. Это не мешало мне ехать 4 часа на концерт, который так хотела посмотреть моя дочь. И пока она была на концерте, я сидел в отеле и рыдал, потому что изнутри меня жгла адская боль. Я испытывал все разом: страх, гнев, боль, печаль, опустошение. Тогда я не мог разобрать, что это были за эмоции. Я от них просто страдал и, не взирая на это, пытался жить дальше. Это не мешало мне отвозить дочку в школу и днем забирать ее оттуда. Не мешало это и завтракать вместе с ней. Это не мешало мне съездить в два мировых турне в составе металл-группы, находясь в тяжелых условиях. Это не мешало мне сходить на могилу отца и вести с ним воображаемую беседу или просто часами смотреть на его могилу и кладбище.

Я понял, что я так и не попрощался с отцом. Я даже не понял, что его больше нет. Как мы, люди, можем так себя вести. Как человек рациональный, я принял его смерть, но на эмоциональном глубоком уровне он был как никогда жив. Я так и не свыкся с мыслью, что он мертв. Для этого потребовалось не единожды сходить к нему на могилу. Потребовался океан боли, гораздо большей, чем я себе всегда представлял. Обстоятельное изучение его самоубийства и жизни до того. Нужно было вновь влезть в тело 12-летнего мальчика, на долю которого все это выпало. Лишь тогда до меня начало доходить, что произошло. Но на это ушли годы. И даже сегодня я продолжаю с этим бороться. Может быть, все горькие мгновения нашей так и остаются с нами. Возможно, мне предстоит жить с этим весь остаток моей жизни. Сейчас я на 11 лет старше, чем был мой отец, когда он умер. Так странно. Но у всех нас есть история, чтобы ее рассказать.

Я все равно жил полноценной жизнью и в то же время я чувствовал, что это моя судьба. Многие болезненные вещи, которые я посадил под замок, теперь проникли в мое сознание. Я ощущал их телом. Говорят, себе изменить невозможно. Я даже толком не знал, кто я такой, пока томившееся во мне прошлое не вырвалось на волю. Оттуда я отправился в путешествие, которое, в конечном итоге, приведет меня к себе самому и к моей истинной сущности. А не к маске, которую я вынужден являть. Путешествие это насквозь пропитано болью. И все же, когда его час пробил, у меня не осталось выбора, кроме как окунуться в его поток и встать под его эгиду. Жизнь всегда находит путь. Естественно, я не могу отрицать, что мое печальное детство отложило на мне отпечаток как на творческой личности, так и на избранной стезе музыканта. Безусловно, во многих песнях присутствует явная ссылка на тоску по отцу, хотя я и не осознавал этого, пока их писал. Мое детство, возможно, выступает в другом контексте. Возможно.

Когда я пишу это летом 2010-го года, я вспоминаю, как жил с этой болью 6 лет каждый Божий день. Она так до конца и не прошла. Я все еще принимаю литий и транквилизаторы. По мнению докторов, от биполярного расстройства лекарства нет… вы живете с ним всю жизнь. Может, и так. Я не знаю. Я лишь знаю, что со мной рядом, будто призрак живет. Незримый товарищ, который напоминает мне каждое утро, когда я просыпаюсь, о хрупкости жизни и о том, как просто лишиться всего, что у тебя есть… в мановение ока.