Эмоциональное состояние детей в хирургическом стационаре

Для любого ребенка, даже самого храброго, пребыва­ние в больнице — непростое испытание. Уже сам по се­бе факт госпитализации может нанести ребенку психи­ческую травму, послужить причиной нервно-психиче­ских нарушений не только во время болезни, но и на последующих возрастных этапах. Незнакомая обстанов­ка, разлука с родными и близкими, чувства одиночества и тоски, боль и страдание, страх перед врачами, лечени­ем, будущим ведут к формированию самых разных отри­цательных переживаний [38, 41, 60]. Хорошо известно также, что эмоциональное состояние человека оказывает существенное влияние на ход оперативного вмешательства и течение послеоперационного периода. В учебнике по медицинской психологии приводится наблюдение из­вестного хирурга Н. И. Пирогова, подметившего, что ес­ли раненый находится в угнетенном, подавленном со­стоянии, то у него хуже и дольше происходит заживле­ние ран [72]. Для того чтобы помочь больному ребенку пережить госпитализацию, очень важно знать его инди­видуально-психологические особенности, характерные для каждого возраста реакции на болезнь, механизмы за­щиты и стратегии совладания, которые дети используют, чтобы справиться с отрицательными переживаниями.

В этом разделе мы рассмотрим особенности психиче­ского состояния детей, помещенных в хирургический стационар для обследования и лечения. Всего было об­следовано 40 человек (20 мальчиков и 20 девочек) от 7 до 14 лет с предварительным диагнозом «острый аппенди­цит». У половины из них (1-я группа) этот диагноз был подтвержден, и им была сделана операция — аппендэктомия. У остальных детей (2-я группа) диагноз после об­следования в стационаре не подтвердился, и их выписа­ли домой.

Психологическое исследование проводилось: при поступлении детей в стационар; на третьи сутки после операции — у 1-й группы и перед выпиской из стацио­нара — у 2-й. Для обследования использовался ряд пси­хологических методик: восьмицветный тест Люшера [99], цветовой тест отношений [129], вариант методики «не­законченные предложения», предназначенный для изу­чения основных представлений о здоровье и болезни у детей [85]; проективный рисунок «Я и моя болезнь». Цветовой тест отношений в качестве стимулов для цве-тоассоциативных ответов включал составленный нами список из следующих понятий: «мое здоровье», «моя семья», «моя мама», «мой папа», «я маленький», «я сей­час», «я в будущем», «моя болезнь», «операция», «мне больно», «мне страшно», «мне скучно», «больница», «мои врачи», «мои друзья», «моя школа», «я переживаю». Для обработки данных использовались контент-анализ и интерпретационные таблицы, составленные Л. Н. Соб-чик [99].

Исследование особенностей психофизического со­стояния детей с помощью теста Люшера показало, что в целом оно характеризуется эмоциональной незрелостью, яркостью эмоциональных реакций, вегето-эмоционапь-ной неустойчивостью, раздражительной слабостью, по­вышенной ранимостью и уязвимостью. Ситуация, в ко­торой оказались дети, оценивалась ими весьма пессими­стично и вызывала реакции протеста. Дети ощущали разочарование, диссонанс между своими идеальными представлениями и грубой реальностью больницы, в кото­рой они оказались. Они чувствовали потребность освобо­диться от стресса, вызванного физическим и душевным перенапряжением. После обследования и лечения со­стояние детей существенно не изменилось, хотя воспри­нимать ситуацию они стали менее пессимистично. Вме­сте с тем, реакции протеста на болезнь и связанные с ней обстоятельства оказались гораздо более выраженными.

Основное переживание детей при поступлении в ста­ционар с диагнозом «острый аппендицит?» было связано с самой болезнью и с опасением за состояние своего здо­ровья. Составляющими этого переживания выступали ощущение плохого самочувствия, эмоциональное напря­жение, потребность в физиологическом комфорте, тревога как предчувствие опасности и беспокойство в отношении самых разных событий, которые трудно прогнозировать и которые, тем не менее, могут угрожать своими непри­ятными последствиями. После операции наблюдалось улучшение физического самочувствия, но внутреннее на­пряжение и неустойчивый тип реагирования сохранились.

Анализ конкретных эмоциональных реакций, связан­ных с болезнью, показал следующее. Когда дети до об­следования и лечения придумывали окончание таких не­законченных предложений, как: «С такой болезнью, как у меня...», «Когда я думаю о своей болезни...», «С болезнью у меня связано чувство...», то больше половины из них для характеристики болезни использовали эмоции страдания и страха («хочется плакать», «становится плохо», «нерв­ничаю», «волнуюсь», «страшно», «жутко»). Причем, у де­тей 1-й группы преобладал страх, а у детей 2-й группы — страдание. После лечения преобладающей оказалась эмо­ция страха.

Рассказ Лены, 11 лет, по рисунку «Я и моя болезнь»: «Это я и моя болезнь. Я нервничаю, боюсь. Настроение у меня невеселое. Грустное. Считаю, что у меня аппен­дицит. Сердце бьется, боюсь операции. Это болезнь. Она яростная, злится, что человеку хорошо, а ей плохо».

На рис. 10 изображено восприятие болезни тринадца­тилетним Антоном. Он рассказал об этом рисунке так:

«Это я стою и плачу. Змея — это моя болезнь, она вся в шипах, жалит, колет, щиплет, и мне больно. У меня плохое настроение, я хочу избавиться от болезни, чтобы стало хорошо. Болезни радостно, когда мне боль­но. Она меня кусает, жалит. Я с ней справлюсь».

Страх, помимо самого аппендицита, вызывался необ­ходимостью проведения операции и сопутствующих ле­чебных процедур, которые и болезненны, и опасны. Не­законченное предложение «Самое неприятное в моей бо­лезни...» дети, как правило, заканчивали так: «...боль», «...что болит живот», «...что болит голова», «...что нужна операция», «...что швы снимут», «... что можно умереть».

Дети не знали, как устранить боль. Испытывая боль, они страстно желали, чтобы им помогли от нее избавиться, чтобы их от этой боли защитили. Позднее даже воспоми­нание о боли вызывало сильный протест. При этом дети, у которых диагноз не подтвердился, после обследования испытали, наряду с протестом, чувства разочарования и пессимизма. Всеми силами стремясь освободиться от стрессовой ситуации, в которую их ввергала боль, они в то же время не очень верили в возможность от нее избавиться. Операцию им не сделали. Консервативное лечение в хирургическом отделении в полном объеме не проводится, для этого ребенка надо переводить в тера­певтическое отделение или выписывать под наблюдение участкового терапевта. Поэтому боль никуда не уходит и все равно у большинства периодически возникает.

Помимо страха болезни, операции и лечения, дети, помещенные в хирургический стационар, переживали и разные другие страхи. Например, страх перед врачами. Или страх из-за того, что окружающие могут узнать об их переживаниях. Последний страх, на первый взгляд, является неожиданным. Как правило, люди боятся и сты­дятся инфекционных заболеваний, а не такой болезни, как острый аппендицит. Завершая незаконченное пред­ложение «Если бы все знали, как я переживаю...» фразами типа «...то смеялись бы», дети демонстрируют, что в дей­ствительности является причиной их страхов. Это не от­рицательное мнение окружающих людей о самой болез­ни, а их отрицательное отношение к эмоциональной ре­акции ребенка на болезнь. Таким образом, в основе детских страхов могут лежать социально обусловленные нормы поведения непосредственного окружения ребен­ка («стыдно плакать и бояться»).

После лечения увеличилось количество страхов, свя­занных с болезнью и врачами. По отношению к опера­ции отмечено различие в переживании страха у группы прооперированных и неоперированных детей. Если опе­рации не было, то после обследования и снятия диагноза «острый аппендицит» страх операции исчезал полностью. Это естественно: ведь ее не было и она не ожидалась в будущем. У прооперированных детей после хирургиче­ского вмешательства страх операции даже увеличился. В основе этого, по-видимому, лежит негативный личный опыт, который они получили при подготовке к операции (инъекции, капельницы, очистительные клизмы) и в по­слеоперационном периоде (постельный режим, необхо­димость пользоваться судном, большое количество бо­лезненных манипуляций: уколов, смены наклеек, снятия швов; необходимость вставать и двигаться уже в первые сутки после операции). С другой стороны, у неопериро­ванных детей при выписке возросла выраженность стра­ха, связанного с болезнью. Дети этой группы считали, что болезнь осталась (не была радикально излечена), вра­чи «ничего не смогли сделать» и в любой момент «бо­лезнь может вернуться». Такие различия между группами также могут быть связаны с тем, что детям, которых бу­дут оперировать, все-таки оказывают больше внимания: их наблюдают, чаще расспрашивают о самочувствии. Тех же, кто не нуждается в немедленной операции, на долгое время оставляют наедине с их болезнью, болью и стра­хами.

При выписке из больницы состояние всех детей харак­теризуется большой усталостью и потребностью как мож­но скорее освободиться от всех отрицательных эмоций.

Следует отметить, что детские страхи увеличиваются из-за отсутствия информации по поводу болезни, выпис­ки и ближайшего будущего. Как правило, с детьми почти никто не разговаривает, на их вопросы не всегда отвеча­ют, им ничего не объясняют, а родителей пускают редко. Дети порой даже не понимают, какие лечебные процеду­ры им назначены и зачем их ведут в тот или иной каби­нет. Такой недостаток информации вызывает повышен­ную тревожность и нервозность, отсюда такие высказы­вания, как «я боюсь», «мне жутко», «ужас». По-видимому, допустимая информация и даже простое внимание к ре­бенку со стороны медицинского персонала позволят ему снизить тревожность и сформировать более рациональ­ное отношение к пребыванию в больнице и лечению.

Отношение детей к больнице до лечения было доста­точно пассивным, в нем преобладали зависимость и тре­вожность. Больница воспринималась ребенком как пре­пятствие, с которым невозможно бороться, и это рож­дало чувство неотвратимости обстоятельств. Ситуация помещения в больницу у подавляющего большинства де­тей вызывала отрицательные переживания. Только в единичных случаях дети реагировали на госпитализацию нейтрально или положительно, так как связывали это с избавлением от страданий и с улучшением общего само­чувствия («станет легче», «не буду болеть», «вылечусь»). После лечения положительных воспоминаний о госпи­тализации не было выявлено вообще, а пассивное отно­шение к больнице сменилось на агрессивно-оборони­тельное. Эта тенденция подтверждается результатами ис­следования отношения детей к возможной повторной госпитализации. Когда ребенок еще не имел собственно­го опыта лечения в стационаре, возможная в будущем госпитализация оценивалась отрицательно только в од­ной трети случаев. После лечения повторную госпитали­зацию негативно воспринимала уже половина детей, что может свидетельствовать о влиянии личного психотравмирующего опыта на оценку событий в будущем. Неза­конченное предложение «Если я опять поступлю в боль­ницу...» дети в этом случае заканчивали так: «...мне будет плохо», «...со мной будет происходить что-то ужасное», «...я очень огорчусь».

В качестве примера того, как формируется отноше­ние к госпитализации, приведем рассказ о враче из по­ликлинике, которая направляла девочку-подростка в ста­ционар. Этот рассказ наглядно демонстрирует, насколько отношение к больнице зависит от корректности дейст­вий доктора, его уважительного отношения к детям и умения с ними общаться.

Рассказ Саши Н., 14лет: «Ой, такая гадина, вооб­ще. Она, извините, такая грубая, кошмар. Обращалась со мной, как с вещью. Ни за что ни про что: " В больни­цу! ". Как будто я какая-то вещь, переживать не могу. Давила на живот — больно делала. Я говорила, что больно. Она: " Потерпи! ". Ничего хорошего. Такая гади­на кошмарная. Злая: " У тебя аппендицит — в больни­цу ". Фамильярно обращалась. Ненавижу эту тетку. Ее надо в колонию к малолетним преступникам».

Отношение детей к врачам стационара было неустой­чивым, изменчивым и непоследовательным, с яркими эмоциональными реакциями и вспыльчивостью. Такую позицию можно назвать активно-зависимой. Нередко случается, что сами родители пугают детей врачами («Не будешь слушаться — придет доктор, сделает тебе укол и заберет в больницу!»), поэтому агрессивная реакция на врача может быть следствием такого страха. Кроме того, для ребенка, поступившего на лечение в больницу, врач часто оказывается единственным одушевленным объек­том, на который может быть направлена агрессия. Ведь родителей рядом нет, а другие дети — «такие же постра­давшие». Но, несмотря на это, дети связывают с именно с врачами свои надежды на выздоровление.

При поступлении в больницу обследованные нами де­ти испытывали по отношению к врачам чаще отрица­тельные эмоции, чем положительные. В первом случае врачи вызывали страх, во втором — надежду на помощь и избавление от болезни. Характерными концовками не­законченного предложения «Когда я вижу врачей...»-, со­держащими отрицательные эмоции, были: «мне хочется сказать, что я здорова», «...я нервничаю», «...я боюсь», «...мне страшно, так как я их ненавижу». Ответы на это же предложение, в которых содержатся положительные эмоции, были такими: «...я надеюсь, что они меня выле­чат», «...я думаю о хорошем», «...мне становится легче».

На рис. 11 десятилетняя Эвелина, уже после отме­ны диагноза «острый аппендицит», выразила свой страх перед врачом. Врач на этом рисунке изображен в виде скелета со шприцем в руке. На кровати, положив руки на одеяло, лежит испуганный ребенок. В нижней части ри­сунка изображен человек в виде скелета, рядом с ним ползет змея. Девочка пояснила содержание рисунка так: «Это доктор со шприцем, проверяет лекарство, у него хорошее настроение, а я боюсь».

Рисунок 11

Для формирования правильного отношения ребенка к врачу большое значение имеет то, как этот врач выпол­няет свои профессиональные обязанности. Дети ждут, чтобы врач скорее их «вылечил», «выписал», «облегчил страдания». Но не менее важным, как уже говорилось, является образ врача как человека, его отношение к де­тям-личностям. Дети хотят, чтобы врач их «уважал», «по­нимал», «был добрым», «заботился», «был более спокой­ным». Как правило, такая потребность в более довери­тельном и личностном подходе не удовлетворяется. На наш взгляд, одной из причин этого является неправиль­ные организация и планирование рабочего дня врачей, огромный объем бумажной работы, которую они выпол­няют, их слабая психологическая подготовленность.

После лечения позиция ребенка по отношению к вра­чу меняется с активно-зависимой на пассивно-оборони­тельную. При оценке ситуации появляется рационализа­ция, большая трезвость суждений с опорой на личный накопленный опыт. Выраженность отрицательного отно­шения к врачам уменьшается, выраженность положи­тельного, напротив, увеличивается.

В большинстве случаев дети относятся к лечению положительно. При поступлении в хирургический ста­ционар две трети из них считали, что лечение им помо­жет. Об этом говорили следующие ответы на незакончен­ное предложение «Я думаю, что лечение моей болезни...»: «...будет удачное»; «...легкое»; «...окончится хорошо»; «...поможет мне». При этом у детей 1-й группы после операции частота такого отношения возросла, так как они реально убедились в результатах лечения. Отноше­ние неоперированных детей осталось без изменений, по­скольку их «аппендицит» как был на месте, так и остал­ся, живот как болел, так и дальше продолжал болеть.

В ходе лечения дети начинали понимать: для того что­бы справиться с болезнью, недостаточно быть сильным, терпеливым, мужественным. Необходима также помощь либо других людей, либо лекарств. Так, завершая неза­конченное предложение «Чтобы лечиться, мне нужно...», они перечисляли определенные личные качества («сме­лость», «мужество», «терпение», «вера в себя», «думать о лучшем»), указывали на помощь других людей («врача», «мамы»), необходимость использования разных методов лечения и правильного режима («лечь в больницу», «слу­шаться врачей», «хорошо вести себя», «пить травы», «таб­летки», «не гулять»). При выписке несколько возросло количество ответов, связывающих успех лечения с помо­щью врача и конкретных способов лечения, и уменьши­лось число ответов, соотносящих успех лечения с лично­стными качествами ребенка. Можно предположить, что дети стали осознавать важную истину: для того чтобы справиться с острым аппендицитом, одних только лич­ных качеств недостаточно. При такой серьезной болезни обязательно нужна помощь со стороны (матери, врача, лекарств, операции).

В большинстве случаев обследованные дети испыты­вали чувство вины из-за того, что заболели аппендици­том («не выполнял требований родителей», «не берег здо­ровье», «не слушался маму», «плохо себя вела», «гуляла под дождем», «не была аккуратна», «не хотела в школу», «не мою руки»), хотя возникновение острого аппендици­та никак не могло быть связано с проступками и личны­ми качествами детей. Такое чувство вины можно объяс­нить тем, что зачастую родители и врачи действительно перекладывают на ребенка ответственность за болезнь — простуду, травму, инфекцию и даже аппендицит; им так удобнее. При этом количество ответов, отражающих чув­ство вины ребенка из-за наступившей болезни, перед вы­пиской даже несколько увеличилось. Конечно, такое от­ношение к детям со стороны взрослых, особенно когда ребенок находится в хирургическом стационаре, абсо­лютно недопустимо.

Несмотря на то что дети переживают вину за болезнь, они еще не очень хорошо понимают, как в действи­тельности сами дети могут влиять на состояние своего здоровья. Только семь человек считали, что состояние их здоровья напрямую зависит от их собственных уси­лий. Остальные в связи с этим называли других людей и внешние обстоятельства. В этом может проявляться не­осознаваемая установка ребенка, когда считается, что взрослый все знает, все умеет, всегда поступает правиль­но, а ребенок, наоборот, ничего не знает, не умеет и не понимает. Тогда и получается, что взрослый знает, как быть здоровым, и поэтому здоровье ребенка — его заслу­га. А вот ребенок виноват, что заболел, — и несет за это ответственность. Только в процессе лечения болезни многие дети начинают осознавать, что они тоже отвеча­ют за то, чтобы быть здоровыми.

Результаты исследования показали, что при оценке своего «Я» заболевшие дети демонстрируют эмоциональ­ную незрелость. И в прошлом, и в настоящем, и в буду­щем они оценивают себя достаточно негативно, что мо­жет быть связано с чувством вины за возникновение бо­лезни. Как до, так и после лечения дети положительно относятся к семье, друзьям, матери. В отношении к отцу до лечения преобладают отрицательные эмоции (агрес­сия, оборонительно-гневная реакция). Это говорит о трудностях общения с отцом и неудовлетворенности его содержанием. По-видимому, дети хотят видеть в отце за­щитника и помощника в стрессовой для них ситуации — болезни. Происходит, однако, обратное: при возникно­вении заболевания отец перекладывает ответственность за это на ребенка, что способствует усилению у послед­него чувства вины. И это происходит именно в тот мо­мент, когда ребенок больше всего нуждается в защите и поддержке. После лечения отношение ребенка к отцу ста­новится эмоционально неустойчивым: с одной стороны, ребенок тянется к нему, а с другой — остается чувство обиды.

Анализ рисунков и рассказов детей позволяет про­следить проявление защитного поведения детей по отно­шению к болезни до и после лечения в стационаре. Пер­вый из отобранных нами примеров иллюстрирует прояв­ление защитного механизма отчуждения и особенностей копинг-поведения у восьмилетнего Юры П.

На рисунке «Я и моя болезнь», сделанном до опера­ции, Юра изобразил мальчика, который лежит в кровати с печальным, страдальческим выражением лица. Вокруг — предметы интерьера. Справа наверху — болезнь, летящая к мальчику (рис. 12). Юра описал этот рисунок так:

«Это я лежу в постели, думаю, как бы скорее вы­здороветь, чувствую боль в животе, настроение плохое. Книжный шкаф, люстра и стол — они для сюжета — грустят, потому что я болею. Это моя болезнь, она хочет, чтобы я никогда не выздоровел; злая, она летит ко мне. Но я, наверное, смогу с ней справиться».

Рисунок 12

На рисунке на ту же тему, но сделанном уже после операции, Юра изобразил больничную палату. Две пус­тые кровати, рядом с одной из них — человек. На стене окно, на потолке две лампы. Справа вверху нарисована болезнь, которая улетает (рис. 13). Описание рисунка:

«Это я и моя болезнь, она улетает. Настроение у меня хорошее. Хорошо, что я почти выздоровел. Прият­но, что уже не болею. У моей болезни настроение пло­хое, ей не удалось сделать так, чтобы аппендицит у меня прорвался, а ей этого хотелось, она злая. Хочет еще раз вернуться, но ей это, по-моему, не удастся».

Отчуждение, как возможность выйти за пределы соб­ственного «Я», проявилось в способности маленького мальчика отмежеваться от своей внутренней болезни, которую он не в силах был в себе принять и терпеть. После того как болезнь на рисунке была изображена в виде не­что отдельного, существующего независимо от мальчика, возникла необходимая внутренняя дистанция между при­емлемой и неприемлемой частями «Я» ребенка. И это позволило ему занять определенную позицию по отно­шению к болезни как неприемлемой части «Я»: «Это моя болезнь, она хочет, чтобы я никогда не выздоровел; злая, она летит ко мне. Но я, наверное, смогу с ней спра­виться». Отметим, что помимо отчуждения как подсоз­нательного защитного механизма, мальчик оказался спо­собным использовать как свои личные копинг-ресурсы, так и ресурсы окружающей среды. На уровне личных копинг-ресурсов эффективной оказалась интеллектуаль­ная стратегия обдумывания, поиска выхода из непри­ятной ситуации («думаю, как бы скорее выздороветь»), на уровне ресурсов среды — возможность получить эмо­циональную поддержку даже от неодушевленных предме­тов, которых ребенок наделил душой («Книжный шкаф, люстра и стол — они для сюжета — грустят, потому что я болею»). Таким образом, можно видеть, как успешно восьмилетний ребенок и на подсознательном, и на осоз­нанном уровнях активно преодолевает стресс, преобра­зуя внутреннюю и внешнюю ситуации, в которых он оказался.

Анализ рисунков и рассказов Даши Л., 11 лет, на ту же тему («Я и моя болезнь») позволяет проследить дейст­вие защитных механизмов отчуждения и проекции. И до, и после лечения на ее рисунках присутствуют два дейст­вующих лица: девочка и болезнь. Вот как описала Даша рисунок, сделанный до операции (рис. 14):

«Это я, настроение плохое, боюсь операции, так как больно. Скучаю по маме, жду, когда она придет. А это моя болезнь, у нее тоже плохое настроение. Она не хочет всех заражать, но заражает, так как работа у нее такая. Ей скучно, грустно. Она думает, как бы с кем-нибудь подружиться, ей одиноко. Она одна, заражать никого не хочет. Жалко, что она болезнь».

Рисунок 14

А вот рассказ той же девочки по рисунку, сделанному после операции (рис. 15):

«Это я, настроение хорошее, скоро пойду домой, все будет хорошо, в больнице поправилась. А это моя бо­лезнь, она нашла дверь в «свое», где живут все типа ее и не могут друг друга заражать. Она рада, что не бу­дет больше одинока, что у нее будут друзья. А это дверь в ее мир и ключ к ней».

Рисунок 15

В этом примере, помимо уже описанного выше под­сознательного механизма отчуждения, можно наблюдать проявление защитного механизма проекции: переноса на других собственных качеств, чувств, желаний, стремле­ний. Хорошей девочке кажется, что и второй одушевлен­ный персонаж ее рисунка — болезнь — должен быть хо­рошим. Болезнь, так же как и больной ребенок, может грустить, скучать и быть одинокой. Если же болезни «приходится поступать плохо» («заражать»), то это вынуж­денно, таковы ее профессиональные обязанности. Главное желание и мечта болезни — не быть одинокой, обрести друзей «типа ее», которые «не могут друг друга заражать». Свое выздоровление, улучшение самочувствия и настроения ребенок переносит и на болезнь, которой удалось найти «дверь в ее мир и ключ к ней». Здесь механизм проекции позволяет ребенку уподобить другого себе са­мому и своему внутреннему миру, понять его и простить. Таким образом, отношение ребенка к своей болезни (госпитализации, лечению, врачам) характеризуется вы­раженными отрицательными эмоциональными реакция­ми и состояниями страха, тревоги, гнева, вины, оди­ночества и беспомощности, а также многочисленными неприятными и болезненными ощущениями. В целом больница и все, что с ней связано, воспринимается деть­ми как психотравмирующее препятствие, с которым очень трудно бороться. Вместе с тем, приведенные нами рисунки и рассказы детей показывают, что несмотря на сложную стрессовую ситуацию, в которой они оказались, дети не ожесточаются, стараются мобилизовать свои силы, по-доброму относиться даже к болезни («работа у нее такая»). Дети хотят верить врачам, которые их лечат, ждут помощи от своих родителей. Долг последних — помочь ребенку в тяжелой для него ситуации, облегчить его со­стояние и поддержать надежду на выздоровление. Вос­поминания о своих болезнях люди хранят всю жизнь. У одних эти воспоминания — легкие и светлые, у других — печальные и даже страшные. Эти воспоминания служат тем волшебным ключиком, который позволяет психоло­гу проникнуть во внутренний мир человека, объяснить многие тайны и проблемы его души.